Круг замкнулся

– Вот я и хочу – узнать тебя поближе! – Ловкий резко прижал Ласку к себе и увлек в круг.

Ее прощальный взгляд, полный гнева и обещания скорой расправы, вышиб из Белянки остатки воздуха.

Ловкий и Ласка? Как? Она же просто пожелает ему удачного лета. Разобьет ему сердце?..

А как же Стрелок? Как Ловкий мог перейти дорогу другу? Но если Ласка танцует с Ловким, то… нет. Даже думать об этом нельзя.

Белянка поймала себя на том, что невольно вглядывается в толпу в поисках белобрысой макушки, той, что на полголовы выше других парней. Вон он, на дальнем краю поляны, пробивается сквозь стайку цветастых юбок – каждая норовит попасться на глаза Отцу деревни в преддверии той самой баллады.

Один не останется. Белянка заставила себя отвернуться. Нет. Уж ей-то точно нельзя сейчас попадаться ему на глаза. Ученицы ведуньи не должны танцевать под эту балладу. Но Ловкий и Ласка?..

Неторопливо Белянка подошла к реке. На душе плескалась муть, а песок под ногами сделался зыбким, ненадежным. Дурное предчувствие. Глаза пытливо всматривались в темноту на той стороне, за пастбищами и огородами. Уйти и брести сквозь ночь по колено в воде, переплыть реку, и… там, в той стороне, есть ответы? Поддержка?

– Вот ты где! – горячие ладони опустились на плечи.

Белянка вздрогнула, не в силах вдохнуть, не в силах поверить своим ушам. Веки обожгло слезами. Невыносимо медленно она развернулась, не в силах поверить глазам.

– Потанцуем? – просто, даже как-то буднично спросил Стрелок и улыбнулся – одними глазами, с легкой насмешкой, но не обидно, а бесконечно ласково.

Сердце Белянки стукнуло и замерло, губы дрогнули, распахнулись ресницы, мир перевернулся.

Чтобы удержаться на подгибающихся коленях, она ухватилась за его руку. Он вскинул брови и предложил ей вторую ладонь. Древний обряд обручения. Белянка чуть склонила голову набок, выдохнула и уверенно сжала свои холодные от страха пальцы.

Круг замкнулся.

Но это ничего еще не значит. Она не должна его целовать. Она должна пожелать ему удачного лета.

Первые аккорды баллады уже сплетались с ночной тишиной, шепотом реки, шорохом деревьев и треском сгорающих поленьев. Несколько мучительно прекрасных мгновений Стрелок пристально изучал ее. В огромных зрачках озорно плясали языки пламени. Его губы были сомкнуты в насмешливой полуулыбке, на шее пульсировала жилка.

Белянка боялась дышать.

Наконец он решительно повел ее в огненное кольцо костров. Голос Дождя дрожал везде и всюду, разливаясь над водой реки, поднимаясь над верхушками сосен, отражаясь от звезд.

Капали слезы полночной луны,

Травы степные хранили заветы,

Дикие ветры безумной войны

Между сердцами воздвигли запреты.

Мелькали вихрем искры, слабели пальцы и закрывались глаза. Щека Белянки прижалась к неожиданно близкому плечу. Нежное дыхание коснулось волос, согрело душу. Тяжелые веки закрылись. И не осталось ничего – лишь пушистое солнышко у самого сердца.

Жизнь или Смерть? Стрелам быстрым решать.

Нет примирения! Камни молчали.

Только Любовь снимет ненависть-шаль,

Только Луна серебром обвенчает.

Танец кружил сердца в едином ритме, и даже огонь искрился в такт скользящим шагам. Творилось таинство древнейшей магии. Великой, но доступной каждому. Первоисток тепла, первооснова жизни, связующая сила, что хранит целостность мира. Любовь.

Судьбы народов – извечный раздор.

Места под ветром нам хватит с лихвою!

