Круг замкнулся

– У каждой стены есть уши. Твоя семья много лет надежно хранит твои тайны. Не так ли? Ерих доверяет Мирте куда больше, чем обитателям казарм. Разве за всеми уследишь? К тому же, зная, что рискуешь ты семьей, Ерих верит тебе даже больше, чем самому себе.

Не мигая, Рокот продолжал смотреть на Слассена. Жар поднимался из груди и волнами расходился по телу. Все эти годы Ерих знал его тайну о магии? Знал и хранил, чтобы использовать с выгодой. Теперь всего лишь представился случай.

– Мир и покой, – дружелюбно поклонился храмовник и скрылся в промозглой темноте.

Рокот плотно закрыл дверь и прижался лбом к холодному дереву. Захотелось исчезнуть.

Позади зашуршала юбка.

– Ты все слышала? Да, я снова ухожу в поход, – Рокот резко обернулся и стремительно подошел к Мирте.

– Снова на десять лет?

– Нет, я вернусь к осени. Четыре ключа – это всего лишь четыре храма.

– Всего лишь четыре храма для тех, кому и вовсе они не нужны?

Он крепко прижал ее к себе, вдохнул теплый запах дома и прошептал:

– Я вернусь к осени. Никому не говори о том, что сегодня случилось, и о том, что ты услышала. Ничего не бойся. Мы несем свет Сарима в лес. Мы строим храмы. Только и всего.

Он резко отстранился и отошел к окну. По слюдяным кругляшкам все так же стекала вода. Фонари погасли.

– Ты веришь в это дело? – тихо спросила Мирта.

Рокот долго молчал, провожая взглядом капли дождя.

– Как Лилу? – вместо ответа спросил он.

– Лучше. Согрелась и крепко уснула, – без дрожи в голосе ответила Мирта.

– Я обязательно вернусь.

Мирта крепко прижалась к его спине и обняла доверчиво, как только что обнимала Лилу.

– Ничего никому не говори, – по слогам повторил Рокот.

Глава 3

Взмах березовой метлы – лежалая трава в сторону, взмах – и чернеет земляной пол. Заметная работа всегда радовала Белянку: куда веселее убирать, когда сора скопилось много. А уж наряжать избу первоцветами в канун Нового лета – одно удовольствие!

Пахло небом. Сырой ветер, напоенный талой водой, рвался в раскрытые ставни, надувал штопаные занавески. На перемете раскачивались пучки трав, завывали щели между рассохшихся за зиму бревен. Подхватив левой рукой кадушку с водой, Белянка плеснула через край и продолжила мести.

– Эй, подол зальешь! – Ласка подняла босые ноги на лавку и подтянула зеленый сарафан, расшитый понизу желтыми одуванчиками. – Подарок матушки, к празднику!

Подарок матушки…

Матушка Белянки лет десять назад ушла на запад. Отец погоревал-погоревал да и отдал дочку в ученицы тетушке Мухомор, а сына Ловкого воспитал сам – с мальчишкой-то яснее. Белянка здесь выросла, но домом избушка ведуньи ей так и не стала.

Ласка продолжила с упоением расчесываться: глубоко разделяя гребнем смоляные пряди, плавно проводила до кончиков, потом вскидывала острый локоть – и волосы густой волной укрывали спину, а она снова поднимала гребень к затылку. Белянка невольно залюбовалась: брови изгибаются коромыслами, ресницы трепещут крыльями бабочки, а на подбородке такая мягкая ямочка… У самой-то ни бровей, ни ресниц не сыскать – светлые, как пересохшая солома.

– Что уставилась глазами побитой собаки? – задрала нос Ласка и усмехнулась.

Будто она тут хозяйка! Раз младшенькая Боровиковых, которых полдеревни, то можно зарываться?

– Тетушка Мухомор тебя просила на стол накрыть, – осторожно напомнила Белянка.

Ласка скривилась, а потом вдруг приторно улыбнулась:

– Скажи, Белка, а с кем ты собралась на празднике танцевать?

