Христианская гармония духа. В 2-х кн. Кн. 2

Этот разряд нравственных калейдоскопов называют благотворительностью; эта игрушечного дела филантропия так же вредна, как и игрушечного дела религиозность, убаюкивая совесть, заглушая сознание полного равнодушия, которое есть не что иное, как вражда к Богу и ближнему.

И эти нравственные калейдоскопики позорны, указывая на то, что людям известны гнойные язвы жизни по обычаю мира сего и они не хотят исцелить их, стараясь только кое-как прикрыть их для порядка и приличия.

Как люди играют в любовь общечеловеческую, так они играют и в любовь личную, считая ее за скверную, по их понятиям, физическую потребность, что и заставило меня говорить о разврате в другом месте, хотя следовало говорить о нем именно здесь. Развратники, признавая разврат за естественную физическую потребность, тем самым узаконивают дисгармонию духа, подчиняя высшую нравственную потребность любить низшему свойству духа ощущать, делая пособниками своего разврата тех, кого не любит и не уважает, что и приводит его в конце концов к геенне огненной половой психопатии, нимало не удовлетворяя высшую нравственную потребность его духа любить и быть любимым.

Грешное человечество в погоне за развлечениями, желая заглушить таинственную мировую скорбь воплощенного духа и не желая в то же время сознать свою греховность и покаяться, изобрело себе бесконечное число разнообразных утех, все эти утехи походят на пестрые калейдоскопы; ни перечислять их, ни их систематизировать я не берусь; я желал только указать на то, что все они основаны на стремлении воплощенного духа развлекаться, когда злая воля не позволяет ему желать разумно удовлетворять свои физические, умственные и нравственные потребности; указать и на то, что, когда дух не желает подчинять ощущение сознанию, любви, он делает из ощущения игрушку; когда он не подчиняет сознание любви и, не любя Бога, отказывается понять любовь Творца и принять Божественное Откровение, он, отказываясь допустить возможность познать абсолютную истину, обрекает себя на бесцельную игру в умственный калейдоскоп; когда он не любит Бога всем сердцем и не любит ближнего, как самого себя, он может только кощунствовать, играя в добродетель, оставаясь в то же время грешником нераскаянным.

Вот подкладка всех утех большинства грешного человечества, живущего весело по обычаю мира сего. В уме хаос противоречивых гипотез, в сердце хаос необузданных страстей, в жизни хаос пестрых калейдоскопов развлечений на мрачном фоне хаоса враждующих интересов. Таким образом, человеку удается прожить всю жизнь среди хаоса жизни, имея хаос в сердце и уме, не сознавая весь ужас своего положения, благодаря пестрым калейдоскопам, которые, забавляя его, дают ему возможность не видеть глазами, не слышать ушами и сердцем не разуметь.

Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну?[14].

Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели![15].

Поруганные святыни

Изгнанники рая, земные соузники!

Вы, для кого добро не пустое слово и любовь – дорогая святыня; вы, для кого понятны слова Спасителя мира о жаждущих правды и о плачущих, для кого без понимания правды Божией нет ни воздуха, ни света, без правды Божией в жизни нет утешения; вы, для кого во тьме земного бытия, как солнце духа, сияет Свет от Света Небесного и вы, для кого все мрак без просвета и мировая скорбь беспредельная; вы, души живые, вы все, кто хочет жить любовью, подчиняя ей и разум и ощущения, а не прозябать, развлекаясь пестрыми утехами; вы все, скорбящие о хаосе жизни по обычаю мира сего, для кого злоба и пошлость – невыносимое бремя, а любовь – святая радость вдохновенного духа, – откройте глаза сомкнутые, уразумейте сердцем весь ужас адского хаоса и не отвергайте долее любви Того, кто возлюбил вас до причастия плоти и крови, кто принял муку воплощения, чтобы вас научить и упокоить.

