Kорпорация «АйДи»

– Привидится же такое, – сказал я, еще раз передернув всем телом.

По пути в ванную я попытался вспомнить вчерашний день, но кроме происшествия в метрополитене, точнее кошмарного сна, в чем теперь я был уверен на все 100%, в голову ничего не приходило. Ударив рукой по выключателю, я зашел в ванную, посмотрел на свое отражение в зеркале и испуганно отшатнулся. На меня смотрело бледное, слегка заросшее лицо с огромным бордово-синим кровоподтеком на лбу. От изумления я даже крякнул. И ровно в этот момент мой карман завибрировал (только сейчас я заметил, что был в джинсах), а в следующую секунду заиграла песня Гражданской обороны в исполнении Чижа «ходит дурачок по небу». Я вытащил телефон из кармана и посмотрел на экран. Номер был неизвестным, но цифры красноречиво говорили о звонившем – [phone]. Какое-то время я смотрел на телефон и судорожно пытался найти в своем центре принятия решений ответ на великий русский вопрос – что делать? Игнорировать звонок нельзя, это было понятно, как аксиома, даже более понятно. Но снимать телефон уж больно не хотелось.

– Да? – прошептал я в микрофон аппарата, наконец, приняв волевое решение ответить на звонок.

По ту сторону трубки молчали, но я отчетливо слышал какое-то нервное дыхание. Затем раздалось знакомое неприятное хихиканье.

– Здорова, – наконец, весело сказал Гаврик, – Как голова?

– Значит не сон, – расстроился я, и после продолжительной паузы произнес – терпимо.

– Не переживай, Уильям, конечно, начальник суровый, но справедливый. К тому же по лбу от него получить – это все равно, что орден на грудь повесить. Понравился ты ему, чертяка. Далеко не каждому нашему сотруднику такое внимание оказывают. Так что не думай, что как-то нехорошо с тобой поступили. У нас тут несколько иные порядки. Ну, да ладно. Все со временем. А пока собирайся, работа не ждет.

– Какая работа? – прожевал я в трубку.

– Уильям берет тебя в один из ключевых отделов корпорации, – продолжил Степан.

– Послушай, Степан, я ничего не понимаю. Что вообще происходит? – негодовал я.

– Мойся, одевайся, и выходи. Есть не надо – поедем в ресторан. Там и введу тебя в курс дела. С этими словами Гаврик повесил трубку.

Конечно, вопросов у меня было масса. Но задавать их по телефону было бессмысленно. Практически ежедневно сталкиваясь со всякого рода моральными уродами высших рангов, увы, издержки профессии, я давно усвоил одну истину, правду-матку можно разглядеть только в глазах, хотя бывают и непроглядные подонки. Поэтому, засунув телефон обратно в карман, я принялся умываться, попутно думая о Степане Гаврике. Мой старый «друг» работал в украинском филиале «Коммерсанта», наверное, практически со дня открытия офиса в Киеве. Познакомился я с ним во время одного мероприятия, кажется, презентации 20-летней стратегии развития одной нефтегазовой компании, принадлежащей бывшему бандиту из Донецка. Хотя, вопрос – бывают ли бандиты бывшими, в наши дни относятся к разряду волюнтаристских. За большим, примерно пятиметровым прямоугольным столом сидела троица высшего менеджмента компании, поочередно рассказывая, как в ближней и дальней перспективе будет прекрасно развиваться газовая отрасль страны в целом, и их компания в частности. Гаврик с улыбкой слушал их, периодически отправляя себе в рот блины с красной икрой и вычурные конструкции из лосося, сыра, креветок и оливок, скрепленные деревянными зубочистками. Когда презентация закончилась я со сдвинутыми бровями вышел на балкон, чтобы перекурить. Меня давно воротило от подобных мероприятий, но игнорировать их возможности не было. Тогда я еще надеялся, что только пока. Вслед за мной вышел и Степан. Протянув руку, он представился. Я ответил ему рукопожатием, и мы разговорились о работе, газовом бизнесе и компании бывшего донецкого воротилы.

– Ты знаешь, когда компании начинают активно презентовать стратегии развития? – спросил он у меня, и, не дожидаясь ответа, продолжил, хихикая – когда в этот момент происходит покупка у государства перспективного актива за символическую по меркам реальной стоимости лота благодарность продавцу.

