Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная»

Тр-р-ра-а-а-ак!!

Со стороны реки долетел очередной оглушительный звук, предсказывающий скорое начало ледохода.

В этот раз оба мужа не обратили на него внимания.

– Мне это понравиться, князь – наконец ответил старик. – Только эти земли принадлежат моему зятю – Всеславу. А ему это наоборот – очень не понравиться.

И всё-таки он заглотил наживку!

– Ошибаешься, Медоус – парировал князь – Эти земли сейчас принадлежат мне. Но уже завтра будут твои!

Теперь в глазах старика вспыхнуло яркое пламя жадности. Которое, тем не менее, тоже вскоре потухло.

Вождь лютвы даже дёрнул себя за длинный ус.

– Ты хочешь, чтобы ради этих земель я предал свой союз с Всеславом?

В его голосе звенел металл.

Намекает, что не пойдёт на разрыв? Или торгуется?

Тогда надо ещё сильнее ошеломить его щедрыми посулами.

– Нет, Медоус. Ради них тебе ничего не надо делать. Эти земли я тебе дарю. Просто так.

Старик остолбенел и изумлённо воззрился на князя.

Тот мысленно похвалил себя за правильный ход. Нужный эффект был достигнут. Теперь надо было не сбавлять темп.

– И я тебе не предлагаю никого предавать… Я предлагаю заключить союз – со мной и великим князем…

– Против моего зятя?

– Против твоего бывшего зятя…

Вождь лютвы даже поперхнулся.

– Как это бывшего? Моя дочь Снежана вроде как ещё жива.

Разговор наконец-то свернул в нужное русло. Теперь оставалось только вести его по намеченному пути, никуда не сворачивая.

– Это как посмотреть…

Для пущего эффекта Святослав выдержал небольшую паузу.

– Просто, если бы я, вождь, отдал свою дочь ведомой женой, а муж сверстал бы её, а потом взял бы на это место другую, то я бы больше не считал его своим зятем.

Тр-р-ра-а-а-ак!!!

Громогласный треск ломающегося льда словно подтвердил весомость аргумента.

Медоус даже ненадолго впал в ступор.

На самом деле он наверняка давно знал, что Снежана уже несколько вёсен как не ведомая жена Всеслава, и живёт не в столице Полочанских земель, а в городе Ижеславле, отданном ей в личное владение. Однако, скорее всего, не придавал этому значения.

Тем более что раньше ссориться с рыжим волком ему было себе дороже.

Другое дело сейчас – когда Полочанский князь завяз в тяжёлой войне, лишился значительной части своих владений, а его дружины понесли серьёзные, а главное трудновосполнимые потери.

По очумелому лицу Медоуса хорошо было видно, как все эти мысли одна за другой, проносятся в его голове.

Надо было ковать крицу, пока она мягкая.

– И ещё вождь, я бы в таком случае потребовал бы обратно приданое своей дочери!

Есть! В глазах старика начал разгораться настоящий пожар алчности, который теперь уже и не думал гаснуть.

Оставалось дать ему столько пищи, чтобы он поглотил дикаря целиком.

– Кроме того, Медоус. Свёрстанная ведомая жена по закону правдивых земель может жить своим двором… А может… перейти обратно под руку отца…

Ещё одна эффектная пауза.

– Вместе со своим владением…

Предложение было более чем щедрым.

Более того – оно было просто ошеломительным.

Приняв его, вождь лютвы одним махом округлял свои владения почти на треть.

Ну а обладание Ижеславлем позволяло контролировать довольно обширный участок оживлённого торгового пути – который соединял столицу Полочанского княжества и богатую Волынь.

На одном только собранном там мыте можно было целый год содержать сотню гридней.

И для всего этого требовалось только одно – преступить слово.

Медоус склонил седую голову, глубоко задумавшись.

Князь его не торопил.

Он всё сказал. Ни убавить, ни прибавить больше было нечего. Выбор оставался за вожаком лютвы. Скажет «нет» – можно разворачиваться и уезжать.

Старик думал долго.

Наконец он поднял голову. В его глазах была написана решимость.

Он раскрыл рот…

Тр-ра-а-ак!

Тр-р-ра-а-а-ак!!

Тр-р-р-р-ра-а-а-а-ак!!!