Щеки запылали, и Белянка отвела взгляд. Вцепившись в метлу, она принялась остервенело драть земляной пол. Завтра день встречи Нового лета и ее первые танцы. Ласка уже два лета танцует в круге костров, и оба раза ее приглашали парни под балладу о тех, кто даже на запад ушли вместе. На что надеялись? Ученицы ведуньи обречены на одиночество и ни с кем не могут обручиться, не бросив волшбу. А разве ее бросишь? Это как дышать перестать.

– Не пойду я, – буркнула Белянка, вжимая голову в плечи.

– Глупость какая! – фыркнула Ласка и легко вскочила с лавки, подбирая подол. – А я в этот раз отвечу поцелуем.

– Поцелуем? – ахнула Белянка. – Разве ты знаешь, кто тебя пригласит?

– Это вся деревня знает, дурочка! – усмехнулась Ласка и закружила Белянку по мокрому полу, а потом резко остановилась и склонила голову набок. – Ведь и тебя можно сделать миленькой. Подчернить ресницы, подрумянить губы да волосы попышнее уложить…

Белянка нахмурилась. Что-то тут неладно: сколько лет бок о бок прожили, но помощи от нее никогда не было.

– Не веришь – и правильно! – Ласка сощурилась. – Обмен такой: я тебя к празднику наряжаю, а ты за меня сегодня по дому: на стол там накрыть или что еще просила наша грымза…

– По рукам! – поспешно выпалила Белянка.

– Ха! Вот ты и попалась! – больно ткнула ее пальцем в грудь Ласка. – Хочешь кому-то понравиться? Говори кому!

Стрелок. Она хочет танцевать со Стрелком. Немногим старше Ловкого, Стрелок уже который год Отец деревни. И пусть мужики постарше косятся – мол, мальчишка и вся заслуга его в том, что единственным сыном остался у Серого, Белянка точно знала, что именно он – лучший Отец деревни, справедливый и сильный, настоящий сын Леса. И именно потому ученица ведуньи ему не пара: он в ответе за всю деревню. Да и девчонки за ним бегают стаями, есть из кого выбрать.

– Да не красней ты как мухомор, подыщем мы тебе паренька. – Растопырив пальцы, Ласка положила руку на макушку Белянки и взлохматила косу, в лицо полезли светлые волоски. – Вон Русак, чем не парень? Рыжий, что твой братец, и такой же шуганый, как ты. Он уже танцует в это лето или еще не дорос?

Белянка вывернулась из-под ее цепкой руки и отскочила в сторону.

– Не нужен мне Русак! – прошипела она сквозь стиснутые зубы.

– Что за шум? – дверной проем загородила тетушка Мухомор. Круглые щеки раскраснелись, на груди распахнулась меховая безрукавка, от широких бедер расходилась пестрыми клиньями юбка. – Там совсем уж весна – жарко! – тяжело вздохнула ведунья и ввалилась в избу.

– Мы как раз к завтрашним танцам и готовимся, – нашлась Ласка и мило улыбнулась.

– Нечего вам там делать! – тетушка Мухомор сняла красный платок и поправила серую с проседью косу, закрученную по голове. Белянка с детства восхищалась, как ведунья управляется со своими волосами до пят.

– В старости насидимся на лавках! – огрызнулась Ласка и вновь подхватила гребень.

Тетушка Мухомор проворно щелкнула ее по носу. Белянка даже зажмурилась, зная, как это больно.

– Не огрызайся, егоза! Хватит хвост начесывать, почему на стол не накрыла?

– Так я подмела, а Белка вон уже кружки несет, – она пристально посмотрела на Белянку, и та послушно потянулась к полке.

Следом за тетушкой Мухомор вошла Горлица, старшая ученица. Плотно закрыла за собой дверь, повесила тулуп на крюк и, едва сполоснув руки и лицо, занялась у очага: подкинула щепы, чисто вымела плоский камень, натерла жиром, достала с опары тесто, и скоро запахло свежими лепешками. По обыкновению безмолвная Горлица проворно переворачивала румяные кругляши, спокойно и выверенно. Не ссутулится, нагибаясь над очагом, не вскрикнет, случайно коснувшись огня, не улыбнется заслуженной похвале.

