Совершенный изъян

– Захотят – найдут. А когда Светка-то придёт? Она хоть предупреждала?

Алла поёжилась и обняла себя за плечи.

– Курва такая! Жалобу на неё напишу! Ни с кем больше таких проблем не было!

– Да вроде хорошо сидим.

Пётр вытащил из кармана пачку сигарет, но тут же убрал обратно.

– Ты кури, если хочешь, – сказала Алла. – Мне не мешает. Детекторов нет. Всем…

– Всем по фиг, – закончил за неё Пётр.

Он закурил. Алла соорудила для него пепельницу из язвенно-жёлтой салфетки.

– А ты помнишь, – Пётр выдохнул дым, – я о кристалле спрашивал? Забавный камешек такой?

– Помню, конечно. Позавчера ж было. – Алла сузила глаза. – У неё, что ли, вытащил?

– Да выпал он, видно, когда она там плясала.

– Зря ты всё это затеял, конечно. Впрочем… – Алла воровато покосилась на дверь. – Угостишь сигареткой?

Она зажала сигарету двумя вытянутыми пальцами, как в старых фильмах, приложила её к губам и наклонилась к зажигалке Петра.

– Толку-то от кристалла этого? Или ты сам порасследовать хочешь?

Тяжелый, синеватый дым медленно поднимался над столом, над включённым терминалом, как будто пыльная техника потихоньку плавилась от нагрузки, истошно мигая сигнальными лампочками.

– Любопытно просто, – пожал плечами Пётр. – Да, знаю, чего ты скажешь. Но уж что есть, то есть.

– Ничего не скажу. Чего говорить-то? Любопытно – значит любопытно. А что…

Алла ещё раз затянулась и закашлялась.

– Ох и гадость!

– Пардон.

– А что спросить-то про кристалл хотел? Не ходил к этим мастерам-ломастерам?

– Ходил. Даже… – Пётр задумался на секунду. – Я думал, призрак на кристалле – это вроде как двойник хозяина, этакая копия виртуальная?

– Обычно да. А чего?

– Там не так. Там призрак – девушка, примерно того же возраста, но вот выглядит она иначе.

– Ох, Пётр! – Алла вытащила из стола ещё одну салфетку и затушила в неё недокуренную сигарету. – Уже посмотрел даже? Быстро ты! Вообще, конечно, не советовала бы я тебе туда лезть. Чего ты так добьёшься-то? Только вопросы к тебе лишние будут. Забей! Пусть вон орлы наши этим занимаются.

– Это всё понятно. Просто странно немного. Двойник, который на самом деле не двойник.

– У них там модно теперь так. Или ей не нравилось, как она выглядит.

– Она красивая была.

– Петь! – Алла наклонилась к Петру. – Не забивай голову! Я ж говорю, модно теперь так. У меня дочка всем этим очень интересовалась. У них штуки такие специальные есть, конструкторы, как в игрушках. Можно другую внешность себе сотворить, какую хочешь. Типа двойника, который не двойник, как ты говоришь.

Пётр покачал головой.

– А девчонку жалко, конечно, но она умерла.

– Вопрос, как она умерла.

– Петь, выкинул бы ты всё это из головы! Мерзлячки, призраки… Чего тебе спокойно-то не живётся?

Дым попал Петру в глаза, и он с силой зажмурился.

– Слушай, – сказал он, – а ты не знаешь, кристалл может как-то запомнить, чего с его хозяином происходит? Ощутить это как-то, когда в кармане лежит, и записать?

– Нет вроде, – удивилась Алла. – Не пишет он ничего, насколько я знаю. А с чего ты…

– Мне вчера показалось на секунду, что призрак помнит, чего с девчонкой той произошло. Как будто…

Хлопнула далёкая дверь, и из коридора послышался перестук тонких каблуков – появилась Светка.

8

Пётр проснулся от духоты – забыл опустить шторы, и колючее дневное солнце теперь слепило глаза. Он лежал на кровати и никак не мог прийти в себя после короткого, но изматывающего сна.

