Моя война. Чужой

Отлежаться почти не дали. Спасло немного то, что между ног все и правда опухло, думал, писец, больше у меня яиц нет, но пощадили все же. Три дня не трогали, и то хлеб. Ребята поделились хавкой, а то тем, кто не работал, вообще почти не дают. Через три дня опухоль не спала, но боль притупилась, стало легче, и меня выгнали на работу. В лес больше не водили, всучили метлу, и целый день мел дорожки, больше создавая видимость работы. Надо же было показать, как мне плохо.

Еще через неделю меня вызвали к начальнику, где тот подробно объяснил, почему меня не пристрелили.

– Ты поступил очень нагло, когда воспользовался нашим госпиталем. Нас попросили продлить тебе мучения перед тем, как ты сдохнешь, только поэтому ты еще жив, – а я-то думал, фрау попросила из жалости, а тут… Да они, наоборот, считали, что лагерь причинит больше вреда, это значит, хотели, чтобы я помучался. Ну что ж, ладно!

На дворе конец октября, погода пока радует, дождей мало, но уже заметно менее приятно находиться постоянно на воздухе. Ушибы прошли, немного болели рука и нога, которую покусала собака, но благо порвать та ничего не успела, просто вцепилась, прокусив, так что небольшая хромота да чешется постоянно, но не болит. Каждый день делал примочки мочой, оторвал все карманы на форме и прикладывал. На вонь в бараке никто не жаловался, здесь вообще такой дух стоит, что хоть стой, хоть падай. Я еще в самом начале думал, чего дырки в крыше не заделывают, а потом дошло. Задохнемся на фиг.

Буча, что я поднял, немного улеглась, я вновь хожу со всеми на лесозаготовки. Этому помог еще и случай побега одного бойца, вот от меня пока и отцепились.

За то время, что я тут, ни разу не было нападения партизан. А я, надо признаться, на это всерьез рассчитывал. Все же, раз делают просеки возле железки, значит, бывали случаи? Но так и не дождавшись, решил все же пробовать уйти сам, во второй раз. Нужно торопиться, а то скоро снегу навалит, и будет уже труднее что-либо сделать. Вот и готовился. Сейчас как раз делаю последние приготовления. Приметил местечко, где попытаюсь «соскочить», уж больно удобное. Метров сто от железной дороги, еще не лес, но уже прилично густой подлесок. Охраны в зоне досягаемости, три солдата с винтовками. Стрелять немцы умеют хорошо, успел убедиться. Как раз неделю назад именно тут парнишка «сорвался», но поступил неправильно. Без оружия не свалить, это точно. Немец положил его одним выстрелом, буквально через двадцать секунд. Нет, я буду делать по-другому. Во-первых, нужно оружие, а оно, я думаю, у меня будет. А во-вторых… А во-вторых, я устрою панику, ломанусь я не один, тогда и будет шанс. Вообще, нашу бригаду из двадцати пяти человек охраняют восемь солдат. Есть еще мотоцикл, ага, на нем пулемет. Но он всегда остается возле насыпи, к лесу ему не проехать, а стрелять оттуда он может сколько угодно, трудно будет пулеметчику. Я в этом убедился, когда тот паренек сиганул. Пулеметчик даже не начал стрелять, ему оттуда банально неудобно это делать.

Почему я решил бежать в том же месте, где уже была попытка? Думаю, что немчура этого не ждет. Они после того побега даже как-то расслабились. Бить перестали, почти не орут. Раньше постоянно прилетало. То прикладом, а то и просто ногой дадут под зад, пока бревно поднимаешь. Молодняк здесь, даже удивительно, что держат таких на охране пленных, а не на фронте.