Мы все изведали мрачные бездны хаоса, где все поругано, осмеяно, извращено – и ощущения, и разум, и любовь; где злые демоны борьбою веселятся и злобные победы торжествуют, где подлые рабы страстей кумира создали себе из ощущений и одновременно кумира своего боготворят и сами презирают; где разум, делаясь слугой покорным ощущений, во тьме блуждает, лишенный света веры и любви, а самая любовь, осмеянная разумом, униженная до уровня случайного придатка властных ощущений, научно признана физической потребностью тела, низведена до гнусного позора холодного и грязного разврата. Мы знаем все холодный мрак земного бытия, мы знаем все щемящую тоску униженного духа, мы знаем все томительную скорбь поруганной святыни.

Знать все это и мириться равнодушно или бесплодно ныть могут только те, в ком окончательно потух святой огонь, угасло вдохновение любви, нет более ни веры в Бога, ни сострадания к горю и унижению грешного человечества.

Вы, в ком тлеет хоть искра веры и любви, вы, для кого существует на земле хоть один воплощенный дух, которого счастье для вас не безразлично, вы найдете в себе силу воспрянуть духом, вы поймете, что надо разумно жить, что нельзя разумно жить, не понимая смысла жизни и подло прозябать среди зверской борьбы и глупых утех позорной, адской жизни по обычаю мира сего.

Отцы и матери, вы, на ком лежит тяжелый крест – ответственность за честь и счастье грядущих поколений, кому Господь вручил талант бесценный, живую душу, способную испытывать и адскую муку и райскую радость, подумайте о том, что ожидает вашего ребенка. Вот он стоит перед вами доверчивый и ласково смотрит на вас. Он ничего не знает о жизни мира, вы должны научить его, воспитать, дать мудрый совет, защитить от зла, направить на добро. Вы ввели его в жизнь, вы должны научить его жить, должны указать ему, где свет во мраке земного бытия, где тихая пристань бурного моря хаоса житейского.

Неужели огрубелое сердце ваше не разумеет этих святых обязанностей, неужели вы способны на жестокое легкомыслие делать из живого ребенка милую игрушку и затем с тупоумным равнодушием взирать на то, как на ваших глазах эта живая душа будет тонуть в пучине хаоса?! Пожалейте это бедное, беспомощное создание, пожалейте эту детскую головку, которая так доверчиво прижимается к вашей груди, не обрекайте ее на страшную муку хаоса мысли; пожалейте это сердце, которое так доверчиво любит вас, не обрекайте его на невыносимый холод корыстных отношений в зверской борьбе за существование, пожалейте это бедное тело, земное проявление духа вечного, не обрекайте его на грубый позор холодного разврата по учению и обычаю мира сего.

Не обманывайте себя, не притворяйтесь бессильными и тупоумными; я напомню вам, что ожидает вашего ребенка, напомню вам и то, что вы можете сделать для него.

С того дня, как у вас родился ребенок, вы обязаны отдать себе отчет в своих убеждениях и симпатиях, вы не можете беспечно продолжать свое непробудное пьянство жизни: вы не смеете прибавлять к позору собственного неразумного прозябания позорное преступление, обрекая разумный дух вашего ребенка на позорное прозябание по вашему примеру; не смеете, если хотите иметь право считать себя разумными и честными, если хотите иметь право ожидать от вашего ребенка любовь и уважение.

Тот, кто угар непробудного пьянства жизни ставит выше любви, уважения и счастья своего ребенка; кто хочет жить для себя, не считая счастье своего ребенка непременным условием собственного счастья, тот из-за какой-либо излюбленной похлебки отказался от своего первородства в мире животных, он не достоин более носить имя человека разумного, он признал себя скотоподобным двуногим и рассуждать с ним было бы напрасно.

Если, напротив, вы понимаете, что значит любить и уважать; если вы искренно желаете иметь право любить и уважать вашего ребенка и ему внушать любовь и уважение, вы не можете не подумать о том, что в вас самих может помешать ему любить и уважать вас, о том, как оградить его от зла и воспитать в нем человека, достойного любви и уважения.