– Тем более, когда запасы углеводородов этого актива позволят компании как минимум будущие 20 лет не думать про объемы добычи, – добавил я, показывая свое понимание происходящих на рынке событий.

Вообще Гаврик был очень осведомленным журналистом. По количеству подтвержденных инсайдов он, пожалуй, входил в тройку лучших на рынке. И как выяснилось чуть позже, карьерный рост и брэндирование имени ему обеспечивало, скажем так, умение правильно пристроить пятую точку. Узнал я об этом совершено случайно. После очередной пресс-конференции я вышел из гостиницы, где проходило мероприятие, и по пути к метро решил набрать выпускающего редактора. Но телефона ни в карманах, ни в сумке не оказалось. Я вспомнил, что перед конференцией положил мобильник на стол возле тарелки, на которой в виде фантастического цветка были выложены тонкие как бумага кусочки хамона, и спешно пошел обратно. В помещении, на первый взгляд, никого не было, но только я сделал несколько шагов, как увидел в конце зала темную фигуру. Присмотревшись, я разглядел довольно крупного мужчину, который был без трусов и словно в конвульсиях двигался взад и вперед, интенсивно дыша и сопя. А потом я услышал сбивающийся голос Гаврика: – Сте пан И ва но вич, точ но Най ман ста нет пред се да те лем со ве та ди рек то ров гос кор по ра ции «Газ им порт сбыт».

– Точно, точно, – отвечал на выдохе грубый мужской голос.

Я на цыпочках подошел к столу, за которым сидел, взял свой телефон и тихо вышел из зала. Тогда я подумал, что в условиях целенаправленной евроинтеграции бывшей социалистической республики толкатели говна в обратном направлении являются некими маркерами – пионерами перемен, которые вскоре ожидают всю страну, которую международные финансовые институты и старшие товарищи брюссельского кольца уверенно ставят в нужную позу. А поскольку в органах власти и бизнесе таких евроинтеграторов становится все больше, наклон этот будет происходить все быстрее, а проникновение все глубже. Безусловно, я был не многим лучше Степана. Журналистика для меня, как и для него, не была ни призванием, ни гражданской позиции, ни даже крестом, который выпало нести по жизни. Просто Гаврик перешел ту грань, которая для меня была недопустима ввиду рабоче-духовного воспитания, даже с учетом невообразимых возможностей и доходов, которые давал такой подход к делу. За почти 10 лет в журналистике я перестал верить в созидательный эффект СМИ, в их пользу. Даже наоборот. Мое отношение к профессии стало скорее бездушным – это всего лишь способ заработка, как у кассира, забойщика скота или любого другого клерка. Хотя, наверное, даже хуже, поскольку ни кассир, ни забойщик не испражняется в головы своих клиентов. Честно говоря, журналистов, верящих в профессию, и исповедующих эту веру искренне, наверное, нет вовсе. А если и есть, то это наивные глупцы, чей интеллект просто еще не переварил бульон реального положение дел. Но я таких не встречал, за исключением пары отъявленных лицемеров и негодяев. Конечно, всплески обиды за державу периодически случаются у всех. Но это такая форма бичевания, которая необходима для продолжения деятельности: когда тонешь в собственном говне, надо иногда делать рывок, чтобы не захлебнуться. Например, некоторые забойщики скота, оправдывая убийство коров, держат дома очень много животных, которых обхаживают, как королей. А многие журналисты, преимущественно под псевдонимами, ведут блоги, телеграм-каналы и пишут статьи о коррупции, чиновничьем беспределе, безнаказанности власть имущих и срывании рабских оков. Можно слукавить и оправдаться, что, мол, жизнь такая. Что вбиваемые со школьной парты и дальше по жизни лозунги о свободе и справедливости, сложно воспринимать всерьез, поскольку часто призывающие к совести, патриотизму и порядочности люди в реальности исповедуют совершенно противоположные ценности. Поэтому сопоставляя слова с делами возникает какое-то извращенное понимание реальности. Как говорил мой декан во время лекции о журналистской этике – не у каждого есть Maybach, но каждый готов в него сесть при малейшей возможности. Но скажем откровенно, мы идем по жизни как навозные жуки, бездумно и отрешенно катим впереди себя свой говняный шар, и с каждым шагом он все больше и тяжелее. Заложенные в нас во времена ненавистной империи понятия долга, доброты, справедливости, силы закона с каждой прожитой секундой и приобретенным жизненным опытом замазываются новым слоем дерьма – другими абстрактными понятиями, которые современные теоретики объединили в один семантический узел – потребительский гламур. Об этом еще что-то Островский писал, как темный гламур поглощает светлый романтизм. Телефон стал вибрировать и гнусавый голос под ужасный звук гитары запел – ходит дурачок по небу, ищет дурачок глупее себя. Я снял трубку.