Он помнил, что ему снилось.

Улица, узкая, как чёрный коридор, сквозь которую, царапая колёсными дисками высокий бордюр, продирался служебный фургон. Кривые бордюрные камни, потемневшие, точно гнилые зубы, со скрежетом врезались в колёса, пытаясь остановить машину. Пётр видел самого себя со стороны – он сидел за рулём фургона, упрямо вдавливая в пол педаль газа. Из-под днища машины сыпались искры. Вика поначалу не было; вместо него на пассажирском сидении валялась старая фляжка. Но пото́м, когда скрежет от колёс стал до невыносимого громким, Вик неожиданно объявился, как призрак, почесал бороду и сказал:

– Мёртвое есть мёртвое.

– Не согласен, – сказал Пётр.

И проснулся.

Он поднялся с кровати и проверил радиатор. Отопление заработало в полную силу, однако и дышать теперь стало нечем. В спальне пахло по́том и пылью, от солнечного света резало глаза.

Пётр перебрался в гостиную, зашторил окно и разлёгся на диване. На обеденном столе валялся дзынь, похожий на вырванную с кишками деталь от неизвестного механизма.

Пётр включил минбан и, лениво покачивая кистью, переключал каналы. Днём как обычно крутили выжигающую мозги дрянь. Музыкальные клипы, в начале которых выводилось непременное предупреждение для страдающих эпилепсией. Рекламные ролики с кислотной гаммой, где люди не были похожи на людей.

Наконец Пётр нашёл какой-то старый фантастический фильм. Главный герой, детектив, искал пропавшую девушку. У него не было ни семьи, ни друзей – только расследование, которое он вёл.

Действие происходило в надуманном городе, где никогда не вставало солнце. Небо скрывала плотная поволока багровых, с пепельными прожилками туч. Этот непонятный катаклизм называли «мглой». Из-за «мглы» началась эпидемия самоубийств. Спасали лишь специальные кабинки с неким фантастическим, похожим на счётную машину устройством, к которому крепилась на витом проводе маска, напоминающая чем-то проволочный дзынь Петра. Клиент заходил в кабинку, в обязательном порядке закрывал за собой сдвигающуюся гармошкой дверь, напяливал на себя маску и несколько секунд корчился от наигранной боли, тряся руками и головой. И всё это в гробовой тишине. При регулярном посещении кабинок желание наложить на себя руки исчезало, но появлялись другие проблемы – у кого-то отказывали глаза, у кого-то шла горлом кровь.

Пётр ненадолго провалился в сон, а когда пришёл в себя, то обнаружил, что главный герой тоже идёт к кабинке. Вот он останавливается, сплёвывает сигарету, расплющивает её ботинком и вздыхает. Крупным планом демонстрируется его лицо – исхудавшее, как после мучительной болезни. Герой закрывает глаза. Заменяя мимику, по его опущенным векам проносятся яркие отблески – синий, зелёный, красный. Это играет, затихая и разгораясь, газовая вывеска над кабинкой. Герой ещё раз вздыхает – эпизод настолько затянут, что желание спать становится непреодолимым – и открывает дверь кабинки. Камера снова показывает его лицо и город на заднем плане, замыленный, точно на плохой фотографии. Серые коробки домов громоздятся друг над другом, сливаются в единую безобразную конструкцию, вроде вырванного с проводами куска перепаянного текстолита. Круглосуточные огоньки неоновых реклам напоминают искрящие контакты. Высокие башни с алыми маячками на крышах – тлеющие сигаретные бычки. Герой делает шаг вперёд, заходит в кабинку. Дверь с тонированным стеклом сдвигается, и город за его спиной застилает синяя тень.

9

– Чего за херню ты мне впарил?

Пётр швырнул дзынь на стол. Паренёк в драной дохе испуганно сжался.

– Ты чё, отец?

– Он не работает! Там один сплошной глюк!

