Вековая история. Из жизни Ивана Посашкова

– Так ты же уже давал кашу перловую!

– Нет, это другое – смотрите…

Приподнимает тряпицу, накрывавшую котелок, а там на дне лежат три блина. Понюхал, пахнет вкусно, прелесть одна.

– И кто же их жарил? Болдырев?

– Ну да, бандюган наш! Он у нас на все руки мастак!

А у роты основные котелки были круглые, царские, медные, вдвое больше обычных. И есть из таких котелков удобно, и варить в них, и жарить, да всё что угодно! Так вот Болдырев на таком котелке и готовил блины. Четыре штыка воткнул, поставил на них котелок и жарил. А вместо масла – оружейная смазка. И блины получились – объеденье, любая хозяйка позавидует! Вот вам и смекалка простого русского солдата – чего не придумаешь в тяжёлой боевой обстановке. Этот Болдырев с нами до конца войны прошёл.

Пасека

Дней пятнадцать мы простояли в обороне. Ночью мёртвая тишина, не стреляли ни немцы, ни наши. Стреляли днём.

Вдруг ночью слышу – пальба такая страшная началась! Господи, и главное, на моём участке. Я бегом к этому месту, смотрю, спрыгивает со стороны немцев мой солдат.

– И что ты там делал, сукин сын?

– Вот виноват, тысячу раз виноват! Не говорите только контрразведчикам, что я туда ходил, затаскают.

– Где ты там был, что делал?

– Вот вчера, когда командир взвода развернул карту, я увидел на ней пасеку. И недалеко от нашей траншеи. Я подумал, почему мне бы туда не сбегать за мёдом.

– И что?

– Я туда сбегал и две рамки принёс. Ну, получилось как-то так, что солдаты сожрали всё. Но на всех всё равно не хватило, ни взводному, ни старшине ничего не досталось. Я решил, что сегодня пойду и ошибку эту исправлю. И когда туда пришёл, они уже там ждали – немцы. Но меня чутьё не подвело: прежде чем подойти к пасеке, взял огромный кусок земли и кинул туда. Так немцы как дураки выскочили из всех кустов – и на пасеку. Ну, вижу, что дело дрянь, и быстренько на разворот, и успел назад удрать.

– Ну, слава Богу, жив остался…

Болгария

Вызвал как-то меня командир полка и приказал: «Пойдёшь опять своей ротой головной походной заставой! Будем пересекать румыно-болгарскую границу. С тобой отправится заместитель командира полка». А заместитель командира полка служил полковником ещё в царской армии! Превосходный, воспитанный, образованный, воплощавший все самые лучшие качества офицера.

Когда мы с ним подъехали на лошадях к румыно-болгарской границе, он мне сказал: «Ну что, сынок, крестись, хоть ты в Бога не веруешь! Когда ещё в жизни тебе придётся пересекать две границы сразу! Что нас ждёт впереди, только один Всевышний знает…»

В основном составе был головной дозор. Я приказал выдвинуться на расстояние 500 метров, обследовать местность и доложить. Вернувшийся командир взвода сообщил: «Тишина абсолютная. Деревушка спит, никого и ничего нет. Никаких немцев». И тут вдруг взрыв гранаты! И вся деревня поднялась! Или они были в напряжённом ожидании, или знали, что мы в эту ночь придём?.. Вся деревня выскочила как по тревоге на улицу!

– А, рус нация?! Добре дошле! Добре дошле! Рус-рус – добро пожаловать!

И как из-под земли: лепёшки и вино, сыр и яйца! Окружают каждого солдата, впихивают ему: «Возьми Христа ради! Возьми! Русский – добро пожаловать!»

И к утру прошли мы уже километров около тридцати от границы, после чего остановились на привал.

Потом же до самой Варны двигались без боевых действий. А когда туда подошли, сопротивление немцев возросло. Бои велись непосредственно в самом городе.

Но я не буду рассказывать о боевых действиях в Болгарии. Скажу только одно: более дружелюбных людей, чем болгары, которые встречали нас во время войны, не видели ни на территории самой Российской Федерации, ни тем более на территории Украины. Самый радушный, доброжелательный, сердечный приём оказали русским войскам болгары!

К концу апреля бои шли недалеко от города Ямбол. Кто-то доложил командующему фронтом о том, что мои солдаты бедствуют от недоедания, что им не выдают паёк, и они голодают уже какой день. Срочно была построена вся дивизия, и пришёл генерал с группой офицеров проверять, что и как едят солдаты.