– Я под подъездом, выходи, – раздался знакомый лисий голос Гаврика, в этот раз звучавший с деловитой ноткой.

Я надел кроссовки, схватил куртку и вышел из квартиры. Еще в подъезде меня охватило странное ощущение, что я нахожусь в каком-то чужом месте, а не в своем родном парадном. С виду все было будто как всегда. Но сейчас почему-то в глаза бросались обшарпанные, исписанные стены, покореженные перила, разбитые в рамах стекла. От мусоропровода не то, чтобы воняло – истошный запах затруднял дыхание. Пол был залит водой, а от сырости и холода костенели пальцы рук, меня стала пробирать дрожь. Открыв двери подъезда и увидев, что за ними, мне захотелось со всего духу рвануть обратно в квартиру и завалить вход шкафом, стульями, в общем всей находящейся в квартире мебелью. Прямо напротив подъезда стоял огромного роста человек в стальных пластинчатых латах поверх красной туники и шлеме с поперечным гребнем, такие, кажется, носили римские офицеры – центурионы, и метровых силиконовым фалоиммитатором, покрытым венами, избивал, точнее, забивал какого-то уже бездыханного голого мужика. Справа от него двое легионеров в шлемах без гребней и более простых доспехах – кольчужных рубашках истязали другого обнаженного бедолагу: один заломил ему за спиной руки, другой заталкивал в глотку толстый силиконовый член. Подобный картины можно было наблюдать по всему двору. Но почему-то больше всего меня шокировала сцена возле второго парадного – там один легионер вытер свой еще эрегированный член тряпкой, расправил кольчужную рубаху и толкнул ногой в задницу свою жертву, которая от удара приложилась лицом об асфальт. Слева в одной куче лежали голые мужики – кто без сознания, кто еле слышно стонал. У всех из задниц торчали силиконовые члены. Больше я не успел ничего увидеть, потому что глаза мои автоматически сомкнулись. Затем я услышал звук клаксона автомобиля и знакомый голос: – Вадатурский, я здесь. Я открыл глаза и за громилой в латах увидел черный mercedes премиум-класса с синей мигалкой на крыше. Из заднего окна автомобиля выглядывала золотая маска, как мне показалось, с небольшими прорезями для глаз и без черт лица.

– Чего ждем? – спросил Гаврик, и маска слегка пошевелилась.

Я старался не смотреть на легионеров, а главное их работу, и быстрым шагом пошел к машине. Я попытался обойти громилу-центуриона как можно дальше стороной, но он, заметив меня, преградил путь искусственным фаллосом и сказал басистым голосом бандитского бригадира или средневекового инквизитора: – стоять, грешник.

Я остановился и сглотнул.

– Служивый, это наш человек, – крикнул Степан, после чего машина проревела спецсигналом.

Центурион посмотрел в сторону автомобиля, и медленно убрал член. После того как я прошел, он опять принялся бить свою жертву. Обойдя автомобиль, я сел возле Гаврика. В этот раз он не был в своем дурацком спортивном костюме. На нем был широкополый красный плащ с золотым подбоем и капюшоном, закрывающим верхнюю часть головы. Новая маска была без рукояти и, видимо, как-то крепилась на затылке. Она действительно была без черт лица с миндалевидными разрезами для глаз. Гаврик посмотрел на меня очень внимательно – как лейтенант спецслужбы на только что завербованного молодого учителя истории, и с умным видом, но явно с претензией на шутку сказал: – Район у тебя, конечно, не ахти. Грязь, вонь, гопота. После чего рассмеялся.

Я все еще не мог прийти в себя и путался в мыслях.

– Кто это были? – само собой вырвалось из меня, когда машина тронулась.

