Фулл. Книга 1

Всё тот же диван-кровать, шкаф для одежды и других вещей, старый советский стул, задвинутый в письменный стол, заставленный несколькими стопками разнообразных пронумерованных авторучкой тетрадей.

– Вот же они, – сказал Славина мама, показав на левую ножку письменного стола, рядом с которой и лежали гири.

– Ах да, вот же они, – ответил Вова, медленно потянувшись за гирями, заметив довольно приметную синюю коробку, стоявшую в боковом отделении стола.

– Может, всё-таки дождёшься его? – спросила она, устремившись на кухню.

– Нет, я потом ему позвоню, – пробормотал он, судорожно открыв коробку, в которой оказались Славины документы.

Но вовсе не документы заинтересовали его, а лишь единственный конверт, по непонятным причинам, оказавшийся на самом верху кучи различных справок и папок файл наполненных конторскими бумажками. На конверте было размашисто написано: «Завещание. Открывать, только если я умер. Малых Вячеслав Александрович. 06.04.2020». В низу надписи расположился Славин автограф, состоящий из размашистой «П», и встроенной в неё «В».

– То, что нужно, – прошептал Вова, пришедший не только за гирями, а в основном для того, чтобы раздобыть что-нибудь, что могло бы дискредитировать Славу.

– Ну что ты там, взял гири? Будешь всё-таки ждать Славу, или нет? – спросила его Антонина Матвеевна, вернувшись в Славину комнату.

– Да нет, мы с ним сегодня ещё увидимся, – ответил он, выпрямившись во весь рост, еле успев спрятать Славино завещание во внутреннем кармане своей ветровки.

Ровно через пять минут после ухода Вовы, домой пришёл Слава. Отобедав, тот принялся пить чай.

– Честно говоря, я не уверена, чтобы ты мог так упасть, – выразила мама своё сомнение.

– Может быть и не мог, но как-то же я повредился.

– Тебя избили!

– Я не хочу об этом говорить.

– Ну почему? Тебя запугали? Что происходит сынок? Кто эти люди, ты их знаешь?

– Думаешь, что если я не сказал об этом участковому, скажу вам с папой?

– Наверно нет. Но ты хотя бы скажи, кто они, какая опасность может грозить тебе вновь?

– Кто они такие? – задумался Слава, – насколько они опасны? Хм, да никто они, и опасности никакой не представляют абсолютно! А кто из них кто, лучше вон, Вову спроси, он их всех знает, не по случайности.

– А, кстати, Вова как раз к нам заходил перед твоим приходом.

– Что? – чуть не подавился чаем Слава.

– Гири свои приходил забрать.

– Ладно, гири, он больше ничего не брал? – взворошился Слава, тут же побежав в свою комнату, перебирая тетради и вещи, проверяя, всё ли на месте.

– А что ещё он мог взять? – удивлённо спросила Мама, подойдя к двери его комнаты.

– Да всё, всё, всё что угодно, – занервничал Слава, не переставая перебирать свои вещи, пока не застыл на месте, держа в руках коробку с документами.

– Что случилось? – изумлённо спросила мама.

– Мама, где завещание? – заорал он, – ты оставляла его одного?

– Да, был момент. Но о чём ты, какоё ещё завещание?

– Он, скотина такая, украл моё завещание! – заорал Слава вовсю, опять начав собираться на выход.

– Да какое ещё завещание, в конце концов? – спросила она через закрытую дверь.

– Эх, мама, ты не понимаешь, не знаешь, он и есть… – сказал он, затрудняясь закончить фразу, – не важно, важно другое.

Так и ничего не сказав, Слава выскочил на улицу, наскоро зашнуровав свои туфли, держа пиджак в руках. Он бежал, бежал по знакомой улице, прекрасно зная, куда он бежит, и куда направляется. С таким компроматом, Вова мог пойти лишь на движ к Анисимовым, что как оказывается, был совсем не редким явлением.

Пока Слава лишь подбегал к их многоэтажному дому, в зале квартиры Анисимовых уже озвучивалось Славино завещание. Как обладательница самого красивого голоса, читать была назначена Лера. Быстро пробежав глазами по неровному, размашистому, и просто ужасному почерку, она смерено принялась читать написанное:

«#На всякий случай.

Завещание.

