Халва

– Да я вас, – повышая голос с каждым словом, начал Лебедев, – вы у меня!.. Что же вы наделали?!! – наконец в отчаянии прокричал он.

– А что? – испуганно спросил капитан и расстегнул ворот кителя.

– Оказывается, местные следопыты установили, – старик рассказывает, глядя куда-то в сторону, – что рядовому Куцему при форсировании Днепра посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Они копнули глубже и выяснили, что я жив, работаю в пароходстве мотористом. Тут уж за голову схватились мастер3 с помпой. Побежали на судно, собрали ячейку, срочно меня восстановили. На этом дело не заканчивается. Герой Советского Союза не может просто так работать мотористом. Посылают меня учиться. За год я экстерном заканчиваю пятый – десятый, нет, тогда было одиннадцать, одиннадцатый классы. Потом ВПШ (высшая партийная школа), и я из моториста становлюсь помполитом. В довесок ко всему получаю двухкомнатную квартиру и новую «копейку». К чему я это рассказываю… Я потом детишек этих, которые про мои геройства раскопали, нашел. Я, Витя, не знал, что для них сделать, они мне родными стали! Если бы не они, я бы мотористом в подвале так бы и умер. А они меня в люди вывели. За год я из грязи – в князи. Вот такие раньше дети были. А ты говоришь… – старик вздохнул, поднялся и, тяжело ступая, пошел к дому.

Родство душ

– Ступай и занимайся самосовершенствованием, – строго сказал бог Вишну, и грустная душа удалилась, скорбя. На ее место заступила другая, и сразу же на губах Вишну появилась ласковая улыбка.

– Ты был очень хорошим псом, Виу, и прожил достойную жизнь. Сейчас перед тобой стоит выбор: хочешь ли ты снова повторить свой путь на Земле, уже в качестве человека, либо подниматься по мирам поднебесья.

Душа склонилась перед богом:

– Если можно, я бы хотел снова вернуться на Землю и быть псом моего хозяина, Пушана.

Вишну приподнял одну бровь:

– Ты вырос из одежды собаки, ты достоин быть человеком. Зачем надевать обноски?

– Мой хозяин был очень добр со мной, – тихо сказала душа. – Я хочу снова быть его любимым псом.

Вишну нахмурился:

– Ты не можешь быть рядом с кем-то вечность.

– Мой хозяин ни разу меня не обидел, – с мольбой произнесла душа. – Он всегда был ласков со мной, я люблю его. Я готов идти с ним в огонь и в воду, если нужно, я пойду с ним в ад.

В лице бога появилось понимание.

– Но вскоре твой хозяин поднимется выше, в Восходящие миры. Если не случится непредвиденное, следующая жизнь – его последний путь на Земле. Если ты хочешь следовать за ним, тебе тоже следует расти. Я предлагаю тебе подождать следующего рождения Пушана и стать его братом.

– Благодарю тебя, Вишну, – поклонилась душа.

Прошло пятьдесят лет, и снова перед Вишну душа того, кто был когда-то Виу.

– Ты жил достойно, – произнес бог, – ты вправе выбирать: вернуться на Землю, либо подняться по мирам поднебесья.

Виу склонил голову:

– А куда идет душа Пушана?

– Пушан поднимается по мирам поднебесья.

– Тогда я хочу спуститься на Землю.

– Раньше ты хотел идти вместе с ним, – с оттенком удивления сказал Вишну.

Душа вздрогнула, лицо ее исказила гримаса, какое-то мгновенье богу казалось, что сейчас она выкрикнет проклятье… но Виу сдержался, лицо его приняло спокойное выражение.

– Я претерпел много горя от этого человека, – тихо сказал Виу. – Всевышний ему судья, а я бы хотел родиться где угодно, но подальше от него. Я понял: быть любимым псом человека и быть его братом не одно и то же. Ты знал об этом, Вишну, когда предлагал мне последнее рождение?

