Евангелие грешников

– В Бога верую, – отец Василий потрогал крест на груди. Подумав, он вздохнул: – Я веру в людей начинаю терять.

– А конкретнее батюшка, – Полина провела рукой по корешкам книг, стоящих на полке одного из шкафов.

– Это долго.

– Я никуда не тороплюсь.

Отец Василий подошёл к окну, открыл форточку и, закурив сигарету, начал:

– После окончания медицинского училища меня сразу призвали в армию, а там учёбка и пошёл воевать в Чечню. На войне известное дело: грязь, кровь и страх, – священник стряхнул пепел с сигареты в пепельницу, иным нравилась такая жизнь, я же совсем потерялся. Но время идёт, я демобилизовался, приехал домой, а тут жизнь почище войны была, люди друг другу за деньги глотки рвут. Однажды забрёл в храм, познакомился со священником отцом Серафимом. Общаясь с ним, до меня дошло: в вере в Бога настоящая жизнь! Люди в грехе живут, а Церковь человеку чистоту и силу даёт. Уехал я в городок Кирилов, он находится в Вологодской области. Поступил послушником в Кирилло-Белозерский монастырь. Прожил там три года и окончательно убедился, да это настоящая жизнь.

Отец Василий затушил в пепельнице сигарету, вновь закурил и чуть тише, продолжил:

– Разволновался что-то я, повествуя тебе свою историю.

– Что было дальше? – спросила Полина.

– Три года был трудником в монастыре.

– Кто это?

– Так в монастыре зовут помощника духовного лица. Трудники работают в монастырском хозяйстве. Мне пришлось быть плотником, каменщиком и штукатуром, – отец Василий махнул рукой, – десятком профессий овладел за это время. Вставали в пять утра, молились и принимались за работу, и до самого вечера, потом молились и спать. Тяжело было работать без выходных, но мне нравилось. Следующие три года я был послушником. Перечитал за это время все духовные книги в монастырской библиотеке, а когда настало время принимать монашеский постриг, тут один из священников монастыря – отец Варфоломей, говорит мне: «Не монахом ты Василий угоден Богу, а пастырем. Ступай в духовную семинарию».

– И ты его послушал?

– Да, – кивнул священник. Он затушил окурок сигареты в пепельнице и убрал её в стол: – Поступил я в Вологодскую духовную семинарию, а окончив её, получил приход в Вологодской епархии. Что это был за приход?! Разрушенная ещё в советские времена церковь в деревушке. В том храме ещё при колхозе зерносклад был. Нужно было всё восстанавливать. А где деньги взять?!

– Что ты стал делать?

– Здорово помог мне один старичок, прихожанин Яков Семёнович, бывший председатель колхоза, он в округе всех знал. Как говорится: «С миру по нитке – храму кирпич, цемент, доски и краска». Сам я был за каменщика, плотника штукатура и маляра. Как-то стоял на лесах, красил стену в храме, и, не удержавшись, с трёхметровой высоты свалился на бетонный пол. Тут из меня дух и вышел. Лежу без движения, а по храму, среди кирпичей и мешков с цементом, идёт Пресвятая Богородица. Подошла ко мне и говорит: «Ты разумеешь как человек, и берёшься за лёгкое!» – она обвела рукой всю стройку. Пнула ногой малярные кисти, и кричит: «Ты послан сюда для другого! Встань и иди к пастве, а не будь маляром!» После того как Богородица пропала, я встал, хоть и рухнул с высоты на бетон, но совершенно не чувствовал боли, словно на мягкую перину упал. Стал я кроме работы в храме, ещё ходить по домам прихожан, и проповедовать слово Божье. Молва обо мне по округе пошла, а Яков Семёнович опять подсуетился и нашёл спонсоров. Те дали денег, и нанял я бригаду строителей. Вскоре отремонтировали храм, засиял он божьей благодатью. Отовсюду шли ко мне люди, разросся мой приход, счастлив я был, что несу слово Божье пастве.

– Неужели от того счастлив был, что слово Божье людям нёс, – рассмеялась Полина, – сам же говорил, что разросся приход, и много богатых спонсоров было у тебя. Наверное, и пожертвования большие в храм пошли.

– Не о деньгах, а о пастве были мои мысли, – сдвинул брови отец Василий. – Это только звон идёт, что священники на дорогих автомобилях разъезжают. Таких среди нас единицы, основная масса живёт небогато, а в сельских приходах, где в деревнях с десяток домов и живут одни старушки, священники и вовсе со своим многочисленным семейством бедствуют. Только и спасает их приусадебный участок, я на себе всё это испытал.