Каков бы ни был ваш образ мыслей, вы не можете разумно желать, чтобы ребенок ваш был грубым бессмысленным животным, другими словами, не можете желать, чтобы выше всего он ставил свои физические потребности-прихоти ощущений, не можете разумно желать и того, чтобы он был зловредным эгоистом, злым врагом всего человечества, выше всего ставя сознание, живя умственными потребностями в ущерб нравственности; вы не можете, напротив, не желать, чтобы рассудок его подчинялся нравственным стимулам, властвуя над ощущениями.

Под влиянием страсти грехолюбивое человечество постоянно нарушает святую гармонию духа, но в теории обязано признать, что гармония эта не может изменяться, не переходя тотчас в дисгармонию, при которой грешный дух теряет всякое право на любовь и уважение.

Итак, вы не можете не желать для вашего ребенка, чтобы он был высокой нравственности и имел светлый ум, не можете не желать и того, чтобы, оставаясь нравственным и умным, он мог не страдать в течение земной жизни от неприятных ощущений и удовлетворять все свои физические потребности, не подвергая себя пытке невольного аскетизма; чтобы, оставаясь нравственным и умным, он не испытывал и другой невыносимой пытки, задыхаясь в тяжелой атмосфере порочности и тупоумия.

На первых же шагах жизни, если мать не может всю себя отдать безраздельно одному ребенку, он переходит на попечение более или менее невежественной нянюшки, в голове у которой непременно заразительный для ребенка хаос отрывочных ходячих мнений, не согласованных ни с каким стройным мировоззрением.

На ребенка влияет не столько то, что ему говорят, как то, как ему говорят, не столько мысли, сколько склад ума. Под влиянием антихристианского строя окружающей жизни склад ума даже у самых набожных нянюшек радикально антихристианский; и вот воплощенный дух, начинающий знакомиться с экономией земного мира, привыкает употреблять слова, эти условные клички отвлеченных понятий, не в христианском значении; чистое золото, на самом пороге жизни, подменено фальшивою монетой, и, так как эта монета ходячая, ее можно употреблять всю жизнь, ни разу не задумавшись над тем, что это подлог и существует золото чистое; вот этот склад ума, по большей части грубо материалистический, низводящий самые высокие христианские истины до уровня самой пошлой практичности, как ее понимают рабы жизни по обычаю мира сего, и делает для человечества непонятными самые простые истины, – дозволяет обманывать себя фальшивою монетою.

Таким образом, жизнь встречает новую пришелицу, душу живую, первым подлогом, который и начинает собою непрерывную серию обманов, благодаря которым вся умственная деятельность человека превращается в сплошную забаву, бесцельную перетасовку гипотез сомнительной достоверности, при упорном игнорировании единой абсолютной истины вечной правды Божией.

Человечество, утопая в хаосе противоречивых гипотез, не имея мерила абсолютной истины, в практике жизни руководствуется соображениями об относительной полезности и, под влиянием наивного смешения понятий о духе и материи тела, усвоив ложное представление о том, будто свойства духа постепенно развиваются, как развивается на их глазах агломерат материи тела, считает полезным и разумным питать сознание ребенка, как оно питает его тело, такою пищею, которою само питаться не желает. Так, считая своею обязанностью заботиться о пище ребенка, о чистоте, здоровии и удобствах его тела, оно сочло бы за постыдное равнодушие накормить его протухлыми яйцами или гнилою говядиной, оставлять его неумытым и непричесанным, одевать в грязное белье и разодранное платье; в то же время оно считает совершенно нормальным отдавать ребенка на руки людям, с которыми само не согласилось бы поддерживать постоянное общение, мысли и чувства которых оно не разделяет; оно не считает предосудительным навязывать таким образом ребенку склад ума, который само признает нелепым, не имеет к своему ребенку настолько любви, уважения и стыдливой ревности, чтобы оградить его от привязанности к людям, которые этого чувства не заслуживают, и тем обрекает ребенка на шаткость ума и проституцию сердца.

