Степь 2. Расцвет. Часть вторая

В результате этой короткой сцены, Золотце психанув, не стала дожидаться весь кортеж и забрав своих подручных скоропалительно покинула Терем, ускакав в своё стойбище, а все остальные во главе с царицей и её приёмной дочерью, неспешно двинулись на встречу с гостем.

Рубежный терем, которым заправляли теперь два брата Велимир и Премысл, с детства выросшие при этом доме и, схоронив отца не стали делить наследство, а взялись за дело совместно лишь разделив обязанности кто за что отвечает встретили царицу с должным радушием.

Оба оженились, оба детьми обросли и, тем не менее, продолжали жить как одна семья, занимая приличное пространство в казённом тереме, но, несмотря на это, весь большой отряд царицы разместили, срочно освободив несколько светёлок, что квартировали их чада. Притом сделали это так шустро, что никто ничего не заметил.

Райс объявила всем, что изволит здесь заночевать, а не просто отдохнуть и перекусить, тем самым давая команду на обустройство всех остальных сопровождающих.

Дело шло к ночи, когда все гурьбой пройдя баню и общий стол расползлись на ночлег по своим лежакам. В светёлку к царице постучалась Калли и, просунув в дверь свою чернявую головку и получив одобрительный кивок хозяйки, впустила в спальню к Матери клана мужчину чужестранной наружности, одетого как богатый купец.

– Будь здрава, Великая Тахм-Райс, – начал он с сильным акцентом, что сразу выдавало его слабое знание местного языка.

– Говори по-урартски, – тут же прервала посланца Калли на его родном языке, проходя мимо и пристраиваясь на лежак Матери, где царица, обложенная подушками, восседала в полном золотом облачении.

Мужчина недоумённо посмотрел прекрасной деве в след, не ожидая видимо встретить здесь свою соплеменницу судя по чистоте её говора и от такого предложения стушевался. Он явно готовился к этому разговору и напряг все свои познания в области языка степей, а тут, оказывается, говорят на языке гор, притом абсолютно без акцента.

Гость опешил, уставившись на Калли. Он, конечно, встречался с этой прекрасной девой здесь не впервые, но видимо только теперь признал в ней соплеменницу, и на его лице явно читалась мысль: «где же были мои глаза?». Вывел посланника из ступора голос царицы, которая, будучи совсем не похожа на женщин его страны, тем не менее, также заговорила на урартском:

– Говори на том языке, на каком тебе легче общаться.

– Я урартец, – как-то неуверенно проговорил мужчина, зачем-то тыкая в себя пальцем и по растерянному виду стало понятно, что посланник так и не принял решение на каком же языке говорить.

– Вот и прекрасно, – проговорила царица, поторапливая его и при этом, указывая рукой на место перед собой, предлагая сесть на медвежью шкуру, что покрывала пол у лежака, – давай сразу к делу. Не думаешь же ты, что я буду тут всю ночь с тобой сидеть, выслушивая.

Торговец быстро закивал, суетливо двинулся на указанное место, торопливо пристроился и замер, уставившись на лик царицы в ожидании. Та, посмотрев на него, обернулась на Калли как бы спрашивая, ты что за идиота ко мне привела. Калли тяжело вздохнула и опять обратилась к вестнику:

– Ты что испытываешь наше терпение? Ты кто такой и зачем суда прибыл?

Вестник вновь встрепенулся, засуетился и, не вставая принялся раздеваться. Вернее, он только размотал свой тряпичный пояс, накрученный на выпуклый и хорошо откормленный живот в несколько оборотов и столь же суетливо вынув засапожный нож принялся его распарывать. Наконец выудив оттуда сложенную в несколько раз тряпицу, попытался на четвереньках подползти к Райс, протягивая перед собой вынутый кусок ткани, но Райс резко встала, сделала шаг и забрала «передачку». Посланник вновь отринул назад, устраиваясь на прежнее место.

Царица развернула тряпицу, всю испещрённую письменами. Да это оказалось письмом. Мало того, что его выполнили таким странным способом оно и содержание имело не менее загадочное, но Райс уже давно привыкла к таким своеобразным посланиям своего самого ценного вестника из стана Куруша, какой только у неё имелся.

Каждое письмо, что Матерь получала от него, адресовалось некой Зарине, его дочери. Попади это послание в руки кого-нибудь, кроме Райс, то вряд ли бы что могло поведать существенного или понятного.

