Дом слёз

– Ты хочешь отомстить всем людям, которые тебе причинили боль? – спросил я напрямую. – Тогда нас ждет долгое путешествие.

– Не всем, – ответила Поли. – Только тем, кто намеренно и в течение долгого времени меня убивал. Семье Мейденов.

– Кроме Гэрри?

– Кроме Гэрри, – холодно подтвердила Поли. – Винсент покинул дом. У нас есть немного времени.

Она подняла свою тонкую руку наверх, и красная мана, полыхающая в небе, в одно мгновение растаяла. Дымчатая синева Ван Гога залила горизонт.

– Красиво, правда? – произнесла она шепотом, словно стесняясь своих наблюдений. – Как забавно…ведь это даже ненастоящий мир.

– Потому он так и притягивает, – почти неслышно добавил я. – Творческий путь Ван Гога был мучительным и безызвестным. А теперь любой обыватель может повесить его картину себе на стену и считать себя ценителем высокого. Хотя в наше время тоже хватает своих «Ван Гогов», влекущих жалкое существеннее во имя творчества, только все плевать хотели на них.

– На моей памяти много художников прошли через дом слёз, – поддержала Поли. – Но никто из них не вернулся обратно в мир живых.

– И нам там тоже делать нечего, – уверенно заявил я. – Мы просто не вписываемся в привычную картину мира. Пора набраться смелости признаться в этом хотя бы самим себе.

«Ты что, не-такой-как-все? Считаешь себя уникальным? Да ты просто слишком много о себе возомнил! Пытаешься выделиться, как самовлюбленный павлин! Нет в тебе ничего уникального.» Знакомо? Я подобное пренебрежение слышал в свой адрес от каждого второго. Почему так происходит? Потому что общество просто терпеть не может неудобных людей. Если какой-то индивид выбивается из системы, он сразу же попадает в мир слез.

– Знаешь, Колин…я полностью согласна с этими мыслями. Прости, что без разрешения лезу в твою голову, это выходит неосознанно, – Поли повернулась ко мне и доверительно посмотрела в глаза. – Наверное, между нами образовалась связь.

– Ну да, мы ведь с тобой общаемся.

– Нет, я о другом. В мире мертвых все друг с другом связаны нитями маны. И таким образом один человек может передавать другому свои чувства и мысли на огромные расстояния. Я ощущаю, что у нас проявилось нечто похожее. Слабое, но все-таки…

– Вот это да! – восхищенно сказал я. – Значит тебе нужно будет научить меня пользоваться маной. Я тоже хочу читать твои мысли.

Поли скромно улыбнулась.

– Если бы я только сама умела ей владеть в совершенстве.

– Тогда бы ты победила Виктора Бормана?

– Возможно, – Поли задумчиво улыбнулась. – И заняла бы его место.

– Да. Это достаточно коварно.

– Но недостаточно коварно для женщины, – пошутила она. – Ты бы смог подчиняться мне? Воспринимать, как лидера?

– Думаю, что да, – немного подумав, ответил я. – Вообще, все мужчины и так подчиняются женщинам. Просто последние умело маскируют свое влияние.

– А некоторые и не стараются маскировать. Взять хоть Сью Мейден.

– Это уже домашнее насилие, и оно весьма симметрично. Зависит скорее от темперамента, чем от половой принадлежности.

– Ты, наверное, неплохо разбираешься в человеческой психологии, – заметила Поли. – Несмотря на свой возраст, что очень удивительно.

– Сейчас дети развиваются гораздо быстрее. Слишком много информации проходит через них. В общем, не хочу оправдывать свой возраст. Да, я читал популярные книги по психологии, чтобы понять, что конкретно со мной не так. Почему меня не принимают люди. Может быть ошибка в моем поведении?

– И как, удалось найти разгадку?

– Конкретного ответа нет, – немного подумав, ответил я. – В книгах советовали менять окружение, чтобы найти своих людей. Но как его помять, когда ты живешь в маленьком городе с одной единственной школой? И в этом городе у папы стабильная работа, у мамы друзья в этом дурацком родительском комитете, где ее уважают и ценят. Родители бы никогда не согласились уехать в другое место. Они давно нашли себя в жизни. А я…ну да, я жду своей участи в доме слёз.

– Я считаю, что мы с тобой очень похожи в этом плане, – сказала Поли. – И общество монстров нам не подходит, и мир людей. Мы где-то посередине, ни туда ни сюда.

– Поэтому между нами и образовалась связь, – предположил я. – А что? Звучит весьма логично.