Даже и в том случае, когда мать сама заботится о ребенке, не считая нужным привести в порядок хаотический сумбур мыслей в собственной голове, положение ее ребенка не многим лучше. Надо отдать справедливость большинству матерей: благодаря любовной жалости к слабому, беспомощному, наивному по незнакомству с экономией земного мира своему ребенку, огрубелое сердце самой грешной матери разумеет по отношение к нему то, что не разумеет при других обстоятельствах; большинство матерей стыдится высказать ребенку беспорядочный хаос ума и сердца; к сожалению, их любовь редко доходит до разумения необходимости для ребенка истины абсолютной и ревнивого ограждения его сознания от отравы лживых гипотез.

Обыкновенно любви хватает только на благонамеренный обман ребенка, стыдливое прикрытие от него безобразного хаоса временным условным покровом. Таким покровом обыкновенно избирается христианство, на которое все, как те, которые воображают себя верующими, так и те, которые сознают себя неверующими, одинаково смотрят: именно как на покров условный и временный. Лучшее доказательство тому то, что почти никто не стремится сообразовать с верою ни мысли, ни чувства, ни тем более строй жизни, а, напротив, все явно отрицаются Христа, громко исповедуя свое неверие, признавая христианское братство за невозможную, не практичную утопию.

Поверив, что христианство есть абсолютная истина, нельзя не жить по вере и не сделать все возможное, чтобы и ребенок мог согласовать свою жизнь с верою живою. Все уловки извинить разлад между верою и жизнью немощами человеческими, роковою необходимостью установившегося склада жизни и тем более гнусным расчетом на снисходительность Бога Святого и Праведного – наивные увертки, которые сами по себе красноречиво свидетельствуют о невозможном для христианина непонимании самых основных христианских истин и позорной для него самодовольной наглости злой воли.

Вера степеней не имеет, нельзя верить отчасти, можно верить только живою верою или совсем не верить, обманывая себя умственными и нравственными калейдоскопами, которые с верою ничего общего не имеют, хотя в них и развлекаются пестрыми сочетаниями обрывков христианских идей и нравственных сентенций. При наличии живой веры всякий грамотный легко поймет, читая Евангелие, простые истины святых слов Того, кто пришел научить всех, а не одних мудрых книжников, как понимают их простые люди Божии из народа, эти честные искатели Христа, часто неграмотные.

Верующему не может придти в голову странная мысль отговариваться слабоумием и слабохарактерностью, как делают это постоянно люди, гордые своим умом и самостоятельностью, когда огрубелое сердце заставляет их говорить глупости. Верующий, смиренно признавая ничтожность своего ума перед мудростью высшего разума мира и не желая глупой самостоятельности разнообразного плача и скрежета зубов, вне райского блаженства единой гармонии Царства Божия, никогда не унизит себя до притворного непонимания воли Отца Небесного и смиренно, не мудрствуя лукаво, употребит всю наличную силу ума на то, чтобы понять истину, и всю наличную силу воли, чтобы честно жить по вере.

Матери, не согласуя ни мысли, ни чувства, ни жизнь свою с духом христианства, а иногда и сознавая свое неверие, считают необходимою педагогическою мерою говорить ребенку о Боге и Христе Спасителе и приучать его выполнять некоторые общепринятые обряды богопочитания. Одни наивно воображают, что в этих отрывочных мыслях и обрядах исчерпано все христианство, даже и не замечая, что весь склад их ума и жизни в полном разладе с волею Бога, которого чтут устами своими. Другие, не веруя и не желая, чтобы ребенок искренно верил, говорят, что христианство – временная педагогическая мера, пригодная для уяснения нравственных понятий в условной форме, доступной пониманию ребенка в зачаточный период его сознания. Все одновременно подрывают к себе доверие ребенка и закладывают в уме его хаос мысли, поучая его одному и на его же глазах ежеминутно делая другое; осуждая свое поведение на словах и всем складом жизни постоянно доказывая, что не придают этим словам никакого практического значения.