Две половинки влюбленным с тех пор

Светят единой звездой пред зарею.

Казалось, будто душа покинула тело, смешалась с искрами и поднялась вверх. Пары стремительно кружились между кострами, составляя волшебные узоры обряда. А у самых верхушек сосен плыла сумеречная звезда – покровительница влюбленных.

Смолкли струны лютни. Поляна загудела оживленными голосами. Белянка остановилась, отрешенно глядя на широкий ворот его рубахи. Нужно что-то ответить. Но как? Нельзя. Нельзя!

Стрелок наклонился к самому уху и прошептал:

– Музыка закончилась.

Пепельные волосы коснулись ее шеи.

Судорожно вздохнув, она кивнула, коротко взглянула на его губы, но не двинулась с места.

– Пожелаешь мне удачного лета? – Стрелок отстранился.

В глазах блеснуло удивление? Страх?

Как же хотелось его поцеловать! Но она не должна. Не должна.

– Пожелаю нам удачного лета, – она нерешительно шагнула вперед.

Слова застыли на его губах. Белянка поднялась на цыпочки и осторожно коснулась его щеки указательным пальцем.

– Прогуляемся вдоль реки? – предложил он.

Белянка чувствовала, как неловко ему – не так должны девушки отвечать на этот танец! Либо вежливый поклон, либо честный ответ и поцелуй. Но он принял ее правила и уверенно потянул прочь от шумной толпы, туда, где тихонько плескалась ночная вода.

Они шли по узкой полосе пляжа у кромки воды. Влажный песок щекотал босые ступни и пальцы ног. Ветерок трепал подол сарафана. Веселый напев летел над рекой, прятался в темноте подлеска.

Белянка обернулась. Две цепочки следов темнели в серебристых лучах луны, россыпью искр блестела вода. Сполохи костров подсвечивали крошечные листочки на тонких ветвях ив, и казалось, будто они облеплены золотистым пухом. Сырой запах земли и сладкая горечь дыма переполняли грудь, но голова кружилась не от этого.

Голова кружилась от тихого дыхания Стрелка, от тепла его ладони, крепко и нежно сжимающей ее руку, от шагов – в такт, от молчания – обо всем. И от слов, которых не придумать.

– Чего ты боишься? – нарушил хрупкое равновесие Стрелок.

Белянка прошла еще немного и остановилась.

Он смотрел открыто, без осуждения, и ждал, не отпуская ее руку. Ветер неторопливо пересыпал его скользкие волосы.

Она отвела взгляд и пожала плечами.

– Не молчи. Я должен знать, – его голос звучал вкрадчиво, мягко, но требовал ответа.

– Почему ты пригласил меня? – прошептала она.

Стрелок осторожно коснулся указательным пальцем ее подбородка и заставил посмотреть ему в глаза.

– Ты не хотела танцевать со мной?

– А хотел ли ты? – Белянка поняла, что просто не в состоянии вырваться из плена его взгляда.

Он рассмеялся до глубоких ямочек на щеках.

– Я пригласил тебя, потому что я хотел пригласить тебя.

– А как же Ласка?

– Ласка? – Он удивленно вскинул брови.

– Если бы Ловкий не опередил тебя, ты бы танцевал с ней?

Он зажмурился, помотал головой и спросил:

– С чего ты взяла?

С чего? Все так говорят.

Кто все? Ласка. И только Ласка!

Белянка усмехнулась собственной глупости и с трудом удержалась, чтобы не броситься ему на шею. Но перед глазами предстало строгое лицо тетушки Мухомор.

– Больше всего на свете я мечтала танцевать сегодня с тобой, – призналась она и тяжело вздохнула.

– Но? – продолжил за нее Стрелок.

– Но мы никогда не сможем быть вместе, – мрачно закончила она.

Он покачал головой:

– Все зависит только от нас.

– Но ученице ведуньи не положено…

– А чего хочешь ты?