На лице бога появилось выражение сочувствия, но ответа Виу так и не дождался…

Объект особой важности

Их вызвали рано утром. Они сидели за столом, незнакомые друг другу люди, и молчали. Худощавый старик с клиновидной бородкой и взъерошенным чубом то и дело смотрел на наручные часы и что-то возмущенно бормотал себе под нос. Рядом с ним сидел такой же беспокойный мужчина лет пятидесяти в красной, с вышитыми узорами, нарядной, довольно нелепо смотрящейся в контрасте со строгими черными брюками, рубашке. Человек доставал из кармана телефон, что-то подсчитывал, записывал результаты в блокнот, отрицательно мотал головой, зачеркивал и снова считал… В поспешно-лихорадочных движениях чувствовалось волнение, которое он не мог скрыть. Возможно, человек в нарядной рубашке знал, зачем их вызвали.

В кожаном кресле на торце стола удобно устроился светловолосый мужчина в бежевой рубашке. Его слегка прищуренные, бутылочно-зеленые, словно у кота, глаза изучали умиротворение и сочувствие. Легко было представить себе, как в их глубине бессильно тонут паника и негодование собеседника, а о невозмутимо-спокойное лицо бессильно, как о гранитную стену, разбиваются волны человеческого гнева. Человек с зелеными глазами был самым спокойным из всех собравшихся, но возможно, тому виной была усталость, он не выспался и несколько раз подавил в глубине тела зевок.

Последним был высокий, мускулистый шатен лет тридцати в пестрой майке и темных джинсах. Несмотря на ранний вызов, он выглядел свежо и бодро. Человек сидел спокойно, но был похож на сжатую пружину. Казалось, стоит нажать сдерживаемый механизм, подать команду, и пружина распрямится, а человек вскочит, бросится сворачивать горы, нырять на дно океана, решать невыполнимые задачи, кого-то спасать. Но вместо этого он уже сорок минут сидел за столом, как и остальные трое, и терпеливо ждал.

В шесть тридцать восемь отворилась дверь, и в комнату вошел человек неброской внешности среднего роста. Лоб человека казался излишне большим из-за широкой залысины. Вошедший быстро прошел к свободному креслу на торце стола, но садиться не стал, а быстро оглядел собравшихся.

– Прошу простить, – начал он низким голосом, – за ранний подъем, того требуют обстоятельства. Прежде всего, позвольте представиться самому и представить вас друг другу. Меня зовут Ефим Петрович Варежкин, я первый заместитель начальника Службы Безопасности.

Варежкин переждал несколько секунд, давая возможность оценить уровень важности своей персоны, а значит и дела, и посмотрел на старика с бородкой.

– Это профессор Оренбургского университета, историк Марк Исидорович Осадчий. Рядом с ним сидит Валерий Андреевич Павлов, руководитель проекта особой важности, в некотором роде виновник торжества. Напротив меня находится следователь по особо важным делам Самарской прокуратуры Польшаков Олег Ефремович, и последний, Евтушенко Евгений Григорьевич, оперуполномоченный Белобородовского района города Оренбурга. Если по ходу моего рассказа будут возникать вопросы, прошу задавать их сразу, мне так легче работать.

– Когда все это закончится? – немедленно спросил Осадчий. Голос у него был резкий, скрипучий, неприятный. – В восемь тридцать у меня лекция, и я бы очень хотел успеть.

– Боюсь, что не скоро, – покачал головой Варежкин.

– Это возмутительно, – нахохлился профессор. – Два месяца я просил местный музей передать мне экспонаты наших могильников, и вот когда разрешение получено, меня срочно вызывают на это… собрание или заседание. Почему именно сегодня!? Завтра я должен вернуть экспонаты в музей!

– Все неприятности происходят в самую неприятную минуту, профессор, – попробовал разрядить обстановку шуткой Варежкин, но старик продолжал ершиться.

– Почему вы не поинтересовались, у кого из нашего университета сегодня окна!? Мы бы просмотрели график…

– Боюсь, что на дискуссии у нас нет времени, – прервал профессора Варежкин. – Могу лишь принести вам свои извинения.

– Извиняйтесь перед студентами, – буркнул Осадчий и демонстративно отвернулся к окну.

– Сегодня ночью в Оренбурге, три часа назад, – ровным голосом после паузы продолжил Варежкин, – злоумышленник проник на территорию объекта особой важности, убил сторожа, отключил сигнализацию и совершил определенное действие, которое свидетельствует, что он знал о секретном объекте если не все, то почти все. Совершив преступление, преступник, – в этом месте Варежкин замялся на несколько секунд, подбирая формулировку, – скажем так, скрылся. Теперь относительно самого объекта особой важности. Думаю, будет лучше, если о нем расскажет его руководитель. Пожалуйста, Валерий Андреевич, вам слово.