Позади построенной дивизии стояли болгары с нагруженными осликами. И на каждом ослике – мешок с вином, яйцами, салом, мочёными перцами, лепёшками, сигаретами – бери и ешь сколько душе угодно!

Доложился генералу и скомандовал: «Рота, снять вещевые мешки! Открыть вещевые мешки! Вынуть продовольствие!» Генерал: «А что? Там есть продовольствие?» Подходит к первому солдату, заглядывает в вещмешок, а там лепёшки, а на них куски сала, сверху закрыто другой лепёшкой. Отдельно мешочек с яйцами лежит, отдельно мешочек с маринованными перцами.

Генерал посмотрел на меня, на солдата и говорит: «Какая же сволочь придумала, что солдаты столько дней не ели?! Да у него одного в мешке еды на десять дней на пять человек!»

Показал я генералу на болгарский «продовольственный» обоз:

– «Сейчас им скажу, они подъедут и начнут припасы выдавать!»

Так болгары кормили советских солдат во время войны на своей территории.

Война закончена

8 мая 1945 года к вечеру полностью освободили болгарский город Ямбол. Дивизия собиралась покидать город и готовилась уйти в горы для расквартирования. И вдруг болгарское радио сообщило, что война закончена! С этой радостной новостью мы поднялись в горы севернее Ямбола и расквартировались в лесу.

А наутро 9-го уже советские радиостанции объявили о Победе над Германией. Конечно, нашей радости не было предела! Бойцы с таким воодушевлением, с таким ликованием встречали это известие!

Молодых солдат практически не было. Почему? Слышали такое слово «чернорубашечники»? Брали в армию подряд всё мужское население до 43 лет. Вот это и составляло основную массу солдат к концу войны. А молодые – они все воевали в начале войны и погибли. А вот старики остались, уцелели.

И когда объявили, что конец войне, подошёл ко мне самый старый солдат, 63 лет, и говорит: «Товарищ капитан, можно мы отпразднуем День Победы?»

А командир полка прибыл новый, молодой офицер, только что закончил Академию. Он категорически запретил устраивать какие бы то ни было праздники.

Я спросил:

– Ты слыхал, что командир полка сказал?

– Слыхал.

– Мы будем выполнять абсолютно всё, что он сказал. Выпивать мы не будем. А ты что привёз?

– Две бочки по 200 литров молодого виноградного вина болгары привезли в роту.

– И что ты соображаешь делать?

– Товарищ капитан, вы не переживайте, мы вас в бою не подводили, а тут что?..

– Ну, смотри!

В роте у меня было 76 солдат и 5 офицеров, санитары – около сотни человек набиралось. Я офицеров собрал у себя в землянке, выпили по чуть-чуть, всё как следует, и легли спать.

И утром встал я пораньше, побрился, привёл себя в порядок, пошёл туда, где солдаты праздновали День Победы. Пришёл – чистота абсолютная, нигде ничего не валяется, всё ухожено, всё прибрано.

И только вернулся в свою канцелярию, посыльный – срочно вызывает командир полка.

– Мне доложили, что твоя рота всю ночь пьянствовала?!

– Извините, товарищ полковник, кто доложил?

– А твоё какое дело?

– А потому что доложили неправду. Если это офицер, я буду с ним разговаривать по-офицерски. Он нарушил честь офицера.

– Ишь, какой ты задиристый!

– Я не задиристый, просто не терплю несправедливости. Если угодно, пойдёмте со мной на то место, где расквартированы солдаты. Или, если хотите, я всю роту построю и приведу сюда. Как прикажете.

– Построй роту в расположении.

– Есть!

Построил роту. Пришёл полковник. Солдаты все вычищенные, со свежими белыми подворотничками, побритые, всё как положено.

Полковник походил, поглядел…

– Так что, товарищ полковник, назовёте мне фамилию того, кто вам доложил?

– Нет.

– Как это понимать?

– А никак!

Повернулся и ушёл.

Вот какой подлец это сделал и зачем? Я знал, что мне подражали и завидовали. В моей роте была самая лучшая Ленинская комната, куда заходили с удовольствием. У меня солдаты ходили в вычищенных хромовых сапогах, в выстиранном отутюженном обмундировании. Я понимаю, что во мне «играла молодость».