Рабочий день приближался к концу, фрицы все больше курили и болтали. Я сегодня был на обрубке сучков, поэтому вооружен маленьким топориком. Ну, а как немцам лес валить, руками? Да, они выдали некий шанцевый инструмент, но сами стараются держаться на таком расстоянии, чтобы успеть вскинуть винтовку. Немного нервничал, фриц, что должен был сыграть главную скрипку в моей партии, заболтался со своим коллегой и стоял далековато. А мне нужно, чтобы он был почти рядом. Говорю же, без оружия я не пойду. А вы думали, что это я о топорике? Зря…

Наконец этот сраный Вилли, что был мне нужен, оторвался от разговора и решил сделать обход. Они всегда так гуляют, подгоняя нас. Ну, я был готов. Была, не дала!

– Н-на! – Топорик, пролетев три метра, вошел точно лезвием в спину немца. Вскрикнул я для того, чтобы привлечь внимание других заключенных. Ох, как я переживал на этот счет. Чего-чего, а с топором я почти не умел обращаться, как с оружием, я имею в виду. В школе ОМСБОН учили, но не преуспел. Лопатка была чуть лучше, нож вообще хорошо, а вот топор… Редко когда удавалось воткнуть хорошо, так, чтобы наверняка. Вот, помню, Бортник швырял… Эх, жаль парня. Борт кидал на силу, у него ее было как у быка, он мог попасть и обухом, но гарантированно упокоить противника.

Фриц еще не успел полностью осесть на землю, как я был возле него и в одно мгновение освободил его от оружия. Раньше я видел, что, стреляя, фрицы не дергали затвор, значит, патрон должен быть в патроннике, поэтому присел на колено, поймал ближайшего ко мне немца на мушку. Тот уже вскинул винтарь, но упал с простреленной грудью. Здесь, на насыпи, немцы находились в линию, поэтому третий, что был также рядом, не мог выстрелить, не зацепив своего же. А вот когда тот осел на землю, третьему уже летела следующая пуля.

– Да хватайте вы стволы, идиоты! – заорал я на пленных, которые, надо признаться, разочаровали меня. Никто никуда не кинулся, а я так на них рассчитывал!

Я плюхнулся на насыпь, прикрываясь трупом первого убитого мной немца, и вовремя. Охрана начала стрелять, орали-то они давно. Что удивило, собак пока не спускали, видимо, жалко стало, я ж с оружием. Отсюда мне было хорошо видно мотоцикл, пулеметчик все пытался выцелить меня, возможно, фрицы пока не хотели убивать всех пленных, оттого и не начали шмалять куда попало.

Я же тем временем потратил несколько секунд на то, чтобы освободить немецкие подсумки от патронов. В винтовке оставалось всего два, так что…

Я едва успел затолкать недостающие в приемник и захлопнуть затвор, как фрицы решились. Это они увидели, как пленные схватились за оружие. Пулемет застучал, точно, блин, швейная машинка. А я ловил его на мушку. Ракурс оказался неудобен и для меня самого. Я видел только вспышки выстрелов, пули уже ложились рядом, когда я, наконец, смекнул. Коляска-то не бронирована, какого хрена я думаю? Выстрел, второй, блин, третий! Но пулемет заткнулся.

– Ты идиот, Мороз! – услышал я слева и мельком взглянул туда. Рядом со мной упал мужик средних лет, о, это, блин, хороший мужик. Упал он не просто так, а направляя немецкую винтовку в сторону охраны. Те вовсю стреляли, я даже видел, как кто-то из пленных падал, как сломанная кукла, даже без крика.

– Степаныч, позже меня обматеришь! – прокричал я и, вновь загнав три патрона, начал стрелять.

Степаныч поддержал, а через несколько секунд и третья винтовка заговорила. Я вдруг вспомнил о собачках, но оказалось, их уже кто-то положил. Мужики понятливые, знают, на что те псинки способны, вот и постарались.

– Все! – встал я, осматривая округу. Немцы были убиты, сам застрелил минимум троих, а то и четверых.

– Один убег, – крикнул кто-то из мужиков. Там двое устремились к немцам за оружием, вот и увидели, значит.

– Ну так стреляйте! – крикнул я в ответ. Мне отсюда было не видно, что там происходит. Пришлось бежать к ним, но справились ребята без меня.