После завтрака тетушка Мухомор вытащила связку оберегов. Белянка пригляделась – охотничьи: колючки чертополоха, перья ястреба и клыки вепря, сплетенные кожаными шнурками, чтобы стрелы были меткими, глаза зоркими, руки сильными.

– Белянка, отнеси это Стрелку, – попросила ведунья.

В груди гулко ухнуло, и часто-часто застучало в ушах.

– Я могу отнести! – подскочила Ласка.

Белянка стиснула зубы, но ее спасла тетушка Мухомор:

– А тебя матушка домой просила зайти. Мы с Горлицей только оттуда, что-то козы у Боровиковых запаршивели.

Ласка поджала губы, а Белянка с радостью забрала обереги, накинула тулуп и выбежала за дверь. Раскинув руки, она поднялась на цыпочки – скрипнул старый порог – и зажмурилась. В грудь ворвался запах хвои и влажной земли. По ресницам рассыпалось веером радуг солнце.

Избушка ведуньи стояла на холме под старой сосной, и деревня просматривалась как на ладони. Внутри крутой излучины реки – с юга на запад – пестрела Большая поляна зеленью и синими подснежниками, будто ветер разбрызгал по земле небо. От поляны вились утоптанные тропинки, петляли вокруг деревьев от одной землянки с травяной крышей до другой, огибали холмы и овраги, тянулись к прогалинам. У воды меловыми брусьями белела гончарная мастерская Боровиковых, а в остальном сложно было отличить, где заканчивалась деревня и начинался нетронутый лес.

Белянка побежала по склону. Хлюпали талым снегом деревянные подошвы, брызги летели из-под пяток, а глаза слезились – до того ярко блестела широкая река. Ветер свистел в ушах, и казалось, что можно подпрыгнуть, расправить руки и взлететь. Подняться высоко-высоко над верхушками сосен и увидеть весь мир. Яркой лентой будет виться река, чернеть зимним сумраком лес, горы будут вгрызаться в небо как волчьи зубы, и где-то далеко-далеко, за краем мечтаний, взвоет яростным штормом море.

– Зашибешь! – раздался крик, и Белянка едва успела увернуться от Русака, но тот все равно с перепугу врезался в дерево.

– Куда так несешься? – он обиженно откинул рыжий вихор со лба, потирая ушибленное плечо.

Уши лопухами, нос задран, а сам на голову ниже Белянки – дите дитем! И это с ним Ласка ее свести хочет?

– Надо успеть Стрелку отдать до охоты, – она потрясла у него перед носом оберегами.

– А… – широко открыл рот Русак и закусил губу набок. – Так они с твоим братцем уже того. Ушли. А меня не взяли. Сказали, мал еще, опять мне целое лето коз пасти…

– Успеешь еще наохотиться! – ласково улыбнулась Белянка и потрепала его по кудрявой макушке. – Коз пасти тоже уметь надо!

Мальчишка так и зарделся, а она пошла не спеша, заглядывая за грань в поисках знакомых запахов. Сухие листья и кора дуба – это Ловкий, солнечно-рыжий братец. Вот его след тянется с тропы на Нижнюю Туру мимо ветхой, крайней от воды землянки и уходит через всю поляну вниз по течению реки. Стрелка почуять сложнее, с братом-то кровная связь, а Стрелок неуловим и пахнет так же неуловимо: перегретыми на солнце камнями и свежей водой. Замерев, Белянка почуяла его в порыве ветра – и потеряла. В груди защекотало, защипало мимолетными слезами веки.

По ясному следу брата она скоро догнала их и замедлила шаг, ступая бесшумно, чтобы не спугнуть охоту. Губы зашептали присказку-невидимку, вновь и вновь возвращаясь к началу, по кругу:

Свет-свет, обойди,

Тьма-тьма, сохрани.

Не сгуби – сбереги,

Глаз-сглаз отведи.

Неприметная, Белянка подошла близко-близко и притаилась за тучным дубом, осматриваясь.