– Ты о тех, кто с мечом или на щите? – расхохотался Гаврик, – Орлы – это бойцы XI легиона, который когда-то растворился в южных широтах самой северной империи… Не парься, Глеб, у них своя работа, у нас – своя. Поехали.

По пути в ресторан мы больше не говорили. Я периодически пытался смотреть в окно, но мир по ту сторону автомобиля не способствовал созерцанию – дождь поливал серые панельные дома, машины в пробках коптили воздух, вдоль набережной манипула легионеров с красными щитами вела куда-то каких-то женщин, как мне показалось, в металлических рубахах и с зашитыми ртами. Поэтому большую часть пути я сидел, уткнувшись в пол, и думал о том, зачем я понадобился Уильяму Виндзору. Другие вопросы в тот момент мне казались неважными. Мы остановились возле ресторана «Желтое море» на Шота Руставели. Выйдя из машины, только теперь я заметил, что на улице было довольно темно, как во время сумерек, и невероятно холодно. Меня сильно знобило, аж сводило зубы. Я осмотрелся по сторонам. Справа в нескольких метрах от нас вокруг костра сидели шестеро легионеров, кажется, на щитах, и что-то тихо обсуждали. Перед рестораном стояли несколько очень дорогих машин с синими мигалками на крышах и две колесницы, запряженные четверкой лошадей каждая. Слева – никого не было видно, зато тихо, но отчетливо доносились вызывающие мороз на коже всхлипывания, стоны и хрипы. Обойдя машину, Степан открыл переднюю пассажирскую дверь, взял с сиденья пакет, на котором было написано «Ни Прадом единым… подпись – Луис Вуитон», шепнул что-то водителю, за всю дорогу я так и не посмотрел на него, опасаясь увидеть очередного неприятного субъекта, и подошел ко мне.

– Это твоя униформа, – сказал он, протягивая пакет.

Презент оказался довольно тяжелым, словно там были гантели, а не одежда. Хотя если предположить, что там были латы, тяжесть объяснялась. От этой мысли мне стало не по себе. Я на секунду представил себя легионером, избивающим огромным членом какого-то человека, от чего меня стало тошнить. Когда мы подходили к входу в ресторан, нам на встречу вышел тучный швейцар в японском или псевдояпонском бело-желтом кимоно и с чрезмерно низким поклоном придержал дверь в открытом положении. Гаврик протянул ему какую-то банкноту, если не ошибаюсь 100 долларов. Тот принял ее с выражением неописуемого счастья, поклонился и сказал: аригато с ярким украинским «гээ». Когда мы зашли, швейцар присел на корточки, достал из кармана зажигалку, поджег банкноту, кинул ее на землю и стал жадно вдыхать продукты горения. Это действо я наблюдал через стеклянную входную дверь ресторана и от удивления открыл рот. Я себе даже представить не мог такого отношения к валюте, учитывая нынешний курс. Внутри ресторана сразу возле двери нас встретила очень красивая молодая девушка-администратор, на которой из одежды были только чулки, которые крепились к тонкой резинке, опоясывающей талию, и туфли с огромными – сантиметров 20 шпильками. Я немного смутился от вида голой девушки. Она же улыбнулась и спросила: вам какой зал – курящий или курящий-курящий?

– Любой, – безразлично ответил Гаврик. Девушка развернулась, и мы пошли следом за ней. Вероятней всего, мы зашли в зал, который считался курящим-курящим. Там был настолько густой дым, что разглядеть что-то перед собой можно было не более чем на расстоянии вытянутой руки. Я шел за Гавриком, точнее за чернотой его спины, и наткнулся на какой-то стол. Послушался звон стекла, после чего проникновенный тяжелый мужской голос сказал: Блядь. В следующий момент меня за горло схватила мощная рука, ноги мои оторвались от земли, и я стал подниматься вверх, словно Дэвид Коперфильд, показывающий зрителям трюк левитации. В дыму я разглядел занесшийся надо мной кулак.

– Поставь на место бафометова клерка, – раздался угрожающий голос Гаврика.

– Где атрибуты? – ответил голос из дыма.

– Повторять не буду, – повысил голос Степ.

Человек повиновался. Через несколько метров меня снова кто-то схватил за руку. К счастью, в этот раз это был Гаврик.

– Садись, пришли уже? – сказал он.