Возвращаясь мысленно в детский дом, где мне пришлось побывать, я всегда вспоминал воспитателя, очень строгого мужчину. Дисциплина была строжайшая. Когда я, маленький мальчишка четырёх лет, ложился спать, всего один раз у меня оказались нечищеные ботинки. Воспитатель меня поднял и заставил вычистить обувь у всей группы – 20 пар ботинок! С тех пор на всю жизнь я усвоил, что обувку надо чистить и ставить на место!

Наверное, это и определило уже в военной жизни то, что у меня солдаты всегда были вымыты, вычищены, приведены в порядок, и пахло от них мужским духом, а не портянками.

Графин с водой

Запомнился такой смешной эпизод. Уже домой собирались. Офицеры обедали и ужинали в ресторане (ресторан был переделан под офицерскую столовую). И командиру полка оказалась непонятна одна ситуация. Все офицеры заходят в ресторан. На столах ни у кого спиртного нет, а выползают все оттуда на четвереньках. А на каждом столе стоял графин с водой. Так офицеры выливали воду, а заливали ракию – местную водку, а она по цвету, как вода. И сидели себе потихонечку, проводили политбеседу.

И уже в последний день подошёл к моему столу командир полка и спросил:

– Посашков, в чём дело?!

– Что, товарищ полковник?

– Почему они все выходят отсюда пьяные?

– Не знаю, товарищ полковник, может, до столовой куда заходят и принимают на грудь?

– Да нет! Тут что-то не так! Но ты можешь мне раскрыть секрет, всё равно же завтра уходим.

– Только ради того, что завтра уходим, мне и не хочется раскрывать секрет. Пусть сегодня досидят спокойно.

– Какое ты слово сказал? Досидят? Ага, значит, пока они сидят, здесь что-то происходит…

– Не знаю, товарищ полковник. Можете нас проверить.

А я сидел за столом со своими взводными. И у нас этот графин стоял. А у меня сердце аж зашлось. Ну, думаю, не дай Бог, полковник из нашего графина нальёт… Хоть под стол прячь! Но он поговорил и ушёл. А я быстренько из графина разлил. Мы выпили. Ну, пронесло!

И только когда на марше шли, на третий день вызвал меня к себе полковник.

– Так что же всё-таки там было в офицерской столовой?

– Товарищ командир, во всех графинах была водка. И официант всё время следил, чтобы они оставались полными. Поэтому вы никогда не видели полупустых или пустых графинов.

– Ну и безобразие! – только и смог сказать командир полка.

Членовредительство

Командир полка у нас, молодой и неопытный, на первый день назначил марш 60 километров – это вместо 20–25 км и не больше! Прошли! У солдат портянок не хватало, чтобы натёртые места замотать. Полк превратился в сплошной госпиталь! Потёртости между ног, потёртости самих ног, потёртости ступней… Полк оказался выведен из строя.

Собрал командир полка офицеров и спросил:

– Что будем делать?

Я ответил:

– Товарищ полковник, если мы не дадим возможности солдатам самим разобраться и найти способ, как двигаться дальше, нас всех ждёт беда. Нас будут судить за членовредительство. Мы по своему недомыслию вывели полк из строя.

– И что дальше?

– Дальше ничего. Надо, чтобы мы прошли завтра максимум 15 километров и с каждым днём прибавлять понемногу до тех пор, пока все солдаты не поправятся. Тех, кто не может двигаться, загрузить в санитарную машину и санитарные повозки. И только в этом случае мы сможем добиться того, чтобы они выздоровели. Иначе мы с ними просто до места не дойдём.

А надо было пройти 1 450 километров домой.

А домой идти было стыдно! Очень стыдно. Обмундирование изношенное, обувь изодранная – страх!

И что мы придумали со старшиной перед возвращением на родину? В Болгарии тепло, и зимнее нательное бельё не выдавалось. Остались у нас кальсоны и рубахи. Купили мы зелёной краски у болгар и перекрасили всё тёплое бельё в защитный цвет. Так заменили брюки и гимнастёрки на это вот крашеное бельё.

Когда проходили через населённый пункт, старались роту построить так, чтобы все эти крашеные и мазаные находились внутри, а во внешнем строю печатали шаг солдаты в настоящем обмундировании. Так и дошли к сентябрю до Одессы.

Ах, Одесса!

