Халва

– Сейчас, – недовольно сказал Еджик и потянулся за портфелем.

Старуха шла медленно, опираясь на палку, Еджику приходилось приноравливаться к такой скорости, а он терпеть не мог плестись, как черепаха.

– А что, не нашли никого моложе вас послать? – наконец спросил он.

Старуха остановилась.

– Взрослые работают, дети, если не в школе, тоже работают, не сильно сложно показать дорогу, я справлюсь.

Еджик смутился. Старуха увидела это и вдруг улыбнулась.

– Я с твоей бабушкой Улашан большие подруги были. А когда такой как ты была, я по этой дороге, как ветер, носилась. Сейчас уже не могу, много лет живу. Твоего отца вот таким помню, – старуха опустила ладонь на уровень груди Еджика. – А вот уже сын его скоро отца догонит.

Еджик смотрел и глазам не верил. Морщины старухи расправились, лицо засияло внутренним светом, стало добрым.

– Как ты говоришь, зовут тебя?

– Еджик.

– Ед… – старуха споткнулась, – не будут звать, язык сломают. Ежи.

Ежи так Ежи, подумал Еджик. Они пошли дальше.

Дорогой Еджик с любопытством осматривал поселок. Ни одного двухэтажного дома, кому из ребят в старом дворе рассказать, не поверят.

Неожиданно с треском отворилась калитка, мимо которой они шли, и оттуда вылетело что-то большое, серое и упало на траву. Еджик с удивлением увидел, что это девочка немного младше его, а рядом лежит школьный портфель. Вслед за ней из дома выскочил мужчина с длинной, тонкой палкой, подскочил к девочке и пять раз сильно ударил по спине. Еджик вздрогнул и весь напрягся, он видел, что мужчина бьет всерьез, палка со свистом рассекала воздух. Но девочка не кричала, она молча терпела, только сжалась в комок. Черт, как этот баран может бить такую маленькую, ей лет двенадцать, наверное.

Наконец мужчина опустил палку, пнул напоследок жертву ногой, мельком взглянул на стоявших рядом Еджика с Асан и вошел в калитку. Всего секунду видел его Еджик, но черты лица человека крепко врезались в память. Крупное лицо с широкими скулами, густые черные брови, жестокие глаза и перекошенный гримасой ненависти рот. Передний зуб выступает вперед и кривой.

Девочка медленно встала, стряхнула пыль и, не взглянув на невольных зрителей, быстро пошла по дороге.

– Идем, – сказала Асан и тронула его за плечо.

Еджик взглянул на старуху, ее лицо снова было строгим.

Теперь Еджик понимал, почему ему показывали дорогу, а не рассказали, куда идти. Они прошли весь поселок, за последним домом по узенькому мостику перешли овраг, обогнули густые заросли шиповника и остановились. Перед ними лежало ровное поле.

– Видишь? – спросила Асан. – Тебе туда.

Еджик присмотрелся: на краю поля виднелась крохотная четырехугольная коробочка.

– А ближе построить не могли?

Старуха покачала головой:

– Три поселка в одну школу ходят, почему нам должно быть ближе всех?

– Понятно, – Еджик кивнул старой Асан и пошел через поле.

Оно казалось бесконечным, это черное, с крупными крепкими комьями, не рассыпающимися под весом его тела, поле, но Еджик шагал быстро, и вскоре прошел половину пути. К тому времени он уже ясно различал прямоугольник здания и темные цепочки точек, которые со всех сторон тянулись к нему.

В вестибюле из расписания Еджик узнал, что у восьмого класса первым уроком будет физкультура. Он походил по первому этажу, в надежде найти спортзал, увидел столовую, кухню, спортзала не нашел. Тогда Еджик вышел во двор. Здесь его застал звонок на урок. У проходящего мимо мужчины в зеленой, наглухо застегнутой рубашке, Еджик спросил, где спортзал.

– Идем за мной, – услышал он в ответ.