– Ты же говорил, что нашёл богатых спонсоров?!

– Да это так, с Божьей помощью и при поддержке людской, дела в моём приходе пошли неплохо, и счастлив я был долей своей.

– Чего же ты в город перебрался, если говоришь, нравилось тебе в деревне?

– Мы священники не в своей воле находимся, – вздохнул отец Василий, – Богу служим, и во всём подчинены воле архиерея. Вот меня и перевели служить в городской храм «Успенья Богородицы».

– Разве в городе хуже, чем в деревне?

– В деревне хоть я и работал во сто рук, однако был сам себе голова, а здесь служу при настоятеле, третьим пристяжным.

– Ты из-за этого разочаровался в людях?

– Служение Богу для священника везде одинаково. Тут другое дело.

– В чём именно?

– В селе священник живёт среди мирян, словно отшельник и не видится с братией своей, я имею в виду других священников. Здесь же в городе мы общаемся и от этих разговоров дух мой в смятении.

– Слышала я, что половина вашего брата и в Бога то не верит, – улыбнулась Полина. – Тебя это смущает?

– Да многие из священников в Бога не веруют, и служат чисто автоматически, – согласился отец Василий, – конечно, их не половина среди нашей братии, но значительное количество. Я их не могу осуждать, это дело совести каждого. Хотя как раз один из таких циников и бросил зёрна сомнения в душу мою.

– Он доказал тебе что Бога нет?!

– Не говорили мы с ним на эту тему, потому как знали, что бесполезно, каждый при своём мнении окажется.

– Тогда о чём же вы говорили?

– О том, что внук настоятеля храма нашего после окончания семинарии, получил мой приход, когда меня перевели в город! Вот о чём рассказал мне брат. Моими неустанными трудами, храм стал приносить приличный доход, потому меня перевели сюда, а внука настоятеля, назначили в мой приход.

– Обычное дело, – пожала плечами Полина. Она посмотрела на скорбную физиономию священника и рассмеялась: – Ты настоящий Василий Блаженный, коли, прожив четыре десятка лет, не понял, люди везде одинаковы, что священник, что мирянин.

– Но горько от такого понимания, ибо не должен пастырь поддаваться слабостям греховным подобно мирянину.

– Эх, больше бы таких людей как ты Церкви! – Полина подошла к двери, приоткрыла её и выглянула в коридор. Закрыв дверь, она продолжила: – Когда такие люди как ты, будут занимать большие должности в епархии, может и изменится что у вас в Церкви, и потянутся люди в Храмы.

– На всё воля Господня, лишь на неё уповаю.

– Ну и зря! На Бога надейся, да сам не плошай. Нужно разворошить ваш муравейник. В прошлый раз ты мне говорил, что при переводе сюда тебе обещали место настоятеля храма.

– Это всё пустые слова, – махнул рукой священник, – настоятель нашего храма отец Мефодий достаточно крепкий человек.

– Ему же семьдесят пять лет!

– Господь дал ему хорошее здоровье, и он ещё силён.

– В прошлый раз ты мне много чего про него интересного рассказал, – задумчиво произнесла Полина.

– Это от того, что обида изглодала сердце моё, – вздохнул отец Василий, – бес вселился в душу мою и поддался я искушению злословия.

– Точнее будет сказать не злословие, а критика, – Полина подошла к священнику. – Мусор не прячут в избе, рассовывая его по углам, а выносят на улицу. В доме от этого чище и людям лучше. В Церкви нужно поступать так же. Регина Журавлёва в нашем городе популярный журналист. Тебе нужно встретиться с ней и рассказать о вашем настоятеле.

– Но это же грех злословия!

– Плохо по углам шептаться и ничего не делать. Вашему настоятелю на покой пора, а он от сытного корыта оторваться не может, вот мы его и подвинем. Ты более достоин, занять место настоятеля храма «Успенья Богородицы».

– Ты так думаешь?

– Убеждена!

После ухода Полины, священник в смятении заходил по кабинету. С ним поступили несправедливо, лишив его прихода, в который он вложил душу и труд. Ладно бы это было ради дела, а так, что бы посадить на «хлебное место» внука отца Мефодия, понятно, что всё это не без его участия.