– Мороз, ты придурок! – вновь начал меня песочить Степаныч. Мужик он интересный, думаю, врет засранец, что рядовой. Умный не по званию, смеюсь. Лет ему тридцать пять, тридцать шесть. Крепкий, невысокий, лысый в ноль. Большой нос, карие глаза странно намекают на известную нацию, но, блин, светлые волосы говорят об обратном. Умный он, я повторюсь, наблюдаю за ним с самого начала. Просто он, как и я сам, постоянно задумчив, рассматривает все внимательно, словом, подготовка видна, не скроешь.

– Да что ж ты меня все чихвостишь? – выругался я, набивая немецкий ранец патронами. Точнее, в коляске был цинк с лентами, вот их я себе и прибрал. Три короткие, на пятьдесят патронов, ленты весят уже немало. Да и нас много, всем нужны боеприпасы. Пулемет я брать не стал, штука классная, не спорю, да вот только таскать его на себе по лесам и болотам, ну его на хрен. Тем более, нашелся один крепыш, пулеметчиком воевал, он его и прибрал.

– А предупредить нельзя было? – Степаныч подошел ко мне и, кажется, хотел ударить.

– Тебе-то что? – спросил я в ответ. – Я не собирался здесь жить до конца войны, да и не доживу я. Вы как партизаны, все молчите, вот и я молчал. Ладно, разбирайте, кто что хочет, и расходимся.

– Как это расходимся? – не поняли парни, что стояли ближе всего.

– Да так. Я – знаю, куда идти. Согласны следовать за мной? Пошли вместе, нет – выбирайтесь сами.

– Мороз, я был командиром взвода, пограничник… – начал Степаныч. Понятно, энкавэдэшник, блин, сейчас будет пытаться построить. Тем временем мы уже полностью обобрали фрицев и устремились к лесу. Точнее, заходили все глубже. – Лейтенант Кривошеин. Думаю, вы все обязаны подчиняться старшему по званию. Это в плену я никто, как и вы, а тут…

– Старший лейтенант Морозов, – просто бросил я в ответ, пришлось раскрыть свое инкогнито, а то ведь этот погранец начнет строить и требовать идти за ним. А мне это надо? Как я уже обмолвился, я знаю, куда идти, чтобы быстрее выйти к линии фронта, да и безопаснее там, потому как любимые мной леса полностью не перекроешь. – Командир группы диверсантов отдельного мотострелкового батальона специального назначения. – Это так, чтобы звучало внушительнее. Пусть подумают на досуге. Степаныч сделал удивленные глаза, но взял себя в руки.

– Куда идти-то? – спросил он, уже не глядя так грозно и властно.

– Степаныч, я же сказал, расходимся! – бросил я. Ну блин, я хотел один идти. Теперь что, всех тащить? Нас тут двадцать рыл, пятерых немцы застрелили. Семь человек ранены, вооружены всего восемь из всей группы. Кстати, все до единого последовали моему примеру и, раздев фрицев, переоделись в их одежку. Форма того фрица, что я выбрал для себя, была самая неповрежденная. Я ему в грудь попал, прострелил навылет. На спине пятно было больше, спереди вообще почти чисто, а вот сзади пришлось в луже, уже в лесу, застирывать и надевать сырую.

– Это неправильно, товарищ командир, вы несете ответственность за бойцов… – продолжил Степаныч.

– Я уже всю свою ответственность прое… – рявкнул я, – у меня вся группа погибла под Воронежем. Все, я больше ни за кого не хочу отвечать, хватит. Если ты считаешь нужным так поступить, то вперед, командуй, но не мной. Я ухожу. Данные у тебя мои есть, выйдешь, можешь жаловаться!

– Скажешь тоже, жаловаться! – вскинулся Степаныч. – Чего, с дуба рухнул? Мы все в жопе были, я так же весь свой взвод потерял, что теперь, плакать?

– Давайте вы уже решите, куда и кому идти, а? – я и не заметил, пока застирывал китель, что все бойцы рядом и слушают нашу перебранку.