Внутри дзыня что-то раздражённо пощёлкивало – как обратный отсчёт у бомбы с часовым механизмом. Проволочный каркас заметно примялся от удара.

– Глюк? Какой глюк? – У парня собрались на лбу неожиданно глубокие морщины. – Не подрубается? Но мы же…

– Подрубается, но пото́м ни хера не работает! Призрака трясёт, он то в пол проваливается, то лицо у него…

Пётр не договорил.

– В пол проваливается?

Парень выпростал из дохи дистрофичные руки, поднял дзынь и принялся осматривать его на тусклом свету.

– Позиционка тут надёжная, реально. Простая, но надёжная. Швыряешь небось постоянно, как щас? Камеру с датчиками не расколол?

– Не расколол! – огрызнулся Пётр. – Разговаривать с призраком невозможно! Его клинит постоянно. Одно и то же всё время талдычит. Как запись испорченная, как…

– Запись испорченная?

Парень бережно положил дзынь на стол, вытащил из дохи грязный платок и высморкался.

– Да, как запись.

– Так, может, она реально испорченная? Чё на дзынь-то сразу?

– Слушай! – Пётр упёрся руками в затрещавший стол. – Я тебе не идиот! Эти штуки либо работают, либо нет. Сейчас ты мне вешать будешь, что это у меня проблемы?

– Старичок, – парень как-то странно, не по-человечески оскалился, – я те ничё вешать не собираюсь. Не сработало – жаль. Чё теперь от меня-то хочешь? Послайсить-таки? Деньги вернуть?

– Возвращай!

– Думаешь, я против? Ты у меня ваще его за бесценок отжал! Да там аккум один дороже стоит! Про картофан я уже молчу!

– Значит, рад должен быть, что я тебе эту хуйню возвращаю.

– А я чё, не рад? Отжал, теперь права качает! – Парень скосил взгляд куда-то в сторону, словно жаловался на Петра в собравшуюся вокруг него темноту. – Вот только…

– Начинается!

– Мужик, ну вот прям щас денег у меня нет. Мне за аренду надо платить, жрать чё-то надо, аккум вот новый прикупил сёдня. Ты давай так, – парень любовно погладил дзынь, – я эту штучку пока у себя придержу, а ты приходи ко мне, скажем, через неде…

Он не договорил. Пётр схватил его за грудки. Парень по-девичьи взвизгнул, распластавшись по столу – он оказался куда легче, чем можно было подумать, – но тут же уставился на Петра злобным горящим взглядом.

– Отпусти, сука! Мать твою! Или я…

– Или что? – хмыкнул Пётр, но всё же отпустил парня, толкнув его к стене.

Тот едва не рухнул на пол, но вовремя вцепился в столешницу. Негромко выругался, поправляя спадающую с плеч доху.

– Вот же… – пробормотал парень и полез за сигаретой. Руки у него тряслись. – Чё ты бычишь-то? Нет у меня денег, реально. Ну хошь я…

Он страдальчески согнулся. Доха сползла ему на голову, превратив его в груду грязного свалявшегося меха.

– Хошь я те линию кредитную открою? – Под столом загремела знакомая пластиковая коробка. – Или чё другое пригляди себе тут. А часть – деньгами.

– Так не пойдёт!

– Блин! – Паренёк зажёг сигарету. – Тут те не фирменный салон с двухнедельной гарантией! Я чё сделаю-то? Денег нет, торговля плохо идёт. Да и мне ещё жрать чё-то надо сёдня.

– А ты кури поменьше, глядишь на жратву останется! И хлам, – Пётр покосился на заваленные разломанной техникой полки, – не надо продавать!

Дым попал парню в глаза – тот зажмурился и стряхнул пепел под стол. Сигаретка в его тонких пальцах задрожала.

– Ты мужик непробиваемый, я гляжу! Но дзынь работает. Я его много раз проверял. Я с тобой ваще, как с человеком. Вон аккум какой крутой поставил! А ты…

Парень вздохнул и, смешно вытянув губы, присосался к сигарете.