В глубине их церковного двора стоит каменный одноэтажный дом, в котором находятся кабинеты настоятеля и бухгалтера Ольги, класс церковно-приходской школы, там же есть маленькая кладовая, где хранится хозяйственный инвентарь их храма. В начале декабря прошлого года, отец Василий взял ключи от этой комнаты у церковного старосты Николая Степановича.

Отец Василий купил своим детям спортивный уголок, нужна была дрель, вот и решил он взять домой на вечер церковный инструмент. В тот день вечерняя литургия в храме закончилась, и кругом было тихо. Настоятель засиделся у себя в кабинете с бухгалтером. Вероятно, они думали, что остались вдвоём в храме, (не считая сторожа, который здесь никак появиться не мог), потому дверь в кабинете была приоткрыта. Отец Василий ненароком подслушал разговор настоятеля с церковным бухгалтером. Дело в том, что в декабре каждого года составляется финансовый отчёт в епархию: сколько пожертвований получено, какие суммы были направлены на ремонт храма, на приобретение церковной утвари, указываются траты на церковно-приходскую школу и на православные праздники, проводимые в храме.

– Излишек между расходом и приходом за год составил два миллиона семьсот пятьдесят семь тысяч рублей, – докладывала бухгалтер.

– Непорядок это, – покачал головой отец Мефодий, – прознают в епархии и повысят нам отчисления. Ольга переделай отчёт, раскидай эти деньги на проведение православных праздников в нашей церковно-приходской школе.

– Хорошо, – кивнула Ольга. Она сделала пометку в своих бумагах, потом спросила: – Оставим излишек на счёте. Может, часть денег пустим на премии к рождеству?

– На счетах деньги оставлять нельзя! – настоятель встал из-за стола. Он закрыл форточку и повернулся к бухгалтеру: – Это у вас мирян подарки ждут от начальства. Мы божьи слуги не корыстью живём, ибо сказано в Священном Писании: «Корыстолюбивый расстроит дом свой, а ненавидящий подарки будет жить».

Отец Мефодий погладив бороду, улыбнулся:

– Бог дал единожды, а человек он же алчен в желаниях своих. Дашь ему раз, а в другой раз он уже требовать будет. Так ведь Господь сегодня дал, а завтра взял.

– Что же делать?

– Деньги со счета нужно убрать, но что бы по документам всё чисто было!

– Я понимаю, – кивнула Ольга.

Отец Мефодий рассмеялся и затряс своей бородой, потирая свои пухленькие ручки:

– Воистину Бог гордыне противится, а смиренным даёт благодать. Мишутка, внучок мой младшенький, мечтает о машине, а с просьбами своими деду не докучает. В Рождество Господне он своё двадцатилетие отмечает, подарю ему машину.

Долго потом отец Васили не мог забыть мелкий, словно бисер смех отца настоятеля и его пухленькие ручки.

«Пусть поступок настоятеля недостойный, но кто я, что бы судить его?!» – думал отец Василий после ухода Полины, стоя у книжного шкафа в своём кабинете.

«А почему ты не можешь судить его?! – раздался у него в голове незнакомый голос. Это было так неожиданно, что отец Василий в страхе оглядел кабинет, он здесь был один. Голос меж тем продолжал: – Отец Мефодий Храм Господень превратил в собственную торговую лавку. Старухи кладут рублик в церковный ящик для пожертвований не от избытка, а от скудости своей, отрывая рублик от себя. Последнюю копейку несут они в Храм. А Мефодий?! Не во славу Господа эту лепту употребляет, а на «Мерседес» внуку своему. Не по заслугам он настоятель храма. Ты же наоборот достоин места этого!»

Отец Василий встряхнул головой, прогоняя назойливый голос, и для себя решил:

«Встречусь с Региной и расскажу ей всё, должна наша Церковь очищаться от скверны!» – и мысли его понеслись в сладкие фантазии, как станет он настоятелем этого храма.

– Господи сотвори справедливость! – зашептал отец Василий, осеняя себя крестным знамением, и рисовались в голове его радужные картины.

«Доход отца настоятеля это тебе не тридцатитысячный оклад, на который нужно жить с матушкой да пятерыми детишками. Станешь настоятелем, тут же справишь матушке шубу, – возбуждённо шептал голос, – а то стыдно сказать, твоя жена Екатерина, ходит в стареньком китайском пуховике».

И тут священник с ужасом заметил, что когда размышлял о том, как купит матушке шубу, руки он потирал точно так же как отец Мефодий.

«Бес попутал!» – ужаснулся священник.