Слова Медоуса потонули в оглушительном треске начавшегося ледохода.

Последовавший за этим грохот заставил обоих переговорщиков ненадолго оглохнуть.

Вождь лютвы замахал рукой, указывая за спину Святослава. По всей видимости – призывал уехать, поскольку там, где они стояли, стало совершенно невозможно разговаривать.

Князь последовал его совету. Однако перед тем как покинуть это место, украдкой ещё раз взглянул на распадок.

И разглядел несколько выступивших из-за скал тёмных фигур.

Значит – Медоус всё-таки привел с собой людей! – Старый хитрец!

Они так и не дождались от него сигнала. А теперь видимо просто спасались от ледохода.

Правда, это уже было не важно – вряд ли они сейчас на него нападут.

В подтверждение этой мысли, Медоус, поравнявшись с князем, поднял полу плаща-накидки, прикрывая их обоих от шума реки и начал что-то говорить. Однако расслышать хоть что-нибудь в страшном грохоте по-прежнему было почти невозможно.

Поэтому старику пришлось наклониться к уху Святослава и буквально проорать:

– Я согласен, князь! Что нужно делать?

Распутица. Остров на реке Лучоса

Если иногда, шутки ради, боги и даруют людям качества, больше свойственные животным, то Военега они явно наградили упрямством быка.

Этот зверь проглядывал чуть ли не в каждой его черте – крепком коренастом стане, широких раменах, суровом лике – как будто вырубленном из дикого валуна несколькими небрежными ударами рубила. Даже в могучей вые, которую он сгибал всякий раз, когда выражал несогласие – словно собираясь забодать соперника.

– Не так, князь! – повторил он в очередной раз, снова упрямо склонив голову, от чего на его шее вздулись тугие валики мышц. – Не по правде чужими землями торговать!

Земляной змей! – Опять конь без уда кобыла!

Поистине бездонная чаша терпения Черноградского князя начала понемногу переполняться.

– Не по правде, Военег – на чужие земли вторгаться. Да знатных бояр без суда убивать! Не так?

Вместо ответа полочанин в этот раз сердито засопел.

– Не я! – а твой князь затеял эту войну, воевода! – продолжил атаку средний Соколович. – Ему и отвечать! Не жизнью – так землями! Или я опять не прав?

Военег насупился, но снова промолчал – против такого ему было нечего возразить.

– Не так, князь – ответил за него Роговолд. – Менский стол – мой. Я на чужие земли не нападал! И никого не убивал! Почему же ты решил, что можешь распоряжаться моими владениями?

Если набольший полочанский воевода походил на могучего дикого быка, то Всеславов первенец больше напоминал молодого жеребца-трёхлетку. Красивого, налитого силой, подвижного, словно капля ртути, но… не очень умного.

Иначе думал бы, прежде чем говорить такие вещи.

– Потому что ты – сын своего отца, Роговолд! И выступаешь в его войске. И Менск ты нам отдал в бою!

– Что с бою взято – свято! – поддержал Святослава рокочущий басок Дружины.

Вышата, по жёсткому требованию князя не раскрывавший рта с самого начала переговоров, усиленно закивал. Мол – средний Соколович дело говорит.

Юный князь вспыхнул, но не нашелся, что им ответить.

Промолчал и третий посол. Возможно, в полочанской троице тот был на тех же условиях что и набольших боярин у полуденцев – до сих пор тоже не вставил в разговор ни одного слова.

И если уж сравнивать всех вражьих переговорщиков со зверьми, то этот всем своим видом напоминал хомяка. Старого грызуна со свалявшейся шерстью и мутными глазками, все мысли которого были заняты только одним вопросом – как поплотнее набить щёки.

Да уж, забавное сочетание – бык, конь и хомяк.

Несведущий человек мог бы подумать, что третьему здесь вообще нечего было делать – мол, пустое место. Черноградский же князь как раз прекрасно знал, что на самом деле этот, невзрачный на первый взгляд человечек – обладатель одного из самых острых умов во всём Полочанском княжестве. А то, пожалуй, и в правдивых землях. Потому в этой троице он был самым опасным.

– Войну затеял ваш князь! – повторил Святослав. – Поэтому он должен понести наказание! И возместить нам потери!

Он обвёл глазами послов.

Никаких возражений от них не последовало.