Легкий вихрь пролетел над водой, брызнул в лицо и унесся в ночную высь, звеня сосновыми иглами.

– Никогда не отпускать твою руку, – выпалила Белянка. – Всегда видеть твои глаза.

Щеки пылали жарче самого большого костра.

Стрелок порывисто обнял ее, крепко сжал талию и поднял на вытянутые руки. Земля ушла из-под ног, воздух вылетел из груди. Локоны и витые косички коснулись запрокинутого лица Стрелка.

Он улыбнулся:

– В твоих волосах запутался речной ветер.

К глазам подступили слезы горячее крови. Белянка рассмеялась.

Никакая ворожба не подарит ей и толики такого счастья. У тетушки Мухомор есть еще две ученицы, а деревне нужна лишь одна ведунья…

Да какая разница!

Нет ничего важнее его взгляда.

Он бережно опустил ее на землю. Ноги подгибались.

– А я и вправду испугался, что ты не хотела танцевать со мной, – усмехнулся он.

Она уткнулась в его плечо, а он прошептал:

– На рассвете, когда первый луч коснется верхушек сосен и я подниму ясеневый посох, – посмотри мне в глаза.

Белянка кивнула, не в силах говорить.

Глава 7

С крыши стекал талый снег, лужицей собираясь на подоконнике. Пищал воробей, ерошил перья – и брызги веером летели в окно, оседая круглыми каплями, алыми от заката. Золотились черные решетки вокруг слюдяных кругляшков. Пахло кострами и весенним небом.

По осени Стел хотел починить водосток, да руки так и не дошли. Едва шагнул на порог – скрипнуло: доски рассохлись. И они ждут хозяйских рук. Дождутся ли? Разве что будущей осенью.

Из-за приоткрытой двери тянуло выпечкой. Стел глубоко вдохнул и вошел в дом. Матушка оторвалась от шитья, вскинула голову и подслеповато сощурилась:

– Стел? Ты сегодня рано! Пироги я только поставила…

Рани горбилась над пяльцами и послушно, стежок за стежком, вышивала синей нитью по белому полотну простенькие цветочки – только желваки бегали на скулах.

– Все в порядке, я не голоден, – Стел не хотел, чтобы в голосе слышалось прощание, но матушка будто поняла: вскинула ломкие брови, поджала губы.

– Тогда хоть трав заварю с медом.

Она засуетилась у очага. Привычно мелькали пальцы: подцепить крышку банки, высыпать в заварник ромашку со смородиновым листом, долить меда. Из-под чепца выбивались русые пряди, будто кружевом обрамляя лицо. Только суховатые губы не улыбались, да особенно сильно хмурился лоб.

Шумно вздохнула Рани и исподлобья глянула на Стела.

– Ты умеешь вышивать? – попытался он завязать разговор.

Толком познакомиться им так и не удалось. Как только они вошли вчера, Рани поняла, что лишняя на семейном вечере, и попыталась уйти, но матушка остановила ее: «Никуда ты не пойдешь в такую погоду, да еще в драных сапогах! – и усмехнулась, подслеповато щурясь: – В детстве Стел таскал домой котят – теперь мальчик вырос».

Согрели целую кадушку воды, и после купания матушка принесла свое старое платье в горчичный цветочек, нелепое и широкое. Сегодня платье сидело на Рани гораздо лучше, да и сама она куда больше стала походить на девушку: зарумянилась бледная кожа, мягче легли стриженые кудряшки – нежно и мило, если бы не острые скулы, рубленые движения и взгляд. Мертвый болотистый взгляд.

– Я учусь вышивать, – с нажимом ответила она.

– У тебя чудесно выходит! – подбодрила ее матушка.

Рани только покачала головой. Глупо было надеяться оставить ее здесь подмастерьем.

– Ты никогда не мечтала быть швеей, – озвучил Стел.