Я нащупал довольно низкий стул и сел. Гаврик откинул капюшон, снял свою маску и положил ее на край стола. Она действительно крепилась к затылку широким кожаным ремнем. Затем он чем-то зашуршал, чиркнул зажигалкой, затянулся и выпустил струйку дыма, которая разрезала плавно перемещающиеся по помещению серо-молочные массы белым шлейфом и растворилась вблизи моего лица. Я прощупал свои карманы, но сигарет в них не оказалось. От избытка впечатлений я как-то забыл, что бросил курить около восьми месяцев тому. Но что-то в глубине души говорило мне, что в отказе от сигарет теперь нет никакого смысла. И дело было вовсе не в переполненном табачным дымом помещении.

– Степан, угости сигаретой, – попросил я.

Из дыма вынырнула рука с портсигаром, на котором была изображена голова мопса, и зажигалкой. Я вытянул сигарету, немного покрутил ее в руках, а затем быстро вставил в рот, подкурил и глубоко затянулся. В голове приятно закружилось. Как давно мне хотелось это сделать, но желание быть здоровым и счастливым, как в социальной рекламе на развороте журнала Men's Health, где красивый парень с белоснежными зубами, обнимая ожившую куклу барби, радостно отвечает уродливому, сутулому, неопрятному и явно неуспешному молодому человеку: «не курю», останавливало меня.

– Если бы еще и пару рюмок дернуть, может, и жизнь бы наладилась, – подумал я, вспомнив старый анекдот.

К нашему столику кто-то подошел. Я с трудом разглядел девушку с книжками меню. Одну она протянула мне, другую Степану.

– Девушка, не отходите, мы сразу закажем, – сказал Гаврик, после чего обратился ко мне – доверься мне, я сделаю правильный заказ.

Быстро отыскав страницу с ролами, Гаврик стал выбирать блюда: нам, значит, два черных дракона, два зеленых дракона, два красных дракона, два желтых дракона, и… ты десерт будешь? – поинтересовался он у меня. Я угукнул в ответ.

– И два тирамису. Все, – закончил он, громко захлопнув меню.

Только тогда я заметил, что обложку книжки, которая была сделана то ли из кожи, то ли из качественного дерматина, украшало тиснение в виде головы козла, явно срисованное с Уильяма Виндзора.

– Почему меню украшает эта картинка? – спросил я у Гаврика.

– У этого ресторана, как, впрочем, и у многих других, подписано соглашение о партнерстве с чешским пивзаводом «Великопузовицкий козел». Они им пиво поставляют по бросовой цене, а они их бренд продвигают, – ответил он.

Я ухмыльнулся. Девушка забрала у нас книжки, и удалилась. Гаврик придвинулся ко мне, затянулся и пустил очередную струйку дыма: – Ну, давай, не тяни кота за хвост, спрашивай, что тебя интересует.

– Только познакомились, и сразу под юбку, – подумал я, – ну что ж, без предварительных ласк, так без ласк.

Я крепко затянулся и спросил: – где я?

– В ресторане «Желтое море», – ответил он, ехидно сощурив глаза и искривив рот в улыбке.

– Это не Киев, точнее не тот Киев, который я знал, – продолжил я.

– Да, брат, Киев изменился. С одной стороны – в худшую сторону, с другой – в лучшую. Последний вариант выберут люди с галицким акцентом, – улыбка на лице Гаврика расползлась еще шире, – а что ты хотел – революционные перемены приводят к изменению всех сфер жизнедеятельности.

– Все это похоже на какой-то дурной сон, который почему-то не заканчивается, – продолжил я.

В этот момент к нашему столу кто-то подошел, отодвинул стул и присел.

– Такова теперь твоя реальность. Можно сказать, что раньше ты жил в матрице, а теперь увидел жизнь, или наоборот, – сказал приятный женский голос.

Я попытался рассмотреть лицо хозяйки голоса, но она сидела на таком расстоянии, что густой дым позволял лишь тайком уловить невзрачные контуры человека.