– А-а-а, – выдохнул я. Ну почему я не мог делать то, что хочу, а? – Хрен с вами, идем вместе. – Бойцы, кажется, даже заулыбались. Ну, я сейчас остужу быстро. – Форму привести в порядок – немецкую, разумеется. Проверить оружие, подвести итоги, сколько и чего кто надыбал. Пулеметчик?

– Я, товарищ старший лейтенант! – отозвался парнишка с МГ.

– Еще хоть раз кто по званию назовет, дам в зубы, ясно? – спросил я серьезно.

– Так точно! – ответ был стройным, но тихим. Понимают и не орут, уже хорошо.

– Обращаться, как и раньше – МОРОЗ. Иди сюда, как тебя звать-то, позабыл я.

– Рядовой Анютин, пятьдесят…

– Да вы будете до завтра ваши полки перечислять. Отставить! Анютин, имя есть?

– Василий…

– Слушай меня, Вася. Ты патроны россыпью взял?

– Одна лента заряжена в пулемет, одна запасная. Патроны в ранце россыпью. Количество неизвестно, не считал…

– Высыпай их мне. Я тебе ленты отдам. У меня три штуки. Далее, у кого что?

Выяснилось, что из оружия у нас были шесть винтовок Маузера, один пистолет-пулемет МП-40, пулемет МГ-34 и два пистолета. Также были гранаты, двенадцать штук, шесть штык-ножей, два перочинных, небольшая кучка патронов, да, в общем-то, и все. Также присутствовала кое-какая провизия, немцы с собой брали, даже костер всегда разводили, чтобы подогреть. Несколько банок с тушенкой и сосисками, сухари, хлеб, три куска сала, лук и огурцы. Был шнапс, воды немного, сахар и чай в пачке. Котелки, как оказалось, были во всех ранцах. А их было столько же, сколько и немцев. Лишь мотоциклист оказался запасливым. У него жратвы было больше всех. Может, это ему все остальные сдавали для того, чтобы не таскать с собой? Там из коляски много чего вытряхнули. Также был плащ мотоциклиста, накидки на случай дождя у всех остальных немцев. В общем, хорошо мы их тряхнули. Кто-то из парней даже в пустую бутылку из-под вина бензину нацедил. На мой вопрос «на хрена» ответил, что костер разводить из сырых веток пригодится.

Но самая главная находка была также в коляске мотоцикла. Это была небольшая, по нашим меркам, человек на десять, армейская палатка. Убей не знаю, зачем ее фрицы таскали в мотике. Может, стырили сами где-нибудь, да так и таскали? Ну и ладно, нам же лучше.

– Карты, жаль, нет… – проговорил Степаныч через два часа нашего похода по лесу.

– Это да, – согласился я, – было бы легче.

Все устали очень быстро, я первый предложил привал. Все-таки мы работали весь день, хоть и несильно стараясь. По-другому не выходило, фрицы были более расслаблены именно под вечер, да и близость ночи нам сыграла на руку. Вон, пока никакого преследования. А может, его и не будет. Ребята рассказывали, что если кто-то убегал и его сразу не ловили, то потом никаких специальных поисковых партий не посылали. Может, конечно, у немцев есть специальные команды для этого, да и странно было бы, если бы охрану лагеря снимали для поиска беглецов. Но, думаю, по крайней мере самолетов не будет. Вряд ли. Все же не такие мы нужные люди, да и самолетов у фрицев сейчас не как в сорок первом.

Возникла было идея остаться в тылу у немцев и начать партизанить, но отклика у других бойцов я не нашел, а в одиночку оставаться не было смысла.

Отдохнув ночью около трех часов, выдвинулись дальше. Леса здесь плохонькие, но уже лучше, чем под Воронежем. К утру вышли к полю и рванули назад в лес. Впереди была голая местность, но главное, мы увидели дорогу, по которой двигалась колонна фашистов. Большая, только танков около тридцати. Куда это они? На большие расстояния фрицы танки поездами-эшелонами везут, значит, просто перебрасывают куда-то для удара. Что у нас тут? Если я не сбился с пути, то впереди, на северо-востоке, Ливны. Орел почти за спиной, это с него, наверное, идет колонна.