Павлов прокашлялся.

– До сих пор не могу успокоиться, прийти в себя, – глухим голосом начал он, – все так неожиданно, это ЧП. Вот рубашку эту дурацкую второпях надел, да… Если вкратце, то наше КБ сумело построить… машину времени.

Осадчий недоверчиво хмыкнул и снова повернулся к окну. Павлов болезненно воспринял выпад, сбился с мысли, нервно потер переносицу и продолжил:

– Честно говоря, даже мы, ее создатели, не представляем себе механизм работы машины во всем объеме. Но в науке такое положение сплошь и рядом. Мы часто используем процесс, не зная всех причинно-следственных связей, да… Если о теоретической базе, то за основу была принята теория Хроноса-времени, как огромной реки. В этой реке вместе с течением плывем мы. Скорость течения велика, а наши силы слабы, поэтому мы не можем преодолеть его силу и изменить свое местоположение в реке, то есть мы живем в настоящем. Но вот представьте себе, что ветер срывает с вашей головы шапку и бросает назад. Предмет попал в прошлое. Примерно так действует наша машина, она кидает объекты назад в прошлое.

– А будущее? – спросил Польшаков.

– С будущим сложнее. Понимаете, мы же не ветер, чтобы бросить предмет абы куда. Переместить объект вперед или назад по временной шкале одинаково возможно. Проблема в том, чтобы он не оказался в стене дома, над вулканом или перед грузовиком на автостраде. Поэтому в прошлом мы наметили несколько крупных объектов, местоположение и описание которых нам досконально известно и кидаем предметы в них или рядом с ними. А в будущем мы таких мест не знаем, ведь обычный дом могут перестроить, снести…

– Продолжайте, – сказал Варежкин и взглянул на часы.

– Да, да, – заторопился Павлов. – Как я уже говорил, мы научились бросать, мы используем именно этот термин, предметы в прошлое. Лет на пятьсот, более глубокое время требует детальных проработок. Сначала бросали неживые объекты, потом собак, кошек.

– Людей? – спросил Польшаков.

– Людей – нет, ведь они не смогут вернуться, – тихо ответил Павлов. – До сегодняшнего дня людей не перебрасывали. А вчера злоумышленник проник на территорию, зарядил собственную конечную станцию и перебросил себя. Мы знаем год переброски, знаем место, куда он направился, но не знаем, зачем он это сделал.

– А это важно? – спросил Евтушенко. – Ведь помешать вы ему уже не сможете, как я понимаю.

– Как сказать, – покачал головой Варежкин. – Но разговор пока не об этом. Продолжайте, Валерий Андреевич.

– Понимаете, отсюда мы можем следить за живыми объектами, – сказал Павлов. – Не как в видеокамеру на мониторе компьютера, а несколько иначе. Отсюда мы наблюдаем отдельные течения Хроноса как совокупность цветных временных линий, или определенных процессов, в число которых входят и человеческие жизни. Мы можем выделить отдельную линию, или несколько из них, и сможем наблюдать, влияет ли та или иная на определенный исторический процесс, который тоже отображается цветной линией. Вижу, что непонятно, но я сейчас поясню. Приведу простой пример. Представим себе, что мы отправили в прошлое собаку. Проголодавшись, она набрела на племя, которое убило и съело слона. Собака присоединилась к пиршеству. Что мы увидим на своем экране? Слона, точнее его цветную линию жизни. На определенном этапе жизнь животного подходит к развилке: его могут убить, могут не убить. Линия слона идет по развилке, где встречается с линией племени, и исчезает. Линия собаки приближается к линии племени и на время соединяется с ней, присоединяясь к пиршеству. Теперь представьте себе, что мы отправили в прошлое Гринписовца. Он сумел отстоять животное, и возле развилки линия слона потекла по другому руслу, не соприкасаясь с линиями собаки и племени, со всеми вытекающими последствиями.

Несколько секунд в комнате было тихо, собравшиеся осмысливали, что им пытался объяснить Павлов.

– Вы хотите сказать, что тот, кто отправился в прошлое, решил изменить будущее? – проскрипел Осадчий.