– Хватит на жалость давить! – скривился Пётр.

– Ну а чё? Дзынь реально работает. Хошь проверю? – Парень плюнул на сигарету и метнул её в мусорное ведро. – Давай! Может, ты там чё не так делаешь?

– Две кнопки. Чего там можно не так сделать?

– Ну давай! Ничё ж не теряем!

– Проверяй! – махнул рукой Пётр. – Хер с тобой. Только быстро.

Паренёк попытался натянуть дзынь, тот не налез. Тогда он выудил из коробки длинную отвёртку и стал распрямлять погнувшийся каркас.

– Зря ты швыряешь его так! Расколотишь совсем! Всё ж нормально было сделано.

Острый конец проволоки укусил парня за палец – тот ойкнул и потряс над столом кистью.

– Ты проверяй давай! – подгонял его Пётр.

– Ну так камешек дай!

Пётр положил кристалл на стол. Парень отбросил в коробку отвёртку, схватил обеими руками дзынь и церемонно водрузил себе на голову, точно игрушечную корону. Помедлил с секунду, поправил дзынь и надавил порезанным пальцем на кнопку.

– Так, камешек теперь… – Он поднёс кристалл к забралу шлема. – Стоп! А это чё?

Парень снял дзынь и присмотрелся к кристаллу.

– Бля! Да ты, ёлки, комедиант! Он же реально битый! Ну бля, битый конкретно!

– Подключение было, призрак появился. Значит, всё работает.

– Не понял, – мотнул головой парень.

– Но ведь эти штуки, вся эта модная хрень… – Пётр нервным движением пригладил волосы на затылке. – Они либо работают, либо нет. Не может же он наполовину…

– Да кто те такую чушь сказал! – Парень потряс кристаллом у Петра перед лицом. – Там чё угодно может быть! Это ж тебе не просто картофан какой-то! Там небось чип накрылся или работает на сниженных частотах. Или ещё чё…

– И чего делать теперь?

– Надо было всё сразу при покупке проверять! – осклабился парень. – А теперь-то…

– Вот только хватит! – рявкнул Пётр. – Сделать с кристаллом ничего нельзя? Он сломан?

– Сломан, реально сломан. Видно ж по нему. Ты его тоже швырял, да?

– А починить?

– Издеваешься? Тут лаборатория нужна! Да и ваще… Не слышал я, чтоб кто-то эти штучки чинил. Ну там послайсить ещё чё можно, наверное. Слегка так. Или как-нибудь на новый кристальчик перегнать, но я такого добра не держу. Да и стоят они…

– Вот же херня!

Парень полез в карман за новой сигаретой, вытащил – снова помятую и захватанную, так, словно выклянчивал их у кого-то по одной, – сунул в рот, но не закуривал.

– Есть ваще способ, – неуверенно начал он.

– Чего за способ?

– Гарантий нет! – Парень раскрыл ладони; на одном пальце зрела капелька крови. – Но может помочь. Слышал я о таком. Иногда вообще очень даже круто всё выходит…

– Не тяни!

– Нагреть его надо. Несильно ток. И тады, может, малость поработает. Пото́м, конечно, опять глюкодром.

– Нагреть?

– Ну да. Например, в стакан с горячей водой его. Самое простое. И дольше протянет так. – Парень зажёг сигарету. – Они водонепроницаемые всё равно. Жаль, что не противоударные.

– В стакан с горячей водой?

– Ага. Ток долго греть тоже не стоит, а то вконец скопытится. Ну и это, никаких…

– Никаких гарантий. Я понял.

Пётр спрятал в карман кристалл.

– Но ты бычить-то не начинай, если чё! – сказал парень, выдыхая дым. – Я ж помочь хочу! Всё для любимых клиентов!

Пётр молча взял дзынь и направился к выходу.