– Чтобы максимально упростить наше общение и дальнейшую работу, буду пытаться объяснять тебе все происходящее обычными словами, точнее метафорами и аллегориями. Это поможет тебе хоть немного уловить общий смысл, – продолжила девушка, – Мы называем все это Кузней. Только прошу тебя, не надо искать в этом слове намек, или даже прямые отсылки на мифы, легенды, сказания и прочую древнюю и эзотерическую ерунду. Добротная средневековая Кузня, особенно в картинах Босха – с жуткими инструментами, печью, жаром, звоном металла, может создать определенные аллюзии на это место, но это равноценно тому, что заявить, будто все украинские политико-экономические журналисты являются геями. Конечно, определенные точки соприкосновения между этими сообществами найти можно, в этот момент Гаврик кашлянул, и среди работников медиа немало гомосексуалистов, но все же их внутренние стержни, в принципе, сравнивать некорректно, поскольку они преследуют различные цели. Одни толкают говно в партнера, другие – в мозги читателя, что куда отвратительнее.

– Знакомься, Вадатурский, это твоя новая коллега по цеху, глава управления анализа трендов Ольга Штерн, – сказал Степан.

Из дыма в моем направлении вынырнула женская рука с большим золотым кольцом в виде козлиной головы с горящими красными рубинами глазами. Я вначале растерялся, не знал, как поступить: поцеловать руку или пожать. Решил все же пожать.

– Очень приятно, – сказала Ольга, и ее рука исчезла в дыму.

– Так вот, – продолжила она, – корректнее всего сравнивать Кузню с крупным мегаполисом или вертикально-интегрированным промышленным холдингом, скажем, металлургической, энергетической или автомобильной корпорацией. Здесь есть свои площадки, интеллектуальный центр, маркетинговый отдел, служба охраны, прочие структуры и сопутствующая социальная инфраструктура.

– Правда, без профсоюзов, – хихикнул Гаврик.

В этот момент к нашему столику подошла официантка с подносом и стала выкладывать на стол наш заказ. Вначале девушка положила передо мной и Гавриком свернутое в цилиндр теплое полотенце на бамбуковой подставке. Степан сразу же взял его и принялся вытирать руки. Я поступил аналогично. Затем на столе проявились блюда. На белых фарфоровых тарелках лежали фигурки оригами – драконы, которые были сделаны из основных мировых валют. Черные драконы были сделаны из долларов и иен, зеленые – из франков и евро, красные – из юаней, зеленые из фунтов, долларов и иен, желтые – просто из евро. Хотя я бы назвал их скорее оранжевыми. Вместо аппетита эти блюда вызвали у меня озадаченность. Затем девушка положила передо мной чугунную сковородку без ручки и небольшую горелку, которая работала на каком-то жидком топливе.

– Ольга, поделиться с тобой, мы что-то много набрали, – сказал Гаврик.

– Не откажусь, – ответила она, и Степан попросил официантку принести еще один комплект приборов, то есть сковороду и горелку.

– И как с этим обходиться? – поинтересовался я.

– Просто, бери да жуй, – пошутил в очередной раз Гаврик.

– Какое-то время ты будешь проходить адаптацию, точнее акклиматизацию на Кузне, но вскоре этот ритуал станет для тебя естественной и обычной практикой. Более того, без него ты едва протянешь здесь и день – станешь замерзать, теряться в мыслях – пока окончательно не потеряешь себя и растворишься в глубинах этого мегаполиса, – сказала Ольга.

– Того гляди, и легионеры огреют по спине фаллосом, не узнав бафометова клерка – захихикал Степан.

После этих слов я заметил, что уже настолько замерз, что от холода меня трясет.

– Я тебе покажу, что нужно делать, – продолжила Ольга.

Она подтянула к себе тарелку с красным драконом, поднесла к его голове горящую лампу и в секунду фигурка загорелась ярким пламенем. От резкой вспышки света на какое-то время стало видно ее лицо. Большие красивые глаза, длинные непонятного из-за густого дыма цвета волосы, пухлая нижняя губа, небольшой тонкой нос, совсем едва вздернутый вверх, тонкий длинный шрам на половину левой щеки. Она поднесла к фигурке руки, наклонила голову и сделала короткий вдох, подобно тому, как героиня Умы Турман в фильме «Криминальное чтиво» втягивала в себя белый порошок через свернутую купюру. Мне даже показалось, что от дракона оторвался огонь и перелетел в нее. В следующий момент за нашим столом снова стало сумеречно.

– Попробуй, – сказала она.

Я поджег своего дракона. Бумага вспыхнула, и оригами стало быстро превращаться в пепел, попутно создавая тянущиеся вверх струйки дыма.