Вот был слуЧай 2. Сборник рассказов

–Ты Перельману, не родственник? – спросил у первого тестя Трехглавый, – формулы не хуже его выводишь. Скажи, где это в арифметики написано, что килограммы на литры умножать. Это что будет? Объем, площадь, кубатура? Вы, уважаемый Геннадий Андреевич, депутат или как?

Тут нам ваши формулы, как Ходку радиация. Вы нам предложения давайте, как указ президента выполнить, а не гипотенузу с биссектрисой.

–Первое что я предлагаю, – не успокоился Геннадий Андреевич, – надо сделать так, чтоб население больше времени проводило на свежем воздухе, а не сиднем, перед телевизором. От этих телевизоров одни завихрения в мозгах. То Тарзан, на люксовых лианах к новой обезьяне ускачет, то наоборот, молодая обезьяна от старого орангутанга в бега кинется.

– Предложение хорошее, – одобрил председательствующий, – но ведь они и на улице, сядут по лавкам и начнут этот зоопарк обсуждать. А в здоровье главное, не помню, кто сказал, главное движение.

10

– Может? – намекнул Проныров, закатывая глаза кверху.

– Его слова я бы не забыл, для руководства это не приемлемо, – ответил Трехглавый.

–Это да, это да, – закивал головой Проныров, и тут его осенила мысль, – а если, шведская ходьба с палками. Пусть на ходу и обсуждают что хотят. И язык занят и ноги шевелятся.

– Молодец, – похвалил его председательствующий, – и бюджету никаких затрат, палок от лыж у нас по чердакам валяется море. Лыжи-то в эту зиму сожгли, когда дрова на зиму не заготовили. На «Газпром» понадеялись, что газ подведут, как обещали. А палки лыжные металлические остались.

С палками решили. Но как население заставить ходить, да еще с палками?

– Я когда изучал демократию Древнего Рима, – задумчиво сказал Владимир Владимирович…

Все, впервые слыша об этом, уставились на него.

– Так вот у них, чтоб людей на центральную площадь согнать, ну там выборы или еще что. Так они быков из загонов выпускали, ну те и гнали народ куда надо.

– Ты смотри, с каких это времен с выборами – то маются, – охнул Геннадий Андреевич, – уже и быков на пляски с буфетами заменили, и если не дойти такси подгоняют, а все равно проблема с явкой есть.

– Умница вы наша, Владимир Владимирович, – не обращая внимания на бывшего тестя, расцвел Трехглавый, – много быков не найдем, не в Риме живем все таки, а одного, Борьку, фермерского, привлечем. Он Борька до этого дела, догнать и боднуть, больно охочий.

– Еще как! – подтвердила Людмила Михайловна, – Участкового почти до райцентра гнал, а это ни много ни мало, а тридцать километров без единой остановки.

– А участковый еще впереди себя и мотоцикл с коляской толкал, заглох он у него, бензин закончился, – добавил Геннадий Андреевич, – а разве казенное имущество бросишь? «МЧС ники», еле руки на руле разжали, когда Борьку отогнали.

– Давайте так решим, – предложил председательствующий, – дадим от совета поручение депутату Лигачеву, договориться с фермером на временное пользование быком Борькой. Скажем, на две недели.

– А хватит двух недель? – отозвался депутат, – мы в свое время с пьянством на государственном уровне боролись. И где это государство?

– Ну, Владимир Владимирович, сравнил тоже, елку с ежом, – хмыкнул Геннадий Андреевич.

– Вынужден согласиться, – поддержал скрепя сердцем, своего бывшего тестя Трехглавый, – пример вы привели не убедительный. А двух недель я думаю, хватит, чтоб результатов добиться и перед районом отчитаться. А вам Геннадий Андреевич, у меня будет отдельное поручение. Вы же с Борькой, вроде как дружите. В воскресенье он вас сильно усталого, – усмехнулся Дмитрий Владимирович, подмигнув депутатам, – даже до дому провожал. Вы сами – то такие кренделя выписывали, что если бы за рога его не держались, точно бы не дошли.

–Ну, определенная симпатия есть, – буркнул на это бывший тесть.

–Вот и поручим вам, каждый день выводить быка в начало улицы, часиков, так, скажем в десять.

Ты ему оттуда всех, покажешь, подтолкнешь, как следует. А дальше я думаю, он сам разберется, кого, куда и с какой скоростью гнать. Ну что ж коллеги, повестка дня в основном исчерпана, спасибо вам за участие, – стал закрывать собрание Трехглавый…

Тут скрипнула входная дверь и в комнате появилась невысокая моложавая женщина.

– Извините за опоздание, – сказала она с порога.

– Знаем, знаем про ваши инициативы, и поэтому извиняем, неугомонная вы наша Валентина Матвеевна, – радушно ответил председательствующий, – повестку дня мы обсудили, думаю, что с решениями нашими вы согласитесь.

– Поддерживаю беспрекословно, – заверила всех Валентина Матвеевна, – но я прошу вас дать мне две минуты, для важного, я бы сказала, чрезвычайного сообщения.