– Ток это, – окликнул его парень, – в стакан с горячей водой, а не как-нибудь там ещё! Не вздумай в микроволновку его!

И загоготал.

10

Пётр насилу дожевал рыбный брикет и вытер ладонью рот. На сей раз брикет напоминал, скорее, протухшую говяжью печень, чем рыбу. Можно было подумать, что на фабрике забыли о том, какова рыба на вкус. Пётр плеснул в стакан водки и осушил одним глотком, надеясь избавиться от мерзкого послевкусия, но даже водка не помогала. Он встал, положил в раковину пустую тарелку, от которой всё ещё воняло гнилой печёнкой, вернулся за столик и закурил.

На улице давно стемнело. День для города завершился – на дороги выехали патрули СК, его коллеги в ржавых расхристанных фургонах, – а он только что расправился с поздним завтраком. Улица была черна. Густая сажа и неразборчивые серые мазки – полоска неба, панельные дома. Над улицей проступали, точно наложенные изображения, его лицо в клубах дыма, старая микроволновка с приоткрытой дверцей, бутылка водки на столе.

– Добрый день! – сказал Пётр отражению и потянулся к бутылке.

Его двойник согласно кивнул. Другой, параллельный стакан возник из пустоты, покачнулся, предлагая ответный тост, и исчез, затерявшись в бликах.

Вкус тухлой печёнки наконец сменила водочная горечь. Правда, после нескольких затяжек разошлось сердце. Подняв кисть с сигаретой, Пётр увидел – в отражении, поверх темноты, – как трясутся пальцы.

Пошла уже третья неделя после перевода, но к новому графику он привыкнуть так и не успел. Ночью боролся со сном. Днём страдал от бессонницы. Наверняка и сердце пошаливало от ночной работы.

Пётр с сожалением потушил сигарету, налил в стакан воды из-под крана и поставил в микроволновку. Режим разморозки. «Начать приготовление». Микроволновка засветилась, погудела и, негромко звякнув, погасла.

Пётр вышел в гостиную с двумя стаканами. Один – с водкой. Второй – с разогретой водой. Дзынь ждал его на диване. Пётр поставил стакан с водой на стол, бросил в него кристалл, а сам уселся на диван.

– Сеанс номер два, – усмехнулся он и нацепил дзынь.

Сеанс.

Уже нажав на синюю кнопку, Пётр подумал, что стоило сначала установить соединение с кристаллом и только пото́м кидать его в мутную воду, где его с трудом получалось разглядеть, но дзынь легко справился со своей задачей. В стакане с водой запульсировала красная точка.

Варианты авторизации.

Пётр нарисовал в воздухе спираль.

На сей раз Синдзу появилась посреди комнаты. Она стояла рядом со столом. Её худое мальчишеское бедро упиралось в столешницу.

– Привет, – сказал Пётр и, выдохнув, глотнул водки.

Тошнота после омерзительного перекуса отпустила, но в груди нарастала тяжесть. Пить больше не стоило. Но выпить хотелось.

– Привет, – повторил Пётр.

Синдзу качнула головой – так, словно только что его заметила – и улыбнулась.

– Привет. Ты – другой.

– Знакомая песня! Я – другой, я – не такой. Скажешь чего-нибудь новое или как?

Синдзу постучала пальцами по столешнице. Пётр отчётливо услышал, как её ногти касаются пластиковой поверхности стола.

– Но ты знаешь волшебство, так что…

– Чего-нибудь новое! Пожалуйста, скажи мне чего-нибудь новое!

Пётр отхлебнул водки и кашлянул в кулак. Синдзу чего-то ждала, глядя на него с надменной улыбкой. Постукивала ногтями по столешнице.

– Расскажи о себе, – попросил Пётр.

– Я, – Синдзу прислонила к груди ладонь, – Синдзу. А ты…

– Ты – Синдзу, я – другой! Это я уже знаю. Расскажи про свою хозяйку.

– Хозяйку?