Я, Малых Вячеслав Александрович, по псевдониму – Понамарёв Вячеслав Александрович, если что-нибудь со мной случится, завещаю всё своё имущество, включая свои архивы (тетради с сюжетами), своим родителям. А также завещаю им свои авторские права на мои литературные произведения и идеи. А также завещаю 10 % от всех выплат с оставшихся после меня авторских прав, моей дорогой подруге Борменталь Виктории Дмитриевне, что обучалась в Лётно-техническом Колледже Гражданской Авиации им. А.В. Ляпидевского, в 2018 году.

Не поминайте лихом, и пусть Господь благословит вас.

6 апреля. 2020 года. Малых Вячеслав Александрович».

В конце рукописи находилась Славина роспись, точно такая же, как на конверте. Когда Лера только начинала читать завещание, в зале было довольно шумно. Но чем дальше и дальше зачитывались эти, продуманно написанные, слова, тем сильнее тишина окутывала всё вокруг. Под конец и вовсе наступила минута молчания. Все бы так и молчали, испытывая на себе нестерпимое давление тишины, пока Вика случайно не уронила свою чайную ложечку в кружку, наполненную уже остывшим чаем.

– Погоди, причём тут Вика, что это вообще такое? – ничего не понимая, спросил Илья, подойдя к Лере, и вырвав завещание из её рук.

– Какой ещё Понамарев? Какие ещё авторские права? – воскликнул Вова, после чего все ещё больше всполошились. И лишь Вика, с застывшим лицом, медленно встала со своего места, и как бы немного косясь, попыталась выйти из зала. И лишь Алия, схватившая рукопись в свои руки, подбежала к ней, когда та была уже почти в коридоре.

– Посмотри, ты здесь указана, – показала ей Алия необходимую строчку в рукописи.

– Да, и что?

– Ну ведь это что-то значит?

– Да? – совсем растеряно спросила она, и с видом, будто вот-вот заплачет, кинулась в свободную комнату, сказав лишь, – я сейчас!

Уже через пару минут в квартире зазвенел домофон.

–Да, – ответила Лиза.

– Здравствуйте, это тридцать четвёртая? – послышался молодой голос, изо всех сил пытающийся казаться взрослым.

– Нет, это девяносто шестая.

– А, да? Вы извините, мне в тридцать четвёртую, у них видимо домофон не работает.

– Вам открыть?

– Да, если можно, спасибо, – произнёс голос, совсем расслабившись, и выдав всю свою поддельность.

Но было уже поздно что либо менять, так как Лиза уже открыла дверь подъезда.

– Спасибо братуха! – сказал Слава, протянув, подговорённому им на это дело пареньку, обещанные две сотни рублей.

Еще через минуту позвонили уже в квартиру. «Интересно, кто это там?», – подумала Лиза, помчавшись к двери. Глазок оказался закрыт какой-то тёмной тканью.

– Кто там? – спросила она, на что ответа не последовало.

«Да что мне будет, если чё, в квартире много друзей», – подумала Лиза, медленно и осторожно приоткрывая дверь.

В следующую же секунду дверь рванула с необычайной силой, что саму Лизу чуть не выбросило на площадку. Перед ней стоял Слава. Хоть он и был одет в классический костюм, вид был у него взлохмаченный.

– Извини Лиз, Вова у вас? – спросил он, пытаясь перевести дух.

– Вова? – максимально ошарашено переспросила она у него.

– Владимир? – чётко, угрожающе выдвинув вперёд нижнюю челюсть, переспросил он.

– А, Вова, да, – заикаясь, ответила Лиза, испытывая самый настоящий страх.

– Я пройду, пожалуй, извиняюсь, что без приглашения, – озвучил ей Слава, и, не разуваясь, зашёл в прихожую.

Ему тут же встретилась Поля, выходившая из кухни. Она хотела поприветствовать её, но тот лишь закрыл кухонную дверь, прямо перед её носом.

Когда створчатые двери зала распахнулись, Слава медленно вошёл в комнату. Все встали со своих мест, будто к ним пожаловал сам судья. Владимир встал из всех последним, держа рукопись дрожащими руками, которую он тут же бросил на ближайший журнальный столик. Напряжённые скулы и слегка поджатые губы, выражали Славин гнев, ненависть и отвращение. Пройдя сквозь всех присутствующих, Слава взял со стола конверт с завещанием, и медленно подошёл к Вове, что просто не мог смотреть ему в глаза.

– Все собрались? – спросил он Вову.

– Все, наверное все, – растеряно ответил тот.

– Ты знаешь, что я должен тебе сказать, – сказал он, складывая завещание в конверт, – но скажу вот что: предатель, меня все предали. Все! Но ты, предал как никто другой, скотина! Ведь синим по белому написано, – повысил он тон, обращаясь уже ко всем, – «Открывать, только если я умер».