Они обогнули здание школы и очутились на площадке с турниками и брусьями. За ними виднелась утоптанная беговая дорожка, а еще дальше одноэтажное длинное строение. От него воняло чем-то гадким. Вот тебе и спортзал, подумал Еджик. А как же зимой?

У брусьев толпилась кучка ребят.

– Становись! – сказал учитель и подтолкнул вперед Еджика.

Все, конечно, впились глазами в новенького, изучали. Ну к этому Еджику не привыкать.

Стали делать перекличку. На его имени учитель, его звали Неклан, запнулся, попробовал еще раз, опять не получилось.

– Еди…жи…

– Лучше Ежи, – выручил его из затруднительного положения Еджик.

– Хорошо, если тебе не обидно, будешь Ежи, – с облегчением сказал учитель. – Сегодня у нас верховая езда. Ежи, ты умеешь ездить верхом?

– Нет.

Мальчишки засмеялись.

– Стыдно! – резко крикнул Неклан, и смех мгновенно стих.

– Почему стыдно, учитель? – возразил кто-то. – Вы сами говорили, что стыдно для алпата не уметь ездить верхом, стрелять из лука и держать в руках нож.

– Говорил. Но разве Ежи не приехал к нам издалека? Разве он обучался с детства верховой езде и стрельбе из лука, как учили вас отцы, как учил вас я? Подумайте об этом… К тому же, я думаю, что Ежи очень быстро нас догонит, – после паузы продолжал Неклан.

– Почему? – спросили из строя.

– Потому что его отец, Раздан, первым наездником в школе был. Думаю, сына научить сможет.

– Лучше вас? – удивленно спросила какая-то девочка.

Лицо у учителя разгладилось, казалось, он вспомнил что-то очень хорошее.

– Лучше, Желнана.

У Еджика потеплело в груди – он и не знал, что отец еще и наездник.

В длинном здании, от которого так дурно пахло, была конюшня. Пока мальчишки и девчонки показывали, что они умеют, Еджик стоял и смотрел. Ездили они все, по его мнению, здорово. Маленькие фигурки сидели в седлах, как влитые и не шатались, даже когда низкорослые лохматые лошади перепрыгивали барьеры. Тем не менее учитель то и дело покрикивал на учеников, говорил, как держать спину или куда больше наклониться. Красиво, думал Еджик, глядя, как ребята один за другим берут препятствия. Я тоже научусь, обязательно.

– Все, – сказал учитель, взглянув на часы, – лошадей в стойла, Вазан, Узнан, Ленан, после уроков чистить конюшню…

С физкультурой у него был пробел, зато по остальным предметам Еджик опережал сверстников. По математике и физике здесь отстали минимум на год от их городской школы. А по иностранному языку даже года на два.

– Ежи, ты будешь ходить от нас на районные олимпиады, – сказала Улана, их классный руководитель и преподаватель по физике и математике. – Надеюсь, ты достойно сумеешь защитить честь школы.

Еджик кивнул и посмотрел в окно. Хотел в окно, а получилось на Шинентак. Шинентак – это соседка по парте. Та самая девчонка, которую утром мужчина бил. Ничего она его не младше, только ростом не удалась. Еджик все хотел спросить, за что ее так утром, но не решался, еще обидится. Шинентак тихая, за три урока ни одного слова ему не сказала, это не Найда.

– Теперь мы напишем самостоятельную, – сказала Улана.

Еджик быстро решил свое задание, посмотрел, как дела у Шинентак. Шинентак запуталась во втором примере и мусолила ручку. Еджик сбоку на листе написал решение, подвинул ей. Молча взяла, переписала. Третье задание решила сама, подвинула листок ему, правильно ли? Еджик проверил, исправил ошибку, вернул.

Она сама подошла, уже когда уроки закончились, и Еджик стоял на крыльце. Кажется, эту девчонку звали Салана, она сидела на второй парте, справа от него. Подошла и спокойно спросила, как старого знакомого:

– Как ты думаешь, у меня красивые волосы?

Ежи опешил и потому ответил честно.

