Полная версия
Игра знамёнами. Часть вторая: «Крамола небесная»
Сколь бы не было велико воинское мастерство гридней княжича. Устоять против такого числа вооружённых мужей не смогли бы и легендарные богатыри народа, к которому некогда принадлежал волк. И тех и других попросту погребло бы под потоком стрел, копий и дротиков.
Даже камней.
Поэтому сейчас им оставалось только ждать.
И смотреть на жрецов, беснующихся у подножия гигантского идола.
Каждый из священников имитировал движения зверя, в шкуры которого был одет. Один переваливался с боку на бок и косолапил, изображая бера. Другой – скакал и мотал увенчанной рогами головой, что твой лось. Третий – водил у земли маской в виде кабаньего рыла, делая вид, что ищет жёлуди.
Учитывая, что кумир Волоса – ну, или какого-то другого бога, являл собой, по сути, ствол дуба, последнее смотрелось весьма двусмысленно.
Танец всё ускорялся, вместе со звуками бубна. Прыжки становились всё выше, движения – порывистее. Скоро должна была наступить развязка. Ведь долго в таком темпе ни один человек продержаться не мог. Даже под действием весёлых грибов, которых явно наелись эти жрецы.
Как они влияют на тело и сознание, Волченя знал не понаслышке. Когда он ещё принадлежал народу вятичей, его, как младшего сына, начали готовить в жрецы. Правда недолго – только до того времени, как на охоте погиб его старший брат. Тогда-то он и познакомился с этими растениями. Не иначе как сотворенными богами специально для таких вот обрядов.
Волк прекрасно помнил, как после одного – много двух таких вот грибков все мышцы наливались прямо какой-то неуёмной силой. Можно было беспрерывно прыгать и скакать на протяжении нескольких часов. Правда, движения при этом становились какими-то неестественными. Как у этих волхвов сейчас. Кроме того, куда ближе делался невидимый обычному глазу окружавший людей мир духов.
Последние там попросту кишели, как белые черви в лежалом стерве. В виде разных мелких животных они прыгали, скакали, летали. Едва не садились на голову. Причём каждый из этих «зверьков» имел свою особенность – совершенно невероятный цвет, да ещё какой-нибудь изъян, которого нет у настоящего зверя. Например, там запросто можно было увидеть синего труса с лисьим хвостом. Или жёлтого барсука с крыльями как у совы. Также там ничего не стоило встретить вечно скрытных лешака или кикимору. Волченя их тоже прекрасно помнил. Хозяин леса всем своим видом походил на оживший вековой пень, покрытый многолетним мхом и корявыми сучьями. Болотница была куда симпатичнее – хотя зелёная и вся в слизи да водорослях, однако с очень даже соблазнительным женским телом, со всеми неотъемлемыми в таких случаях частями.
Правда, завидев человека, они, в повседневной жизни почти не опасные, могли заманить его в какую-нибудь непролазную чащобу или гиблую трясину. Но это ещё было не самым страшным. Хуже было повстречать какого-нибудь злыдня или хмыря. А то и вовсе – навьего. Особенно под покровом ночи. Тогда найти спасение можно было только в немедленном бегстве.
Однако, не смотря на все опасности, побывав однажды в мире духов, вернуться туда хотелось вновь и вновь. Только часто гостить там не стоило. Каждое путешествие заканчивалось тяжёлым похмельем и упадком сил, преодолеть которое помогал уход опытного врачевателя и особый настой из трав. Поэтому совершать его молодым жрецам следовало только под присмотром старших товарищей.
Была и ещё одна особенность. Старые жрецы рассказывали – если постоянно есть эти грибы, боги гневаются, и те не оказывают такого же действия, что и раньше. И тогда, чтобы снова попасть в мир духов, придётся глотать больше веселушек. Чего делать категорически нельзя – если их перебрать, например, съесть зараз пять шляпок – можно уже никогда не вернуться. Душа уходит обитать в горний мир, а тело остаётся на земле. Оно дышит и даже совершает конвульсивные движения. Например, дрыгается, если ткнуть в него палкой. Но больше никак себя не проявляет. Отказывается принимать пищу и воду, и, вскорости, из-за жажды и истощения, следом за душой отправляется за кромку.
Один подобный случай Волченя наблюдал самолично.