Хоть и опасно было, но решили следовать пока по кромке леса, с целью проследить за колонной. Через пару километров вынуждены были оставить эту затею, лес кончился. В небе то и дело появлялись самолеты, вылезать нам вообще было никак. Решили ждать ночи и на рывок пересечь огромное пустое пространство. На горизонте виднелся лесной массив, но рассмотреть было сложно, слишком далеко.

– Куда они ехали, как думаешь? – тихо спросил подошедший ко мне Степаныч.

– Да откуда я знаю? – удивился я. – Мало ли. Но точно не по нашу душу, слишком много их.

– Полк минимум. Я вот думаю, наверняка где-то встали на ночь, возможно, и неподалеку.

– Ты к чему это? – не понял я.

– Может, сходить, разведать?

– И что, вызовешь авиацию? – усмехнулся я. – Посмотреть, конечно, можно, да толку-то?

– Нашим потом передать, вдруг важное направление?

– Все бы ничего, да только мы до наших можем неделями добираться, как думаешь, нужны им будут такие сведения? – Пограничник скривился, а я добавил: – Вот и я так думаю. Да и не проследишь скрытно, опасно. Нам сейчас только здесь попасться не хватало. Не наша это забота, Степаныч, но в голове держать надо. Хреново то, что мы сами не знаем, где мы, к месту не привязаться.

Ночью, собрав все силы в кулак, раненые здорово связывали, мы рванули напрямик через огромное поле. Из-за перепада высот было не видно, какое оно, а оно, блин… Километра четыре точно, это так, приблизительно. Не пробежав и до середины, устали как собаки, да и раненые измучились.

– Как хотите, но здесь нам оставаться точно нельзя, – выдохнул я.

– Мы сможем, командир, – ответил за всех один из наших раненых бойцов. Он был, кажется, тяжелее всех ранен, в ногу. Ему помогали все по очереди, что ж делать-то, не бросать же людей!

– Дойдем как-нибудь, – заключил я, – все же осталось меньше, чем было. Время есть, разве что поедет кто.

– Чего, они по полю, что ли, поедут? – удивился Степаныч.

– Зачем? Тут дорога идет, я отсюда вижу, вон, внизу, – я указал рукой на темную ленту дороги. Луна светит вовсю, вот и видно.

– Да ну, не разглядят. Темно же, даже и с луной.

И правда, отойдя чуть позже на сотню метров от бойцов, я их не увидел. Это хорошо. Правда, я их все же обнаружил, гремят так, как будто Т-34 едет, гремя своими гуслями. Вернулся и приказал всем подтянуться и переложить вещи. На этом также потеряли немного времени. Но так или иначе, а поле мы успели пресечь до того, как начнет светать. Правда, появилась еще одна проблема. Между нами и лесом, причем на вид серьезным, текла река. Не очень широкая, но от этого она не становилась лужей.

– Как быть, даже плот собрать не из чего? – спохватился пограничник Степаныч.

– У нас выбор есть? – хмыкнул зло я. – Плыть надо…

– Товарищ командир, я плавать не умею… – тут же тоскливо заметил кто-то, а за ним повторили еще несколько человек. Мы стояли все в куче, поэтому в диалоге участвовали все.

– Ребят, значит, будете стараться не мешать вас тянуть! Как так, взрослые мужики и плавать не умеют? – я, блин, был зол и растерян.

– Одному со сбруей не вытянуть, – заметил Степаныч.

– Давай так… – я высказал то, что придумал.

В воду заходили втроем. Двое по сторонам не умеющего плавать брали за одежду. Неумеха к тому же и сам цеплялся со всей дури за пловцов. Распределились как смогли, те, кто был без ноши, тащили оружие. Тяжко будет, река еще и течение имеет неслабое.