Она кивнула, отложила вышивку и тихонько спросила:

– Мне… пора? – ее глаза смотрели то на Стела, то на исколотые пальцы, то на половицы.

– Куда? – только бы она не расслышала в его голосе надежду, что ей есть куда идти.

Но она расслышала. Решительно поднялась, подошла к своим стоптанным сапогам.

– Поищу работенку или… не первый день в Ерихеме – разберусь…

С сопением она завязывала дрожащими пальцами шнуровку – будто веревку на камне. Стел знал, куда она собралась.

– Никуда ты не пойдешь, – он наклонился и сжал ее ледяную кисть.

Она смешно, по-заячьи, потянула носом и отставила сапог.

– Садитесь за стол, – позвала матушка.

Горячий мед продирал горло, успокаивал шум в ушах. В очаге прогорело полено и с треском развалилось надвое.

– И все же, что случилось? – матушка отставила кружку и посмотрела Стелу прямо в глаза. Пожалуй, последний раз он видел ее такой серьезной, когда еще школяром заявился домой с разбитым носом.

– Я назначен сопровождающим отряда рыцарей Меча и Света в лесной поход. Сегодня ночую в казармах, выступаем завтра. Вернусь к осени, – выпалил Стел на одном дыхании и уставился в огонь.

Девятнадцать лет назад отец точно так же обещал, что вернется. Не вернулся.

Матушка шумно выдохнула и сжала его ладонь сухими, нежными пальцами – во всем мире только у нее были такие пальцы: мягкая кожа казалась пергаментной, Стел боялся ее повредить. Такой глупый детский страх.

– Ты рад? – тихо спросила она.

Он покачал головой.

– Не сейчас. Мне не хочется покидать… свою жизнь… так. Когда у меня нет выбора.

– И все же у тебя его нет, – она выдохнула, хлопнула ладонями по столу и поднялась. – Я помогу тебе собрать вещи.

Стел поймал ее взгляд и не отпускал, запоминая лучики морщинок, прозрачный блеск слез и упрямо сжатые губы. Он понимал, почему в свое время отец выбрал именно ее.

– Мне все-таки пора, – Рани допила одним глотком мед и поднялась.

– Постой, – Стел ухватил ее за запястье. – Я договорился, что со мной пойдет ученик. И это будешь ты.

– Я? С отрядом рыцарей? – бросила она ему в лицо.

– Ты сможешь сойти за мальчика?

Она презрительно подняла верхнюю губу и фыркнула:

– Разве что только это я теперь и могу…

– Стел, – тревожно начала матушка, но осеклась и отвернулась.

Рани попыталась вывернуть руку, но Стел крепко ее держал.

– Куда ты пойдешь?

– Не твое дело! – зарычала она.

– Будешь ли ты завтра утром дышать – мое дело!

Стел схватил ее за плечи и прижал к себе спиной. Она выгнула шею, чтобы посмотреть на него. Болотные глаза блестели отчаянием, закушенная губа покраснела, ноздри широко раздувались при выдохе.

– Пусти!

– Давай удивим эту жизнь? За городской стеной много тепла, – прошептал он ей в самое ухо и увидел, как бледная шея и рука покрылись мурашками. – Даже ветер там может быть теплым, – он склонился еще ближе.

Она резко отвернулась и обмякла в его руках.

– Да пошел ты!..

– Давай ты пока просто примеришь мой старый дорожный костюм? – Стел осторожно ее отпустил. – Уйти ты успеешь всегда.

Не оборачиваясь, она кивнула и подошла к матушке. Та молча увела ее наверх.

Стел принялся мыть посуду. Прохладная вода успокаивала руки, согревал очаг. Стел тер кружки золой. Мерно постукивала крышка котелка, выпуская облачка пара.

Матушка плотно закрыла дверь наверху лестницы, спустилась, прошлась до окна, вернулась.

– Да брось ты эти кружки! – не выдержала она. – Посиди со мной.

Стел вытер руки и сел на скамью.

