Я была счастлива 14 лет

И вот такая жизнь была – всё с трудом. Не было ни какой опоры, ни какой помощи я не ждала, знаю, что мне некому помочь. Один свёкор, и он старенькай. Живой отец был, но он совсем не приходил, не узнавал, как я живу. Каждый год везде косила, помогала только дочь Клава. Она и детями руководила, и со мной ездила в поля, сгребала. Вот только вся отрада, что – доченька. А потом стали подрастать, мне легче стало.

Стали мы в етим дому жить. Комнаты маленькие, не уютно. Нас пятеро, все повыросли, надо всем койки ставить. И вот я подумала, всё обдумала: нельзя ли мне ещё пристроить две комнатки? И вот пришол к нам Гриша, двоюродной сестры муж, и я его спрашиваю: нельзя ли мне две комнатки пристроить? Он говорит: конечно, можно. Он – строитель. У меня был лес три кубометра, но ещё прикупила, и вот он с двумя товарищами начали строить всё занова. Сколь было мученья: то давай, другова давай, не держи нас! И так беспокоилась. Но всё же построила. Тут надо печь клась, печника искать. Нашла. Сложил. Рассчиталась с ним. Ушол. На другой день – дымит. И, сколь не жили – всё дымит. И снова стали клась печь. Прошло три дня – снова дымит. Так пришлось четыре печи клась. Вот уж помучилась с етими кирпичами!

Тут я задумала етот дом опалубить. И вот купила ящиков на расходном складе, опалубила в ёлочку и покрасила зелёной краской, а окошки – белой украсила. И етот дом стал красивый, как у других. Теперь надо ворота. Я выписала лесу, хороши столбы, толстые. Поставила вороты, и тоже покрасила. Когда я его до дела довела, пожила несколько годов, пока дети повыросли. Потом стала жить в казённой квартире, в Лёниной: хорошо и уютно, но почему-то нет радости. А тогда-то я как радовалась!

Одно время объявили в школе собрание на счёт выборов, шло долго. Когда кончилось, учителя объявили: теперь начинаем школьное собрание. Вот началось. Поговорили немного, я сидела на третий лавке от сцены, и вот одна учительница показала на меня пальцем и говорит: Писанова, встань и расскажи, как воспитываешь детей. У меня растерялся ум: то ли я хороша, то ли я плоха. Пока я думала, оне в ето время добавили, что очень воспитанные 2 мальчика – Лёня и Юра – тогда мне лехчи стало. А народу стало интересно услыхать, что я скажу и сделалось в зале так тихо, что муха пролетит и не слыхать. Я встала и говорю: когда же мне их воспитывать, работаю и дома, и в поле, их мало вижу, но обязательно в неделю раз садимся за стол все пятеро. Хотя Вите было три года, он тоже садитца с нами, и я им говорю: вот, мои милые дети, вы видите, как мне трудно жить малограмотной, тижоло, вот вы учитесь хорошо, папы нет, мне вас некогда заставлять. Вот и всё мое воспитание. Но оне очень прилежно слушали меня, и выполняют мой приказ. И весь народ слушали, и я была благодарна, что меня хвалили. Я их никогда не ругала сильно, как-то я любила им рассказывать, разъяснять, а оне любили меня послушать. Я ни каково ребёнка полуумом не обзывала. Клава и Лёня, и Юра, и Витя всю жизнь оне были скромные, мне легче растить. Я видала у своех подруг, как оне детей обзывают не красиво всяками словами, обзывали и били сильно, етого у мена не было. Я вела себя скромно, не гуляла с мужиками, себе я не делала наслаждений, не смотрела на подруг, что оне творили, я только ждала своих детей, когда оне вырастут, и вот моя радость будет, а пока я их рощщу, мне ни кого не надо.

Жись тижолая была. А мне хочется детей выучить. Я с молоду себе вопрос поставила, что пусть у меня жизни ни будет, так уж мне не повезло, а детей буду учить. Пусть им легче будет жить.

Но оне разъехались. Лёня – в Коркино, в техникум, а Юра – в Карабаш. Ну уж я не стала держать корову, стали привыкать без молока своёго.

И вот дочка Клава поехала в Челябинск учитца на счетовода. Но ей нужно помогать в питании. А как я, где я буду брать чего? И вот нашлась подруга Фрося, недалеко жила от нас. И говорит: я дам тебе денег, и ты что-нибудь наберёшь на Пласту, и там, в Челябинске продашь, и сколь-нибудь останетца барыша. И вот я поехала перепродать в первый раз с подругами. Я ещё не видала Транвай. И вот сели на Транвай, к знакомым поехали, нас было четверо. Доехали, остановился у знакомых Транвай, тут была остановка. Все сошли, а я осталась. Транвай пошол, я испугалась, думаю, он увезёт на край света, где я буду искать знакомых? Я ведь не знаю. И вот, не долго думала, взяла, да и упала с Транвая на сторону, и встаю с земли. Встала – передо мной милиционер, и говорит: зачем спрыгнула с Транвая. А я говорю: он увезёт на край света, а как буду искать знакомых? Он засмеялся и говорит: больше не падай. И, смотрю, мое подруги прибежали, тоже смеюца. Оне говорят: ты ведь можешь попась под Транвай. А я старалась, чтобы не попась. И всё было мне чудесно, когда я никогда не ездила в Челябинск. Стала ездить, и всё стала знать.