Стрелок уперся ладонью в ствол сосны, внимательно посмотрел на Ловкого и произнес с нажимом:

– Я тебе говорю, был такой старый обычай: перед днем встречи Нового лета деревни обменивались женихами и невестами!

Еще ни разу не видела Белянка, чтобы у него так румянились щеки – голубые глаза оттого казались еще чище, светлее. Зато сжатые в тонкую линию бледные губы, желваки на скулах и подбородок упрямством могли поспорить даже с Ловким, который отчаянно тряс копной медовых волос:

– Не слышал такого я! Это все больно умный Кряж сочинил, чтобы наших красавиц себе в Нижнюю Туру прибрать!

У брата даже веснушки разгорелись! Или это из-за весны?

– Да что ты так кипятишься? – Стрелок вскинул густые светлые брови. – Или глаз на кого положил?

– Да ну тебя! Сам хорош! Вот бы женился на внучке Кряжа – и деревням на пользу, и старика бы уважил! – он упер руки в бока.

Чтобы смотреть Стрелку в глаза, Ловкому приходилось задирать голову. Но держался он уверенно. Широко расставив ноги и шумно дыша, ждал ответа. Стрелок, прищурившись, разглядывал друга и не спешил. Задумчиво вырисовывал указательным пальцем круги по стволу, и что-то такое плескалось в ясных глазах, что Белянку бросало то в жар, то в холод.

Больше жизни ей хотелось услышать ответ.

Больше смерти она боялась его услышать.

Лучше не знать, если ему и вправду по сердцу внучка старого Кряжа!

– Это было бы разумно, – осторожно начал он и вдруг улыбнулся – безмятежно, открыто, будто и не было тяжкого раздумья. – Но ты знаешь, кто мне нужен.

Словно ушат талой воды на голову!

Белянка с трудом вдохнула и продолжила исступленно шептать заклятие-невидимку.

Мохнатые брови Ловкого сошлись на переносице:

– Каждая вторая девчонка в деревне думает, что это именно она!

Пальцы Белянки впились в шершавую кору дуба, она наклонилась вперед…

Горячее дыхание опалило правое ухо, хлынули по спине мурашки:

– Меня глупой присказкой не обманешь! Я слова знаю! Вздрогнув, Белянка повернула голову – по лицу хлестнули смоляные волосы. Ласка, поставив руки на бедра, шептала обратное заклятие:

Свет-свет, покажи,

Тьма-тьма, прояви,

Не сгуби – помоги,

Морок с глаз убери.

Зыбкое покрывало чар разлетелось невесомой пылью.

Ласка с жаром прошептала:

– Ай-ай-ай! Как нехорошо подглядывать и подслушивать!

– Я всего лишь хотела отдать обереги, – запинаясь, выдавила Белянка.

– На Стрелка полюбоваться пришла? – Ласка с наслаждением растягивала слова. – До того надоело смотреть, как ты бегаешь за этим дурнем! А он тебя даже не замечает!

– Больше всего я не хочу, чтобы меня кто-нибудь замечал, – глухо выдавила Белянка.

– Вот-вот, вся ты в этом, – зашипела Ласка.

– Что это вы здесь делаете? – из-за дуба выглянул Ловкий и удивленно округлил губы.

– Я… мы… – растерялась Белянка и подняла обереги. – Вот. Тетушка Мухомор велела передать.

– О! – Подошел Стрелок, забрал связку, легонько задев ее кисть кончиками пальцев. – Я и забыл про них!

От носа падала тень, и оттого он казался еще длиннее, но Стрелку шло: и гладкие волосы, растекающиеся в стороны, и острые скулы, и тяжелый подбородок. Но главное – глаза цвета высокого летнего неба.

– Кхм, – выразительно кашлянул Ловкий и толкнул Стрелка в бок. Тот обернулся, выставил перед собой левую ладонь и коротко подмигнул ему. – Смотри! Ты обещал мне.

– Я когда-то не сдерживал обещаний? – Стрелок хлопнул его по спине.

