Любовь – это розы и хлыст

Она достала чистый платок, тщательно отерла им свою ладонь и протянула мне ее. Я даже не стала наклоняться, как делают другие, чтоб понюхать и сказала:

– Вы мыли руки в отваре ромашки и липы, потом натерли их смесью оливкового масла, настоя укропа и алоэ. Потом вы носили перчатки – пахнет выделанной кожей ягнят. На обед вам подали слоеные пирожки и индейку с острой подливкой… Еще чувствуется какой-то запах, похож на запах ореховых чернил…

– Дитя, умоляю, остановитесь! – менторша отняла у меня свою руку и посмотрела с ужасом. – Обычный человек не способен на такое! В прежние времена вас обвинили бы в колдовстве!

– Колдовство? Что это такое?

– Видите ли… В давние времена, когда еще не все люди прониклись верой в Великого Спящего, были отдельные племена и даже государства, которые поклонялись… злым силам. Взамен они получали чудесные способности: летать, одним взглядом перемещать по воздуху разные предметы, читать мысли других людей, провидеть будущее, слышать и чувствовать то, что остальным не под силу. Эти люди были очень могущественны, их невозможно было победить ни в одной войне. Но когда явился Первосвященник и начал проповедовать о Великом Спящем, он нарек этих людей колдунами и злодеями, и проклял от имени Спящего, ведь то, что они умеют – это зло и нарушение воли Спящего. По приказу Первосвященника этих людей убивали через сожжение на костре, потому что иначе с ними невозможно было совладать…

– Но почему? Почему их убивали? Что такого страшного в том, что умеешь летать? Птицы ведь летают!

– Птицы летают, ибо так повелел им Спящий. Людям же летать не положено, как и читать чужие мысли и убивать не оружием, а лишь силой воли. Удел людей – жить в труде, смирении и страдании, чтобы заслужить прощение Спящего и после смерти уснуть Его блаженным Сном.

– А в чем мы провинились перед Спящим?! И как Он может знать о нашей вине, если всё время спит?

– Доминика, прошу вас, прекратите говорить эти безрассудства! Мы ничего не можем знать о воле и путях Спящего! Он непостижим, и лишь благодаря учению Первосвященника мы можем хотя бы веровать в Него. Что же касается вашего дара, вам лучше скрывать его. Вас могут обвинить в том, что вы колдунья, и даже высокое происхождение не сможет уберечь вас от казни на костре! Прошу вас, молчите, молчите об этом!

– Хорошо, – я покорно опустила голову. – Но вы… Вы ведь не расскажете об этом никому?

– Клянусь в том своей жизнью, – твердо сказала менторша. – А теперь позвольте мне помочь вам лечь в постель.

– Я не хочу. Мне кажется, я гораздо лучше себя чувствую. Может быть, нам стоит погулять?

– Ни в коем случае! Вы еще слишком слабы, вам надо беречься.

Пришлось повиноваться. Агора напоила меня отваром трав, лихорадка отступила, и я наслаждалась чувством покоя, лежа на свежих простынях. Менторша приоткрыла окно, чтобы впустить немного свежего воздуха, и я дышала ароматами скошенной травы, речной воды, апельсинового масла и розовых бутонов. Постепенно меня сморил сон и он стал первым шагом на пути к моему выздоровлению.

Каждый наступивший день приносил новые события и известия. Менторша читала мне вслух главы из «Всеобщей истории мореплавания», и я пленялась картинами моря и осененных парусами кораблей, что не боятся штормов и шквалов. Когда чтение заканчивалось, я просто лежала в тишине и представляла свой корабль – огромный трехмачтовый барк с палубой, блестевшей, как натертое серебро, с парусами, полными ветра. Этот корабль носил имя «Амато» – «возлюбленный» на наречии Старой Литании, и капитаном его была я.

Меж тем наш кастильон гудел как дупло с потревоженными дикими пчелами. Принц Ломбардио упросил мою мать отменить траур, который она много лет держала по отцу, и устроить в замке большой праздник в честь грядущего Дня урожая. День урожая никогда на моей памяти не отмечался в замке, хотя в деревнях его, наверное, все равно праздновали согласно обычаям. Мать столь глубоко ушла в свою скорбь по отцу, что любое веселье казалось ей преступлением. Однако принц все изменил. Каждый день они с матушкой выезжали на прогулку верхом и осматривали наши огромные угодья. Из столицы по приказу его высочества с гонцами прибывали роскошные подарки: ткани, драгоценности, духи и притирания – для матушки, красивое оружие, меха и вина – для братьев. Все слуги были заняты: День урожая решили провести так, как раньше никогда не бывало. Для простолюдинов в городе будет устроена ярмарка и всякие забавы: стрельба из луков и арбалетов, бой на мечах, метание копья, рукопашная – чтобы деревенские да и городские мужчины потешили себя и показали, кто чего стоит. От имени моей матери всем будет выставлено бесплатное угощение и пиво. В замок же съедутся знатные гости ближних феодов, утром праздника состоится большая охота, в полдень – торжественный обед, а вечером – танцы.