Вспомнился ему один случай из его послушнической жизни: был у него товарищ в Кирилло-Белозерском монастыре, которого звали Николай Смирнов, такой же послушник, как и он сам. Однажды Николай задал вопрос их наставнику отцу Варфоломею:

– Батюшка, вразуми! Выбрали мы с Василием служение Богу, но плоть наша бунтует, по ночам женщины сняться.

– В IV веке, – отвечал отец Варфоломей, – Макарий Египетский посетил братию в далёкой пустыньке. Проходя мимо кельи одного из монахов, увидел он множество веселящихся бесов. Монаха того, так же как вас одолевали бесы, волнуя плоть. Понял святой Макарий, что брат сей пренебрегает своими монашескими обетами и предаётся нечестивым мыслям. Макарий посоветовал этому брату читать молитвенное правило и бесы пропали. Тоже я посоветую и вам, читайте молитву дети мои и отстанут бесы.

Выскочил отец Василий из кабинета и бросился к иконе Спасителя.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя твоё, – зашептал священник крестясь. Тут знакомый уже голос в голове его, интимно зашептал:

«Станешь настоятелем храма, и вознесёшь среди паствы своей славу Господу, житием, любовью и верой чистою».

С улицы через окно, проникал свет фонарей и луны, падал он на лик Иисуса Христа. Свет играл на иконе, и казалось священнику, что подмигивает ему Сын человеческий с иконы, словно заговорщику.

– Пляшут бесы, – с тоской прошептал священник.

«Почему?!» – искренне удивился голос.

Отец Василий опять оглянулся, в храме был церковный сторож Иван, задувающий свечи, но говорил явно не он. Голос меж тем продолжал вразумлять священника:

«Сказано же апостолом Павлом: «Ибо никто не имел ненависти к своей плоти, но питают и греют её». Ты будь, как все, питай и грей плоть свою, матушки и детушек».

Вышел отец Василий на крыльцо церкви. Шёл снег, подставив лицо под кружащие снежинки, подумал священник:

«Сделаю, как ты говоришь Полина».

В это время та ехала на машине и разговаривала по телефону с Региной Журавлёвой.

– Василий Блаженный согласился поговорить с тобой. Не откладывай дело, пока он не передумал.

– Хорошо, завтра с ним встречусь, – пообещала Регина. – Он стоящий материал предоставит?

– Убойный! – заверила Левина.

Женщина в белом пуховике переходила перекрёсток на красный свет светофора, и Полина едва успела нажать на тормоз.

– Чёрт! – выругалась она.

– Что у тебя?

– Дура одна под колёса лезет, – Полина проводила взглядом удаляющуюся женщину в белом пуховике.

3. Бог далеко, а жизнь близко

Основатель психоанализа, австрийский учёный Зигмунд Фрейд, разобрав по полкам душу человека, утверждал, что сознание каждого индивида «хомо сапиенс» состоит из трёх уровней:

Оно – это область страстей и желаний человека, а так же страхи, выраженные в инстинкте самосохранения.

Над низменным «Оно» доминирует «Я».

Я – это разум человека. Данная ипостась воспринимает внешний мир, окружающий его. Разумное «Я» старается заменить принцип удовольствия, который бушует в страстях низменного «Оно», разумом и целесообразностью.

Над «Я» имеется надстройка – «Супер Я».

Супер Я – это принцип определяющий добро и зло. Он напоминает о необходимости соблюдать социальные заповеди. Это «Супер Я» постоянно долбит человеку в мозг: «Чти Уголовный кодекс!»

Бушуют страсти в душе человека – «Я» и «Супер Я» пытаются обуздать «Оно». В большинстве случаев это им удаётся. Есть такая наука Криминология – она изучает личность преступника и условия совершения преступлений, эта наука утверждает: как бы не были суровы законы в государстве, всегда найдётся 5% населения, которые, невзирая на самые жестокие кары, будут совершать преступления. У этих людей низменное «Оно» оседлало «Я» и «Супер Я», заявив им:

«Меня фарт воровской вывезет! Сорву куш, вколю себе героин или выпью водки, и буду пребывать в радости».

Это они режут сумки пассажиров в переполненных автобусах и потрошат квартиры у остальных 95% населения страны. Дневное время – «золотая страда» у квартирных воров, а с четырёх часов вечера, когда народ приходит с работы, начинается жаркая пора у полицейских. Звонят и приходят бедолаги – потерпевшие в отделы полиции, с заявлениями о кражах.