И чем более растет ребенок, чем более он входит в общую жизнь семьи, а затем и общества, которому принадлежит, тем более развязны делаются при нем взрослые, тем менее стесняются выказывать разлад своих мыслей, чувств и жизни с религией, которой его поучали в детстве. Он все более убеждается, что христианство для одних симпатическое средство, нисколько не препятствующее жить по антихристианскому обычаю мира сего, для других политическая или педагогическая мера; все более привыкает думать, что и мировоззрение, и идеалы, и понимание смысла жизни, и самую программу жизни надо искать где-то вне христианства: в науке, искусстве, литературе, даже в самой практике пестрого хаоса жизни.

Так как ни наука, ни литература, ни искусство, ни практика жизни никакого определенного мировоззрения, а потому и никакого идеала и никакой этики не дают и дать не могут, а жизнь идет своим чередом, то подросток, по примеру больных, все более высвобождаясь из-под влияния религии, все более привыкает думать, что знание абсолютной истины невозможно и не необходимо, что понимание смысла жизни тоже ни к чему не пригодно и что бездельное прозябание изо дня в день есть самая разумная жизнь для человека, лишь бы жить по возможности удобно и приятно.

Вот обстоятельства, при которых начинает знакомиться с экономией земного мира новая пришелица, живая душа человека, когда все еще ново для нее на земле и так необходимо руководство определенного мировоззрения, чтобы не растеряться среди массы притекающих впечатлений от пестрого хаоса жизнедействительности.

Вот обстоятельства, при которых человек с первых шагов жизни привыкает жить ощущениями, отрицая самую возможность удовлетворить высшую потребность разума, познать абсолютную истину и высшую потребность сердца любить Бога и творить волю Его.

Даже в этом раннем возрасте чем более гармонично настроение духа, тем тяжелее жить. Если живет в душе память о Боге и потребность любить Его и ближнего, сколько духовного томления и бессознательной неудовлетворенности среди людей, совсем забывших Бога, исказивших в себе образ и подобие Его до такой степени, что ребенок, конечно, не сознавая причин, не признает в них ближних своих и будет горько чувствовать свое одиночество. Любя Бога, нельзя не любить жадно всякий намек и тем более прямое указание на Него, нельзя не понимать, что в Его словах единая абсолютная истина, и не страдать бессознательно от явного разлада между словом и делом всех окружающих, которые от имени Бога говорят одно, а сами на каждом шагу делают совсем другое. Я не преувеличиваю: ребенок, конечно, не в состоянии не только формулировать на словах, но и сознать определенно причины своей неудовлетворенности, оттиски с натуры в его мозгу слишком многочисленны и пестры, он не успел еще разобраться в них и привести их в порядок, что большинству человечества не удается и во всю жизнь, но он чувствует тем не менее тоску земного бытия; и таких тоскующих детей гораздо больше, чем думают.

Чем более нарушена гармония духа, тем лучше живется ребенку; потребность любить и сознавать в нем гораздо слабее, и он легко удовлетворяется сообразными его возрасту нравственными и умственными игрушками, а физические потребности, которые он ставит выше всего, заботливо удовлетворяются его родителями.

С поступлением в учебное заведение пестрота притекающих впечатлений для ребенка значительно увеличивается, увеличивается с тем вместе и хаотическое состояние его сознания, так как объединяющих начал, приводящих в порядок груды пестрого материала, накопляющегося от непрерывно притекающих впечатлений, нет никаких. Напротив, все до крайности пестро и разнохарактерно.

В христианской школе признается официально абсолютная истина христианского мировоззрения. Из среднего учебного заведения подросток выносит убеждение, что христианство – схоластическая мудрость и политическая необходимость, не имеющая с действительною жизнью ровно ничего общего. За исключением уроков Закона Божия, он никогда на других уроках не слышал ни одного намека на признание христианского мировоззрения и не мог не заметить, что и в учебниках склад мысли совсем не христианский и учителя по понятиям и симпатиям слишком часто совсем не христиане. Таким образом, при содействии общения с товарищами, которые тоже не вынесли из семьи ни понимания христианства, ни любви к нему и вполне свободны умом и сердцем от подчинения воле Божией, происходит окончательная пожизненная страховка от возможности понять истинное значение христианства, от возможности заподозрить, что именно в Библии, и нигде более, заключен источник познания абсолютной правды, насколько поведало ее человечеству Божественное Откровение, что именно Библия, и одна Библия способна дать человечеству понимание смысла земной жизни и возможность разумно жить, а не прозябать бесцельно, что она воистину книга книг, святая книга жизни, которая одна способна все животворить, без которой науки – пустые забавы ума, этика – мертвая схоластика, стеклянная игрушка, которая разлетится вдребезги от первого искушения, изранив своими осколками своего наивного почитателя.