– Согласна.

– Ну так что, когда создадим свою рок группу?

– Когда выберемся из дома слёз.

– Заметано!

Поли открыла маленькую колбочку со слезами, выпила половину содержимого, после чего предложила мне допить остатки.

– Вдвоем будет не так противно, – сказала она. – В голове моего…любимого брата.

– Интересно, что мы там найдем? – переспросил я.

– Не знаю. Ну не убивать же мы его будем, – ответила Поли. – Смерть Бланки в любом случае настигнет. А в мире мертвых им займется Гален Мейден. Персонаж гораздо страшнее меня и Виктора Бормана.

– Страшнее Виктора? Кто такой этот Гален Мейден?

– Ледяной призрак мертвого мира. Он чуть его не уничтожил, – объяснила Поли. – Но мой отец ему помешал.

– Можно было догадаться, что твой отец непростой парень, – я слегка усмехнулся. – Тогда твоему брату предстоит еще и встреча с ним. Не думаю, что Юрген Лаос будет в восторге.

– Тоже так думаю, – согласилась Поли. – Давай, пей быстрее. Время внутри воспоминай течет быстрее. Нас может застукать Винсент. Защиту я поставить не смогу, так как моя мана будет сконцентрирована в сознании Бланки.

– Хорошо.

Холодные слезы стекают по языку, отдавая противной горечью. Картина Ван Гога рушится, и мы перемещаемся в две тысячи шестнадцатый год. Город Хот-Спрингс. Маленький пятиэтажный дом. Первый этаж. Маленькая комната. Двойная кровать, придвинутая к стене. Пыльное одеяло, прячущее мягкий комок жизни под названием Бланки Мейден. Под кроватью лежат журналы с обнаженными женщинами. На прикроватной тумбочке покоятся зеленые маленькие солдатики с оторванными головами. Надо же, прошло пятнадцать лет после исчезновения Поли, а он все не наигрался.

– Похоже, жизнь его не особо пощадила, – сказал я. – Он живет один, совсем бедно.

– Ага. Но скоро у него появится веселая компания, – взгляд Поли упал на прикроватную тумбочку. – Только вот я не чувствую Гэрри Мейдена. Его нет в этом мире. Это значит…он уже мертв.

– Ужасная новость, – я несколько опешил. – Мне очень жаль. Сколько ему было? Вряд ли больше шестидесяти.

– Пятьдесят восемь. Он был единственным, кто обращался ко мне по-человечески. И время решило его забрать раньше всех. А вот Сью Мейден жива, – голос Поли звучал холодно и беспощадно. – Но к ней мы заглянем чуть позже.

– Как скажешь, так и будет.

Поли подошла к прикроватной тумбочке, взяла зеленого солдатика в руки, затем посмотрела на меня. В ее взгляде было нечто, предвещающее беду. Таинственные огоньки. Мана, полыхающая красным огнем.

– Отец учил меня, что мана является продолжением нас самих, – произнесла она. – И что с помощью нее можно оживлять предметы. Так они становятся частью нас. Отдельным органом, которым можно управлять.

Красные искры заиграли на тонких пальчиках Поли. Зеленый солдатик, лежавший вниз животом на ее ладони, резко поднялся на ноги. У меня аж дыхание перехватило от увиденного! Он ожил! И вслед за ним на ноги поднялись остальные, спящие на тумбочке.

– Удивлен? – Поли обратилась ко мне. – Я наполнила их своей маной. И теперь они выполняют мою волю.

– Круто! – воскликнул я. – Да это же карманные миньоны! Только зеленые!

– Кто-кто? – Переспросила Поли. Видимо, ее удивило слово «миньоны». Конечно, она не смотрела мультфильм «Гадкий я», ведь он вышел в две тысячи десятом, а оно оборвала связь с миром людей в две тысячи втором.

– Ну-у это… слуги. Карманные слуги! – я выдал первое, что попало в голову. – И что ты будешь с ними делать?

– Сейчас покажу.

Солдатики начали наступление на Бланки. Сначала они окружили его кровать, затем скинули одеяло на пол и направили свои пластмассовые штыки на врага.

– Враг обнаружен! – крикнул командир.

Бланки от страха подскочил с кровати. Один из солдат кольнул его в бок пластиковым штыком.

– Приступить к задержанию террориста!

Зрачки Бланки расширились, и лицо надулось, как у жабы, когда он увидел перед собой наступающих безголовых солдатиков.