Вода для конца октября была уже очень холодной, градусов десять-двенадцать, наверное, вряд ли больше. Погода стоит хоть и сухая, но холодная. Поэтому было страшно вдвойне. Мне, как командиру, разрешили плыть одному, но я взял у пулеметчика его оружие. Совместно со своей винтовкой груз оказался пипец какой тяжелый. Тут даже речи не было о том, чтобы не замочить. Вылезем на тот берег, почистим. Надеюсь, патроны не отсыреют. Я сложил свои на всякий случай в немецкую каску, а ее в тюк с формой. Пулемет привязал на спину, была веревка небольшая, разделил с другими. Ох, ну и неудобно же…

Дно оказалось очень илистым, засасывало знатно, да и ноги сводило. Идти до глубины не решился, а, присев, опустился и поплыл. Тянуло вниз сильно, сначала даже захлебнулся. То есть хлебнул воды и окунулся с головой. Но ничего. А вот другие ребята, увидев мои старания, начали гундеть. Не умеющие плавать стали причитать, что утонут, да еще и других за собой утянут. Короче, дал транды прямо из воды, не поворачиваясь к ним. Обматерил хорошо, крепко. Выплыл я метрах в двухстах от места захода в воду. Снесло несильно, но все же и немало. Посмотрел назад и, увидев, что делалось в воде, решительно скинул все с себя и вернулся в воду. Пришлось, правда, пробежать по берегу выше, чтобы вынесло как раз на ребят. Вовремя. Парни выбивались из сил, таща раненых и тех, что висели как камни.

– Как хотите, товарищи, – резко буркнул я, – если еще будет преграда, сами поплывете! Как хотите, ясно?

Переправлялись мы весь остаток ночи и даже тогда, когда уже взошло солнце. Часы у меня были, сняли с фрицев пять штук, так что видел, во сколько закончили. Десять утра было. А в одиннадцать, когда мы уже убрались в лес, до него еще было с полкилометра, услышали гул в небе.

Самолеты были немецкими. Кресты отчетливо видно, хоть и высоко шли. Было их немного, тяжелые бомберы, не «штуки». Значит, куда-то далеко пошли. Переждали не двигаясь, хоть кроны деревьев и скрывали нас, да и вряд ли немцы с такой высоты разглядят что-то, но все же лучше было переждать. Лес уже был почти голым, так сказать, листва еще держалась, золотая, красивая, но ее уже мало. Конечно, октябрь кончается, скоро уже и снегу навалит, вот тогда станет тяжко. Развели костер и начали сушку, а то так и топали мокрые насквозь. Еще заболеть не хватало. К ужину мы преодолели несколько километров, по лесу это делать тяжело, буераки, лесные озера, болотца, все это не способствовало быстрому перемещению. Небо затянули тучи, вот-вот польет, а мы в тощих фрицевских шинелях, да и то не все. Шинели отдали раненым, хоть они и возмущались, зато получилось одеть почти всех. Восемь человек в форме, восемь в шинелях, еще у пары бойцов были плащи мотоциклистов. Да, у немецких мотоциклистов были и плащи, и шинели. Решили, пока не начался дождь, немного отдохнуть и поесть. Съели все, что было в заначке после ограбления немцев. Больше взять негде, придется выкручиваться. Тихого оружия нет, попробуем силки поставить. Пару раз бойцы зайцев видели, может, поймаем.