Агора решила, что мне уже можно совершать небольшие прогулки, и по утрам мы гуляли в окрестностях кастильона, заросших густой травой. В замке же я старалась не попадаться никому на глаза, служанка приносила мне еду в комнату, и моя мать ни разу не справилась о том, почему я не выхожу к общему столу. И меня это даже радовало: от слуг я слышала, что мать отныне трапезничает в обществе его высочества, а снова ощутить вонь принца было выше моих сил. Я только надеялась, что со временем он уедет в столицу, и можно будет снова побродить по любимым башням, комнатам и закоулкам кастильона.

Постепенно я окрепла настолько, что мы с Агорой стали совершать долгие прогулки между полей, где золотились колосья созревшей пшеницы, на виноградники, полные спелых гроздьев, которым предстояло лечь в давильни и постепенно стать душистым, сладким вином… Агора рассказывала мне о повседневных трудах простолюдинов, о том, как прядутся нити, ткутся полотна, создаются из глины кувшины и миски, а я удивлялась – откуда ей всё известно про столь недостойные для внимания знатной девочки вещи? Хотя знатная девочка, то есть, я, была просто в восторге от этих рассказов: куда интересней узнавать о том, как выделывают кожи или варят варенье, чем запоминать двадцать свойств Великого Спящего. Великий Спящий был далеко и к тому же спал, мне не было до Него никакого дела, а вот то, что в День урожая Ченца и ее Констанцо решили сыграть свадьбу, восхищало безмерно. Ведь я приглашена туда почетной гостьей! И знает об этом только Агора, мы с ней вдвоем преподнесем подарок молодоженам – две пуховые подушки, вышитые моей неумелой рукой.

День урожая с самого начала обещал быть солнечным и жарким. Я спешно позавтракала и вместе с Люцией поспешила в каретный сарай, где с вечера нас ждала небольшая открытая повозка, запряженная бодрым мерином Конти. В повозке лежали холщовые мешки со свежим сеном, поверху их укрывали домотканые дорожки, а еще повозка со всех сторон была украшена лентами и цветами, и даже на упряжи Конти зеленели плети хмеля.

– У меня повозка, как у Девы Урожая, – сказала я Агоре радостно.

– Да, доминика, – улыбнулась Агора. – Похоже, это постарались ваша служанка и грум.

Так, в повозке, мы прикатили в деревню, где несколько женщин уже ставили блюда и миски с едой на два длинных стола, перегородивших улицу поперек. Увидев нас, они закричали:

– Приехала Дева урожая, встречайте, встречайте, добрые люди!

Одна из девушек – невысокая толстушка в зеленом платье и разноцветных лентах, вплетенных в косы, помогла нам спуститься.

– А где Ченца? – спросила я ее.

– Она с подружками в своем доме, они поют свадебные песни перед тем, как предстать перед деревенским старостой.

– Я тоже хочу туда, я еще никогда не слыхала свадебных песен!

– Идемте, я провожу вас.

Маленький домик Ченцы показался мне лучшим зрелищем за этот день. Чистенький и уютный, он пленил своей простотой и нежным ароматом… любви, да, по-другому не скажешь. Любовь была растворена в воздухе домика, ею пропитались чисто вымытые полы, беленые стены, скамьи и полки, посуда и очаг…

Ченца сидела на лавке посреди комнаты, а вокруг нее суетилось с полдюжины девушек.

– Маленькая госпожа, ты пришла! – радостно воскликнула она. – И професса здесь. Располагайтесь, отдохните, пока эти неумехи выдирают у меня все волосы своими гребнями!

– Мы принесли тебе свадебный подарок… – начала было я, но Ченца предостерегающе подняла ладонь:

– О подарках поговорим после свадьбы, а до – дурная примета.

Но примета приметой, а перед свадьбой в самый День Урожая ко мне подошел жених Ченцы и сказал:

– Маленькая доминика, я знаю, что уж такой итгрушки у тебя точно нет.