– Вот что предлагает великий князь – продолжил средний Соколович.

И начал излагать условия.

Сначала они вызвали удивление.

Потом изумление.

Более того – с каждым последующим словом лица полочанских послов вытягивались всё больше и больше.

Оно и было отчего – требования полуденцев оказались куда мягче, чем можно было ожидать.

Хотя, казалось бы, всё должно было быть наоборот.

С того дня как средний Соколович встретился с вождём лютвы Медоусом, прошло больше луны. И ситуация за это время поменялась в корне. На всех реках сошёл лёд, а необычно большие снега, которые легли после нескольких метелей в начале зимы, успели полностью растаять. Поэтому сообщение между Буковыми холмами и полуночной частью Полочанского княжества сделалось временно невозможным. При других обстоятельствах это крайне негативно могло сказаться на положении войска пришельцев. Если бы до этого не произошло несколько других важных событий.

К тому времени Соколовичи оставили бесполезную осаду лесных крепостей и перебросили практически все свои наличные силы – кроме небольшого гарнизона в Менске – в восходную часть княжества. Причём сделали это очень организованно и неожиданно для противника. Там они попытались с ходу овладеть Витьбой – вторым по значению и первым по важности городом Полочанской земли, стоявшим на перекрёстке двух торговых артерий. Однако он обладал также весьма мощными стенами и большим числом защитников, поэтому попытка не увенчалась успехом. После неудачного штурма полуденное войско отступило вверх по реке Лучоса, несущей свои воды в Закатную Двину, и остановилось лагерем почти у самого её истока – в том месте, где был устроен волок к другой речке, впадавшей уже в Славутич. Таким образом, Соколовичи перекрыли один из жизненно важных для княжества торговых путей.

Вообще-то, это было не по правде. Закон чётко гласил – война не должна мешать торговле. Но полочанский князь до этого сам неоднократно поступал вопреки всяким законам. Поэтому против него все средства были хороши.

Ситуация поначалу не выглядела особо опасной – стоит Всеславу собрать в кулак все свои силы и хотя бы просто обложить находников, и им не останется ничего другого как только убраться из пределов княжества. Но тут нежданно вмешалось ещё одно обстоятельство. Рыжему волку вдруг изменил доселе один из самых надёжных его союзников – собственный тесть Медоус. И не просто изменил, а начал против него полномасштабную войну. Причём если на подмогу зятю под осаждённые крепости он привёл всего лишь несколько сотен воев, то теперь его полчища буквально заполонили всю закатную часть Полочанского княжества. Словно он позвал за собой всех до одного боеспособных мужей своего народа. А заодно и подвластных ему племён.

Буквально за седмицу отряды Медоуса взяли под контроль все земли в верховьях Немуна и Виляйки, до кучи прихватив и Ижеславль. Причём практически все городки сами открывали им ворота. Исключение составил только Островец – крепость принадлежащая Дунаю. Освобождённый своим князем из плена богатырь так и не пришёл в себя. В противном случае он бы не позволил лютве безнаказанно хозяйничать на этих землях. А без твёрдой руки печального витязя его люди смогли организовать только пассивную оборону.

Далее лавина дикарей развернулась на полуночь и двумя потоками двинулась в сторону Закатной Двины. Всего через несколько дней, правый из них – составленный в основном отрядами самой лютвы, вышел к берегу могучей реки – буквально в одном поприще от столицы княжества. Левый – куда большей частью входили представители союзных или подвластных Медоусу племён, сделал это чуть позже и ниже по течению – в районе легендарной крепости Кукейнос. Которая тут же была взята в плотную осаду. Узнав об этом, из стана Всеслава сразу ушёл, уведя и свою дружину, знаменитый Колыван.

С ней он умудрился попасть в осаждённую крепость, проскочив буквально под самым носом у врага. Подвиг замкового витязя относился к числу тех, о которых слагают песни. Поэтому он был бы очень удивлён, если бы узнал, что в Кукейнос его пропустили специально. Об этом Медоуса попросил Святослав. Ведь в итоге рыжий волк надолго лишился одного из самых верных своих сподвижников, и дорога в Варяжское Поморье для него оказалась перерезана сразу в двух местах. А его княжество фактически оказалось в изоляции – лютва и дружины Соколовичей перекрыли ему почти все купеческие тракты.