– Взять Рани с собой – плохая идея.

За что Стел любил матушку, так это за правду в лоб. Без предисловий.

– Если я этого не сделаю, она убьет себя. Я это знаю. Вчера я увидел ее на мосту в парке, с камнем на шее. Она бы прыгнула, если бы я не остановил. И сейчас она собиралась туда же.

– Ты знаешь, почему она хочет покончить с собой?

Стел только развел руками.

– Вчера, когда я подавала ей платье после купания, я увидела на ее животе ожоги. Похоже на черный багульник.

– Черный багульник… – пробубнил Стел, вспоминая травники.

– А еще ученый маг, – невесело усмехнулась матушка. – Черным багульником выжигают гулящих женщин, чтобы не рожали. Болезненный и жестокий способ. Сейчас его используют крайне редко, если только нужно публично напомнить рыцарям о священном Кодексе. За связь с простолюдинкой рыцаря казнят, а женщину выжигают. Рани, очевидно, простолюдинка: у нее руки посудомойки и нашивки таверны «Белый кот» на нижней рубахе. И она, очевидно, ненавидит рыцарей.

– Жестокий закон, – Стел нахмурился и с опаской глянул на матушку: впервые он увидел в ней вдову рыцаря.

– Рыцари – защитники святой веры – подают нам пример праведности. Но и они люди. А люди слабы. В Кодексе много жестоких законов.

– И все же Рани больше некуда идти, – прошептал он. – Оставить ее на верную смерть здесь или…

– Или решить за нее? – мягко улыбнулась матушка и вновь сжала его руку. – Не убивайся, Стел. И не уговаривай. Это ее выбор. Не бери это на себя.

Стел отвел взгляд. Она часто оказывается права, но…

В дверь постучали.

– Да-да, войдите, – тут же встрепенулась матушка и привычно оправила чепец.

Молоденькая девушка с громадным свертком юркнула в прихожую.

– Ах, Лилу! – натянуто улыбнулась матушка, тут же принимая сверток – Стел хорошо знал эту особую улыбку для заказчиков. – Что-то ты сегодня бледная… приболела?

Губы Лилу сливались с лицом молочной белизны, но ее это вовсе не портило: карие глаза блестели из-под пушистых ресниц, из-под белого платка выбивались густые кудри. В ней слышались отголоски саримской крови.

– Нет, тетушка Лесса, со мной все хорошо! – Она бросила неловкий взгляд на Стела и потупилась в пол. – Матушка зайдет завтра по поводу кружев, но платья уже можно начинать, все должно быть готово к празднику Нового лета.

– Да-да, я помню, – пробормотала матушка, разворачивая отрезы, и изменилась в лице. – Неужто шелк?

– Неужто, – звонко рассмеялась Лилу. – Недавно прибыл караван…

– И отец решил вас порадовать к твоему первому балу, – матушка подмигнула ей с видом заговорщицы. – А как же парадный костюм для него?

Лилу поникла и спрятала руки за спину.

– Он не идет на бал. Он далеко уезжает, теперь парадный костюм ему потребуется разве что к празднику Урожая…

Присев в быстром реверансе, она попрощалась и выбежала за дверь.

– Ты идешь под командованием Рокота? – вскинула матушка тонкие брови и вдруг поджала губы, скрылась за ширмой и закопошилась.

– Да, а что такое? – заглянул к ней Стел.

Она только мотнула головой, продолжая суетливо перекладывать отрезы на рабочих полках.

– Какая же юная стервочка подрастает! – бубнила она себе под нос. – Едва из пеленок, а уже глазами стреляет, видел? Вся в мать. Модницы… платья из чистого шелка!

– Матушка? – Стел не узнавал свою терпимую мудрую мать.