И он протянул мне стилет в ножнах.

– Он будет защитой тебе. Принц, что приехал в ваш кастильон… О нем бродят дурные слухи.

– Благодарю всем сердцем.

– Будь осторожна, доминика.

…Миновал День урожая, Ченца стала замужней дамой, а в доме нашем не прекращались пиры и принц, казалось, забыл об отъезде. Зато он вспомнил обо мне.

Мы с Агорой как-то возвращались из скриптория и вдруг в коридоре нарисовалось это чудовище.

– О, доминика Норма! – он поклонился. – Какая честь видеть вас.

– Взаимно, ваше высочество.

– А это ваша менторша?

– Да.

– Весьма красива, надо признать. Ваше имя?

– Агора, сир.

– Чему вы учите доминику?

– Только тому, что положена девам.

– Девам… Какое прекрасное, чистое слово! Обожаю девственниц. Они такие пленительные. Нам надо будет провести совместный урок. Честь имею.

Когды нетопырь и его вонючая свита ушли, меня вырвало. Агора потащила меня в мои покои, умоляя держаться.

– Быть беде, госпожа моя, быть беде, – шептала она. – Надо усилить охрану вашей половины.

Но мы не успели ничего сделать. Беда в лице принца и четырех его головорезов пришла в спальню Агоры, которая вообще никем не охнанялась. Слуги принца держали Агору, пока этот выродок насиловал ее и уродовал ей лицо, потом попользовались ею сами и бросили истекать кровью. Агора как-то смогла доползти до моей комнаты и постучать, и какой я увидела ее – не передать.

– Агора…

– Это принц. Бегите отсюда! От придет и за вами. Он любит девственниц.

Унее были отрезаны уши, губы и груди.

– Мне уже не помочь, я умираю, Бегите! Теперь даже я слышу его вонь.

Он испустила последний вздох у меня на руках. Я втащила ее в комнату, переоделась в костюм для верховой езды, схватила свой стилетто и затаилась на балконе. И вовремя!

В мою комнату вошел упырь и его прислуга. Он уже успел переодеться во все белое.

– Принц, эта шлюха сумела доползти до покоев девчонки и наверняка предупредила ее.

– Обыщите покои. Этот цветок я раскрошу по лепесточку.

Мой балкон устроен не так, как остальные. Под его полом есть ниша, куда я частенько пряталась от Агоры. О Великий Спящий, за что ты так обошелся с Агорой!

Они долго обыскивали мою комнату, но, в конце концов, решили, что я сбежала. Но сначала я должна была отомстить.

Я долго сидела в нише, убеждаясь, что принц не оставил соглядатаев. За гобеленом в моей спальне есть потайной ход, возможно, они направились туда. Значит, я должна была направиться в комнату принца.

Здесь пахло разложением, хотя чистота стояла идеальная. Агора, с тех пор, как я получила стилет, обучала меня различным приемам безопасности и боя. Я понимала, что до принца должна убить его прихвостней, но вместо этого в моем сознании абсолютно четко вырисовался образ одной из прекрасных ваз – из литого золота. На ней была выгравирована непонятная надпись, но я прочкла ее:

УМРИ.

И в меня словно вошла какая-то сила. И когда на пороге покоев принца стали появляться его слуги, я просто показывала на них пальцем и повторяла:

– Умри, умри, умри.

– Но со мной заклятием Умраз не справишься, маленькая шлюха, – сказала принц. – Ты же чуешь, что я не человек!

А огромная ваза из самоцветов уже взорвалась у меня в голове, и я сказала:

– Мой раб.

Он очень много вопил, ведь рабом он был всего пять минут, а мне трудно было разрубать на куски его тело и кромсать стилетом лицо. Тут третья ваза вспыхнула у меня в сознании, и труп упыря запылал, осыпаясь мгновенным белесым пеплом.

Комната горела. Кричали об убийстве и пожаре, но я так устала, что легла спать прямо в коридоре, положив под голову свой стилет.

Глава пятая

Я заболела.

Лихорадка была ужасной, поэтому к моей постели немедленно призвали замкового лекаря. Он пощупал пульс, поглядел в мои расширившиеся зрачки и сказал, что надежды нет.

Кажется, около меня на мгновение появилась мать, ее бесстрастное лицо было искажено отвращением. Своим проступком я запятнала род.