Именно поэтому испокон веков такие грибы были под запретом для обычных людей. В том числе для воев. Наказание богов за подобное, как правило, следовало незамедлительно. Вкушать их могли исключительно опытные волхвы. И то лишь с какой-нибудь важной целью. Например – испросить благоволения богов на атаку Гостова.
Как поведал воям отряда всё тот же словоохотливый «язык», одобряют они её, или осуждают, должно было проясниться совсем скоро. Болтал тот много и с желанием, явно надеясь тем самым купить себе жизнь. Её мерянину, конечно, никто даровать не подумал – не те были обстоятельства. Но лёгкую смерть тот себе заработал.
Танец жрецов меж тем подошёл к концу. Бубен замер. Вместе с ним – все трое окруживших идол священников.
Толпа беснующихся мерян, собравшаяся для атаки на город, тоже подзатихла. Почти все взоры обратились на капище.
– Всем изготовиться! – разнеслась под деревьями чуть слышная команда Огуры, заменившего на воеводстве Шебаршу.
Гридни и отроки послушно зашевелились, давая крови прилить к отсиженным задам, и прочим частям тела, чтобы те не подвели в решающий миг.
Волченя взял под узцы пегого жеребчика.
Тот недовольно фыркнул.
К каждому из жрецов подошли помощники. От них все трое получили по священному орудию.
«Бер» – двустороннюю секиру, «лось» – короткое копьё, а «кабан» – здоровенный деревянный ослоп, в навершие которого были вставлены острые осколки кремня.
Замолкший было бубен снова подал голос.
Правда, невидимый отсюда игрок ударил по нему только один раз.
Протяжный звук разлетелся по всей округе.
Видимо это было сигналом к началу жертвоприношения.
Все трое жрецов стронулись с места, подняв над головами священные орудия.
Топор, копьё и ослоп одновременно опустились, разрубив шею, проломив голову и пронзив горло трём жертвам, привязанным к подножию истукана.
Три тела задёргались в смертельной агонии, орошая своих убийц и землю вокруг потоками крови.
Интересно – а что это за люди? Вряд ли какие-нибудь случайные путники. Подобное было бы чересчур даже для таких дикарей. Скорее всего – кто-то из своих.
Либо те, на кого пал священный жребий, либо… Не разделявшие общих настроений и вражды к пришельцам.
Последнее, кстати, выглядело очень даже логичным.
Дело-то мере предстояло куда как серьёзное. Видимо поэтому её верхушка и решила вспомнить древний обычай – приносить богам кровавый дар в обмен на военную помощь. А кого ещё отдать в жертву высшим силам, если не того, кто выступает против этой самой затеи?!
Бубен пропел ещё раз.
Орудия снова поднялись и опустились, оборвав ещё три жизни.
А спустя короткое время ещё раз.
Всё – живые пленники закончились.
Девять жертв. Счастливое число.
Вот только поможет ли?
После того как дар был принесён, все взоры обратились на озеро. Точнее на маленький каменистый островок в двух стрелищах от берега, на котором возвышался каменный истукан.
Перед тем как отправиться к праотцам, всё тот же полоняник успел примерно описать, что сейчас должно было произойти.
В случае если боги готовы были выполнить просьбу мерян, голова идола должна была засветиться огненным светом.
Явленное чудо означало бы, что атака будет успешной.
Насчёт рассказанного Волченя сразу крепко заподозрил, что никакое это не чудо. И если оно время от времени и происходит, то отнюдь не по воле высших сил. Это подсказывал ему всё тот же опыт обучения жреческой премудрости. Наставники не уставали повторять – лучшее чудо богов – тщательно подготовленное деяние рук человека.
Они там – в горних мирах, заняты своими делами, недоступными разуму смертных. И им зачастую бывает не до своих неразумных творений, которые копошатся где-то внизу, да вечно что-то выпрашивают. Так что если простенькое чудо можно организовать своими силами, нет никакой необходимости лишний раз беспокоить небесных владык. К тому же простому люду зачастую достаточно бывает простой уверенности – боги с ними. И нет никакой разницы – потекли смоляные слёзы у идолов по их воле, или этому малость подсобили земные слуги. Так что, вряд ли голова этого истукана сверкала огнём оттого, что её, например, изготовили из частицы одного из тех священных камней, которые могут менять цвет. Ведь их же нельзя было видеть иноплеменникам и иноверцам.