Послание казалось обычным, бытовым. Адресат, как и положено, в первых строках изливал тоску по любимой дочурке, о том, как все по ней соскучились. Дальше рассказывал о вполне домашних делах: кто из родственников, чем занят, что делает и что планирует делать.

Удивительным, пожалуй, являлось только то обстоятельство, что письмо, адресованное дочери, не содержало информации о женских родственницах, а только о родственниках по мужской линии, притом самое большое внимание отводилось некому дяде Аргаду.

Вообще-то это письмо имело второстепенный характер, так как самое важное посыльный передавал на словах, а письменное послание служило лишь своеобразной подстраховкой на случай неожиданной смерти посланца по дороге. Тогда сопровождающие его караван люди, даже не зная сути, могли бы донести вести до царицы хотя бы вот таким образом.

Райс внимательно прочитала послание, а значит и вестнику и Калли пришлось просидеть в молчании очень долго, потому что царица по своему обыкновению читала, останавливалась, задумывалась, возвращалась к уже прочитанному и вновь всё начинала заново.

Наконец, Матерь оторвалась от чтения и передала исписанную тряпицу Калли, которая, даже не скрывая своей заинтересованности, с жадностью принялась за её изучение, почему-то улыбаясь при этом.

Райс выждала, когда Матёрая закончит чтение, что она проделала с удивительной скоростью и как бы выходя из раздумий, обратилась к вестнику:

– А теперь рассказывай, что велено передать на словах.

Посыльный закрыл глаза и начал монотонно проговаривать наизусть заученную речь:

– Великий готов к покорению вечного города, но он не тронется с места пока орды в степи. Великий от своих людей знает, когда и куда пойдёт Агар, но не поверит до тех пор, пока степь не опустеет.

Вестник замолчал и открыл глаза. Послание оказалось коротким.

– Это всё? – переспросила Райс.

– Да, о, Великая Тахм-Райс, – ответил посыльный, наклонив голову.

Матерь задумалась на некоторое время, затем спросила вновь:

– Как долго ты намерен оставаться здесь?

– Я привозил товары для уважаемого Премысла в этот терем, поэтому готов хоть сейчас отбыть в обратный путь.

– Хорошо, – подытожила царица, поднимаясь, – тогда собирайся. Передашь тому, кто тебя послал, что орда ушла на запад к холодным морям. Это будет правдой, так как к тому времени как ты доберёшься, именно так всё и произойдёт.

Она подала знак, разрешающий посыльному подняться, а когда тот встал, добавила:

– Пусть Великий начинает. Иди.

Посыльный поклонился и вышел. Райс повернулась к Кали и спросила:

– Ну что думаешь?

– А что тут думать, Матерь, – ответила та, пожимая плечами, – Куруш действует логично.

Они замолчали, каждая что-то обдумывая и в результате раздумий молодая Матёрая неожиданно высказалась:

– У меня есть предложение.

– Какое?

– Не надо всех дев в поход отправлять с Агаром. Предлагаю воспользоваться отсутствием персидских стукачей в степи и их войск на наших границах и сделать свой маленький поход в горы. Несколько с целью наживы, сколько разведать настроения и возможности граничных с нами царств. Пощупать их за вымя, так сказать.

– Зачем?

– Если впереди война, то лучше знать земли, где предстоит это делать. Пути, перевалы, проходы, источники пропитания и воды. Необходимо провести глубинную и по возможности всеохватывающую разведку. Никого из его подданных не трогать, но по возможности и самим следов не оставлять. В идеале – если бы он так и не узнал ничего.

Райс не ответила, но задумалась. Даже заходила из угла в угол, что говорило об ускоренном, а главное заинтересованном размышлении над предложением. Калли остановила её метания одной фразой:

– Такого стечения обстоятельств больше не будет, Матерь.

Райс остановилась и вынесла решение:

– Идея хорошая. Мне нравится. Будем думать…

Глава пятая. Для чего люди встречаются по жизни? Кто-то просто пройтись, поговорить ни о чём и разойтись. Кто-то осчастливить друг друга своим близким присутствием, но в большинстве случаев исключительно для собственного наказания.