Городской отдел полиции «Октябрьский» ничем не отличается от тысяч таких же учреждений разбросанных по всей России. Слева от входа, помещение дежурной части, отделённое от фойе толстым оргстеклом. Заявители, сиротливо сидящие на стульях, и терпеливо ждущие, когда к ним выйдет сотрудник. Полицейские, снующие туда-сюда с угрюмыми и сосредоточенными лицами. Одним словом рядовое казённое учреждение с бездушным подходом к людям. Здесь, в пору как Диоген в древнем городе Синопе, бегать с факелом, разыскивая человека, но напрасный труд, среди работающих в этом учреждении вряд ли его найдёшь – тут нет людей, одни сотрудники.

Много бедолаг именуемых «свидетелями» и «потерпевшими», топчутся на третьем этаже отдела полиции «Октябрьский», здесь находится уголовный розыск. Кабинет начальника в самом конце коридора. На двери висит позолоченная табличка с чёрными буквами: «Начальник уголовного розыска Савельев Павел Сергеевич».

В шесть часов вечера спадает напряжение рабочего дня: решены вопросы с выделением дополнительных сотрудников в следственно – оперативные группы, наконец найден транспорт, что бы ехать на обыски, и отсижены положенные часы на совещаниях в главке. Можно немного передохнуть. В кабинете у Савельева сидит его заместитель и приятель Борька Сазонов. Они курят, пьют кофе и болтают о всякой ерунде. Зазвонил телефон внутренней связи.

– Павел Сергеевич, с вахты я, – докладывал дежурный, – тут к вам женщина просится.

– Просится, пропусти, – ответил Савельев и посмотрел на часы, до ежедневного вечернего совещания с оперативниками, есть ещё час, успеет поговорить с посетительницей.

– У неё документов нет, – продолжал полицейский, – она говорит, что по делу Прокофьева, его жена. Говорит, что хочет важное вам сказать.

– Пропусти её, – кивнул Савельев и положил трубку. Улыбнувшись, он посмотрел на своего заместителя: – Не прошло и года, как Лёвушкин запомнил моё имя-отчество.

– Не обольщайся, – махнул рукой Борис, – он, наконец, сообразил, на телефонной книге написать имена руководителей служб.

Младший сержант полиции Лёвушкин в отделе имел кличку «Дебил», таковым впрочем, и являлся. Он поступил на работу в патрульно – постовую службу, однако по причине его непроходимой глупости, с ним никто не хотел работать. Его перевели в дежурную часть камерным. Там он «терял» людей сидящих в камерах, сажал вместе подельников, несмотря на то, что опера в «рассадке»3 делали соответствующие пометки. Намучившись, его усадили на вахту. Здесь он год учился пользоваться телефонной книгой. Однако, речь вовсе не о Лёвушкине, тем более что он уже пропустил посетительницу к Савельеву.

Спустя несколько минут, после того как Павел положил трубку внутреннего телефона, к нему в кабинет без стука вошла женщина в белом пуховике.

– Здравствуй Савельев, ну как, спокойно спишь?! – сходу спросила она.

Тот обалдел от такого приветствия и ответил:

– Спасибо, не жалуюсь.

– А совесть тебя не мучает? – женщина от двери направилась к столу Савельева.

– А в чем, собственно говоря, дело?! – Павел понемногу стал приходить в себя. Он встал со стула: – Может, объясните, почему вы разговариваете со мной в таком тоне?!

– Я жена Романа Прокофьева, помнишь такого?! – спросила женщина и совсем близко подошла к Савельеву.

– Да, я прекрасно помню вашего мужа, и вас тоже. Наталья Андреевна, так, кажется, вас зовут? – ответил Павел. Указав рукой на стул, он продолжил: – Пожалуйста, успокойтесь и присядьте. Объясните, что вы хотите?

– Не хочу я сидеть рядом с тобой! – взвизгнула женщина. Она пристально посмотрела в глаза Савельеву: – Я пришла сказать тебе, что мой муж недавно умер в «зоне». Перед смертью он успел мне передать свою просьбу. Так вот, последнюю волю Романа Александровича Прокофьева погубленного тобой, я и выполняю!

Женщина подошла ещё ближе к Савельеву и плюнула ему в лицо.

– Сучка! Я тебя сейчас в камеру закатаю! – заорал вскочивший со стула Сазонов.