Договорив, он резко развернулся и вышел в прихожую, пройдя между Лизой и Полей стоявших в дверях. Отворив входную дверь и дёрнув её от себя, Слава вдруг услышал, как кто-то обратился к нему:

– Слава!

Это был голос Вики. Она вышла из другой комнаты с заплаканным лицом. Слегка потрепанная чёлка и чуть-чуть подтёкшая тушь, делало её беззащитной и неумолимо привлекательной в этот самый момент. Что же касаемо красоты Виктории в общем, то для Вячеслава она всегда была просто «Красивой». Он считал её самой красивой девушкой на земле, на уровне не физическом, не психологическом и даже не симпатическом, а на уровне сакральном. Её красота была для него всем. Поэтому любая другая, даже в миллион раз красивей и милее, не вызывала бы у Славы каких либо подобных чувств, что он испытывал при встрече с Викой. Её милое лицо казалось ему таким родным, но одновременно таким далёким и неприступным, что это сводило его с ума. На её лице иногда появлялись лёгкие прыщики, с которыми та усердно боролась, но всё же никогда не скрывала, что и нравилось в ней Вячеславу.

– Извини Вик, – ответил он, поспешно бросившись бежать вниз по лестнице, буквально спрыгивая с целого ряда ступень, ведь Вика бежала за ним вслед-вслед, почти не отставая, лишь выкрикивая:

– Подожди, подожди!

Когда Слава выскочил на улицу, больно ударившись об железную подъездную дверь, то тут же заскочил за угол, перепрыгнув встретившийся на пути палисадник. Оказавшись на противоположной стороне дома, Слава случайно споткнулся, упав к входу в цокольный этаж.

Вика, бежавшая всё это время босиком, отстала от него лишь на несколько метров. Она успела увидеть, куда повернул Слава, и добежав до того самого места спустя лишь какие-то несколько секунд, не обнаружила его там. Вика лишь с грустью взглянула вдаль, ища глазами, не прячется ли Слава среди припаркованных машин. Так ничего и не разглядев, она пошла обратно. Слава вот-вот бы мог попасть в поле её бокового зрения, но она была настолько грустна, что совсем и не заметила его.

– Почему, за что ты так со мной? Зачем? – сказала она, уходя всё дальше и дальше.

Когда её шаги наконец стихли, держась за свою ушибленную спину и плечо, Слава, еле шагая, вылез из своего случайного убежища, осторожно оглянулся и медленно побрёл домой.

– И вправду, за что я так с ней, – думал он, медленно шагая по улице, – я всё время будто бежал от неё, хоть и люблю больше всей своей жизни. Наверное, я боялся навредить, но чем? Вот именно, чем? Я вовсе не плохой человек, но насколько же я стал безумным с этим писательством, а теперь и предательством самых близких мне людей.

Шаги его ускорились, поднимая горячую пыль обожжённой летним зноем дороги. А Слава всё шёл, лишь тихо напевая:

– Моя любовь сошла с ума, зову и не хочу, едва дыша, дышу едва, живу и не живу.

Глава 11. «Гладиатор»

– Вот так вот, – подумал Слава, прислонившись в тенёчке к стене многоэтажного дома, – последний день всё-таки, торчу в своём родном городе. Нет, безусловно, я ещё вернусь, и может даже, ещё буду жить здесь. Но когда, через сколько? Как много неясного и таинственного в моей дальнейшей судьбе. А Вика? Сколько недосказанности, сколько недопонимания и глупой разлуки. Что меня связывает с ней теперь? Завещание? Нет, не думаю. Влюбится в меня лишь из-за того, что я считаю её самым важным человеком в своей жизни? Глупо? Нет, скорее странно. Теперь я уже наверно совсем ничего не понимаю. Я верил, именно верил, что меня полюбят, что меня ждут. А что в итоге. Самообман, вылившийся в ужас. И кто же спасёт меня? Подумает ли она, что мой поступок, то как я поступил с ней, оправдывает эту сплетню. Не верю, я никогда не сомневался в ней. Я мог сомневаться в каждом из них, и мои сомнения во много подтвердились, но в ней никогда! И не важно, любит она меня или нет, всё ли доказано или известно, без неё мне…

Слава помотал головой в знак отрицания, как вдруг через секунду услышал знакомые голоса. К подъезду шли, совсем не заметив Славу, Вика и Вова. Их путь лежал в сторону дома Анисимовых. Вова размахивал руками, пытаясь что-то доказать, очень холодно настроенной по отношению к нему, Вике. Слава медленно побрёл за ними, пытаясь оказаться не замеченным. Через некоторое время Вова с Викой остановились возле палисадников, всё также жарко споря.