– Я сплю! – выкинул Бланки. – Я точно сплю.

Пластиковая пуля вылетела из дула игрушечного ружья, пролетела полметра и, насытившись маной Поли, ударилась об затылок Бланки. Тот закричал от боли, схватившись за голову.

– Бланки Мейден. Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения, приговаривается к публичной казни через расстрел. Согласно законам республики Сом.

– Стойте! – завопил Бланки. – В чем меня обвиняют?!

– В идеологических воззрениях, в основе которых лежат положения о неравноценности человеческих рас, – пояснил безголовый солдат. – А также в чрезмерно раздутом чувстве собственной важности. Привести приговор в исполнение!

– Нет, подождите! Это ошибка! Давайте договоримся!

Солдаты забрались на тело Бланки и замерли со штыками в руках. Поли испытующе посмотрела на меня.

– Ну что, пощадим моего брата? – спросила она. – Или наши солдаты не знают подобных слов?

– Ты хочешь закончить после всего, что он натворил? – уточнил я. – Мы ведь только начали.

– Я не садистка, – призналась Поли. – Честно скажу, ничего внутри не ощущаю, когда вижу испуганное лицо Бланки. Никакого злорадства. Абсолютная пустота. Наверное, Гэрри был все-таки прав. Месть бессмысленна, хоть на горячую, хоть на холодную голову.

Мы стояли несколько секунд в полной тишине. Бланки что-то неразборчиво кричал, вцепившись в спинку кровати. Да, он подонок. И время таких не исправляет. Есть теория, что люди вообще не меняются. Соответственно, мы никак не сможем повлиять на Бланки, если продолжим его мучить. Только потешим свое самолюбие. А он станет еще большим подонком.

– Ты права, – сказал я. – Но у меня есть одна идейка…почти безобидная. Он ведь хочет договориться с солдатами. Так давай предоставим ему шанс?

– Дай угадаю. Придумал что-то веселое? – спросила Поли.

– Не совсем. Пусть твои солдаты повторяют за мной.

Поли согласно кивнула.

– Итак, Бланки Мейден. Мы дадим вам последний шанс исправить свои ошибки, – снисходительным голосом начал командир. – Если вы вступите в наш элитный отряд интернет-бойцов.

– Что-что? – удивленно переспросил Бланки. – Это не…

– Дам вам один совет, Бланк, – перебил его командир. – Первый раз бесплатно. За каждый последующий вы будете платить своими журналами. Когда вы ведете переговоры с вооруженным человеком, лучше избегать слов «нет», «подумаю», «но» и «может быть».

– Но я…

Несколько солдат залезли под кровать, вытащили оттуда стопку журналов и принялись их рвать на части.

– Стойте-стойте! Хорошо, я понял!

– Прекрасно. В ваши задачи будет входить война за равноправие людей! Согласно законам вселенной, мир стремится к равновесию. А значит мы исполняем божественную волю! Боремся за правое дело! Только от нас зависит будущее культуры.

– Культуры? Может быть лучше…

Солдаты разорвали осенний выпуск «Extra Magazine», так что от него не осталось даже упоминания про «мисс сентябрь».

– Да-да, я все понял! – опомнился Бланки. – Война за равноправие! Я преданный член «SJW»! Готов умереть за феминизм и мультикультуризм!

– Я слышу в ваших словах долю иронии, – сомнительно протянул командир. – Вы должны пользоваться не уничижительными терминами вроде «SJW», а стать настоящим борцом за социальную справедливость! Выступать за политическую корректность!

– Да! Я это и хотел сказать. Просто…из меня случайно вырвалось. Честно!

– Бланки Мейден, вы обязуетесь к принудительным работам на таких сайтах, как «Reddit», «4chan» и «Твиттер». За отстаивание современной культурной позиции на форумах против людей с однобоким узким мышлением!

– Так точно, сэр!

Поли легонько ткнула меня в плечо.

– Колин!

– Что?

– Это слишком жестоко. Мы сломаем ему психику. Он ведь на полном серьезе будет выполнять все, что мы ему скажем.

– Ты ведь даже не знаешь, что такое SJW?

– Не знаю, но звучит неприятно. Мы Бланки до смерти напугали.

– Ну лааадно, – разочарованно протянул я. – Извини. Немного увлекся.

Зеленые солдатики слезли с Бланки, задвинули журналы обратно под кровать.

– Мы будем пристально за вами следить, Бланки, – отчеканил командир. – Как только у нас появятся новые задания, мы с вами свяжемся.