Первый день пути по степным просторам с редкими перелесками по направлению к ближайшему стойбищу Кайсай с Куликом ехали шагом, вообще ни слезая с коней и не ступая ногами на землю. Даже когда пускали своих скакунов травку пощипать и сами перекусывали.

Естественно, ехали вместе, хотя с самого начала произошло небольшое недоразумение. Выехав из леса к злопамятной развилке и бурно по-мальчишески веселясь от души, вспоминая последние лесные события, не смотря друг на друга и продолжая разговор, плавно направились разными путями, поначалу даже не обратив на это внимания.

Кайсай поехал вдоль леса, заворачивая направо, а Кулик продолжил путь по прямой в бескрайнюю степь. Только пройдя несколько шагов и неожиданно для себя сделав открытие что собеседник куда-то от него удаляется, оба встали и обернулись разглядывая друг друга.

– Ты куда, Кайсай? – первым выразил своё недоумение новорожденый берсерк.

– Туда, – как-то неопределённо махнул рукой бердник по дороге вдоль леса.

– Так ближайшее стойбище там, – также ткнул пальцем Кулик в сторону бескрайнего поля и на его лице вспыхнула тревога.

– А кто сказал, что мне нужно в ближайшее? – непонимающе поинтересовался Кайсай, – мне нужно на Дикое Поле, где стоит царская ставка.

Попутчик поник, опустив голову и растеряно пробурчал себе под нос:

– А мне надо в ту орду, где отец в походы ходил. Я обещал заменить его, если с ним что произойдёт.

Наступило тягостное молчание. Оба стояли в раздумье. Кулик с явным сожалением что приходится расставаться, а Кайсай размышлял о чём-то своём. Наконец, рыжий что-то решив, махнул рукой и развернул Васа.

– А! – весело выкрикнул он, нагоняя попутчика, – какая разница как туда добираться. По прямой скакать или кривой, через пень колодой. Один хрен все касакские орды соберутся там к назначенному времени. Я, в общем-то, никому и ничего не должен кроме тебя. И раз тебе надо уважить погибшего отца, я не против составить компанию. Только сразу предупреждаю, что в эту орду вливаться не буду. У меня другие планы.

– А ты почём знаешь, что все на Диком Поле собираются? – сразу оживился обрадованный Кулик.

– Да была оказия, – ответил с бесшабашным видом Кайсай, подъезжая к попутчику и пристраиваясь рядом, – ещё по весне заезжал к нам на заимку старинный приятель деда из прошлой его жизни. Он как раз с вестями о будущем сборище объезжал касакские стойбища. Дня три они с дедом пьянствовали и гуторили о былых походах. После как посыльный уехал дальше, дед и начал меня готовить к неминуемому отъезду. Я только сидя тут в лесу понял, что не готов ни к каким походам, как он мне по ушам ездил, а видимо настолько надоел уже, что просто решил от меня избавиться под подвернувшееся дело, выпроводив чуть ли не пинком под задницу.

Так и поехали дальше вместе. Вот только в стойбище, куда приятели неторопливо спешили за разговорами, их никто не ждал и ждать не собирался. Добравшись до места, ордынские новобранцы нашли лишь огромную помойку, вместо обжитой степи с людьми и походными шатрами. Касаки ушли, притом видимо уже давно. Следы от их пребывания совсем остыли. Кулик опечалился, поняв, что опоздал к назначенному сбору, но Кайсай хлопнув его по плечу внушил надежду, что ничего страшного не произошло. Мол, догонят и вообще-то, по-хорошему, надо было сразу с ним от леса поворачивать, ибо всё равно получается по его.

– Не ссы белобрысый. До похода ещё далеко. Сорок раз успеем сбегать туда-сюда, коль захочешь, – успокоил его бердник, и всё так же никуда не спеша направился по широкому следу, оставленному ушедшей касакской ордой.

На второй день совместного путешествия, доехав до немаленькой реки они вновь наткнулись на отхожую помойку, оставленную прямо на берегу. Стало понятно, что орда здесь стояла временным станом перед водной переправой. Встали и они, расседлав коней и пустив их пастись в сторону от вытоптанной степи, превращённой в голую землю. Сами же раздевшись догола, полезли в холодную реку смыть дорожную пыль и снять усталость от нескончаемой верховой езды.