– Вот именно, – ответил Варежкин. – Разумеется, это худшее из предположений, возможен любой другой вариант. Скажем, неудачник решил коренным образом поменять свою жизнь, начав ее с нуля, или выяснить разгадку исторического белого пятна. Но мы не можем утешать себя такими предположениями, а обязаны рассмотреть наихудший вариант, причем в самые кратчайшие сроки.

– Вы следите, как преступник влияет на ход истории? – поинтересовался Евтушенко.

– Увы, для этого нужно знать, какой исторический процесс его интересует.

– Собственно, для этого мы вас и позвали, – вмешался Варежкин. – Вы должны ответить на вопрос: каковы цели преступника.

– В какой год перебросил себя преступник? – спросил Польшаков. – Возможно, сама дата крупного исторического события подскажет нам…

– Конечно, близость к определенной развилке, возможно, указала бы нам на цель, но увы, – не дал ему окончить Павлов, – когда мы говорили о дате, я несколько покривил душой. Поскольку процессом руководили не мы, не была проведена процедура записи, и я вычислил дату по количеству затраченной энергии, а это неточно. Словом, пока мы можем говорить о развилке с одна тысяча восемьсот третьего по тысяча восемьсот двадцатый годы.

Профессор Осадчий внезапно встал и направился к выходу.

– Куда вы? – удивился Варежкин.

– Они даже не потрудились узнать мою специализацию, – не обращаясь ни к кому, – бормотал профессор. Историк, и этого достаточно…

– Вернитесь, Марк Исидорович! – в голосе Варежкина прозвучали стальные нотки, и все сразу поверили, что этот человек не зря занимает должность первого заместителя начальника Службы Безопасности. – Мы знаем, что вы специалист по скифам, но обстоятельства дела потребовали вызвать именно вас.

– Какие же? – ошарашенный его тоном, тихо спросил Осадчий, глядя на заветный выход из комнаты, до которого ему оставалось каких-то два шага.

– Подойдите к столу, – потребовал Варежкин.

Профессор неохотно подчинился.

– Вот, – Варежкин кинул на стол пять фотографий.

Все невольно подались вперед, рассматривая снимки. На них был изображен мужчина лет двадцати приятной наружности с длинными волосами и прямым носом. Глаза мужчины были прищурены, на лбу собрались морщины… Словом, у него было то особенное выражение лица, когда человек сосредоточен на решении сложной проблемы, требующей предельной концентрации. Такие лица бывают у охотника перед выстрелом, у спортсмена перед стартом. Фотографии были хорошего качества, на одной из них было четко видно, как на носу человека проступали мелкие капли пота.

– Узнаете?

– Франс? – убитым голосом спросил Осадчий.

– Да. Валерий Андреевич, – спросил Варежкин Павлова, – у вас все?

– Почти. Остается добавить, что район высадки изучается, думаю, вскоре мы точно скажем, куда направился преступник.

– Хорошо. По ходу рассказа Валерия Андреевича возникли какие-то вопросы?

– Да, – кивнул Польшаков. – В начале разговора вы упомянули, что преступник знал специфику работы объекта. Насколько глубоко? Можно ли эту информацию получить, скажем, путем наблюдения?

– Нет, – не раздумывая, ответил Павлов. – Преступник знал, как работает машина, причем в подробностях, судя по тому, как быстро он осуществил переброску.

– То есть можно говорить об утечке, – уточнил Варежкин.

– Боюсь, что да, – развел руками Павлов.

– Еще вопросы.

Евтушенко поднял руку.

– Спрашивайте, – кивнул Варежкин.

– Объект особой важности охранялся одним сторожем, или остальные находились далеко от места преступления?

– Сторож был один. Предвижу ваш следующий вопрос: почему такая слабая охрана такого серьезного объекта. Дело в том, что за безопасность объекта отвечала его секретность. О факте существования объекта знали десять сотрудников КБ и пять человек в правительстве.