Бланки растерянно кивнул.

– Так точно, – произнес он, все еще держась за спинку кровати.

– Вольно, боец!

Солдаты забрались на подоконник, перелезли через открытое окно и покинули дом Бланки – этот тридцатичетырехлетний комок страха и одиночества, забившийся под одеяло. Любопытно, что произойдет с Бланки через лет пять-десять? Он ведь даже не догадывается, какие приключения его ждут в мире мертвых. Я бы хотел на него взглянуть. Мы пришли сюда за справедливостью, восстановить равновесие, отплатить болью за боль. Но человеческая судьба все решила за нас. Та самая, которой жонглирует Виктор Борман, и которую нам никогда не понять. Мы с Поли просто бессильны, если рассудить здраво и без прикрас. Что может человек или монстр, пусть даже обладающий магией мертвых или маной – это       своеобразной метафорой жизни – когда он встречается с судьбой? Мы можем только наблюдать со стороны.

Поли внезапно взяла меня за руку. В голове будто молния пронеслась, волосы встали дыбом. Красные искорки приятно защекотали пальцы.

– Я хочу навестить Сью Мейден, – сказала Поли. – Прямо сейчас.

– Хорошо. У тебя есть ее слезы?

– Разумеется, – она достала серебристую колбочку. – Отправляемся.

Мана Поли вспыхнула красным пламенем, и окружение в мгновение растаяло. В глазах все потемнело. Мы перемещались сквозь пространство и время, пока не прибыли в дом Сью Мейден, где Поли прожила большую часть своей мрачной жизни. Детство, забившееся в каждой частичке этого старого дома.

– Я пойду одна, – сказала Поли, отпустив мою руку. – С тем ужасом, что спит на втором этаже, не справится никто, кроме меня.

– Мне тебя подождать?

– Да, Колин. Спасибо тебе большое. Если что-то случится…

– Я сразу же перемещусь к тебе, – сказал я. – Для этого ведь ты меня и взяла, не так ли? Кто знает, что может произойти.

– Не только поэтому, – добавила Поли. – Но в остальном ты прав.

– Я жду.

Поли телепортировалась на чердак, оставив меня одного. Интересно, почему Сью Мейден теперь живет именно там? Ей сейчас уже около пятидесяти лет, точно возраста я не знаю. Но полностью уверен, что старые люди – перевернутые во времени дети – не должны оставаться одни в полуразрушенных домах. Иначе чем они отличаются от тех, кого забирает Виктор Борман?

Долгая старость – это подарок судьбы или наказание? В случае с Сью я бы оставил этот вопрос открытым.

Теперь люди могут переезжать в поисках работы не только в пределах страны, но и мира. Со временем старики становятся обузой. Особенно в бедности. Я сомневаюсь, что Бланки в состоянии обеспечить хотя бы собственную жизнь на нормальном уровне. Он сам живет в какой-то старой комнатушке, которую, очевидно, снимает. И он далеко. Очень-очень далеко.

Кроме исчезновения Бланки и Гэрри в доме все осталось по-прежнему. Первый этаж нисколько не изменился в своей угрюмой привычности. Все тот же пыльный диван и хромой стол, облокотившийся на старый буфетный шкаф. И даже семейное древо, расписанное на целую стену, не прибавило новых имен за последние пятнадцать лет.

Посередине располагалась Дебра Мейден, женщина с огромным курносым носом, слева от нее Гален Мейден, молодой мужчина в приталенной рубашке, с яркими выразительными глазами, хищным орлиным взглядом. Справа Вебер, за ним Лиана, Агнес Мейден, маленькая светловолосая девочка. Затем несколько стертых веток…и трудно различимые изображения…портрет раздутой Сью, щупленького Гэрри и маленького Бланки. Поли на семейном древе – не существовало.

В воспоминаниях Сью стояла удушающая жара. Палящее солнце высилось над горизонтом, пронизывая лучами дом Мейденов. Комнатные цветы страдали от недостатка влаги, поджимая длинные листики ближе к стволу.

Сухость внезапно подступила к горлу, легкие сжались от раскаленного воздуха, а глаза заслезились. Меня всего будто высушили, откачали последнюю каплю воды из тела. Я начал быстро задыхаться и метаться из угла в угол. Беспощадное солнце плавилось надо мной и во мне. Горело изнутри, будто в мое тело засунули электрическую лампу.