Зайдя в реку по самые эти самые, ну в общем, полностью по все ноги, и шумно плескаясь с ребячьим баловством, голося чуть ли не на всю степь, они ни сразу увидели и тем более совсем не услышали подъезжающих к ним со спины всадников. А когда топот коней стало невозможно игнорировать, то гости оказались совсем близко, поэтому ни спрятаться, ни приготовиться к встрече времени уже не оставалось.

Стрелой вылетев из воды, оба молодца только и успели что натянуть на мокрые задницы штаны. А подтягивали их, когда неожиданные гости подскакали к ним, считай впритык, прижав несмышлёнышей к реке. Утерев мокрые лица от воды и разглядев всадников как следует, оба остолбенели будто их по горло в песок вкопали, держа руки на завязках натянутых штанов, и от этого выглядели как два суслика выскочивших из норы и вставших на стороже.

И было от чего замереть в стойке как идолы. Гостями оказались три всадницы! Молодые, стройные станом, обворожительно красивые, но смертельно опасные поляницы, как их называли в здешних краях люди. Примерно одного с ними возраста, хотя две по бокам выглядели постарше, но это могло быть делом обманчивым из-за золотой росписи на их божественных ликах.

Все три одеты один в один как Кайсай – по-походному. Такие же короткие мягкие сапожки, такие же узкие штаны, колпаки с чулком на спину. Только у двух воительниц нательная кожаная бронь блестела утыканными золотыми бляшками, а у третьей, что ехала посерёдке, она вся состояла из золота. И формой бронь у всей троицы спереди указывала без какого-либо сомнения на особенности их половой принадлежности.

Наездница в центре скакала без шапки, развивая на ветру золотыми кудрями, явно значилась за старшую в их троице и в отличие от двух других без оружия. Свободно свесив руки вниз, дева толи перебирала что-то в ладонях, толи просто разминала усталые пальцы.

Те, что скакали по бокам в плотно нахлобученных колпаках, из-под коих цвет волос их не просматривался, держали луки с наложенными стрелами, но тетиву не натягивали и в купальщиков не метились.

Остановились, выстроившись вряд, прижимая молодых мужчин к кромке воды, и не давая им никакой возможности бежать или где-нибудь укрыться. Не говоря ни слова, даже не раскрыв рот, игнорируя законы приветствия, обе стороны противостояния молча принялась разглядывать друг друга.

Молодцы, так много наслышанные о золотоволосых воинственных девах и впервые столкнувшись с ними лицом к лицу – с любопытством, замешанном на страхе и трепете, а вот интерес самих дев-убийц оставался загадкой. Не понятно, чем это их могли заинтересовать два полуголых мокрых пацана.

Кайсай, по ходу гляделок закончил с завязками, выпростав руки, и не делая резких телодвижений, нарочито медленно обул сапожки, где в голенище в потайной карман вложены метательные ножи, на тот момент единственное доступное оружие к немедленному применению, но рассудительно решил, что лучше их пока не касаться, ожидая что произойдёт дальше.

Наклонившись и натягивая кожаную обувку, он заметил, что все три наездницы на его наклон отреагировали, так же показательно медленно сделав пару шагов к отступлению, разрывая тем самым дистанцию.

Когда же Кайсай выпрямился, притаптывая сапоги в песок, то сразу развёл руки в стороны и в знак своей безобидности показывая пустые ладони, так как от него по обе стороны смотрели берднику в глаза две боевые стрелы, готовые в один миг выбить оба глаза вместе с только, по сути, начавшейся жизнью.

Старшая же, положив персты перед собой и наклонив голову, чему-то ехидно лыбилась, притом совсем не ласково, а как бы говоря, вот вы голубчики и попались.

– Кто такие? – спросила она усталым с хрипотцой голосом, не прекратив кривить губками и нагло уставившись в упор на рыжего.

Голос её оказался тих и нежен, словно трепетный полевой цветок, но вместе с тем величавый и снисходительный до презрения.

– Идём на Дикое Поле в орду наниматься для дальнего похода, – ответил с достоинством Кайсай, очень внимательно разглядывая красавицу.

Он опустил поднятые руки, достал из-за спины длинную косу и принялся неспешно её выжимать, проделывая это нарочито медленно, чтобы не спровоцировать выстрела, вместе с тем показывая девам свои самые мирные намерения.