К вечеру чуть не спалились на фиг. А дело в том, что пришлось стрелять. Аж три выстрела потратили на лося, когда тот выперся прямо на нас. Мы отдыхали в очередной раз, все же раненые у нас быстро уставали, да и остальные не железные. Лосяра, здоровый гад, вышел и, пофыркав, попер прямо на одного из бойцов. Едва не засадил того рогами, когда еще один парень, вооруженный винтовкой, выстрелил в первый раз. Эта лесная корова как заорет! И ходу от нас. Ну, мы же не могли упускать такую возможность, да и подранок он уже, нехорошо. Двумя выстрелами его все же успели положить прежде, чем он сбежал бы от нас. Эти твари носятся по лесу как по дороге, все им нипочём. Мослы длинные, перепрыгивают через завалы и буераки только дай. Резали и потрошили долго. Оказывается, никто этого делать не умел, окромя одного из бойцов. А он был ранен, вот и мучился в одиночку. Я да еще один боец ему помогали, ворочая тушу. Уже ночью, в темноте, наконец зажарили один окорок и, использовав всю соль, что имелась, съели. Часть из нас повалилась спать, а те, кто остался в дозоре, должны были закоптить еще мяса на дорогу. Утром оказалось, что мяса у нас много, но жрать его без соли тяжело. Сладкое какое-то, да и жесткое. Это, наверное, мы еще не совсем оголодали. То ли еще будет.

Выстрелы, да и запахи в лесу никого, слава богу, не привлекли. Утром мы спокойно продолжили путь, по лесу ночью идти очень тяжело, не видно вообще ни фига. Лес, как я говорил, был серьезным, так что не боялись быть увиденными.

Только на третьи сутки мы оказались на какой-то проплешине в лесу. Видимо, ураган когда-то был, деревья навалены в огромные кучи, видно, что не вчера, возможно, даже еще в прошлом году, уж больно сухими были деревья. Время было обеденное, поэтому оставил всех ждать, а сам с пограничником двинули дальше. Дело в том, что увидели просвет. Так и оказалось позже, даже более того. Мы вышли почти к деревне, что стояла на окраине леса в километре от нас.

– Как думаешь, есть немцы? – тихо спросил Степаныч.

– Вот пойду вечерком и посмотрю, – так же тихо ответил я.

– Вместе сходим, – заключил погранец.

Мы не стали даже возвращаться к нашим бойцам, а устроились прямо на окраине, забравшись на поваленное дерево, что застряло верхушкой на другом и представляло собой хороший такой наблюдательный пункт.

Начинало темнеть, но ничего особенного мы в деревне не видели. Нет, не так. Вообще ничего не видели. Ни немцев, ни местных жителей.

– Что-то у меня гадкое предчувствие… – обронил я.

– Думаешь, пустая деревня? – пограничник не отрывал взгляда от домиков.

– Да хрен знает, надо смотреть.

Итог ясен. Поперлись. Деревня и правда оказалась пустой, вообще. Думали, может, что пожрать найдем да обстановку узнаем, а тут никого. А чуть позже все дружно матерились. Кто-то из ребят, обходя округу, дошел до околицы. Там, в небольшой ямке, лежали бывшие жители этой деревеньки. Эх, сколько я такого уже повидал… А все равно избавился от остатков пищи. Люди, расстрелянные немцами, лежали вповалку уже не первый день. Вонь стояла такая… Отправили со Степанычем нескольких парней по домам, найти огородный инвентарь.

Работа спорилась, к одиннадцати вечера мы закончили закапывать трупы местных жителей. Конечно, не размещали всех в отдельных могилах, но хоть так, все упокоены.

– Да что же они творят-то, старлей? – сплюнул пограничник, когда мы закончили.

– Возможно, где-то рядом партизаны орудуют, вот людей и наказали за сотрудничество, – выдал я. Скорее всего, так и было.

Задерживаться не стали, решили уходить дальше в лес, видневшийся неподалеку. Кстати, в домах нашли кое-какие тряпки и перевязали заново наших раненых. Один уж больно плох, сначала храбрился, говоря, что у него царапина. У парня пуля где-то в животе, ранение слепое, черт его знает, что кусочек железа мог сделать внутри. Мы бойца несем по очереди, но ему больно от любой тряски, скорее всего, не донесем. Остальные побитые, крепились, но шли сами. Даже один мужичок, что в ногу ранен был. Он себе еще на первом привале соорудил костыль, используя сосновый сук. Подобрал этакую рогатину и приспособил для нужд. Нормально так ходит, но тоже ему нужно скорее к врачу, не потерять бы ногу.