– И что ты хочешь этим сказать? – очень эмоционально, спросил её Вова.

– Ничего, что тебе стоило бы знать.

– Значит, ты всё-таки в него втюрилась, втрескалась, врезалась?

– Как бы то ни было, это моё личное дело.

– А я тебе на это вот что скажу – раз он, как мы узнали, является тем самым Понамарёвым, у тебя теперь вообще шансов с ним нет.

– О чём это ты.

– О том, о том. Ты думаешь, он написал на тебя своё завещание, потому что любил тебя? Возможно. Но теперь-то он уедет, и найдёт там, в Москве, намного красивее и прелестнее тебя, и забудет о тебе навсегда. Ты для него запасной вариант. Так на всякий случай. Ты думаешь, он вписал тебя в завещание из искренних побуждений. Он сделал это специально, на случай, если он вдруг станет знаменитым, но умрёт от коронавируса. Или наоборот.

– Знаешь, лучше заткнись!

– Нет, я-то могу заткнуться, но правда останется правдой. Ты будешь страдать без него, ждать его из Москвы. И он приедет, только уже с невестой. Ведь мы все предали его, в том числе и ты, не нашедшая в себе силы, выйти тогда из-за угла, и лечь рядом с ним, под наши пинки.

– И что же ты предлагаешь?

– Останови его! – обезумел Вова, схватив её за плечи, – тебе всего лишь надо проявить к нему чувства, поддельные или искренние, не важно. Главное, только лишь то, чтобы он остался здесь. Ведь если он уедет, он станет известным, богатым, и раз и навсегда забудет про нас, и мы так и останемся никому не нужными прыщами в этом болоте. В этой нищете, понимаешь? – начал он трясти её за плечи.

– Отстань, – оттолкнула она его, – разве это поступок по настоящему любящий…

– Так ты всё-таки его любишь, – перебил её Вова, преисполнившись злости, – а может он и вовсе не к проститутке ходил, а к тебе на самом деле. Так вон от куда ветер дует. И завещание это для тебя не нова? Может стоит рассказать пасторам о ваших с ним недозволенных отношениях?

– Опять хочешь развести сплетню?

– Зачем, я брат, мне больше поверят.

– Да, ты прав, тебе поверят, но только не они.

– Ха, а кто же ещё.

– Какой-нибудь такой же ублюдок, как и ты.

После этих слов Вова презрительно взглянул на Вику. Увидев в её глазах наворачивающиеся слёзы, полные страдания и сожаления о Славе.

– Всё-таки любишь. Дура ты. Скоро и тебя и его…

– А если я расскажу, о том как ты руки распускаешь перед каждой понравившейся тебе сестрой. Вон, даже Соню, малолетку, и то чуть не облапал, если бы мы рядом вовремя не оказались.

– Ах ты… – проглотил Вова последнее слово, насильно заключив её в свои объятия, принявшись лапать, и пытаясь схватить за волосы, – дура ты, уродка, всё за дебилом этим бегаешь, чем я хреновее этого урода?

– Отстань, скотина, – прокричала Вика, залепив пощёчину, чуть не поломав ему челюсть, – ублюдок!

Вова тут же ослабил объятия, и уже с отвисшей челюстью, попытался нежно поцеловать её. На что Вика вновь оттолкнула его. Но недолго думая, она внезапно подошла к Вове вплотную, и так толкнула его в живот, что тот тут же упал в палисадник, перемахнув через оградку. Совсем ничего не сказав, Вика развернулась и ушла, пройдясь по тому самому месту, где когда-то лежал Слава.

– Вот сучка, ну смотри у меня, – пробормотал он недовольно, пытаясь встать с примятых цветов, как вдруг к нему сзади подбежал Слава.

Тот вновь повалил Вову на землю, и схватив того за горло прижал затылком в примятые цветы. Вова лишь покорно расправил свои руки в стороны, и совсем не сопротивляясь, произнёс только одно:

– Ну, лупи.

Слава замер на мгновение, замахнувшись своим незамысловатым кулаком.

– Нет, – сказал он, с ужасом осознав, на кого он теперь похож, – нет, я не такой как вы, и не такой как ты. Я человек, и до такого не опущусь, ни за что!