– Не вмешивайся Паша! – остановил его Савельев. Он достал носовой платок из внутреннего кармана пиджака, вытер лицо и бросил его в урну. Набрав полную грудь воздуха, задержал дыхание, потом спросил: – Наталья Андреевна, вы выполнили последнюю волю вашего супруга?

– Да, теперь можешь сажать меня в камеру!

– Прошу вас выйти из моего кабинета, иначе я позову сотрудников, и они выведут вас отсюда.

Женщина развернулась и выскочила в коридор.

– Сволочь уголовная! – крикнул ей вдогонку Сазонов.

Роман Прокофьев по кличке Прокоп был авторитетным «бродягой», (так величают себя преступники придерживающиеся старых воровских традиций), и имел за плечами большой тюремный «стаж» с множеством сроков. Скитаясь по лагерям и тюрьмам, он основательно растерял своё здоровье, а во время последней отсидки заработал ещё и ВИЧ.4

Случилось это, когда Прокоп получил пять лет общего режима за вымогательство. В «зоне» где он сидел, уголовники выбрали его смотрящим5. Прокоп организовал бесперебойный пронос в «зону» героина, который доставляли сами же сотрудники этого учреждения.

Есть в медицине такое понятие «период окна» – это когда человек заразился каким-то инфекционным или венерическим заболеванием, однако тесты показывают отрицательный результат. Инфицированный уже заражает других людей, но по медицинским показаниям он считается ещё здоровым. У ВИЧ-инфицированных период окна может составлять до шести месяцев. В «зону» где смотрящим был Прокоп, с этапом заехал такой заключённый. Он сдал анализы на ВИЧ в следственном изоляторе, и получил отрицательный результат.

Героина в «зоне» было вдоволь, а вот со шприцами плохо, зеки кололись группами одним шприцом на всех. Когда спустя год взяли тесты на ВИЧ-инфекцию: из тысячи двухсот осужденных, находящихся в колонии, у восьмисот человек тесты оказались положительными. Прокоп вошёл в число таких «счастливчиков». Выйдя из колонии, он решил, что на воле с ВИЧ ещё можно лет десять прожить, а в «зоне» и года не протянешь.

«В «зону» мне больше нельзя», – решил он для себя.

Освободился он в ранге «положенца»6, и на воле мирно зажил с семьёй, собирая «грев»7 для «зон». По своей воровской «специальности» – квартирный вор, Прокоп уже не «работал», здоровье не позволяло. Так, приторговывал по мелочи ворованными вещами, но по-хитрому, не попадая в агентурные донесения информаторов уголовного розыска, которых среди криминальных личностей множество. Уголовники его по-прежнему считали «авторитетным бродягой», а это значит, что их пьяная болтовня, уходила в уголовный розыск агентурной информацией. В оперативно – розыскной картотеке Прокофьев Роман Александрович по кличке «Прокоп», числился криминальным авторитетом и лидером организованной преступной группы, а вор, как известно должен сидеть в тюрьме. Начальник криминальной милиции области генерал Малышев на каждом совещании поднимал Савельева и вопрошал:

– Когда ты, наконец, посадишь Прокопа?!

– Пока нет процессуальных оснований для ареста Прокофьева, – неизменно отвечал Павел.

Однажды Малышев вызвал Савельева и сказал:

– Проведёшь обыск у Прокопа.

– Основание?

– Я вижу, Савельев ты совсем разучился мышей ловить! – нахмурил лоб генерал,– основания придумаешь сам, а где и что искать, я подскажу.

Обыск Павел проводил лично, и перед началом спросил у Прокопа:

– Гражданин Прокофьев храните ли вы в доме запрещённые законом предметы, которые вы бы хотели добровольно выдать?

– В доме ничего противозаконного я не держу, – ответил Прокоп. Он кивнул на антресоли, на кухне: – Приятель мой занёс недавно чемодан, что в нём находится, я не знаю.

В чемодане лежали три ношенных свитера, пара брюк, а так же пистолет ТТ китайского производства, две обоймы с патронами к нему, и пакет с тремя граммами героина. Прокоп пояснил, что чемодан принёс знакомый по кличке «Муля», просил подержать у себя десять дней.

В протоколе обыска, Савельев факт добровольной выдачи чемодана не отразил, а понятые присутствующие при обыске, о таких юридических тонкостях и не слышали. Они расписались в протоколе, дали объяснения, что чемодан был, обнаружен на антресолях, в нём нашли пистолет и пакет с каким-то порошком. Прокоп же по старой воровской традиции от всех подписей в бумагах отказался.