– Нет.

Ему в самом деле не понравились ее волосы. Не только ее, а вообще у всех девчонок. И не волосы даже, а прическа. Они их все отращивают и в косы заплетают, что тут красивого? Не то что у Найды, у нее прическа короткая, шапочкой, приятно смотреть. Если бы Салана спросила, красивое ли у нее лицо или глаза, он бы сказал, что да. Она действительно красивая девчонка, яркая, из таких, что сразу на себя внимание обращают. Не нужно было, наверное, про волосы так отвечать.

Салана высоко подняла густые брови, не ослышалась ли, потом усмехнулась и отошла в сторону. Сзади послышались смешки. Еджик оглянулся, там стояли ребята из их класса. Он сделал вид, что ничего особенного не произошло, отвернулся и стал смотреть на поле. Если сморозил какую-то глупость, лучше всего сделать строгое лицо и подождать. Через несколько минут Еджик оглянулся, ребята ушли, да и весь школьный двор сильно поредел. Зато поле покрылось темными фигурками, ребята шли домой.

– Ты знаешь короткую дорогу домой?

Он оглянулся – Шинентак.

– Откуда?

– Хочешь, покажу?

– Пошли.

Они зашагали через поле, но взяли чуть левее тропинки, по которой утром шел Еджик.

– Слушай, ты не обидишься, если спрошу, за что тебе так попало? – наконец осмелился спросить Еджик.

– Нет, – покачала головой девочка. – Все и так знают. Потому что Кашан мне не родной отец.

– Ну и что, что не родной. Если не свой ребенок, так что его, бить? Он, наверное, просто злой человек, весь мир ненавидит.

– Нет. Свою дочь Тану он очень любит, а меня нет, потому что не родная. Остальные люди ему безразличны. Он ненавидит только меня…

– Ему что, еды тебе жалко?

– Нет.

Еджик не стал дальше расспрашивать, почему Кашан из всех людей ненавидит именно Шинентак, понял, что она говорить не хочет.

– Ясно.

– А вы надолго к нам приехали?

– До конца учебного года точно.

– А тебе, правда, не понравились волосы Саланы?

– Правда.

– Почему, она же такая красивая, а волосы особенно! Она ими так гордится.

– У нас в городе косичек не носят.

– И тебе совсем наши прически не нравятся?

– Нет, конечно. Ходите, как дурочки с косичками.

– А что у вас девочки носят?

– Коротко стригутся.

– Коротко!? – Шинентак остановилась, осторожно взяла волосы в кулак и скосила глаза, словно проверяя, как будет смотреться, если обрезать. – Как мальчики?

– Ну да. И не такая уж Салана и красавица, есть красивее нее.

– Кто?

– Да уж есть. Ты, между прочим, ничем ее не хуже.

Шинентак удивленно взглянула на него, но Еджик не врал. Шинентак действительно симпатичная и почти не хуже Саланы. Просто она тихая и редко улыбается, вот ее красоту и не видно. Ей бы постричь волосы, надеть голубое платье вместо этого темного, улыбнуться, и была бы красавица. Не такая, как Найда, но второй такой, как Найда, вообще в целом мире нет…

Уже на самом конце поля они нырнули в овраг. Неширокий и неглубокий вначале, он вдруг резко расширился, ушел вниз и стал словно тоннель. Земляные стены были покрыты трещинами, повсюду торчали корни кустов и трав. Еджик поежился, не обвалилась бы земля, останутся тут навсегда. Но девчонка смело шагала вперед, а значит, и ему нельзя было показывать страх.

Они шли минут десять; неожиданно тропинка резко пошла вверх, и вскоре они вышли на поверхность. Еджик оглянулся, рядом стояли какие-то дома.

– Вот это мой, – показала Шинентак, – только сзади. Через два дома твой.

– Спасибо, – поблагодарил Еджик.

– Пожалуйста.

Вечером, когда пришел отец, Еджик спросил его:

– Папа, ты знаешь Кашана?