Одесса – город абсолютно неповторимый, не похожий ни на один из городов России и бывшего Советского Союза. Совершенно особенные люди и потрясающе своеобразные отношения. Если кто идёт по улице и несёт что-нибудь под мышкой, его обязательно остановят.

– А где вы это купили?

Что вы думаете, он ответит?

– А вы что, тоже хотите это купить?

У одесситов необходимым условием жизни является утреннее посещение Привоза. Как это с утра не сходить на Привоз? В Одессе это самый известный сельскохозяйственный рынок. Там было всё – начиная от керосина и кончая курицей. И самое интересное – походить по этому рынку, посмотреть, что он из себя представляет. Вы хотите купить, например, свёклу. Она должна быть не кормовая, а настоящая сладкая свёкла, которую используют в салат. Что делает продавщица, чтобы эта свёкла была сладкой? У неё на столике лежит рассыпанный сахарин. Она аккуратненько лезвием ножа касается сахарина и отрезает кусочек свёклы. Даст вам попробовать, сладкая она или нет. Естественно, если вы попробовали, и она сладкая как мёд, вы её купите. Но только благодаря сахарину. Все одесситки знают, что продавщица делает так, но – они привыкли к тому, что иначе просто не бывает.

По прибытии в Одессу вся моя рота на сто процентов подлежала демобилизации, и старшина в том числе.

Вызвал меня командир полка – принимай учебную роту. Я сказал:

– Наверное, я отдохну сначала? А потом приму.

– Сколько тебе надо на отдых?

– Дней 10–15.

А радость была в том, что деньги мы во время войны не получали. Они все шли на сберкнижку. И за военные годы накопилось так много, что можно было расходовать как хочешь! С моими друзьями, которые все старше меня на 10–15 лет, мы такую весёлую компанию организовали и пили водку, сколько могли! Одесса есть Одесса! И если имеешь желание повеселиться, вопросов нет! Тебе сыграют и «Мурку», и Бетховена, и кого хочешь! Плати только деньги – до утра будут играть и петь.

Прошло, наверное, дней десять такого разгула, пришёл ко мне ординарец командира полка и передал приказ – срочно явиться к командиру:

А полковник с места в карьер:

– Ну, как? Нагулялся?

– Товарищ полковник, я вам высказал своё мнение, что служить не собираюсь, нет у меня никакого желания служить. Хочу получить высшее образование и стать связистом. Мне очень интересна дальняя связь.

– Вот что! Мало ли что тебя может интересовать… А сейчас тебя должна интересовать новая рота солдат. И заниматься этой ротой ты будешь с утра и до поздней ночи. Пока не сделаешь из неё настоящую роту!

– А если нет?

– Я тебя посажу! Трибунал в дивизии свой, мне рассказывать нечего. Это дело одного дня! Я тебя упеку, и всё!

У меня не было другого выхода. То есть всю ту энергию которая у меня была и которую не знал, на что и как израсходовать, я направил на обучение солдат.

– Откуда вы?

– Кировоградские. Год отслужили.

Шёл сентябрь 1945 года.

Румынский конь

Кончилась война. 1946 год пошёл. Я снял квартиру в Одессе между вокзалом и воинской частью, где служил. Естественно, появилось желание одеться хорошо и красиво. А тогда мода была – широкие брюки клёш, 36 сантиметров внизу. У меня уже имелся отличный мотоцикл «Харлей-Дэвидсон». Он и сейчас на вооружении американской полиции. Классный мотоцикл! Сел я на него и поехал на одесскую толкучку.

Толкучка – это место, где продавались все импортные вещи: американские, немецкие, итальянские – Одесса же мировой порт. И там можно было купить всё! Ну и купил я брюки клёш, сшитые из бостона, голубую американскую рубаху. А ещё кожаную куртку и ковбойскую шляпу. Вот такой образ у меня был. Почему? Как командир пулемётной роты я имел верховую лошадь, точнее, коня. Жил я тогда в середине Одессы на улице Пушкина, примерно в четырёх километрах от казармы. И со службы к себе домой ездил верхом. Конь был редкой красоты, строевой. Я взял его в бою, когда освобождали Бухарест – румынский конь. Очень умный, обученный, знающий команды, понимающий, какого обращения заслуживает. То есть гораздо способнее, чем плохой солдат. На нём можно было доехать домой без коновода хоть откуда, даже отвязать и сказать: «Иди домой!», и он шёл домой. Самое интересное, что его никто не мог ни остановить, ни поймать по дороге. Когда к нему приближался человек и хотел взять его под уздцы, он подпускал к себе очень близко, а потом кусал, как собака. И как-то раз случился такой эпизод.