Ласка вылезла вперед, отпихнув Белянку плечом, и елейно пропела:

– Раз уж мы здесь, может, возьмете нас на охоту?

Ловкий окинул ее с ног до головы протяжным взглядом, довольно улыбнулся и покосился на Стрелка:

– И ты таких смелых девчонок в Нижнюю Туру отдать хочешь?

– Сдаюсь! Теперь все сам вижу и так подставить тебя, друг, не могу! – Стрелок шутливо поднял руки, а потом серьезно добавил: – А с Кряжем мы как-нибудь договоримся.

– Дао чем вы?.. – не выдержала Белянка.

– Уже не важно, – махнул рукой Стрелок. – Спасибо за обереги, но на охоте опасно, а таких красавиц нам нужно беречь!

Ласка так и зарделась.

– Тогда поцелуй на удачу? – Ловкий распахнул ей навстречу объятия, на щеках заиграли глубокие ямочки.

Она хитро улыбнулась, плотно сжав губы, и сверкнула темными глазищами:

– Ну, если вы не боитесь будущих ведьм! – шустро наклонилась, проскользнула у него под рукой и поцеловала Стрелка в щеку.

– Э… Ласка? – вытаращил он глаза.

– На удачу! – пожала она плечами.

– А мне кто удачи пожелает? – повернулся пунцовый Ловкий.

Ласка расхохоталась:

– Сестрица твоя ненаглядная!

Белянка быстро чмокнула Ловкого в лоб и тяжело вздохнула. На душе стало паршиво.

Когда парни скрылись за деревьями, Ласка больно сжала плечо Белянки и с жаром прошептала ей на ухо:

– А после танца я его поцелую в губы.

Чтобы не разреветься, Белянка изо всех сил стиснула зубы.

У вершины сосны отмерял удары сердца дятел, и оттого особенно пронзительно звенела тишина.

Глава 4

– Не знаю, – Эман закинул ногу на ногу, взъерошил каштановые кудри и насмешливо глянул на Стела.

– Ты не знаешь, в каких отношениях состоят жители степей и жители леса? – терпеливо повторил Стел.

Сквозь распахнутые ставни лилось предвесеннее солнце, которое рисовало на беленых стенах тени ученических парт. Пахло талой водой.

– Не, не знаю, – ухмыльнулся Эман.

Крупные миндалевидные глаза нагло блестели из-под густых ресниц – любая барышня позавидует. Правящая династия Рон сохранила куда больше саримской крови, чем любой другой род. И пусть Эман был всего лишь двоюродным племянником короля, в нем отчетливо проступали древние корни. Жаль только, что он не унаследовал ни мудрости, ни скромности – лишь кудри да кукольные глаза.

Стел чуть было не произнес это вслух, но заставил себя процедить:

– Тогда наводящий вопрос. Почему пять веков назад лесные жители массово хлынули в степи?

– Потому что кочевники стали на них нападать? – Эман перекинул ноги – теперь левая оказалась сверху – и поднял широкие брови.

– Кочевники? На лес? Зачем? – Стелу захотелось просто встать и уйти. И никогда больше не видеть этих раскосых наивных глазищ. – Эман, что с тобой? Ты издеваешься? Был бы ты учеником-первогодком, я бы поверил, что ты ничего не знаешь про Огонь Восточных гор, падение Сарима, появление пустынь и вымирание трети леса. Как лесные жители оказались в степях и два столетия воевали с кочевниками, пока не захватили Каменку и не оттеснили врагов далеко на юг… Но, Эман, ты мой подмастерье, ты уже даже не ученик! Ты знаешь куда больше! Ты способный, и я всерьез думал, что ты заменишь меня, когда я стану Мастером. Что с тобой такое?

– Должно быть, подзабыл, – Эман выразительно зевнул. – Последнее время я мало сплю, это плохо для памяти. Вчера до ночи учили с Агилой песню к празднику Нового лета. Знаешь, ее голос чудесно звучит под арфу.