Скорее всего, дело было в другом. Для свершения такого чуда вполне достаточно было какого-нибудь волховёнка-сподручника, заранее укрывшегося на островке, и в нужный миг подпалившего трут, пропитанного измельчённым горючим сланцем.
Меж тем время шло, но на куске камня, торчащего из воды, ровным счётом ничего не происходило.
План сработал?
Подтверждая предположение, на островке вдруг откуда-то появилась маленькая, но отчётливо различимая на лазурной глади озера обнажённая фигурка.
Лёгкая, сухая и стремительная. Но в то же время вся преисполненная какой-то внутренней дикой силой, льющейся наружу, словно пена из меха с забродившей медовухой.
Словно дикий олень.
Нет – в этой фигуре не было ничего от травоядного.
Только хищник.
Пустельга!
Вышел из воды, что твой бог войны. Тот самый Перун, которого почитают все гридни.
Тогда, в лесу, он отправил на свидание с предками неполных четыре десятка мерян. Но когда уложил последнего, на краткий миг утратил бдительность и ненароком наступил в ременную петлю капкана, поставленную неизвестно кем и на кого. Вполне возможно, теми же лесовиками на случайного зверя.
Выбраться из неё для матёрого хищника в другое время не составило бы труда. Для чего нужно было всего лишь как следует раскачаться в тенёте и ухватиться за неё рукой. И Шебарша, безо всякого сомнения, справился бы с этой задачей. Если бы в темноте сослепу не налетел виском на толстый сук, надолго лишивший его сознания.
Так он провисел несколько часов. Ещё бы чуть-чуть и вряд ли смог очнуться.
Но, к счастью, на помощь к нему вовремя подоспел Волченя. Он перерезал ремень, на котором висел воевода, и помог тому прийти в себя.
И теперь вот он снова – здоровее всех здоровых – вызвался собственноручно выполнить опаснейшее задание, которое было по плечу только самому удалому вою.
Кроме того – он сам и придумал этот рискованный план.
Ничуть не смущаясь устремлённых на него сотен взглядов, Пустельга неспешно дошагал до подножия каменного идола.
Тот оказался ровно в три раза выше него.
Но витязя это не впечатлило. Он демонстративно развернулся к кумиру боком, взялся обеими руками за свой уд, и…
На каменные ступни их бога брызнула жёлтая струя.
Толпа ахнула.
Потрясённые жрецы возле деревянного идола упали на колени и простёрлись ниц, призывая богов наслать на их хулителя немедленную жестокую кару.
Которой не последовало.
Воздух сотряс неистовый яростный вопль.
Толпа готовившейся к штурму города мери немедленно пришла в движение. Только в другую сторону.
К озеру.
Это было похоже на прорыв бобровой плотины, который Волчене однажды довелось наблюдать. Когда ещё миг назад спокойная гладь реки нежданно взбурлила и обратилась в ревущий и сметающий всё на своём пути поток.
Эта же «стихия» немедленно начала поглощать саму себя. Меряне бежали совсем не так, как это сделали бы более или менее опытные вои. Те вряд ли бы потеряли голову в такой ситуации и двигались бы ходкой рысью. Что позволило бы сохранить силы для решающего рывка, кроме того – соблюсти необходимую дистанцию и не толкаться друг с другом. Дикарям же не хватило для этого ни разумения, ни сноровки. Каждый из них, впав в ярость, немедленно помчался к озеру с такой скоростью, с какой дозволяла сила ног. Само собой, она не могла быть у всех одинаковой. Эти мужи тут же начали сталкиваться, спотыкаться, падать и топтать друг друга. Но не прекращать бега. Крики боли, которые они издавали, долетели даже до леса, в котором укрылся отряд княжича.
После того, как самые быстрые из бегунов достигли кромки озера ситуация только усугубилась. Мастаков плавать среди мерян оказалось ещё меньше, чем умельцев правильно бегать. Поэтому столкновения продолжились и там. К тому же большинство из них полезло в озеро с оружием. И многие из них сразу пошли камнем на дно.
А толпа всё пребывала. И напирала. И продолжала со странным неистовством сама себя топить и топтать. В общем, то, что творило сейчас это несуразное воинство, было больше похоже не на стремление жестоко покарать богохульника, а на попытку бессмысленного самоистребления.