Был выходной день. Заходит милиционер и даёт мне повестку: явиться в отделение милиции для беседы. Я, честно говоря, даже представить себе не мог, по какому поводу меня вызывают. Я военнослужащий, для провинившихся есть наш военный прокурор, который занимается рассмотрением дел офицеров и солдат. Однако не стал возражать. Взял повестку, сел на мотоцикл и поехал к начальнику милиции. Пригласив меня в кабинет, тот сообщил:

– Вчера твой конь укусил милиционера на посту.

– Это исключено, и не может быть такого варианта. Мой конь никогда этого не сделает.

– Может-не может, вот лежит рапорт это милиционера.

Я прочитал. Да, действительно пишет, что конь укусил его за плечо.

– Вы знаете что, во всём виноват милиционер. Наверное, он его хотел задержать. Конь строевой, обученный. Сам знает дорогу, сам знает своё место, знает, где идти, где встать.

– Нет, я всё же обязан проверить!

– В таком случае я сейчас позвоню в часть и скажу, чтобы привели моего Орлика.

Мой коновод привёл коня. Приехали, милиционера поставили на место, где он должен стоять как регулировщик, не было светофоров тогда. Я отъехал за квартал, слез с коня, дал ему кусочек сахара и сказал: «Домой!» И он двинулся в сторону дома. Я чуть в отдалении пошёл следом. А полковник милицейский всё это наблюдает. Подходит конь к перекрёстку. Милиционер показал ему красный сигнал. Конь остановился, стоит. Полковник смотрит на меня и смотрит на коня: неужели он знает, что на красный свет двигаться нельзя?! Дальше постовой развернулся, палку поставил вдоль. Мой Орлик пошёл опять вперёд. Я предложил:

– А теперь скажите милиционеру, чтобы он пошёл к нему и взял его под уздцы.

Полковник дал эту команду милиционеру. Тот дошёл до середины пути и встал как вкопанный:

– Нет, я дальше не пойду.

– Почему?

– А потому что, когда я вчера к нему подошёл, он меня укусил.

– Ага, вон чего!

Повернулся я к полковнику.

– Есть ко мне вопросы?

– Нет. Вопросов нет…

На этом инцидент с румынским конём был исчерпан.

Учебная рота

Солдаты учебной роты, которую мне дали, все оказались призваны из одной деревни Килековка Кировоградской области. Это было и хорошо, и плохо. Все знали друг друга с детства, и никто никому не подчинялся. Мне тоже… вначале.

На первом подъёме в роте проснулись только 56 человек, остальные ночевали, где вздумалось. Я остался практически один на сто солдат, ни старшины, ни взводных у меня не было.

Пришёл к своему другу – командиру разведвзвода, старшине Фёдорову. Ему ещё год оставалось служить.

– Фёдор, пойдём ко мне старшиной! Давай хорошим делом займёмся!

Командир полка приказом перевёл его ко мне и дал ещё трёх взводных.

И таким составом мы приступили к учебному процессу.

Я понял одно: когда человек делает дело с желанием и любовью, у него всё получается красиво и здорово! Я из этих солдат сделал настоящих курсантов, как это себе представлял, и таких же, как сам был в училище. И к ним предъявлял те же самые требования, что и в бытность мою курсантом.

Энергии у меня было предостаточно: молодой, здоровый, крепкий, сильный – проблем в воспитании солдат не было никаких!

Тогда командир роты мог объявить боевую тревогу в любой момент, когда считал нужным. Пришёл я в роту к подъёму на второй день, смотрю, опять 12–13 человек нет!

– Рота, боевая тревога!

А боевая тревога – это значит всё одеть и всё повесить на себя. Рота должна построиться в полной боевой готовности.

– Противник высадился в районе населённого пункта Петровка, задача – выдвинуться и уничтожить противника.

А Петровка – это стрельбище, условное название.

– Рота, за мной, вперёд!

Семь километров до стрельбища бегом.

– Рота, к бою!

Развернулись, отстрелялись.

– Рота, за мной! В казарму!

Прибежали в казарму.

– Оружие почистить! Поставить на место! Помыться, побриться, приготовиться на завтрак!

Я сдавал роту старшине, и дальше он ею начинал командовать. Целый месяц такие тренировки вёл. И по истечении этого срока рота была уже на достойном уровне. Оставалось решить вопрос с внешним видом.