Мало спит, потому что все вечера проводит с Агилой? И потому у нее не хватает для Стела времени? А он-то думал, что обидел ее тогда…

Нет, сейчас не об этом. Стел посмотрел в окно. За витой решеткой вдоль потресканной доски прогуливался голубь, деловито простукивая годовые кольца. Каштаны качали голыми ветками, синело небо. Стел глубоко вдохнул утреннюю свежесть и обернулся к Эману.

– Ты знаешь, что это не шутки. Мерг лично попросил меня дать тебе вторую попытку, чтобы ты мог получить голубой плащ учителя, а ты…

Эман так и просиял:

– Вот иди и расскажи ему, как я с треском эту попытку провалил! Кстати, он просил тебя срочно к нему заглянуть.

– Так ты специально? – Стел хлопнул ладонями по столу и наклонился вперед.

– А тебе какая разница? – Эман поднялся и презрительно оглядел свою белую хламиду подмастерья. – Скажем так, я больше не заинтересован донашивать твой выстиранный плащ.

Стел тоже встал, чтобы на равных смотреть наглецу в глаза.

– С каких это пор ты стал в этом не заинтересован?

– С тех самых пор, как на празднике Долгой ночи Ерих выбрал меня нареченным Агилы…

Нареченным Агилы? Нареченным?.. Быть того не может!

Горло будто ободрало лежалым снегом, грудь стянуло ремнями. Стел с трудом выдержал его торжествующий взгляд и наигранно расхохотался:

– Ты плохо знаешь свою кузину. Она не станет слушать в таких вопросах отца, будь он хоть трижды король!

– …и Агила ответила мне взаимностью, – торжествующе закончил Эман.

– Агила ответила тебе взаимностью на празднике Долгой ночи? – Стел смеялся уже не так весело. – Ложь.

Ложь, потому что вместе со Стелом она сбежала с середины того праздника. Под масками, среди уличных гуляний и ряженых, их никто не узнал. Всю ночь бродили они по снежным улицам, грелись в тавернах пряным вином и печеными яблоками, а на рассвете добрались до окраины Ерихема, развели у ручья костер…

Тогда-то Стел ее и обидел.

Агила сняла маску чернобурки, расправила смятые волосы и вдруг притихла. Ее щеки румянились от мороза и близкого огня, а глаза цвета старого золота смотрели пристально и странно.

– Да сними же ты этот клюв, болван… – прошептала она и тут же сама стащила с него карнавальную шапку – и поцеловала.

По-настоящему – не в шутку, как бывало в детстве, а страстно, яростно, с привкусом вина и медовых абрикосов. Голова кружилась, и Стел продолжал стоять как остолоп. Столько слов рвалось наружу, но он ни одного не смог выговорить.

– Да ладно тебе! Выдохни! Обсудим завтра, – рассмеялась Агила, взяла его под руку и потянула обратно в город.

Стел проводил ее до черного входа во дворец, там они и распрощались как ни в чем не бывало. Как прощались уже сотни раз. Дальше жизнь закрутилась, посыпались дела, замелькали дни. Они виделись редко, и как-то все было не до того, да и неловко обсуждать…

А теперь, выходит, она согласилась с выбором Ериха и обещана Оману?

– Ну и лицо у тебя сейчас! – Оман аж присвистнул. – Того и гляди поверю сплетням, что ты и вправду на нее глаз положил. Не думал, что староват и простоват для принцессы?

Не дожидаясь ответа, он стремительно прошел мимо ученических парт. Края белой хламиды летели плавниками невиданной рыбины, следом за ним струились прозрачные тени. У двери Оман обернулся, сощурился и улыбнулся светло и радостно:

– Да не бойся, я тебе не враг. И сплетням глупым не верю. Мне просто действительно больше ни к чему быть твоим подмастерьем. И не забудь, что Мерг тебя ждет.

Мягко стукнула дверь, и все стихло.

Стел медленно выдохнул и подошел к окну. Пальцы стиснули острые завитки решетки так, что кожа побелела. Если сжать чуть сильнее, выступит кровь. Вот только не больно: ладоням – совсем не больно. Голубь утробно курлыкнул, склонил голову набок и улетел.