Правда, были свободными дороги на полуночь. Но большая их часть проходила через Славию, торговлю с которой Всеслав закрыл для себя сам – дерзким набегом на Новоград. Открытым оставался один-единственный, правда, не очень удобный торговый путь. Но он – как на грех – проходил через холмистую местность, покрытую лесами, которую окрестные народы называли Кудеверью. Тамошние дикари этой зимой отчего-то заозоровали – принялись нападать на обозы и грабить их подчистую. Самих купцов в лучшем случае отпускали голыми. В худшем – приносили в жертву своим дикарским богам. А унять их у рыжего волка сейчас не было возможности. Не приставишь же к каждым саням оружного воя!

Чего уж там – его сил едва хватило выделить против полуденного войска лишь несколько отрядов прикрытия. Чтобы те хотя бы не позволяли Соколовичам чувствовать себя на Лучосе совсем уж полными хозяевами.

Большую часть дружин Всеслав был вынужден повернуть против собственного тестя. Поначалу он пытался отправить на встречу с вероломным дедом его внука и своего первенца Роговолда – чтобы тот попробовал увещевать родича. Однако выяснилось, что кода идёт речь о новых приобретениях, для вождя лютвы родственные связи значения не имеют. Медоус даже не захотел слушать внука, пообещав принести его в жертву богам, если тот захочет снова с ним встретиться.

Поэтому отец и отправил Роговолда от греха подальше – под Витьбу – геройствовать в боях с полуденцами. Ну – или вести с ними переговоры – в зависимости от ситуации. Правда, ни того, ни другого у Кожана – как его называли за глаза, толком не получалось.

Верна оказалась примета – как воевода свой первый бой проведёт – такое ему и счастье воинское по жизни будет. А свою полководческую удачу Роговолд бездарно похоронил под стенами Менска.

У его брата получалось гораздо лучше. Когда Всеслав отправил Волха воевать с лютвой, тот сразу вышиб дикарей из нескольких занятых ими городков. Но тут как назло как раз начали таять снега, и его вои буквально завязли в непролазной грязи.

Так что ближайшие перспективы у Полочанских земель вырисовывались далеко не весёлые. Почти треть из них была захвачена врагом. Другая треть – разорена войной. А все торговые пути – перекрыты. Княжество же сильно зависело от привозного продовольствия, поскольку собственного зерна в болотистой почве много не навыращиваешь. Прекращение же торговли означало и прекращение поставок. В общем, ещё немного, и на горизонте замаячит призрак голода. И если в нескольких больших городах – где были сделаны запасы на случай осады – ещё какое-то время можно было продержаться, то жителям малых весей – особенно в тех, где похозяйничали пришельцы – предстояло взглянуть в глаза старухе Маране уже совсем скоро.

Поэтому неудивительно было, что когда Всеславу поступило предложение начать переговоры, он с готовностью ухватился за эту идею. На небольшой каменистый островок посреди Лучосы, выбранный для их проведения, его послы прибыли буквально через несколько дней.

Эту троицу – собственного первенца, набольшего воеводу и одного из знатнейших бояр, рыжий волк, скорее всего, настраивал на отчаянный блеф – словно при игре в зернь. Они должны были изо всех сил делать вид, что положение осаждённого княжества куда лучше, чем есть на самом деле. А чтобы выторговать более или менее приемлемые условия мира, им сначала следовало изложить собственные – конечно, самые выгодные для себя. С тем чтобы потом начать торговаться, сбавляя понемногу.

И почти наверняка Всеслав обозначил им тот предел, дальше которого уступать полуденцам не следовало. Поэтому было понятно удивление послов, когда после гневной отповеди в ответ на упрёк в неблагородстве Святослав неожиданно озвучил им такие мягкие условия, лучше которых и пожелать было нельзя.

Во-первых, Соколовичи отказывались от территориальных претензий. Полностью. Они были готовы отвести свои войска со всех захваченных ими земель хоть завтра. Если конечно, будет заключён мир. Правда, областей, щедро подаренных пришельцами Медоусу, это не касалось – их рыжему волку со своим первенцем предстояло возвращать самостоятельно.

Во-вторых, великий князь не собирался требовать от Всеслава, чтобы тот признал его старшим братом. Это означало, что полочанские земли сохранят полную политическую самостоятельность.