В общем, я лежала в бреду и жару, горничная поила меня какими-то горькими травами, от которых меня рвало желчью. Она то и дело меняла прохладные платки, обтирала мое тело целебными эссенциями, а главное – она была единственной, кто молился за мое выздоровление. Я поправилась. Но с тех пор не выносила ни вида, ни запаха крови.

Мое выздоровление шло медленно, но неуклонно. Оказывается, в бреду я постоянно звала Ченцу, и за ней послали, чтобы она вместе с моей горничной ухаживала за мной. Я поняла, что миновала смертные двери, когда увидела кормилицу сидящей на стуле возле моей кровати. Она вышивала и тихонько напевала:

Был у Богини светлый сад,Растила розы в нем Она,Их поливала каждый деньОна водой с речного дна…Когда же розы расцвели,Она призвала юных дев.Они сорвали по цветку,И умер сад, вмиг опустев.«Себе венка Ты не сплетешь —Нет больше роз в Твоем саду!»«Шипы оставили вы Мне —Из них венок Себе сплету».И из шипов они сплелиВенец колючий для Нее.И капли крови вместо розЧело украсили Ее.

Я чихнула – солнечный лучик пощекотал мне ноздри. Ченца взглянула на меня и всплеснула руками, едва не выронив шитье.

– Доминика! Слава Богине, ты очнулась!

– Ченца, – голос у меня был слабым и тусклым, – помоги мне сесть.

– Не хочешь ли выпить воды или вина?

– Нет, нет, позже…

Она помогла мне сесть в постели, ловко взбила подушки, поправила кружевной балдахин так, чтобы лучи солнца не мучили моих глаз, отвыкших от света за время болезни.

– Вот теперь можно глоточек вина, – утвердительно сказала она.

– Да, пожалуй. Ченца!

– Моя госпожа?

– Дай мне неразбавленного вина!

– Что вы, доминика! Статочное ли дело – высокородной девочке пить неразбавленное вино!

– Ну, пожалуйста! Ведь никто не узнает!

– Ах, ладно! Только вы уж меня тогда не выдавайте!

– Разумеется. А почему ты стала обращаться ко мне на «вы»?

– Вы стали такой большой, доминика!

– Чепуха!

– Так-то так…

– Называй меня по-прежнему на «ты», умоляю! И расскажи, долго я болела?

– Минутку, только налью вина… Вот, возьми бокал, смотри, не пролей…

Я взяла свой детский бокал из дутого стекла, изнутри украшенный маленькими жемчужинами. Считается, что жемчужины потемнеют, если в вине будет яд. Сейчас, слава Богине, они были светлыми и по-прежнему прекрасными. Говорят, жемчуг – это слезы Богини, страдающей за грехи всех женщин мира…

Я отпила глоток. Вино было восхитительным. Впервые я пила его неразбавленным и чувствовала себя просто прекрасно. Сладко-терпкое, оно оставляло мягкое послевкусие и пахло корицей и розами. Я выпила еще и еще, блаженствуя и осознавая, что испытание болезнью прошло, и я снова могу радоваться жизни, какой бы она ни была.

– Смотри, не запьяней, – шутливо проворчала Ченца и отобрала у меня пустой бокал. – Нет, вы подумайте только! Вылакала бокал вина, просто как заправский пьяница! И это – девочка!

– Ты только что утверждала, что я жуть как выросла.

– А ты за словом в карман не полезешь! Ох, милая, я так рада, что ты пошла на поправку. Ты так долго была без сознания, в жару…

– Как долго?

– Заболела ты весной, а сейчас уже давят вино из винограда нового урожая.

– Ого-го! Так расскажи мне, что случилось за это время!

– Ну… Был пожар. Кое-кого похоронили… Приезжали дознаватели из столицы… Детка, успокойся, ты очень взволнована и раскраснелась. Не надо думать об этом. Вот вырастешь большая, тогда и подумаешь.

– Ладно, – кивнула я и постаралась успокоиться. – Расскажи, что делается в кастильоне, в деревне…

– В кастелло всё по-прежнему. Домина Катарина с доном Фичино отправилась к целительным источникам Санта-Торино. У нее сильно пошатнулось здоровье в связи с твоей… с твоим проступком.

– Что ж, это понятно! Можно подумать, высокородная девушка не может прикончить какого-то выродка!

– Это пятнает честь девушки…

– Интересно, чем же?!

– Трудно объяснить. Считается, что лицам женского пола вообще не положено убивать, а уж тем более – мужчин. Жизнь мужчины священна.