Волчене приходилось слышать от стариков, что подобное иногда происходит на далёкой Полуночи. Правда, не среди людей, а у тамошних мохнатых крыс. Когда их становиться слишком много, они собираются группами и дружно сбрасываются со скалы.
Возможно, так же, как на этих крыс, на бегущих и плывущих к нему мерян, смотрел с островка Шебарша. Во всяком случае, ни капли страха или неуверенности в его фигуре не чувствовалось.
Лица его отсюда было не разглядеть, но Волченя мог прозакладывать всё что угодно, что сейчас на нём присутствовала самодовольная усмешка.
Да уж, молодец – что твой удец – красен да вонюч! Какую кашу заварил!
Меж тем, задача, стоявшая перед отрядом, похоже, всё ближе была к благополучному решению. Пустырь под стенами Гостовского детинца всё быстрее безлюдел.
Вскоре там и вовсе не осталось мерян.
Если, конечно, не считать оставшихся лежать на земле нескольких десятков затоптанных насмерть и покалеченных.
Ну что – пора?
– Пошли! – отрывисто скомандовал Огура, словно услышав мысли Волчени.
До этого почти безмолвная, роща вокруг разом ожила и пришла в движение.
Волку ничего другого не оставалось, как присоединиться к общему порыву.
Перевалив через гребень, за которым до этого укрывался, отряд двинулся вниз по склону. Коней вели в поводу. Шли вперемежку – вои и отроки. Берёгшего ногу Стрелобоя вели под руки сразу два вьюноша. Быстро добравшись до кромки леса, дружно попрыгали в сёдла. Раненому гридню это помог сделать могучий Кремень. Не очень умелой Безымянке – воительница Рада.
Помедлив немного, Волченя тоже взгромоздился на своего пегого.
Но погонять его не спешил.
– Шибче! Шибче! – надрывался Огура.
Кавалькада послушно пришпорила лошадей.
Верхом дело пошло куда быстрей. Массив мерянского поселения, вильнув, остался сначала справа, а потом – позади. Стены же Гостовского детинца вырастали впереди буквально на глазах.
Да-а-а – хорошая крепость! Крутой склон. Довольно глубокий, хотя совершенно сухой и заросший ров. Саженные стены с заборолами. Крепкие вежи в два и три поверха. И не одной мёртвой зоны, которую нельзя было бы обстрелять сверху!
Да уж – вряд ли бы меряне смогли взять её с наскока. Разве только если б защитников было совсем мало, или они пали духом и оставили город без боя.
Ну, если сейчас отряд попадёт туда – точно не оставят!
Интересно, те, кто внутри, получили их послание? Его написали накануне на куске бересты и привязали к крепкой двухаршинной стреле.
Задачу же забросить его в город возложили на Стрелобоя. Она была очень непростой – гребень, за которым они притаились, отделяли от стены по крайне мере, три стрелища. Тот, тем не менее, согласился. Но потребовал, чтобы ему дали для этого трофейный лук Волчени.
Делать этого совсем не хотелось. Однако отказать просительному взгляду княжича он не смог.
Заполучив, наконец, в руки долгожданную снасть, гридень был вне себя от радости. Ласкал её руками нежнее, чем иной муж – жену.
Повозившись так какое-то время, вдруг взял, да и грубо обругал хозяина лука за неправильное с ним обращение. Тем не менее – возложенное на него дело выполнил. Дождавшись сумерек, когда на фоне хмурого неба летящая стрела была не так заметна, он лёг навзничь на самый гребень, и упёрся в дол лука здоровой ногой. Тетиву же, которую подобрал уже из собственных запасов, оттянул обеим руками к самому подбородку. Потратив ещё несколько мгновений на прицеливание, наконец выстрелил.
Добрая тетива из конского волоса не выдержала и лопнула, едва снова не покалечив стрелка. Зато снаряд унёсся высоко в небеса и проделал там длиннющую пологую дугу, которая завершилась точно над куполом самой высокой из веж.
Кстати к ней отряд сейчас и держал путь. Именно там – на нижнем поверхе, располагались единственные ведущие в город ворота.
Только откроют ли их? Вдруг никто из защитников этих стен так и не увидел прилетевшую к ним стрелу?