И наконец, рыжему волку не надо было отдавать полуденному войску виру за побитых. Это было очень кстати – с начала войны находники потеряли в боях несколько сотен воев. За каждого из которых можно было потребовать не один десяток гривен.

Хотя за одного мертвеца головное заплатить всё-таки надо было. Причём его объём едва ли не превышал откуп, который можно было бы получить за всех остальных погибших сразу. Это был Остромир – убитый Всеславом отец Вышаты. Мало того, требовалось, чтобы Полочанский князь – в знак покаяния в содеянном – прошёл публичный обряд очищения на капище.

На том, что располагалось неподалёку – на водоразделе Лучосы и Славутича.

Если он откажется – мир заключён не будет.

Закончив излагать все условия, Святослав теперь наблюдал за сменой чувств, которые попеременно отражались на лице Военега.

Удивление. Неуверенность. Подозрение. Надежда.

Ещё и за ус себя дёрнул!

Да-а-а уж… Рыжий волк нашёл, кого отправить на переговоры. Если полководцем его воевода был действительно хорошим, то дипломат из него – не пришей кобыле уд. Мало того, говорит – что думает, так ещё и эмоций своих скрывать не умеет.

А поразмыслить послам было на чем.

Условия Соколовичей ясно давали понять – они не имеют ни претензий к народу, населяющему Полочанское княжество, ни амбиций присоединить его к своим владениям.

Основное наказание предстояло понести самому Всеславу. Моральное – поскольку прилюдное покаяние было ничем иным как публичным унижением, и материальное – ведь виру ему предстояло платить из собственной казны. А точнее – из личной доли добычи, награбленной в Новограде.

Послам же теперь предстояло решить, что лучше – прекратить войну и дать княжеству спокойно вздохнуть, но остаться с опозоренным князем, либо продолжить путь в пропасть, сохранив при этом душевное равновесие своего сюзерена.

По мысли Святослава, выбор был очевиден. Ибо плох тот правитель, который не поступиться личными соображениями ради общего блага. Так учил его отец. Другое дело, что средний Соколович никогда бы и не пошёл на поступок, который совершил Всеслав.

Для Военега же, судя по его колебаниям, честь своего князя была не пустым звуком.

Надо было как-то подтолкнуть его к правильному решению.

Только как? – ни посулами, ни угрозами его не проймёшь.

А тут ещё, не дайте боги, снова начнёт бычить шею и тогда – пиши пропало.

– А в чём великий князь и многоуважаемый Вышата желают получить виру? И в каком размере? – неожиданно подал голос третий полочанский посол.

Тот у него был довольно неприятный – какой-то склизкий, словно овсяный кисель, вызывающий лёгкое чувство омерзения. Раскрыв рот, этот полочанин в глазах черноградского князя сразу перестал походить на хомяка. И превратился в полевую крысу-пасюка. Старую и жирную. Но оттого не переставшую быть хитрой тварью.

Святослава эта метаморфоза настолько удивила, что он даже не сразу нашёлся, что ответить.

Зато не растерялся Вышата.

– Как это в чём? Конечно в золоте!

Сказал и сразу заухмылялся – наконец-то пришёл его час!

– Три берковца – не меньше! – продолжил набольший. – Два мне и один – князю!

Средний Соколович мысленно присвистнул. У набольшего то аппетиты – будь здоров!

От таких запросов обомлели и все остальные послы. Кроме, естественно, самого Вышаты и задавшего вопрос боярина.

– К нашему глубочайшему сожалению, многоуважаемые послы, – ответил он – сейчас во всех полочанских землях не сыщется столько золота.

Ухмылка с лица Вышаты тут же сползла. На смену ей начала проступать недовольная гримаса.

– Может быть, вы согласитесь взять им третью часть? – тут же поспешил продолжить его оппонент. – А остальное мы бы отдали серебром… Или песцом… Или стеклянными глазками…

Лица всех присутствующих повернулись к набольшему.

– Серебром вдвое больше! – тут же нашёлся Вышата. – Песцом втрое, а стеклом – вчетверо!

И тут эти двое, словно заправские купцы, принялись увлечённо друг с другом торговаться. На окружающих посыпалось множество самых разных цифр – от стоимости стекла на новоградских торжищах, до красной цены песцовой шкурки в базарный день в Цареграде.