Шинели

При увольнении старшина моей роты оставил мне подарок. Подарок заключался в том, что на всю роту, на 100 человек, имелось новое обмундирование, новые шинели. Погон повседневных тогда не было вообще, никто их в глаза не видел, какие они и зачем? Были только полевые погоны, которые крепились на гимнастёрку. А вот шинели, шапки-ушанки составляли комплект. Выдавали новый комплект только на призывном пункте. Вот Твардовский написал в своём стихотворении:

По дороге прифронтовой,Запоясан, как в строю,Шёл боец в шинели новой,Догонял свой полк стрелковый,Роту первую свою.

Так не выдавали новые шинели в госпитале. Солдат получал только постиранный, приведённый в порядок комплект с шинелью, в которой шёл на фронт. Здесь я с Твардовским не согласен. Почему так написал? Может, в рифму хорошо шло?

Прошёл месяц после того, как я взял новобранцев. Вызвал меня командир полка:

– Вышел приказ министра о генеральной проверке всех вооружённых сил.

А это уже декабрь 1945 года. Во всех воинских частях начался разброд и шатания, пьянки. Никто служить не хочет, грабежи. Как раз в Одессе вся эта канитель была. И многие командиры пошли по этому же пути, сами начали пить – полное разложение армии. И сказал мне полковник:

– Несколько командиров дивизий сняли, командиров полков выгнали без пенсии, без ничего…

– Так я-то тут при чём?

– Через месяц приезжает военная инспекция, будут проверять состояние дисциплины, боевой и политической подготовки в нашей дивизии. От полка представляется всего одна рота. Рота эта будет твоя.

– А меня-то за что?!

– Всё ты понял, что я тебе сказал? Я знаю, что говорю.

– Есть.

Пришёл я в роту. Старшине приказал: «Получить новые шинели». Как раз перед Новым годом дело было. Уже ввели погоны, и требовалось привести шинели в надлежащий вид. Посадил я всех солдат, показал, как пришить погоны, как пришить петлицы. А меня этому научил старый еврей, который мне первому в Одессе сшил мундир. И я первый офицер, который в полку надел настоящий офицерский мундир. Тот же портной мне потом сшил шинель, а позже и сапоги – одел меня, как старого русского офицера. И научил, как правильно экипировать солдат и как нужно содержать обмундирование. Я солдатам всё рассказал, показал.

И, буквально на второй день, когда я вывел роту на завтрак, идёт командир полка. Я командую: «Рота, смирно!», «Равнение направо!» Доложил командиру.

– А это что за солдаты? Откуда они? – полковник спрашивает.

– Товарищ полковник, это первая пулемётная рота.

– А откуда они это всё взяли?

– Так вы ж сказали, инспекция будет!

– А где ты это всё держал?

– Я не держал. Держал завскладом. У него всё лежало.

– А откуда у него взялось?

– А ещё старшина во время войны получил новое укомплектование роты. Но вывезти со склада не сумел, не на чем было. Вот и сохранилось. А когда увольняли, я пожалел. Понял, что мне никто никогда нового не даст. Вот поэтому оставил.

– Надо было наказать старшину.

– Нет, чего его наказывать, он теперь колхозник. Его теперь не накажешь.

Посмеялись, поговорили. А хохлы – ребята рослые, рост приличный, за метр восемьдесят. Любо-дорого посмотреть.

– А как они строевым ходят?

– Могу сейчас показать, товарищ полковник. И как песни поют.

Прошли строем, спели песню.

Командир полка отметил:

– Ну что, эта рота подходит к инспекции. А стрелять-то они умеют?

– Чего-чего, товарищ полковник, а стрелять умеют.

– А физподготовка?

– И физподготовка, само собой. Хотите, сейчас продемонстрируют?

– Что ты, что ты! Не надо, не надо…

Так мы успокоили командира полка. Осталось только подтянуть политическую подготовку.

Сам я занялся с сержантами политподготовкой. Прошёл какой-то пленум развития сельского хозяйства, какие-то приняли постановления. Командиры взводов уже натаскивали рядовых. Солдаты должны были знать все эти цифры: сколько зерна, сколько овец, коров и так далее, сколько доярки надоят… Я всех сержантов усадил и сказал, кто на какой вопрос будет отвечать, заставил их пять–семь раз повторить одно и то же.