По мере того, как стены Гостова становились ближе, под ногами всё чаще стали попадаться растоптанные тела дикарей.
Не навидайся Волченя за свою жизнь всякого, его от такого зрелища, пожалуй, могло бы и стошнить. У кого-то из мерян были проломлены рёбра, у кого – сломан позвоночник, у третьих – шея. Один так и вовсе волочил по земле пучок сизых кишок – видимо напоролся брюхом на чьё-то копьё.
При виде едущих на него всадников он поднял вверх руку и попытался заорать. Только вместо крика из его горла вырвался жалкий сип.
Который сразу заглох, когда по его лицу проехались копыта передового коня.
Его пока ещё живые собраться не обращали на кавалькаду никакого внимания, полностью занятые другим делом.
Когда до вежи оставались считанные сажени, там, наконец, началось шевеление. А именно пришёл в движение механизм, удерживающий невысокий подъёмный мост. Причём происходило это без привычного в таких случаях мерзкого скрипа. Не иначе – его как следует смазали накануне.
Значит, всё-таки получили.
Вои и отроки, не сговариваясь, принялись нашпоривать лошадей.
Все, кроме Волчени.
Когда брёвна моста коснулись земли, открыв дорогу через ров, в нижнем поверхе башни начали неспешно раскрываться створки ворот. Куда уже, спустя несколько мгновений, грохоча копытами, начала втягиваться голова отряда.
Вот внутри скрылись Огура со своим неразлучным другом Кремнем.
Потом полудюжина отроков.
Затем ещё два гридня.
Княжич.
Волк тут же мысленно представил себе картину, как Олег въезжает внутрь, спешивается, и его тут же заключает в объятия сродственник, к которому он так стремился попасть.
Тот самый наместник, который должен его…
Почему-то он представил его себе низкорослым, коренастым, и с огромными усищами, что у твоего кота.
Пегий, которого он перестал понукать, сначала засбоил, а потом вовсе перешёл на шаг.
Однако когда немилый ему седок сначала покинул седло, а затем как следует наподдал ему под зад, он припустил так, что только подковы засверкали.
Волченя молча стоял, глядя ему вслед.
Ладно, добрые мужи и жёны. С вами – хорошо, но волк как-нибудь и без вас перебьётся.
Прощай, славный княжич Олег! Мне будет не хватать бесед с тобою. Кто знает – может быть, ещё когда-нибудь свидимся?
Прощай, суровый Кремень, и ты – любитель виршей Огура. Желаю тебе когда-нибудь сплести собственную песнь!
Прощай и ты – любитель чужого оружия. В седельной суме у пегого ты найдёшь для себя подарок, которому наверняка обрадуешься. Тем более там, куда собрался волк, тот вряд ли ему пригодиться. По этому луку там его запросто смогут опознать.
Прощайте прочие гридни и отроки.
Прощай, воительница Рада. Спасибо тебе за твою доброту.
Как будто услышав его, поляница, ехавшая в хвосте отряда – чуть позади Безымянки, вдруг остановилась на самом мосту и развернулась в его сторону.
В её взгляде он прочёл немой вопрос.
Отвечать на который, впрочем, не требовалось.
Ничего не сказав, она махнула ему рукой, развернулась, и ударила пятками по бокам свою игреневую кобылу.
Та в считанные мгновения унесла хозяйку под своды вежи.
Прощай и ты – воевода.
Взор волка переместился на каменистый островок с идолом.
На него уже начали выбираться первые доплывшие меряне.
Как и следовало ожидать, те потратили все силы сначала на бег, а потом на преодоление водной преграды. Поэтому стоявший всё это время всё в той же горделивой позе витязь легко расшвырял нескольких из них. После чего развернулся, неспешно проследовал к противоположному краю островка и нырнул в воду, что твоя рыба.
Многих тебе побед – славный витязь!
Волченя тоже развернулся и поспешно зашагал в противоположном направлении.
Стрелы в спину со стены ждать вряд ли стоило, но всё-таки…
Да! Всё к лешему!
Пора возвращаться к тому, с чего всё началось.
И наконец-то можно спокойно сделать то, о чём он мечтал последние дни.
Рука сама потянулась за пазуху и извлекла наружу свернутый лист лопуха.
Один из слипшихся комочков серы тут же отправился в рот.