Несколько долгих и очень жарких секунд я бегал по комнате, пока случайно не сбросил со своей руки красный огонек Поли. Он упал на пол и, разбившись на сотни маленьких искорок, быстро потух. Меня тут же отпустило, электрическая лампа в голове отключилась, солнце исчезло, спрятавшись за кудрявыми тучами. Я устало плюхнулся на диван. Мое необычное состояние явно было как-то связано с огоньком Поли, прицепившимся ко мне. Это ведь мана была? Явно она. Сейчас главное ничего не трогать и спокойно дождаться Поли. Или я натворю что-нибудь и проснусь в доме слёз, посаженный в цветочный горшок.

Прошло полчаса. Сумерки сгущались над домом Мейденов. Сквозь окно я смотрел на прохожих людей, петляющих между улицами, блуждающих в каменном лабиринте. Работа. Вечная погоня за деньгами. Жизнь из угла в угол. А что потом? Неужели этих людей ждет что-то хорошее и светлое? Хочется верить, ведь если существует дом слёз, то существует и «дом радуги». Мир любит равновесие.

Я читал работы экзистенциалистов. Альберт Камю утверждал, что изначально у человека нет смысла жизни. Это сизиф труд, бесконечное и бестолковое толкание камня в гору. И люди должны радоваться своей судьбе, благодарить природу за камень и гору. Яркий пример: персонаж из романа Камю – «Мерсо». Его приговорили к смертной казни, но он не был расстроен. Он принял это как данное, и продолжал жить, как обычно, даже находясь в тюремной камере.

Большинство людей живет своими мелкими заботами, радостями, от понедельника до воскресенья, из года в год и не придает своей жизни целенаправленного смысла. Человек тратит энергию, силы, наполняет себя смыслом, пока в один момент не осознает, что любое его движение неминуемо приближает смерть. В конце концов его ждет ничто. Голая пустота. И человек отчаивается, сжимается во времени, страдает. Хотя ему следовало бы благодарить мир за возможность жить и возможность умереть. И знаете что? Альберт Камю был прав, но прав по своему обычному, по человеческому. Виктор Борман бы рассмеялся ему в лицо. Ибо смерти не существует.

Я очень боюсь именно такой судьбы. Прожить, работая по восемь-двенадцать часов в сутки ради бесконечной гонки за деньгами. На одежду. На еду. На семью. Я боюсь поддаться, стать обыкновенным человеком, как бы это надменно не звучало. Я боюсь слиться с пейзажем, стать невидимым, плыть по течению всю свою никчемную жизнь, чтобы в конце спуститься вниз по водопаду в мир мертвых. Вы сейчас думаете, что все с ним понятно. Он не зря попал в дом слёз, ведь он чокнутый, ничем не лучше Майки или Джона. Но поймите, что я не хочу быть лучше кого-то, я хочу просто быть другим. Для меня жизнь – это не спортивное мероприятие, где нужно каждый день сражаться, после чего хвастаться своими достижениями ради продолжения рода. В мире людей для меня каждый предмет – это целое открытие. Каждый живой организм – шкатулка с необыкновенной музыкой.

Когда ночь опустилась на город и тьма залила дом Мейденов, Поли вернулась. Тихими шажками спустилась на первый этаж и молча присела возле меня на диван. Прождав несколько минут в полной тишине, я все-таки подал голос:

– Ты как, Поль?

– В порядке, – коротко ответила она.

– А как прошло?

– Нормально.

– А что было-то?

Поли глубоко и устало вздохнула.

– Колин…

Она внезапно упала в мои объятия, вся в слезах, налитая красной маной.

– Я не смогла, – проговорила она сквозь силу. – Стояла там почти два часа, и для чего? Думала с помощью маны вернуться в мир живых. Я хотела, чтобы Сью посмотрела мне в глаза…и прочувствовала всю боль, которую я пережила за то время, пока находилась в этом доме. Но все это не имело никакого смысла.

– Почему?

– Мне стало ее жалко. Очень-очень жалко. Ты бы ее видел. Старая никому не нужная женщина, спрятавшаяся на чердаке. Она не может больше находиться на первом этаже. Из-за Гэрри. Он умер прямо здесь. На диване. У него началась внезапная фибрилляция желудочков. Долго не мучался, быстро потерял сознание и умер. А Сью ничего не могла предпринять. Скорая приехала слишком поздно.

– Это ужасно.

– Она до сих винит себя в смерти Гэрри.

– Но не винит в том, что делала с тобой…

Поли холодно взглянула на меня, как бы осуждая мою грубость. Я замолчал, осознавая бестактность своих слов.