В следующую же секунду он разжал пальцы на его горле, и встав, отряхнул с себя землю. Вова тут же попытался схватить Славу за ногу, чтобы повалить на землю, но тот ловко увернулся, пнув ему в бочину, от чего тот невольно взвыл.

– Ублюдок, – сорвался Слава на крик, – упал, так лежи, пока живой. Сам же бил, сам же знаешь. Да простит тебя господь.

Вова в ответ лишь как-то хитро взглянул на него, с долей лукавства и злобы, на что Слава больше ничего не сказал, а лишь развернулся, перешагнул оградку палисадника и ушёл всё тем же путём, каким и приходил.

Пройдя два квартала, неимоверно быстрым шагом, Слава вдруг почувствовал невыносимую усталость. Её природа была скорее не физическая, а в большей степени душевная. Отсутствие, каких либо светлых мыслей, измотали его до изнеможения. Ближайшая скамья буквально спасла Славу от того чтобы просто упасть на асфальт. Его потупленный взгляд и величайшие сомненья настолько затуманили его сознание, что он даже не заметил как кто-то сел на скамейку рядом с ним.

– Слава, это ты? – прорезался чей-то голос рядом с его ухом.

– Я? – спросил он, повернув голову, увидев перед собой Анечку, одетую в летний сарафан и с гитарой в руках.

Аня была обычной семнадцатилетней девушкой, дочерью родной сестры маминой подруги. Так уж вышло, что Слава тоже был знаком с ней. Её внешность почти совсем не привлекала его. Худенькая, с слегка кругловатым лицом, и чуть-чуть вздёрнутым курносым носиком. Как в знакомой, его привлекало другое. Её вечным спутником была её акустическая гитара, которую Аня почти всегда носила с собой, в чёрном чехле, на фиолетовой лямке. Славе мало удалось услышать, как она поёт, но всё же в его память врезалось одна Анина особенность. Аня всегда, а точнее почти постоянно, в каких бы гостях не находилась, забывала свой каподастр – специальный зажим для укорачивания звучащей части струн гитары. Видимо она оставляла его там, куда ещё когда-нибудь хотела вернуться, потому что там, где ей было некомфортно, она никогда его не забывала. Когда она пела, даже неважно где и что, её слова, голос, душа, что она вкладывала в свою песнь до конца и без остатка, лились, как широка река, как полноводная Волга, как океан, разливающийся от края и до края, и не имеющий в себе ни конца, ни начала.

– Что-то случилось? – спросил она, наконец.

– Да, привет Ань, – пробормотал Слава.

– Привет, думала, что совсем меня не заметишь.

– А я и не заметил.

– Что-то серьёзное? – спросила она, положив ему на плечо свою руку.

– Можно и так сказать, – ответил Слава, тихонечко пошевелив плечом, чтобы Аня убрала свою руку.

– Больно значит?

– Ты о чём?

– Да так, просто ты такой, как бы тебе сказать, отрешённый с виду, что мне тебя даже жаль.

– Жаль? – расстроено спросил он, – а я просил меня жалеть? А?

– Нет, не просил.

– Значит и не надо!

– Ты сопротивляешься своей душе, я не знаю, что у тебя случилось, но ты пытаешься не казаться слабым.

– Спасибо Ань, может быть ты и права, – сказал он, почти полностью успокоившись, – скажи, тебе не кажется, что наш разговор бессмыслен, а?

– Как знаешь, я могу не разговаривать с тобой.

– Да нет, я не об этом, ты пытаешься мне помочь, как любому другому человеку, бескорыстно и от души, как это делает врач, считающий свою работу призванием, а мне-то нужно, чтобы меня поняли, понимаешь?

Аня ничего не ответила, а лишь поджала свои губки в знак согласия.

– Давай я лучше тебе спою, – предложила она вдруг.

– Давай, – согласился Слава, с дрожью в голосе.

Аня достала из чехла свою гитару, и сверкнув на солнце отполированным каподастром заиграла мелодию. Через продолжительное время она запела. Слова были на английском. Слава не мог разобрать перевод, а лишь уловил знакомые на слух слова, такие как – жизнь, любовь, человек, безумный, отважный, счастливый. Песня будто бы была знакома ему, но ничего не напоминала. Сама подача заставляла думать лишь о том, как высоко поёт Аня, как она изливает свою душу, чуть ли не плача, от переполняющей её чувствами песни.