– Мне тяжело поверить, что о работе машины знало всего пятнадцать человек, – возразил Евтушенко. – Я не знаю подробностей, но наверняка этот объект требовал хороших мощностей, ну не знаю, связи, специфических материалов. Возможно, есть человек, связанный с объектом косвенно, но который мог догадаться…

– Я понял, куда вы клоните, – прервал его Варежкин. – Нет, объект числится как филиал одной телефонной станции и соответственно получал мощности и материалы, так что это не вызывало подозрений. Даже охрана, я имею в виду тех, кто должен реагировать в случае нападения, не знала, что именно она охраняет. С этой стороны вы можете быть спокойны. Итак, я ставлю задачу перед нашим штабом во всей ее полноте: выяснить, куда и зачем направился преступник, и как произошла утечка. Последнее немаловажно, потому что нельзя исключать вариант, что преступник не одиночка. Теперь я разбиваю задачу на конкретные задания. Олег Ефремович и Евгений Григорьевич изучат место преступления, жизнь и связи преступника. Марк Исидорович расскажет нам, что он знает о своем студенте, а попутно послужит нам консультантом по данному историческому отрезку, хоть это и не его специализация. Валерий Андреевич будет использовать возможности своего творения, то бишь машины. Вы сможете сделать это в одиночку?

– В принципе, да, хотя есть пару специалистов, которые смогли бы…

– Пока попробуйте работать самостоятельно. Ни я, ни вы пока не можем утверждать, что у преступника нет сообщника, а в этом случае он, скорее всего, из вашего КБ. Итак, приступим. Профессор, что вы сможете сказать о Франсе Лае?

С того момента как историк узнал имя преступника, он выглядел подавленным.

– Хороший студент, с головой, – неохотно сказал Осадчий. – У меня учится год. Ему предлагали аспирантуру… я предлагал.

– Кто был его руководителям до вас? – спросил Польшаков.

– Бек. Орест Петрович Бек.

– Что Лай изучал у Бека?

– Францию Наполеоновских времен.

– Это совпадает со временем переброски. На каком курсе сейчас Лай?

– На пятом. Был.

– Почему он перешел в вашу группу, проучившись четыре года на другой теме?

Осадчий задумался.

– Я не помню сути, но у Франса был конфликт с Беком.

– У меня пока все, – сказал Польшаков.

– Хорошо, – кивнул Варежкин. – Олег Ефремович, сыском руководите вы. Не тяните, не отвлекайтесь на второстепенные версии, времени в обрез. Всю горячую информацию тут же скидывайте сюда, мне, вот адрес порта. В подчинении у вас всего лишь один человек, и я бы не хотел привлекать дополнительные силы, чтобы не было утечки информации. Но если это станет необходимым, мы задействуем сколько потребуется, вплоть до армии. Если по ходу возникнет препятствие, затрудняющее расследование, звоните мне. Добавлю лишь, что Евгений Григорьевич будет вам хорошим подспорьем.

– Спасибо, – спокойно кивнул Польшаков.

– Тогда за работу.

Загремели отодвигаемые стулья.

Польшаков. Раскрывая образ

Проблемы, которые сейчас приходится решать человечеству, как правило, сложны и требуют коллективного решения. Один человек не сможет обхватить все, и я не раз отмечал себе, что сейчас следователь наряду с прочими качествами, должен обладать талантом организатора. В данном деле изначально было непростое условие: сроки. Поэтому, во-первых, требовалось сузить задачу, выделить главное, не отвлекаясь на второстепенное, а во-вторых, максимально полезно использовать своего помощника. И я решил, детали преступления, через кого произошла утечка, будет выяснять Евтушенко. Он опросит работников КБ. А я займусь воссозданием образа преступника, его психологическим портретом. Ведь чтобы смоделировать манеру поведения Франса Лая, мы должны знать, что он за человек. Все это мы обсудили с Евтушенко буквально в течение минуты. Парень ловил мысли на лету, сказал, что подозреваемый у него уже есть, и отправился проверять свою теорию. Рано, конечно, говорить, но, судя по всему, помощник у меня толковый.

Теперь нужно было решать, как действовать самому. Прежде всего мне хотелось побеседовать с Павловым, но в голове зудел вопрос Варежкину, который я хотел бы задать без свидетелей. Взглянув на замначальника службы безопасности, я увидел, что он сидит один, и направился к столу.

– Ефим Петрович.

– Да, – мгновенно подобрался он.

– У меня к вам нескромный вопрос.

– Спрашивайте.

– Почему к секретному расследованию привлекают людей со стороны, а не оперативный состав вашей организации?

Несколько секунд Варежкин молча кусал губы, и я уже пожалел, что влез, ведь вопрос имел косвенное отношение к делу.