– Прости, нашло… – Она осеклась и покраснела. – Все дело в Мирте, ее матери. Думаю, тебе стоит знать, что твой отец долго считал Рокота лучшим другом, а развела их Мирта. За ней тогда половина Ерихема ухлестывала…

– Но при чем здесь мой отец? – нахмурился Стел: еще никогда он не видел у матушки такого яростного взгляда. – А как же ты?

– Мирта выбрала Рокота, Грет женился на мне, через год родился ты, – скороговоркой выпалила матушка и принялась собирать в коробку катушки и обрезки со стола. – Но с тех пор Рокот перестал быть для Грета другом. Он продолжал ревновать и завидовал нам, ведь у них с Миртой долго не было детей. Они соперничали не только из-за женщин, но и из-за поста главнокомандующего.

– Подожди, ты что-то недоговариваешь, – Стел подошел и отобрал у нее коробку. – Почему ты никогда не рассказывала?

– И сейчас ни к чему копаться в прошлом, – матушка мягко вернула коробку и продолжила уборку. – Я всего лишь хотела предупредить: не жди от Рокота души нараспашку, не спорь с ним и не лезь на рожон.

– Ты что-то знаешь о нем?

– До степных походов наши семьи были близки, а когда Грет не вернулся, я для них стала всего лишь первой портнихой Ерихема – не более. Рокот прекрасный главнокомандующий, верноподданный Ериха, праведный прихожанин, но будь осторожен, – она наконец-то поставила коробку на место и пристально посмотрела сыну в глаза.

– Хорошо, – сдержанно ответил Стел. – Я понял.

Он с детства знал этот твердый взгляд, когда разговор окончен.

– Кхм, – донеслось с лестницы. – Вышло по-уродски?

Рани презрительно фыркнула, оглядывая себя. Точнее, не Рани, а молодой безусый паренек в мешковатой рубахе и штанах, собранных от колен гармошкой. Высокие ношеные сапоги поблескивали свежим воском, на бедрах болтался пояс. Топорщились взъерошенные волосы, на щеках залегли тени, сильнее заостряя скулы, – Стел бы и сам с легкостью принял ее за мальчика.

– Это какая-то особая магия? – Он открыл рот.

– Женская магия, – усмехнулась матушка и подмигнула Рани. – Ты можешь взять тени и все остальное с собой. Если ты действительно решишься идти, – она выразительно приподняла тонкие брови.

Рани открыла рот, чтобы ответить, но так и закрыла его, не проронив ни слова. Она круглыми глазами смотрела куда-то за спину Стела. Он обернулся и застыл.

В открытом дверном проеме, в золотом ореоле заката стояла она. Каштановое платье струилось от бедер теплыми переливами, широкий пояс подхватывал талию. Локоны темными лучиками кудрявились вокруг лба, задорно выбивались из длинных кос с желтыми помпонами на концах. Это были те самые желтые помпоны, что когда-то носила непослушная девчонка в предгорьях. Она и теперь дерзко бросала вызов – вместо платка или шляпки лишь короткая красная косынка прикрывала ее макушку.

Но главное – это глаза. Янтарные, чуть с горчинкой, они будто впитали солнечный свет целого лета. Стел увяз в медовом тепле ее взгляда и забыл обо всем: о походе, об обиде и об Эмане.

Она все-таки пришла попрощаться…

– Ваше высочество, – он склонил голову перед единственной дочерью Ериха Великого.

Агила улыбнулась – морщинки лучиками собрались у внешних уголков глаз, на левой щеке появилась ямочка, кожа бархатилась в лучах заката и напоминала столь любимые ею абрикосы.

– Оставьте эти церемонии! – рассмеялась она, скинула меховую мантию и просто повесила ее на крючок, рядом со стареньким плащом Стела.

– Твое платье еще не готово, – опомнилась матушка, засуетившись.

– Я не за ним, Лесса, что ты! – Агила остановила ее и склонила голову набок. – Я помню, что примерка еще через два дня. Я пришла к Стелу. Здесь все свои, мне ни к чему играть в «ваше высочество», так? – она бросила выразительный взгляд на Рани, а потом уставилась на Стела, приподняв изогнутую бровь.