– Знаю, – нахмурился отец.

– Он добрый человек или злой?

Отец присел на табурет.

– А почему ты спрашиваешь? Он тебя обидел?

Пришлось рассказать о Шинентак.

– Она говорит, что он ненавидит только ее, потому что не родная, а свою дочь любит.

– Видишь ли, Еджик, – задумчиво сказал отец, – когда я был маленький, бабушка рассказывала мне, что все люди произошли от матери медведицы. Все, кроме немногих, чьей матерью стала волчица. А у волка какая жизнь, зарезать кого-то и съесть. Страшный зверь волк – зверь одиночка. Но даже такой зверь, как волк, любит свою плоть и кровь, своего волчонка. Поэтому, наверное, нет такого человека, который не любил бы совсем никого. Но любить кого-то одного – мало, чтобы называться человеком. У человека есть братья, друзья, односельчане, словом близкие, понимаешь?

– Понимаю. Шинентак должно быть очень плохо с таким человеком.

– Ничего, – усмехнулся отец, – вырастет, уйдет и будет жить сама.

– Это сколько же ждать.

Отец посмотрел на него удивленно:

– Не так уж много. В этом году.

– В этом году!?

– Ты никогда не думал, что ты уже взрослый?

– Ннет.

– Подумай.

Из письма Еджика Найде.

Привет, Найда. Я уже месяц как в Алае. Тут все не так как у нас. Асфальтовых дорог здесь нет, только земляные. Когда идет дождь, отец наматывает на шины грузовика цепи, и все равно не всегда проехать может. После дождя я прихожу в школу и ботинок не вижу – сплошной ком грязи.

В школе на физкультуре учатся верховой езде, стрелять из лука и драться на ножах. Ездить на лошади я пока не научился, стреляю тоже плохо, а вот на ножах неплохо получается, учитель меня хвалит. На день рожденья отец подарил мне свой нож, длинный, с костяной рукояткой. Я его ношу в портфеле на физкультуру, непривычно. Спортзал здесь на улице, не представляю, как они занимаются зимой.

Девчонки тут все носят длинные косы, и волосы у них черные, как воронье крыло. Нет даже коричневых волос, не то что там белых. Не знаю, красят они волосы краской, или от рожденья такие. Моего имени никто не может выговорить, называют Ежи. Я не обижаюсь. Люди здесь в основном неплохие, редко кто по пустякам ругается. И все равно я очень по городу скучаю, особенно по тебе. Как там у вас дела? Пиши. Еджик.

Из письма Найды.

Привет, Еджик. Ты спрашиваешь, как у нас дела. Все по-старому. Я учусь, родители работают. Очень по тебе скучаю, когда ты уже приедешь? Месяц, это оказывается очень много, я никогда не думала, что время так тянется. Отец спрашивает, что делает его друг Раздан. Ну вот и все, до встречи. Найда.

Они жили в Алае два месяца. Еджик привык. Это не значит, что ему нравилось в поселке, просто он научился видеть хорошее. Хорошо было, когда приходила бабушка Асан, приносила сладкие и кислые лепешки, рассказывала про его бабушку Улашан. Оказывается, бабушка хорошо знала травы и всех в деревне лечила. Кроме того, она умела ткать ковры и вышивала красивые узоры. Бабушка Асан показывала скатерть, даже Еджик понял, как красиво. А Шинентак только что не прыгала от восторга. Ах, как красиво, какой узор! Ашаш! – значит: искусница.

Хорошо было идти вместе с Шинентак в школу и из школы, оказывается, с ней было о чем поговорить. Было приятно ходить к учителю Неклану и учиться новым кинжальным приемам. В обращении с кинжалом Еджик уже ничуть не уступал любому мальчишке в классе. Неклан часто приглашал его вечером на дополнительные занятия и почти всегда хвалил.