– Дело в том, Олег Ефремович, – наконец сказал Варежкин, – что вот уже два года как оперативно-следственный отдел в моем ведомстве расформирован. В прессе этот акт широко не освещался, о нем знают немногие.

От неожиданности я даже не нашелся, что сказать. Должно быть, мысли отразились на моем лице, потому что Варежкин криво усмехнулся:

– Я тоже был не в восторге от такого решения, но… – развел он руками, – выбирать не приходится. У вас все?

– Да.

– Тогда приступайте.

Новость меня огорчила. Не только потому, что считал такое решение неразумным, но и по личным соображениям. Через год я собирался перейти в следственную группу службы безопасности, в этой передвижке для меня были кое-какие плюсы, а теперь оказалось, что переходить некуда. Неприятно отказываться от намеченных планов.

Впрочем, к расследованию мои личные неурядицы не имели никакого отношения, о чем я не замедлил себе напомнить. Приведя мысли в порядок, я отозвал в сторону Павлова и побеседовал с руководителем проекта. Меня интересовали кое-какие подробности работы объекта особой важности. Павлов отвечал собранно, по делу, но во время беседы несколько раз взглянул на часы.

– Скажите, мы можем продолжить беседу у меня в кабинете? – наконец спросил он. – Мне не терпится начать кое-какие вычисления.

Поскольку в мои планы входило осмотреть место происшествия, я согласился. Мы вызвали персональную кабинку метро и поехали в КБ.

– Скажите, Валерий Андреевич, когда поднялась тревога?

– Когда он вошел в камеру переброски и запустил программу. Программа включила движки, резко возросло количество потребляемой энергии, незапланированной энергии, и сигнал тревоги вышел на компьютер у меня дома, ну и в охране.

– Когда это случилось?

– В три пятнадцать.

– А когда он проник на территорию?

– В два тридцать с чем-то.

– Кто приехал по тревоге?

– Какой-то милицейский отдел, я не вникал в подробности.

– Вас известили они?

– Нет, я приехал по тревоге.

– Когда вы приехали, сотрудники милиции были на месте?

– Да, и люди Варежкина тоже.

– Как вы их различаете?

– Они в штатском… ну и присмотревшись, понял, мы там два часа крутились. Люди из разных ведомств держались обособленно, между собой почти не общались. Я помню даже такой момент: кто-то из милицейских хотел пройти в камеру переброски, и его не пустили.

У меня был еще один вопрос, но к делу он отношения не имел.

– Валерий Андреевич, а если вспомнить фантастические романы: можно перебросить человека на десять лет назад, чтобы он увидел самого себя?

Он усмехнулся:

– Нет. Природа не терпит таких парадоксов, один из объектов сразу умрет, скорее всего, переброшенный. Мы перебросили пять кошек на год назад, четыре из них умерли, а в пятом случае умер оригинал.

Больше вопросов у меня не было, и остаток пути мы проделали молча.

Мы прибыли на место в семь пятнадцать. Ворота прошли свободно, но у входа в здание стоял человек в сером пиджаке. Он внимательно проверил наши пропуска, а когда мы прошли, что-то сказал в микрофон. Очень похоже на нас: усиленные меры безопасности после происшествия.

Мне понравилась планировка здания. Маленький зал, изогнувшийся подковой, черный каменный пол, сбоку фонтан с тропическими растениями, у противоположной стены диван. Потолки высокие, свет неяркий, наверное, приятно работать в таком месте.

– Внутреннюю планировку делали вы?

– Да, точнее не совсем. Сотрудники нашего КБ устроили что-то вроде конкурса. Выиграла Мария Красина.

– У нее хороший вкус.

– Да.

В зале было пусто, лишь на диване в напряженной позе сидел молодой человек, судя по внешнему виду, тоже из людей Варежкина. При нашем появлении он встал.

– Сержант Ермолаев.

– Очень приятно, Олег Ефремович.

– Ну я пойду к себе? – жалобно спросил Павлов.

К тому моменту я исчерпал свои вопросы.

– Конечно, идите, – согласился я и повернулся к сержанту.

Молодого человека звали Валера. Я потребовал протокол осмотра, а ему приказал позвонить в университет и узнать расписание работы Бека. Пока Валера говорил по телефону, я начал изучать место происшествия.