И стала доченьки помогать. Одно куплю подешевле, а продам подороже, и у меня останица. И так продолжала, стала смелая. Но, как-только я жива осталась? Всяки были ухабы, – Бог берёг.

Сколь в войну я трудов положила, только бы детей вырастить, да сберечь. Была у меня подруга хорошая Афрося Ярина. У ней было четверо, и у меня тоже – четверо. Но у ней была свекровь, она дома всё управлялась: и со скотиной, и с детями. И Фросе было легче жить. У нас с ней дочери были одинаковы годами, тоже – подружки. И вот оне у нас уже девушки стали взрослые. Мы их учили на счетоводов в Челябинске.

Я Клаве, дочке, купила плюшеву жакетку за 1200 рублей теми деньгами, молока наморозила кружков пять и хлеба взяла сколь-то булок, в общем – полный большой мешок. И поехали с Фросей в Челябинск. А как ехать? – только на подножках или на буферах, на дальних поездах.

И вот Фрося залезла на буфер, а ей мешки подавала. И вот я ей подала её мешок, а поезд тронулся. Я стала подавать свой мешок и скорей бегу на подножку. Поезд пошёл, а Фрося кричит: я уронила твой мешок промеж буферов. Я ахнула. Я не знаю, что делать, а поезд идёт. Я бросилась на землю, упала и лежу. А поезд идёт. Вот, думаю, что не задевает меня, и не шевелюсь. Лежу, а колёса стук-стук. Мне показалось, что вечно идёт поезд. Слушаю: тихо стало. Я поднимаюсь с земли: темнота кругом. Ето было в час ночи. И вот думаю: куда идти, в какую сторону? Я ведь живая осталась. И смотрю: где много огней, туда пойду. Взвалила мешок на плечи, до чего он тяжёлый, и думаю: поэтому и Фрося не могла удержать. И вот станция. Я зашла и села на сидение, на лавочку. Сначала – ничего, сижу. А через 10 минут я задрожала и стала вспоминать, как я живая осталась. А рядом люди говорят: что дрожишь, тепло. Ето было зимой. Я им ничего не рассказывала, потому что некогда было говорить, подошёл второй поезд.

Я с мешком встала на подножку быстро. И пошёл поезд. И заскочил ко мне здоровый мужчина. И стоим обое. Я замерла, думаю, прощайте детаньки: он меня пальчиком заденет и я упаду, он вообще сбросить меня может, потому что у меня – большой мешок, а у него ничего нет. Но поезд шёл, сломя голову, очень быстро. Руки и ноги просто не чувствую: они тут или нет. Одной рукой держу мешок, а другой – ручку у двери. И вот только дотронься до меня пальчиком, и я упаду. Ну вот приехали до Челябинска. Он мне ни слова, ничего не сказал. Я стала сходить и упала, и встала, и опять упала. У меня ноги, как деревяшки застыли. И, что буду делать? А квартира далеко от вокзала, надо идти на Колющенский край, очень далеко. Вот два-три шага пройду, а мешок везу волоком. И вот ноги, видимо, стали согреваться, я пошла и мешок подняла на плечо. Захожу в дверь, а там и Фрося, и ещё подружки, и хозяева. И так ахнули! А Фрося наль плачет! Я, говорит, не спала всю ночь, думала – ты попала под поезд. Ну, я скорее на печь, лежу, рада теплу, а хозяйка мне подаёт пол стакана водки: на, выпей, а-то ты оставишь своих детей. Я выпила и пропотела.

Дочь Клава вышла взамуж. Сын Леонид тоже женился. Сын Юра тоже женился. Сын Витя, он был со мной, проводила в армию, отслужил три года. Пришёл, пожил, тоже женился. Лёня уехал работать, жить в Челябинск. И меня прописал в свою квартеру.

Сын Витя остался с женой и с дочкой в етом доме. Пожили, и его перевели в Южноуральск. И ему дали квартеру. И вот пришлось продать етот дом. Дома были дешовы – за 2 тысячи. Мы были бедны. Взяла по костюму, в общем, по 100 рублей разделила, тут – долги отдала, и ничего не осталось от дома. А сколь трудов я положила. Если бы я знала, что будут строить дома, я ни за что бы не стала строица. И вот уже прошло 10 лет, и стали строить дома. Ну, что же поделаешь? Такая моя жизь горькая: как родилась, до четырёх лет не доросла, и мама померла, в сиротстве жила, до 16 лет я глаз нарушила, сбедила, нужно было беречь себя, но Бог послал мне хорошего человека. Жила я 14 лет счасливо, до 31 года. И вот грянула война. И осталась я одна с детями, но не одна я, много нас остались без мужьёв. Вот такая моя жизнь прошла тижолая.

Дети выросли, они своими семьями обзавелись, а я опять переживаю за их. Их много: то у того не ладится, то – у другого, а я ночи не сплю, всё переживаю за них.

Редактировал Владислав Писанов, внук.