Между бровей у Синдзу прорезалась тревожная морщинка. Она стала расхаживать по комнате, зябко потирая худые плечи. Двигалась она красиво и плавно – даже слишком плавно, словно искусно подражающая движениям человека кукла. Ноги больше не проваливались в пол.

– Девушка, которая тебя записала. Создала. Не знаю, как объяснить. Ты знаешь, что с ней…

Пётр не договорил и заглянул в свой стакан – из-за дзыня водка казалась синей, как техническая жидкость.

– Ты имеешь в виду мою подругу, – Синдзу остановилась, – мою Пан-Йон. О, – она мечтательно посмотрела в потолок, – я так много могу о ней рассказать.

– Твоя пан… Подруга, хорошо. Расскажи мне о ней. Почему она сбежала из дома?

– На то было много причин. Я расскажу, да. Прежде всего – мы решили это вместе. Это было наше совместное решение, меня и Пан-Йон.

– Вы решили вместе?

– Да, – кивнула Синдзу. – Нам было очень плохо там. Очень плохо. – Она обхватила себя за плечи. – Мы страдали там. Пан-Йон страдала там каждый день. Мне было тяжко смотреть, как она страдает там.

– Её что, били?

– Там всё было просто. Понятно и просто. Слишком понятно и просто. Ты понимаешь?

Синдзу резко обернулась, но посмотрела не на Петра, а куда-то в сторону, на оконную раму.

– Ты понимаешь? Там не было настоящей жизни. Ведь жизнь – это выбор. Без выбора нет жизни. Ты согласен?

– Допустим. Продолжай.

– Мы мечтали о настоящей жизни. Жизни, полной возможностей.

Пётр снова приложился к стакану. Руки у него тряслись.

– И какие же возможности она получила? Возможность сдохнуть?

– С Пан-Йон теперь всё будет хорошо, – быстро заговорила Синдзу. – Всё будет хорошо. Обязательно. Ведь жизнь…

– Она умерла! – перебил её Пётр. – Я расследую обстоятельства её смерти!

Синдзу уставилась на него пустыми тёмными глазами.

– С Пан-Йон всё будет хорошо, – невозмутимо повторила она. – Наш мир не был реален. Ведь всё происходящее – всего лишь сон. Сон, в котором она не могла найти себя. Ты понимаешь?

Синдзу подошла к дивану и наклонилась к Петру. Чёрная чёлка упала ей на лицо.

– Ты понимаешь?

Пётр вздрогнул.

– Понимаю. Она сошла с ума.

Он сделал глоток и стиснул стакан, как оружие, словно боялся, что Синдзу набросится на него – ведь в этом закрашенном синевой мире она была не менее реальна, чем он сам.

– Где она жила? – спросил Пётр.

– У подруги.

– Адрес подруги?

– Я не обладаю этой информацией, – монотонным голосом ответила Синдзу и отошла в середину комнату.

Она вновь прислонилась бедром к столу.

– И чем она занималась? Как искала эту свою подлинную реальность?

– В Сень-ши.

– В синьке! – фыркнул Пётр. – Кто бы сомневался!

– И мы были не одни!

Синдзу покачала над головой указательным пальцем, но жест этот, словно записанный для другой модели, получился в исполнении худосочной девушки неестественным и комичным.

– Нас было много. И мы…

– Кого это – нас?

– Трёхцветная радуга! – Синдзу всё ещё держала над головой руку с вытянутым указательным пальцем. – Там, где начинается трёхцветная радуга, мы…

– Какая ещё бесцветная радуга? – Пётр осушил залпом стакан. – Чего ты несёшь?

– Есть много других, таких, как мы!

Синдзу сделала вид, что набрала в грудь воздуха, хотя никакого воздуха в этой притворной реальности не было.

– Пан-Йон смогла найти их в трёхцветной радуге. Она была так счастлива, когда, – Синдзу перекрестила ладони, прижала их к подразумеваемому сердцу, – рассказывала мне об этом. И теперь мы вместе с ней…

– Да чего ты мелешь? – поморщился Пётр. – Какая на хер трёхцветная радуга?