«Золотая», только узрев его толстенную рыжую косу по самую задницу и оценив привычные для девки, но не для мужчины действия по её обихаживанию, улыбнулась более естественно, обмякла личиком, да и голосом. В её глазах вспыхнуло неподдельное любопытство.

– Ты чей будешь такой красивый? – спросила она, выказывая интерес, но при этом не теряя высокомерной спесивости.

– Так ни чей пока, краса девица. Сирота я по жизни, отца-матери ни имеющий и никем к рукам не прибранный. Коль за меня пойдёшь, так твоим буду.

Горделивая дева, изображающая отпетую стерву, презрительно сморилась будто что кислого пожевала.

– С каких краёв я спрашиваю, сирота языкастая?

Кайсай обернулся на товарища и по его виду отчётливо понял, что на все каверзные вопросы отвечать придётся лишь ему одному, так как белобрысый кажется обмочился с великого перепуга, хотя возможно штаны промокли и от влажного не обтёртого тела, но по выражению бледного лица Кулика, он точно обмочился, как минимум.

Этих боевых дев-воительниц всякий звал по-разному. Кто-то поляницами, из-за того, что ночёвки ставили на лесных полянах в глуши и словно волчьи семьи на одном и том же месте дважды не обустраивались.

Девки местных поселений, что пищат и в тайне грезят о них как о своей самой несбыточной мечте, с восхищеньем именуют златовласками, и все как одна с самого малолетства хотят быть похожими на них.

А мужики хоть боевые, хоть мирные поголовно обзывают ругательно. Кто просто убийцами, кто «мужерезками», кто людоедками и «сучьим потрахом», кто ещё как, но ни одного доброго слова об этих девах от мужиков никто не слышал. Все только со страхом, с ненавистью. Нагнали эти «яйцерезки» жути на молодецкую породу, ни дать, ни взять, ни сподобиться.

Кайсай знал по дедовым рассказам, что сами они себя никак не звали из того, что навыдумывали люди, а кликали друг дружку просто сёстрами.

Судя по обалдевшему лицу Кулика, тот вообще всё забыл, кажется. Стоит, рот раскрыл, глазами хлопает. Даже штаны до сих пор завязать за всё время так и не удосужился, держит на весу как замороженный.

Посмотрел рыжий на белобрысого и понял, что придётся врать самому, потому что мало знал о селении, откуда они держали путь в касакскую орду:

– В трёх днях пути отсюда наш дом, – начал отдуваться бердник за обоих путников, – с речки Блошки мы. С поселения, где большаком числится Гаруда. Шли в ближайшую касакскую орду, да задержали в переходе важные дела. Вот теперь нагоняем, коль получится.

Старшая изобразила задумчивое лицо, толи вспоминая речку с таким названием, толи думая о чём другом, но при этом не спуская с говорящего своих сверкающих зеленью глаз. Сделала руками еле заметное движение, с первого взгляда абсурдно неуместное в данной ситуации, но обе её сестрицы абсолютно слажено опустили натянутые луки.

– И давно вы здесь купаетесь? – продолжила допрос золотая красавица, сотворив на красивом лице эталон надменности и чуть ли не царской заносчивости.

– Да почитай только подъехали. Вот решили пыль сполоснуть да брод поискать, коль получится.

– Здесь поблизости брода нет, – резко и на что-то озлобившись, ответила золотоволосая дева, оглядывая противоположный берег.

Кайсай, продолжая изображать «наивную простоту», оглянулся в том же направлении и как бы оценивая ширину реки подытожил:

– Ну, значит вплавь придётся с конём. Деваться некуда. Хотя водичка холодная.

Посчитав, что своим примерным поведением вполне надёжно усыпил боевой дух воинственных дев, он в очередной раз медленно нагнулся. Поднял золотой пояс с оружием и одним неуловимым движением застегнул его на себе, выпрямившись, после чего даже с облегчением выдохнул. Теперь он полностью вооружён.

«Золотая» дева на его наклон среагировала с опозданием, вскинув перед собой руки, но ничего не предприняла. Толи просто не успела, толи успевала, но одумалась. Слишком быстро получилась у молодого бердника привычная операция. Дева как подняла руки для чего-то, да так и замерла озадаченным хомячком, увидев блеснувший золотом пояс, опоясавший воина явно не по возрасту, изобразив при этом на своём милом личике самое неподдельное удивление.