В этом отношении Франция, стремясь признать образование нехристианским, поступает более искренно и логично, чем другие страны. Молодые люди, выходя из французской школы, будут сознавать, что о христианстве ничего не знают и что христианство нисколько не ответственно ни за общее направление школьной науки, ни за общий строй жизни в этом государстве, признавшим себя нехристианским. Гораздо хуже положение молодых людей, которые воображают, что они грамотные христиане, не умея ни думать, ни чувствовать по-христиански, не знающие, следовательно, ни одной буквы азбуки христианства.

Чтобы понять весь трагизм положения этих несчастных молодых людей, брошенных на произвол судьбы без руководства стройного мировоззрения, без света определенного идеала, без узды разумной нравственности, припомним, что именно в таком состоянии их предоставляют многоразличным соблазнам жизни по обычаю мира сего, утешая себя странными избитыми фразами о том, что молоды бывают один раз в жизни, что надо перебеситься и тому подобными ходячими формулами отречения от Бога и Христа Его.

Нужно ли говорить, что в среднем учебном заведении, при быстром возрастании хаоса мысли и чувства, будет возрастать и тягостное чувство неудовлетворенности, если не в конец нарушена святая гармония духа. При любви к Богу и инстинктивной нравственности, которая состоит в доброй воле духа подчинять ощущения сознанию под верховным главенством любви, молодой человек все более и более будет убеждаться в дисгармонии настроения подавляющего большинства человечества и порождаемом тем хаосе жизни; он будет с каждым днем все более страдать от инстинктивной недоброжелательности, которую всегда чувствует порок к святости. Эта невыносимая тоска нравственного одиночества, этот леденящий холод всеобщей недоброжелательности для человека, который выше всего ставит свойство духа любить и не находит ни в себе, ни кругом себя никакой нравственной поддержки именно в тот роковой период жизни, когда ум загроможден наибольшим количеством неупорядоченных оттисков с натуры, самостоятельного жизненного опыта еще нет и тело только что доразвилось до возможности жить полною жизнью возможных на земле ощущений, – все это создает для воплощенного духа такой хаос искушений, что редко он выходит из него победителем.

Припомним, что и любовь к Богу, и нравственность живут в нем только на степени инстинктивного чувства: ни семья, ни школа, ни даже теория в форме и размере официальной программы по Закону Божию не довели его до самосознания, не уяснили ему разумный смысл его нравственных симпатий! Напротив, все направлено к тому, чтобы ввести его во искушение усомниться в себе, в вечной правде гармонии духа и нравственных стремлений, поверить в силу зла и разумность жизни по обычаю мира сего, устыдиться наивной глупости непонятых и всеми осмеянных нравственных симпатий, особенно когда они не ограничиваются словами, а налагают печать святости на все подробности жизни. Заразительный пример установившегося склада жизни, наглая самоуверенность и самодовольная порочность нравственных тупиц, любовно обзывающих себя трезвыми практиками жизни, считая, что глуп до святости и всякий, кто вдохновение любви не считает за наивную сентиментальность, грубые глумления товарищей, сдержанная ирония педагогов, поклоняющихся какому-либо научному или литературному кумиру, не имеющему с христианством ничего общего, полное равнодушие родителей, убежденных, что это зло – явление нормальное и что их сыну обязательно перебеситься надо, – все это дружно наталкивает молодого человека на ужасную решимость совершить над собою нравственное насилие и, наперекор инстинктивным симпатиям гармонического духа, попробовать, по примеру всех окружающих, отдаться пошлой рутине хаоса жизни.