– Трёхцветная радуга… – Синдзу вскинула голову и заговорила с придыханием, точно читала стихи: – Там, где начинается трёхцветная радуга, мы вместе с Пан-Йон…

– Ты, сраная электронная дура! – Пётр сплюнул накопившуюся во рту желчь. – Она умерла, ты понимаешь! Сдохла! Её больше нет!

Он поднял стакан, но там уже не было ни капли.

– У-мер-ла? – медленно, как испортившийся механизм, произнесла Синдзу и слепо уставилась в стену над головой Петра. – Умерла, – повторила она, но губы её уже не двигались. – Нет, ты не понимаешь. Пан-Йон…

– Опять начинается, блядь! – крикнул Пётр.

Синдзу шагнула к дивану, но вдруг переломилась в талии, как будто её разбил паралич. Её скрученные руки застыли в воздухе. Шея страшно истончилась, превратившись в переплетение вздувшихся жил. Голова с налезающими на лицо чёрными волосами свесилась вперёд. Глаза безумно загорелись.

– Но Пан-Йон, – успела произнести Синдзу, прежде чем Пётр отрубил дзынь, – не может умереть.

11

Пётр прикончил бутылку и заснул на диване под утро, когда начинало светать. Разбудила его духота. Он попробовал встать, но споткнулся и свалился на пол. Расшиб колени и кисть.

Его мутило. Внутренности словно разъело кислотой. В любой момент его могло вывернуть наизнанку. Он присел на колени, глубоко вздохнул и задержал дыхание, но это не помогло.

Рядом валялся включённый дзынь.

Изнанка забра́ла тускло светилась, отбрасывая на пол угловатую синюю тень. Призрак был ещё там – изуродованный сбоями в программе. На секунду Петру захотелось надеть дзынь и проверить, но он представил искалеченную девушку с поломанными руками и разошедшейся кожей на лице, представил, как она монотонно, вроде громкоговорителей в трубе, повторяет, что он другой, другой, другой, а Пан-Йон умереть не может.

Пётр поднял с пола дзынь и нажал синюю кнопку на забрале. Аккуратно, как тот паренёк из магазинчика, положил дзынь на стол.

И замер, соображая, что нужно делать дальше.

Он принял душ – ледяной водой, от которой заныли суставы. Его тошнило. От пульсирующей боли в висках перед глазами плыли кровавые пятна, но сердце пока не беспокоило – пульс был на удивление спокойным и ровным.

Он оделся и вышел на улицу.

Уже смеркалось. Солнце тонуло в дыму над домами, ни один из фонарей не горел. Пётр шагал навстречу сумеркам, спускался в тень. Ближайший магазин был всего в паре кварталов – несколько минут быстрым шагом, – но даже этого времени хватило, чтобы промёрзнуть насквозь.

Холод вернул чувство реальности.

На ледяном ветру Синдзу с её приступами электронного безумия казалась поломанной дорогой игрушкой. Она даже не знает, что такое смерть – как маленькие дети, которые только учатся жизни. Пётр не понимал, зачем вообще пытается разузнать что-то о погибшей. Это уже не его работа. Его работа – собирать на улицах мерзляков.

Главное, чтобы они не поднимались на ноги.

Киоск, где продавали китайскую водку, работал. Над дверью мерцала газовая вывеска – единственный свет на всей улице. Вывеска мигала, точно праздничная иллюминация. Три разноцветных иероглифа – красный, синий, зелёный – гасли по очереди и разгорались снова, в неправильном, хаотичном порядке – красный, зелёный, синий, зелёный, красный.

Пётр сощурился – в сумерках даже неоновые трубки слепили глаза, – и потянул за ручку сдвигающуюся гармошкой дверь.

12

Мешок чуть не выскользнул у Вика из рук. Вик выругался, перехватил его покрепче. Петру досталась голова. Вику – ноги.