Этого Святослав понять не мог – разменивать собственного отца на мех или глазки, он бы не стал не при каких обстоятельствах.

Но видимо у Малевичей были другие нравы. А на чужое капище, как известно – со своими идолами лучше не соваться.

Хотя… Говнята есть Говнята.

От всего происходящего на их глазах Военег и Роговолд имели настолько оторопелый вид, что можно было не сомневаться – их роль в переговорах на этом закончена.

Как, похоже, и у Святослава с Дружиной.

Всем четверым оставалось только молча наблюдать, как торгуются между собой эти двое.

Зубр и пасюк. Забавно.

Ну и пусть им. Главное – дело сделано.

Наконец, уже начинавший всем казаться бесконечным торг закончился – стороны ударили по рукам.

Всеслав должен был передать полуденцам берковец золота, столько же серебра, а также вдвое больший объём песцовых шкурок и стеклянных глазков.

– Я передам ваши условия нашему князю – важно заявил Военег, явно довольный тем, что переговоры, наконец, завершились.

Средний Соколович облегчённо вздохнул.

– Когда и где мы получим ответ? – тем не менее, тут же уточнил он.

Воевода сомкнул кустистые брови и наморщил лоб в недолгом раздумье.

– Через седмицу. На этом же месте.

Начало весны. Оржа

– Это что же – кончилась правда в правдивых землях?! Одна кривда осталась?!

Вячко даже захлебнулся от охватившего его возмущения. Он с грохотом поставил на стол поднятый было кубок с мёдом и недоумённо обвёл глазами лица собравшихся.

– Что вы такое говорите, братья? Про отцовы заветы забыли?

Святослав печально усмехнулся про себя злой иронии этой ситуации. Не так давно он сам бросил эти слова в упрёк набольшему боярину. И это было справедливо.

Теперь же они прозвучали и в его собственный адрес. Его и других старших Соколовичей. И это тоже было справедливо.

Но – лишь отчасти.

Вячко сейчас – как и он ранее, процитировал отрывок из «Крамолы земной» – песни знаменитого придворного барда Пенязича, посвящённой междоусобной войне Ярослава Хромого с его вероломным сводным братом. Эти слова там произносил сам великий князь, после того как узнал, что подосланные врагом убийцы жестоко умертвили трёх его младших братьев. Святослав помнил, как отец заставлял его и других своих сыновей учить её наизусть. Как он им объяснял – для того чтобы они не повторяли такого в будущем.

Старшие Соколовичи сейчас ничего подобного делать и не собирались. Хотя, конечно, их замыслы были далеки от завещанной предками праведности. Младшие потомки легендарного героя – по крайней мере, один из них – видимо, впитали её куда сильнее.

Первым, как и следовало ожидать, на обвинение отреагировал Вышата. Он даже швырнул обратно на оловянное блюдо оленью ногу, в которую только что собирался вонзить зубы.

– А ты, князь, нас не срамоти! – сразу завёлся он. – Мы в своём праве! Слыхал, что рыжий волк с моим отцом сделал?

Он, как и Вячко минуту назад, обвёл глазами лица собравшихся.

– Главу рода жизни решить не постеснялся! И где? – в святом месте! На капище!

Однако смолянского князя такая отповедь только раззадорила.

– Уподобившийся волку сам волком обернётся! Помнишь такие слова? – ответил он набольшему другой цитатой из «Крамолы».

Тот, впрочем, не смутился.

– Посеявший зло, его же и пожнёт! – не преминул он козырнуть своим знанием первоисточника. – А зло неоплатное богов гневит!

Вячко сверкнул глазами.

– Зло малое порождает зло большое, боярин! А ты бы – чем в отместку за отца веси зорить да души невинные губить – лучше бы Всеслава на ристалище позвал! Честнее было бы!

Лицо Вышаты начало медленно наливаться кровью.

Однако ответить грубостью на грубость он не посмел. Да и грозить Вячко в его собственных землях ему было несподручно. Тем более что в светлице сейчас находились сразу четыре его родных брата. Хотя и настроенных иначе, чем он. Потому набольший предпочёл смолчать, проглотив плохо замаскированное оскорбление, вместе с мёдом из кубка. Правда пошёл тот плохо – боярин поперхнулся и закашлялся.