– А жизнь женщины, значит, нет?! Агору изуродовали! Дай мне еще вина!

Ченца торопливо налила в бокал вина и подала его мне. На сей раз я выпила его залпом, даже не чувствуя вкуса.

– Так, – мрачно сказала я, понемногу успокаиваясь и садясь на край постели. – Еще какие новости?

– Да особо какие… Твой благородный брат Франко, да хранят его боги, отправился на маневры по указанию рекса Альфонсо Пресветлого. Ой, еще ведь мессире Франко получил награду от его величества!

– Какую?

– Корундовый Орден Боевой Славы за заслуги перед Патрией и в придачу к нему – все земли от Амбры до Вайоленто. Говорят, это очень хорошие земли, можно посадить много виноградников и пасти большие стада. Ты должна гордиться братом, доминика Норма.

– Само собой, – хмыкнула я. – Слушай, мне после вина ужасно есть хочется. Обед скоро?

– Обед ты проспала, соня. Но я что-нибудь тебе раздобуду. Вряд ли ты откажешься от мясного пирога и сыра.

– А, может, еще будут маслины? И мелко нарубленный укроп с оливковым маслом – у-м-м, обожаю!

– Конечно, моя госпожа. Всё будет. А сейчас давай, я помогу тебе одеться.

– Мольто бене!

Она поцеловала мне руку и вышла. В ожидании мясного пирога и прочих вкусностей я уселась на скамеечку у полуоткрытого окна. Воздух был прогрет и мягок, легкий ветерок колыхал шелковые занавеси, в окно заглядывала ветка коричневого дерева, источая чарующий аромат… Как всё напоено покоем! Даже мухи не летают, словно застыли в патоке…

Но что меня ждет?

Да, я ребенок, но я уже убийца, я запятнала руки кровью. Законы суровы к убийцам, особенно если убит мужчина. Может быть, тому, что меня еще не бросили в prigione, тюрьму, я обязана своим высоким происхождением? Дочь кавальери просто так, без большой коллегии судей, ни взять под арест, ни казнить не получится. И разве никто не вступится за меня, если дело все-таки дойдет до суда?

…Я услышала, как ржаво скрипят жуткие даже на вид цепи подъемного моста. Кто-то приехал в кастелло? Может быть, мать решила вернуться или Франко? Нет, вряд ли. Они не поторопятся приехать даже в случае моей скоропостижной morte. Так, об этом пока не будем. Что-то Ченца не торопится, есть ведь хочется! Я сейчас готова съесть не только мясной пирог, но и целого молочного поросенка впридачу!

…Только я о ней подумала, Ченца оказалась тут как тут. В одной руке она несла запотевший глиняный кувшин, в другой – миску, накрытую salphetta.

– Доминика Норма, вот еда, кушай, только поторопись! Приехала какая-то дама в сопровождении трех всадников в лиловых плащах; управляющий отвел их в парадные покои. Поскольку ты сейчас одна из рода Азиттизи дома, тебе придется их принять, как главе кастелло. Да торопись же!

Я пристроилась у столика, Ченца сняла с миски тряпку. Фу, это оказался козий сыр! Правда, с оливками. Моя верная кормилица меж тем, пока я, давясь, впихивала в себя ненавистный сыр, налила мне апельсинового сока в бокал. Я прихлебывала его и искоса посматривала на Ченцу – та открыла сундук с моими парадными блио и сорочками и, похоже, искала самый красивый наряд.

Я прикончила мерзкий сыр, допила сок и встала.

– Скорее переодевайся, доминика, гости ждут.

Я покорно снесла переодевание и заплетание косы, которая мне представлялась крысиным хвостиком. Геннин, это сложное головное украшение, мне еще не положено было носить, так, что лоб у меня был не выбрит, и это ужасно удручало. Хотелось выглядеть взрослее и солиднее.

Тут на пороге появилась моя новая менторша. Она оглядела мой наряд и одобрительно кивнула. Потом сказала:

– Идемте, доминика Норма. Вас ждут.

И она на «вы»! Боги мои!

Приноравливаясь к широкому шагу моей менторши, я зашагала торопливо и несолидно. Но вот мы подошли к дверям парадных покоев.

– Секунду, доминика. Сосчитайте от уно до децимо.

И менторша глубоко вздохнула.

Разумеется, я подчинилась. С последним числом, прошептанным под нос, в сердце вошло спокойствие и уверенность. Пусть мне всего три года, но я – рода Азиттизи, а наш род никогда ничего не боялся.