Как отреагировали остальные две Кайсая интересовало мало. Он лишь зафиксировал боковым зрением их застывшее местоположение.

«Золотая» с неописуемой грацией стекла с коня, грациозно покачивая бёдрами подошла вплотную к берднику, по виду нисколько его не страшась и пристально рассматривая боевой обвес потянулась к золотой вышивке, желая коснуться, но рука Кайсая слегка приподнятая недвусмысленно её предупредила, что делать этого не стоит.

– Не почину на себя нацепил, босяк, – укоризненно и высокомерно заявила она, растягивая слова в тихом распеве, стоя почти вплотную к рыжему и задирая коротенький носик, хотя глаз от пояса не поднимала, продолжая изучать, – у кого украл?

– Я не тать и ношу по праву, – в той же манере ответил Кайсай, принимая странные правила беседы, – получил в наследство от наставника. А иду я в орду самого Агара Победителя выполняя дружеский уговор между ними, пополнять ближний круг царя, вместо моего старого наставника.

Сказанное мужем, а не мальчиком произвело впечатление на деву, она подняла с зелёным холодом глаза, уставившись в упор в тёмно-карие Кайсая.

– И не боишься по степи гулять с таким богатым приданным? – скривилась дева в ухмылке надменности, продолжая наглые речи, абсолютно не боясь его оружия и запугивая воина своим бесстрашием.

– А я в наследство получил не только приданное, – проговорил Кайсай почти шёпотом, переходя в боевой режим бердника, собирая себя в сжатую пружину и в любой момент ожидая пакости от взбалмошной девы, «попутавшей берега», – но и умение этим пользоваться.

– Ты бердник? – удивилась она и её огромные глаза на пол лица, распахнулись в невероятные размеры, топя в себе собеседника как в болоте.

– О, красавица разбирается в боевых поясах и знает особые чины?

– Ещё раз назовёшь меня так и я тебе яйца вырежу, – с наигранным спокойствием и усталым безразличием предупредила золотоволосая стерва.

И Кайсай от чего-то сразу поверил, что это не праздное бахвальство, а вполне конкретная угроза, но как говорится в народе, «язык мой – враг мой», и рыжий не удержал «врага» на привязи.

– Но ни уродиной же тебя называть?

Не успел он даже закончить свою язвительную речь, как в руке обворожительной «мужерезки» непонятно откуда появился нож и пользуясь, что она по росту ниже бердника на пол головы, дева, не моргнув глазом ударила лезвием снизу в пах, попытавшись отрезать мужлану ненужное. Надеясь, наверное, что заворожённый её взглядом самонадеянный молодой самец даже не заметит, как станет евнухом.

Но не тут-то было. Мало того, её руку непонятным образом перехватили, а сама она, неожиданно лишившись опоры в виде прибрежного песка под ногами, крутанулась теряя ориентацию, и оказалась на заднице, ошарашенная до крайности. Её любимый нож, особой секретной ковки, крутился в пальцах победителя, поигрывавшим им в одной руке и протягивающего вторую для помощи, демонстрируя свою миролюбивость.

Дева хмыкнула, издавая звук, абсолютно лишённый какой-либо интонации, и с невыразимой грацией, не применяя собственных рук и тем более воспользовавшись протянутой рукой, самостоятельно, гибким прыжком поднялась с песка. Бердник протянул нож держа за лезвие, и дева таким же колдовским способом, непонятно как его заныкала. Просто накрыла ладонью, и он исчез будто не было.

Настала очередь берднику округлять удивлённые глаза, не ожидавшему такой прыти от золотоволосой, но опомнился он быстро, приняв это за фокус кудесника, а не за боевое умение и почувствовав уверенность в своём превосходстве, принялся вновь зубоскалить, нарываясь на неприятности:

– Так как же к тебе обращаться, дева. Коли при любом к тебе призыве ты кидаешься мне самое ценное резать.

«Мужерезка» сжалась словно комок мускулов, сомкнув губки в узкие полоски, глазки сузила до прищура, но сопровождающие её девы неожиданно отвлекли на себя внимание, как по команде хмыкнув сдавленным смешком. Старшая сверкнула гневным взором в их сторону. Те разом притихли, отворачиваясь, но продолжая при этом чем-то неосознанно давиться. Это на несколько мгновений отвлекло «золотую», чем рыжий и воспользовался.