Агила. Смешная девчонка с длинными косами. Впервые Стел встретил ее на практике в предгорьях, когда сам был еще желторотым учеником. Она частенько подбивала его сбегать с занятий, прятаться в кедровой роще, воровать в деревне зеленые абрикосы и купаться в ледяной порожистой реке. Стел показывал ей магические штуки, переписывал для нее любопытные страницы книг, и она училась – жадно и искренне, схватывала на лету. Единственная девчонка, которая умела читать. Это позже он узнал, что обучал ее сам Мерг, глава Школы, вопреки всем нормам и правилам приличия, запрещавшим женщинам читать. Мерг баловал как мог любимую племянницу и наследную принцессу.

Время шло. Стел и Агила взрослели, но продолжали дружить. Она шила свои платья исключительно у матушки Стела и частенько заглядывала на чай, пробиралась в Школу магии – только ради него, как он думал тогда…

А теперь она выбрала Омана.

Стел поднялся, потер глаза, оправил голубой плащ. Нельзя заставлять главу Школы ждать.

Даже если Агилы, которую Стел знал всю жизнь, никогда не существовало. Даже если он выдумал ее сам.

Миновав пустой еще коридор с учебными комнатами, Стел вышел на главную лестницу жемчужного мрамора и начал долгий подъем к купольной башне. С каждым пролетом стены заметно сужались, так что кабинет Мерга занимал верхний ярус целиком. Стел отдышался, коротко стукнул в дубовую дверь и навалился плечом. Скрипнули петли.

– Мир и покой тебе, Мерг. – В нос ударила свежесть, запах роз и старой бумаги.

Вместо приветствия Мерг только кивнул – «Заходи!» – и продолжил дописывать свиток. Медное перо поблескивало тонкими узорами, перекликаясь с гравировками табличек на стеллажах. Сетчатые занавески на окнах развевались флагами вдоль полукруглых стен, в длинных изогнутых кадушках кустились розы немыслимых цветов – от небесно-голубых и пурпурных до охристых и багряных.

Стел прошел по мягкому ковру, скрадывающему шаги, и опустился в высокое ажурное кресло. Шелест ветра перемежался металлическим стуком пера о чернильницу. Наконец Мерг засыпал свиток песком и взглянул на Стела.

– Так что ты скажешь про Эмана? – будто продолжил он прерванный разговор.

Тонкие дуги бровей сморщинили лоб и высокую лысину, а тяжелые веки обвисли у внешних уголков глаз. Губы, сжатые в линию, казалось, вовсе исчезли с круглого лица. Несмотря на то что Мерг был близнецом Ериха и прямым потомком династии Рон, возраст и многочисленные магические опыты напрочь лишили его саримской красоты. Говорят, в молодости его густые каштановые локоны волнами спадали до плеч, а громадные миндалевидные глаза заворожили не одну придворную даму. Однако всем женщинам он предпочел магию.

– Эман провалил повторное испытание и отказался от должности моего подмастерья.

Мерг склонил голову, точно недавний голубь, и пару раз моргнул. Молчание затянулось. Стел хотел было пояснить подробнее, но Мерг внезапно тяжело вздохнул и заявил:

– В таком случае сопровождать рыцарей в лесном походе придется тебе. Выступаете завтра.

– Мне… что? – опешил Стел. – Завтра?

Какой поход? Какие рыцари? Он пришел поговорить про Омана. Он не может идти ни в какой поход: ученики, занятия, лекции. И Рани!.. Точно. Как он бросит Рани? Вчера он отыскал ее в зарослях терна в глубине парка. Она ревела как маленький ребенок и больше не пыталась убегать. Стел привел ее домой, матушка удивилась, но без лишних вопросов помогла Рани вымыться, отыскала одежду. Вечер прошел за неловким разговором, помянули отца и скоро разошлись спать. Сегодня Рани осталась с матушкой, а Стел обещал подумать, что делать с ней дальше. Не может же он взять и уйти в какой-то там поход? Нет, это исключено. К тому же хотелось бы увидеться с Агилой…