Я взглянула на менторшу и кивнула. Она распахнула двери покоев и провозгласила:

– Ее светлость доминика Норма, урожденная Азиттизи, урожденная Пьетро-делла-Чьяве, владычица Кастелло-дель-Чьяве, островов Малого Полукруга, земель Икономии, Сферополиса и Ондулато Фиори.

Это всё я? Ого-го!

Так. Теперь надо вспомнить, кто кому должен первым представляться. Я – хозяйка, они – гости, значит, представляются сперва они. Но я еще ребенок, тогда… О, боги!

Однако гости, будучи, видимо, людьми политесными, встали с кресел и изящно поклонились мне. Я стояла и рассматривала их, они – меня, похоже, не ожидали, что в качестве хозяйки их встретит такая zanzara[1]. Но вот дама растянула пухлые губы в неискренней улыбке и, качнув геннином, поклонилась (золотая блохоловка, висевшая на цепочке у пояса ее платья, нежно дзенькнула) и медоточиво произнесла:

– Благословеннейшая доминика, простите, что нарушили ваш покой своим внезапным посещением. Но тому есть причины. Однако позвольте представиться: я – контесса Альбина дель Джованьоли. А эти почтенные господа, мои спутники, конт Децимус, кавальеро Публий и комбатант Секвирий Секст, они сопровождают меня в этой поездке, суть коей будет вам незамедлительно изложена.

– Мольто бене, – сказала я. – Прошу вас садиться.

Сама я прошла к креслу, которое было больше меня почти вдвое, и кое-как уселась, стараясь держать надменный вид и высокородную спесь.

– Не угодно ли вам освежиться вином? – спросила я после некоторой паузы. – Ваш путь, вероятно, был долог и утомителен…

– Грацие, доминика, мольто грацие, – снова лживая улыбка контессы, похожая на лезвие. – Однако, если позволите, мы воздержимся от питья и еды, поскольку держим пост.

– А, да, разумеется, – кивнула я. Какой еще пост в это время? Сейчас варят сыры и давят виноградные гроздья, коптят колбасы и маленькие, острые и безумно вкусные salsicce,[2] которые можно, нацепив на стальной прут, жарить над очагом, наслаждаясь дивным ароматом и шипением жира на углях. Только лютый человеконенавистник стал бы поститься в такую пору! И потом… Выпить вина в доме, куда ты явился с честными намерениями и открытыми мыслями – это знак того, что ты не замышляешь дурного против хозяев. Гость должен вкусить от лозы, пригубить вина, тем самым показав, что он – не враг. Это священная традиция, я помню, я учила! Конечно, падре Вильельмо сказал мне тогда, что это традиция сохранилась в домах простонародья, но, думаю, и этим знатным господам она известна.

Что-то не так, Спящий, что-то не так! Они приехали не просто поговорить о погоде. И – как досадно! – из хозяев в кастелло только я!

…А может быть, того они и добиваются? Будь стойкой и осторожной, Норма!

– Раз вы не желаете вина, быть может, перейдем к цели вашего приезда? – я сумела изящно повернуть голову и послать острый взгляд в комбатанта. Тот смешался и втянул голову в плечи. Idiotto!

– Разумеется, доминика, – кивнула контесса. – Прежде всего, я должна сообщить вам, что занимаюсь благотворительностью, и под моим покровительством находятся три высокопоставленных частных схолы для девочек и девушек из благородных семейств. В этих схолах особое внимание уделяется воспитанию у будущих матрон сознания того, что они принадлежат высокому роду и должны блюсти как свою честь, так и честь вскормившей их семьи. Девочки и девушки обучаются рукоделиям, достойным их положения, также изучают музыку и бельканто, иностранные языки, танцы, риторику, богословие, этику, хорошие манеры… Также менторши, ответственные за образование девиц, обучают их некоторым естественным наукам в целях расширения кругозора.

– Скузами, простите, – нахально перебила я. – Какое отношение вы и ваши схолы имеете к роду Азиттизи?

– Самое прямое, – заверила меня контесса. – Позвольте мне зачитать отрывок из письма вашей матери, адресованного моей скромной особе.

– Разумеется.

Моя мать прислала письмо этой сушеной саранче? Да скорее небо брякнется на землю!

Контесса пошевелила пальчиками в своей борсетта, расшитой перламутром и нефритом, и извлекла исписанный листок бумаги. Интересно, это действительно почерк моей матери?