Когда песня подошла к концу, Аня протянул последнюю ноту так длинно, что даже когда гитара заглохла, Славе казалось, что он всё ещё слышит её эхо.

– Ну как? – спросила его Аня шёпотом.

Слава медленно повернулся к ней всем своим туловищем, и не смотря ей в глаза ответил:

– Спасибо Ань, это гениально, я никто, чтобы оценивать.

– Не говори ерунды, – сказала она, пытаясь вглядеться в его глаза, – оценить может каждый, не каждый такое споёт, не каждый такое сделает, не каждый решит жить этим или другим творчеством, и ты это знаешь, наверное.

После этих слов Слава резко взглянул на неё, заподозрив, что она всё знает, но как только их взгляды пересеклись, он ясно понял, что она говорит это искренно.

– Прости Ань, может я и не прав, я много ошибался в своей жизни, понимаешь? Завтра я улетаю в Москву, меня приглашают работать там, скажи мне, как ты думаешь, у меня что-нибудь получится?

– Конечно получится, чем ты хуже других? Только вот куда именно, не скажешь? А то мне интересно.

– Пока не могу, скажу лишь, что всё прилично, и даже более чем чинно. Моё! То, к чему я так стремился, и возможно, получил по сущей случайности.

– Успехов тебе, – сказала Анечка, складывая свою гитару в чехол, – пиши, если тебе что-нибудь будет нужно.

– Хорошо, – сказал Слава, немного потерявшись, – Ань, если я приеду как-нибудь, ты сыграешь мне ещё раз?

– Конечно сыграю, спою, только если ты на самом деле этого захочешь, – сказала она, и встав, ушла, тихо попрощавшись.

«Что же со мной, – подумал Слава, после Аниного ухода, – я люблю Вику, но теперь не могу без Аниных песен. За что, за что жизнь дарует такой разнообразный выбор, в конце которого неизвестно, имею я вообще на него право или нет»?

Глава 12. «Отъезд в неизвестность»

Когда самолёт взлетел, покидая незамысловатый провинциальный аэропорт, на Славу нахлынуло немного волнения. Даже и не волнение в целом, а что-то вроде переживания, испытываемого перед неизвестностью. Откинувшись на сиденье, и повернув голову в сторону окна, Слава, молча смотрел на свой невзрачный город, с каждой секундой всё больше теряющийся в собственном смоге. По прибытию, Славу тут же отвезли в одну из гостиниц среднего класса. Он провел там около суток, после чего ему позвонили, и вызвали на встречу с назначенным менеджером издательства.

– Ну что, рады? – спросил его менеджер, когда они уже сидели за столиком, в каком-то богатом ресторане.

– Не знаю даже, чему и радоваться?

– Ну что ж вы так?

– А вот так вот, вы вот честно скажите, всё вполне ясно, вопрос с модерацией, пожар, и так далее, но ведь есть ещё причины?

– Да, есть, – скромно ответил менеджер.

– И какие же?

– Не могу вам сказать.

– Но и утаить не получится, так как вы уже заявили о их существовании.

– Что факт, то факт.

– Тогда я внимательно вас слушаю.

– Обещание за неразглашение брать не буду, просто расскажу, как есть. Ваша книга попала в руки дочери одного из высокопоставленных начальников министерства культуры, и именно благодаря ей, вы здесь.

– Хм, – ухмыльнулся Вячеслав, – и вы думаете, я вам поверю.

– Нет, поэтому я и рассказал вам правду.

– Красивая?

– Кто, правда?

– Да нет, дочь?

– Очень, – сказал он, ненадолго задумавшись, – скажу вам честно, очень! Куколка, эталон великой красоты, я виделся с ней лишь раз, и представьте себе, я до сих пор не верю, что такая красота реальна.

– Голограмма?

– С чего вы взяли?

– Вас обманули, сами знаете, разведут картину на лице, из множества лаков и наложенных ресниц, и всё, красотка!

– Должен, да нет, обязан, не согласится с вами, хоть вы и говорите о том, что сегодня так актуально. Я видел её возле дома её отца. Она совершала пробежку, одетая в чёрные лосины и топик.

– Так!

– Короче говоря, бегала она, и не ресниц накладных, ни макияжа на ней, – сказал он, вздыхая с досадой, – не было. Одним словом – девственная красота.

– Да, на такую девственность, всякий готов наложить свою, – задумчиво улыбнувшись, сказал Слава, – а вы как я вижу, в отличие от всяких влюблены в неё.

– С чего вы взяли? – заволновался менеджер.