Молодец, говорил учитель, и трепал мальчишку по плечу. Хорошая реакция, быстрые движения. И главное, ты идею понял. Нож – не сабля, долго стоять, фехтовать не нужно. Увернулся раз, другой, а потом обманное движение и подступай вплотную…

Учился Еджик и ездить верхом, но тут успехи были гораздо скромнее. Отец все обещал позаниматься с ним в выходные, но пока свободных выходных не было.

Приятно было вечерами ходить с отцом удить рыбу. Рыбы в местной речке была не такая как в городе. В городе рыба разная: тонкая, толстая, плоская, круглая, белая. Коричневая… А здесь она узкая, длинная, с красным мясом, очень вкусная. Если отец был занят, Еджик шел на речку сам или с Шинентак. Если сам, то обычно удочки не брал, просто сидел и смотрел, как быстро бежит вода, как мгновенно образуются и исчезают водовороты. А когда шел с Шинентак, брал. Пока рыба не клюнет, можно и поболтать.

В горах здесь водились волки, лисы, дикие козы, бараны, олени. Дикие звери в поселок не заходили, боялись. Зато хищники все время караулили домашние стада, которые паслись на лугах. Один раз Еджик видел растерзанную волками тушу овцы. От бедного животного осталась шкура, копыта и кости. А еще пятна крови на траве. Жуткое зрелище. Правда, охотники тоже не сидели сложа руки. Почти в каждом доме на стене видел Еджик волчьи и лисьи шкуры.

За два месяца Еджик здесь ни с кем из мальчишек не сошелся. Это было немного странно, потому что ребята в классе были неплохие, нос не задирали. Но потом Шинентак ему объяснила, в чем дело.

– Это все Салана.

– Салана?

– Ты сказал, у нее волосы некрасивые, она обиделась. Сказала, кто с тобой дружить будет, ее дружбу потеряет. Все мальчишки в классе за ней бегают, с тобой дружить боятся.

Еджик огорчился, но потом решил: ну и пусть. Пускай слушаются красивой дуры, если им так нравится, ему и Шинентак достаточно. Ей можно обо всем рассказать, о любой проблеме, она поймет. Шинентак знала, что он хочет вернуться в город, даже про Найду знала. А Еджик знал, что Шинентак жила с Кашаном уже пять лет. Пока жива была мать, было еще ничего, а сейчас совсем плохо. Кашан очень злой, как волк, правильно твой отец говорит. Ей бы этот год доучиться, уйдет от Кашана, начнет работать.

Приятно было получить второе место на районной олимпиаде по математике, потому что на следующий день вся школа собралась во дворе и Еджику долго хлопали. Он даже не ожидал такого. А потом ребята из соседних классов подходили и дружески хлопали его по плечу, они же не бегали за Саланой…

Приятно было, когда отец звал на помощь и брал Еджика с собой в поездку. Это если груз находился в глухом месте, где недоставало работников. Здесь отец работал больше, чем в городе, но был намного веселее. Он часто спрашивал сына, что они будут делать, когда вернутся в город. Мечтал, какая хорошая у них будет квартира, как он получит новый грузовик, и вообще, как все будет здорово.

Еджик уже хорошо водил, намного лучше, чем до отъезда. Тогда он просто садился за руль на пять-десять минут в глухих переулках, а сейчас отец доверял ему вести машину часами. Один раз даже разрешил самому съездить в соседний поселок Апут. Еджик ехал и думал, как все будут ахать и охать, что мальчишка приехал сам. Но никто в поселке не удивился, сделали вид, что так и нужно. И вообще, здесь дети рано начинали работать.

С мальчишками он не подружился, но оказалось, что ему вполне хватает дружбы с Шинентак. Шинентак умная, только у нее ум не такой, чтобы математику решать, а настроен о жизни думать. Вот например, зашел у них как-то разговор о несчастье. Они тогда домой со школы шли.

– Пошли к бабушке Асан, – предложила Шинентак.

– Не хочу, нет настроения, – покачал головой Еджик.

Девочка не стала настаивать, стала расспрашивать о городе. Еджик рассказывал, подробно объяснял, как там люди живут, как одеваются, как устроены дома.