М-м-м-м… скусна-а-а…
Вот теперь – совсем хорошо. В пасти у волка – лучшее в мире лакомство, на боку – верный клык, а в кошеле – снова полно стеклянных глазков. А от всех членов исходит такая сила, что он, казалось, способен был без остановки бежать отсюда до самых рубежей земли своего бывшего народа.
Ну, или до того места, где держали его последних товарищей.
Глум…
Желудяк… нет – он точно мёртв.
Отважные братья Кудряши…
Могучий Звенибор…
Я не забыл про вас! Я обязательно приду за вами!
Зверь припустил вверх по склону пригорка, по которому только что спускался.
Уж он покажет недругам, как волки ходят!
И как они умеют мстить.
Глава 3
«Капкан для охотника»
Середина осени. Варяжское Поморье
Эх, хороши девки ливонские – кожей светлы, дебелы, в нужных местах упруги, задами широки да волосами долги. Нравом же смирны да покладисты – бери любую за косу, что твою кобылу за узду, веди куда хочешь, да пользуй сколь душе угодно. Куда уж лучше чуть более стройных да смазливых, но вредных и ужасно заносчивых лютовок.
Ох, и намаялся он с ними, когда проезжал со своим отрядом владения Медоуса! Пока уболтаешь даже какую-нибудь весянку или челядинку – девять потов сойдёт! Не говоря уже о жёнах познатней. Так они ещё и на ложе всё по-своему делать норовят! И то ей не так, и это – не эдак! В общем, вместо услады – одна маета. И так – почти две седмицы разъездов по разным городам да весям.
Правда, лютовского князя найти так не удалось – тот зачем-то скрывал место своего нахождения не только от союзников, но и собственных подданных. Лишь только когда повезло наткнуться на отряд воев в рогатых шеломах и с ромбовидными щитами, во главе с каким-то мелким князьком, тот рассказал, где того искать.
Медоус оказался на левом берегу Закатной Двины, где с превеликим удовольствием потрошил поселения ни в чём не повинного мирного племени ливонцев. Настолько неповинного, что они даже не были союзниками рыжего волка. Даже не платили ему дань. Ну конечно – на правом то берегу – судя по пейзажам, которые там преобладали – грабить-то было уже нечего!
Княжичу на его веку довелось навидаться всякого. Но то, что оставляла после себя в полочанских весях дикая лютва заставило бы содрогнуться, наверное, даже самого чёрствого наёмника из варварских земель.
Сплошь чёрные выжженные остовы домов с обугленными печами. Отравленные колодцы с плавающими в них полуразложившимися трупами. Обильный урожай обжигающего конские копыта пепла на лугах и полях. И бесконечные колья с насаженными на них телами. Мужей. Жён. Детей. Стариков. Даже домашней скотины.
Целые, и разрубленные на куски. Из некоторых, видимо особо стойко сопротивлявшихся, лютовцы, скорее всего по примеру варягов, пытались делать «орлов» – спускали им полосы кожи на руках, груди и спине, которые трепетали на ветру подобно птичьим крыльям.
И конечно – бесконечные стаи отожравшихся ворон.
Когда отряд перебрался через Закатную Двину, картина почти не поменялась. Разве что среди чёрных проплешин сожженных весей время от времени стали попадаться ещё не разграбленные.
В одной из таких они и обнаружили Медоуса.
Его люди орудовали там вовсю – тащили добро, гнали скотину, пытали мужей, ну и, конечно, насиловали жён. И при этом почти беспрерывно пировали.
Лютовский князь, как принимающая сторона, пригласил гостей присоединиться. Княжич согласился. И отдохнуть с дороги не мешало, да и для переговоров с союзником полезно.
И не пожалел. Пир был далеко не роскошным – кроме мяса, рыбы, да мёда разжиться у ливонцев было особо нечем. Зато девки местные оказались – диво как хороши! Кожей светлы, дебелы, в нужных местах упруги…
А ну хватит – гамаюн р-раздери!
Поймав сам себя на том, что снова мысленно оседлал своего излюбленного «конька», Ярополк отвесил себе невидимый подзатыльник и приказал думать о деле. В конце-концов сейчас он не простой воевода, а полководец, на которого возложена задача завершить, наконец, эту войну. Первую в жизни княжича по настоящему большую, которую ему доверили вести самостоятельно.