– Ты прав, Сью не винит себя в моем исчезновении. Но не только потому что она бесчувственная эгоистка, а еще и потому что ничего не помнит! – заявила Поли. – Виктор стер ей воспоминания обо мне. Меня никогда не существовало в мире живых. Даже на семейном древе Мейденов нет.

– Я не подумал об этом, – честно признался я. – Получается, тебя вообще нигде нет? Даже в архивах?

– Не знаю. Дело ведь в другом. Сюда было бессмысленно заявляться с самого начала. И Виктор знал об этом. Это не слёзы моих обидчиков. Это пустышки. Вода. Потому что никто ничего не помнит. Никто ничего не делал. А я, получается, просто все выдумала, как сумасшедшая.

– Поли…

– Но ведь получается именно так!

Поли достала колбочки со слезами и со злостью выбросила их в окно, затем отвернулась в сторону. Повисло молчание. Влажная тьма надавило на горло. И сухая пустота застыла на кончике языка. Что я могу ей посоветовать в таких ситуациях? Мне нечего сказать…

– Он играет с нами, Колин. Ему это доставляет удовольствие. Следить за нашими мучениями. Мы как будто неразумные телята в его волчьем логове.

– Я все это знаю. Виктора пытается вывести нас на эмоции, – сказал я. – Чтобы мы отдали ему последние слёзы и превратились в монстров.

– Он никогда не получит нас, – уверенно произнесла Поли и посмотрела мне прямо в глаза. – Никогда мы не станем служить ему.

– Меня хотят убить на днях из-за происшествия с Келеном, – напомнил я. – Как только Виктор отдаст приказ, меня отправят в мир мертвых….

– Обойдется. Я кое-что придумала. Самую здравую мысль за пятнадцать лет.

– Что именно?

– Сбежать из дома, – усмехнулась Поли. – Я боялась сражаться против всего мира в одиночку, но сейчас…ты со мной?

– С тобой, – быстро ответил я.

Ее рука легонько касается моей руки. Между наших ладоней выскакивают красные искры, а на пальцах играет огонь. Я чувствую необычное напряжение. Непредсказуемое, приятное, опасное. Будто само сердце бьется в руке. А внутри сердца едва слышно тикает, тикает бомба. Сожмешь – умрешь.

– Давай уйдем из воспоминаний Сью. Больше нам здесь нечего делать.

Я медленно сползаю с дивана, держа Поли за руку. Красные огоньки танцуют на моем мизинце, делая большой прыжок через безымянный палец, мягко приземляясь на средний. В голове резко загораются сухие образы бегоний, орхидей…в легких расцветает колючий белый пух, так что становится совсем невозможно дышать. Вновь подступает невыносимое чувство духоты и слабости.

– Хорошо, мы уйдем, – хриплым голосом отвечаю я. – Но сначала польем цветы.

Свидание в картине

Древняя китайская пословица гласит: «невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на время, место и обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется».

Мы договорились с Поли встретиться в зимней картине Уиггинса. Винсент вот-вот должен был отправиться на задание в мир мертвых. Но я неудачно встретил его на сто десятом этаже, когда перемещался к Поли. Об обвел меня мертвым взглядом и произнес:

– Как хорошо, что ты сам явился ко мне, Колин Вуд. Виктор велел тебя как следует разогреть после инцидента с Келеном. Он сильно мучался перед смертью. А значит будешь мучаться и ты. У меня есть пара минут на тебя. Так что небольшая просьба – не сопротивляйся.

Не хочу вам рассказывать в подробностях, что со мной сделал Винсент. Перед тем как испариться, он сделал мне очень-очень больно.

Сейчас я стою возле кровати Поли, весь в огне, пытаясь сохранить спокойствие и создать подобие улыбки на своем обугленном лице. Что не делай с полумертвыми, а дом до полного превращения в монстров они покинуть не могут. Дело даже не в боли, а в унижении. Винсент говорит, что это только первый этап моего наказания. Да, я его заслужил, когда дал Келену десять капель своих слёз. Но этого того стоило, ведь иначе бы я не встретил Поли.

Она почти проснулась. Мне следует ступать осторожно и говорить шёпотом, чтобы ни один звук, сорванный с моих губ, не долетал до ее слуха. Я должен быть бесшумным, а мое сердце – тихим, чтобы не выдать влюблённость, разогнанную до ста двадцати ударов в минуту. Но самое важное – зима под нами должна таять. Так сказала мне Поли, когда выбирала для свидания картину Уиггинса.