– Странно, – вдруг сказала Шинентак, – твой отец совсем на алпата не похож, а ты немного похож. Но мать твоя не алпатка.

Еджик только головой покачал: говорили об одном, Шинентак без перехода на другую тему перепрыгнула, но с ней это случалось.

– Конечно, она не алпатка, и в лице у нее ничего алпатского не было. Хотя я ее плохо помню, по фотографии сужу.

– Сколько тебе было, когда она умерла?

– Семь.

– Мало.

– Да. Тогда сильно плохо было и мне, и отцу.

Шинентак остановилась и, закрывая ладонью глаза, долго смотрела в сторону заходящего солнца.

– Твое горе сильное, но внезапное. А я больше медленного горя боюсь, – наконец сказала девочка.

Еджик опешил.

– О чем ты? Какое медленное, какое внезапное?

– К тебе горе из-за холма подкралось и напало. А ко мне открыто шло, не таясь. Я за много дней видела, как оно подходит. Боялась и сильно, просила богов отвести горе, или удлинить его путь. Пускай оно тройным кружным путем придет ко мне, шептала я, но ничего не помогло. – Шинентак вздохнула: – Мы с матерью всегда одни жили, отца даже не помню. Была у нас корова Улара, черная с белыми пятнами, добрая-добрая. Я ей все секреты рассказывала, а она выслушает и языком меня лизнет. Молока много давала, полтора ведра, иногда два. Мать говорила: Шинентак, будет жива Улара, проживем и мы. Умрет корова, придется мне мужа искать. Ко мне Кашан сватался, наверно, за него пойду.

Я тогда не знала, какой человек Кашан, но злых его глаз уже боялась. Я лежала в кровати и просила Богов, чтобы с Уларой ничего не случилось. Но она скоро заболела. Не умирай, Улара, просила я. Я носила ей лучшее сено, давала пить теплую воду, а корова лежала и смотрела на меня тоскливо-тоскливо. Жалела меня. Три месяца болела, три месяца шло ко мне горе и пришло.

Умерла Улара, мать вышла замуж за Кашана. Кашан меня сразу возненавидел. Ненавидел за то, что мать меня любила, хотел, чтобы она любила только его. А как может мать не любить свою дочь? Кашан меня бил, мать бил… Мать ничего не говорила, только крепко прижимала к себе и долго держала. Только один раз не выдержала, расплакалась. Кашан тогда меня хлыстом ударил, очень больно, шрам на спине навсегда остался. Мать схватила меня, заплакала. Прости, говорит, из-за меня страдаешь. А через неделю заболела. Тогда горе ко мне тоже долго шло, полгода. Мать не хотела умирать, меня боялась оставлять. А я надеялась. Пока лето было, надеялась, а когда осень наступила, поняла, что мать не переживет зиму. Вот тогда я очень хорошо узнала, что такое медленное горе.

Тогда я Кашана перестала бояться. Решила – умрет мать, я в реку брошусь, утону. Я бы так и сделала. Когда мать похоронили, я на следующий день к реке пошла. Спустилась вниз, а там бабушка Асан стоит. Здравствуй, говорит. Я поздоровалась. Зачем пришла? – спрашивает бабушка. За водой, говорю. А где ведра? Я молчу. Тогда бабушка Асан и говорит: У тебя все еще будет, Шинентак, семья, дети, любовь. Потом погладила меня по голове, отвела домой и накормила теплыми лепешками… Пошли, чего стоишь.

Они пошли дальше.

Еджик обдумывал слова Шинентак и вынужден был признать, что лучше встречаться с внезапным горем. А еще подумал, что глядя на Шинентак, никак не скажешь, что она такая отчаянная. Решила, что пойдет утопиться, и пошла. Еджик представил себе холодную воду зимой, как она обжигает тело, проникает в рот, в легкие… и содрогнулся.

– Салана, наверное, скоро замуж выйдет, – опять без перехода сказала девочка.

– Как это? – удивился Еджик. – Она же… школьница.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.