– Да, – Стел замялся лишь на мгновение, но вдруг понял, что не хочет открывать ей правду о Рани. – Это мой ученик, он отправляется со мной в поход.

– Ты все-таки согласился на предложение Мерга?

Огорчение или радость скрывало ее наигранное удивление?

– Меня… не спрашивали, – осторожно ответил он. – Но откуда ты знаешь о предложении Мерга?

– С твоего позволения, Лесса, мы поговорим в саду, – Агила кивнула и вышла наружу.

Стел накинул плащ, прихватил ее мантию и вышел следом – она никогда не думала о таких мелочах, как пронизывающий весенний ветер.

Старая яблоня ссутулилась над низенькой лавочкой, камни клумбы почернели за зиму, и давным-давно замерли детские качели. Скоро высохнет земля, и матушка кисточкой с белой краской, словно волшебной палочкой, вернет в сад жизнь и уют.

Агила торопливо шагала по дорожке и благодарно кивнула, когда Стел накинул на нее мантию. Янтарные глаза больше не светились радостью, исчезла ямочка со щеки.

– Стел, я должна тебе признаться, – затараторила она, сжимая длинными пальцами желтые помпоны на косах. – Это я предложила Мергу тебя.

– Ты… что? – он замер как вкопанный и смотрел, пока она дошла до конца дорожки и развернулась.

Не спросив. Не предупредив. Она просто решила от него избавиться?

– Дядя готовил Эмана, – негромко произнесла Агила и медленно зашагала обратно. – Я не знаю, для чего на самом деле затевается этот поход, но мне он не нравится. Я не доверяю Мергу и Эману, – она подошла совсем близко и положила ладони на его плечи. – Это как-то связано со смертью моей матери.

Селена, мать Агилы, умерла, когда дочери едва исполнился год. Ерих и Мерг были безутешны, но не искали виноватых. Для Агилы же эта смерть всегда оставалась загадкой.

Но какой странный способ просить о помощи, решив все за его спиной! А самой разучивать с Эманом песенки ко дню встречи Нового лета…

– Не доверяешь Эману? – громко прошептал Стел и сбросил ее руки. – А может, смерть твоей матери здесь совершенно ни при чем? – он говорил все громче, срываясь на крик. – И ты просто хочешь отослать меня подальше, чтобы я не мешал миловаться с твоим нареченным?! Да и что вам до меня – ты с праздника Долгой ночи обо мне и не вспоминала! Просто ты не захотела надолго отпускать от себя Эмана!

Он не знал, откуда в нем столько злобы, – несколько мгновений назад он готов был простить ей все. Кроме того, что она попросила Мерга отослать его куда подальше. Только теперь он осознал, почему так сильно не хотел в этот поход – он не хотел уезжать от Агилы, но раз она сама так решила…

Стел резко развернулся на пятках и пошел к дому.

– Охи дурак же ты, Зануда…

«Зануда». Она называла его так с детства. Поначалу он злился. А теперь полюбил.

Горло сжалось горячим комком. Стел остановился.

– Я во всем мире только тебе доверяю, слышишь? – каждое ее слово гулко отдавалось в ушах. – Мне нужна твоя помощь. Там, в походе. Ты сможешь во всем разобраться. Я знаю, ты умеешь думать своей головой.

«Думать своей головой». Пароль, прижившийся со времен, когда они вместе воровали зеленые абрикосы.

– И не судить всех скопом, – ответил он старым отзывом и развернулся.

Она так и стояла на середине дорожки. Щеки блестели слезами в последних лучах заката.

Еще никогда Стел не видел, чтобы Агила плакала. Сдирала коленки в кровь, падала с деревьев, но никогда не плакала.

– Ты так ничего и не сказал мне после праздника Долгой ночи! – звонко выкрикнула она.