Депутаты навострили уши, в предвкушении услышать, важное сообщение.

– Валька, ну чего тянешь? – попросила подругу Людмила Михайловна, на что Трехгорный, намекая на панибратское обращение, погрозил ей пальцем.

– Подруга мне позвонила, в Сочах в прошлом году познакомились. Она там служит, – Валентина Матвеевна, подняла взгляд на потолок, – реформа ожидается, оптимизация управления, называется.

11

– От оптимизации здравоохранения, половина врачей разбежалась, – задумчиво проговорил Геннадий Андреевич, – а тут надеются, что чиновники, что ли разбегутся?

– Вряд ли, – ответил он сам себе, – пару лет назад уже сокращали. Помните?

– Еще как, – подтвердила Наталья, – тогда Шарика сократили. А какая ласковая собака была. К сельсовету подойдешь, она хвостом завиляет, руки оближет.

–Это она от чиновников научилась. Хвостом виляет, мзду выпрашивает. А руки лижет, чтоб к ним крепче взятки прилипали, – пояснил бывший тесть председателя, – Я, о чем хочу сказать, ничего эта реформа не даст. Шарика сократили, а он каждый день к своей миске ходит, привык к кормушке. Так это собака, она прошения, писать не умеет, так как трудно ей в лапе, ручку держать. Кроме своей сторожевой службы, ничего не может. А чиновник наш, он сегодня за спорт отвечает, а завтра уже дома строит. Они на все руки у нас, луной, будут руководить, лишь бы от кормушки не оторвали. А кого у нас оптимизировать?

При этих словах все депутаты посмотрели на Пронырова.

Тот, набрав воздуха, с возмущением начал выдыхать, – А я о чем говорю, одни реформы, работать некогда, беспредел сплошной, – но вспомнив, что говорит о власти поправился, – раз приказывают, будем выполнять.

–Штаны не порви, бесценный наш, – иронизировал Геннадий Андреевич.

– Коллеги, я попрошу, – постучал по графину Дмитрий Владимирович, прерывая тишину,

–Не надо забегать вперед. Нормативных документов по поводу реформу мы еще не получали. А текущие вопросы надо решать, к этому нас призывает президент, правительство, и наша партия, в которой большинство из нас состоит, и решать их надо, по мере поступления. Поступит документ, будем думать, а кого сократить, мы всегда найдем. Чего голову забивать, когда надо выполнять принятые сегодня решения. Прошу всех покинуть помещение, так как администрации надо работать. До завтра, господа депутаты. Проныров, задержись.

– Ну чего ты приуныл? – спросил его Трехглавый, когда они остались вдвоем, – сокращение напугало?

–Так, а если, правда?

– И чего, первый раз что ли? Неужели мы не найдем кого сократить?– успокоил его Трехглавый,– вон хоть бабу Машу, уборщицу. А чего, если совсем прижмет, придется тебе, не только языком, но и метлой махнуть. Сможешь?

– Как говориться, когда прижмет, и не так раскорячишься, – повеселел Проныров, – а как насчет доплаты за совместительство?

– На усмотрение руководства, – засмеялся Трехглавый, – будешь двухглавым замом.

–Да хоть трехглавым, – ляпнул, не подумав Проныров.

– А постоянно на место бабы Маши не хочешь? – прищурился, как прицелился Дмитрий Владимирович…

КАНДИДАТ

Емеля достал парадно – выходную рубашку, уже позабывшую, когда ее доставали в последний раз. Снял с вешалки, висевший под ней, единственный в его гардеробе, черный в белый горошек, модный когда – то галстук, под Ильича. Приложил, прикидывая, узел галстука под подбородок, глянул в зеркало, и, рассматривая себя, задумался…

–Смотри ты, позвонила, – вслух сказал он, – видно в душу запал, раз вспомнила. А чего? Мужик я еще пригодный, – похвалил он свое отражение в зеркале. Знакомое, но не так часто разглядываемое.

–Может опять на передачу людей набирает? Так я на любую сгожусь. Лицо – то у меня породистое, коренное, рабоче-крестьянское, такое с любой стороны снимай, никакого изъяна. Такие «фейсы», как у меня сейчас в серьезном дефиците. На экранах сейчас все больше филейные части в почете, лиц-то мало показывают. А когда и покажут, то уже трудно разобрать лицо это спереди или оголенная часть сзади? На вопросы еле отвечают, перед тем как ответить, языком по губам водят, силикон, туда вдутый разглаживая. Одним словом бомонд, где что ни прыщик, то звезда. Одни денег у папаши с мамашей выпросили, чтоб в эту шайку заскочить, другие добровольно, через жертвы постельные. Оттого, и не понимаешь, чего они на экранах делают? Петь начнут, ни хрена, ни разобрать. Танцевать станут, как куклы на ниточках дергаются. Наряжены, так, что где мужик, где баба, определяешь только по голосам, хотя тут тоже, неточности возникают. Некоторые мужские особи, воют так, что бабы позавидуют. Пугают их что ли, перед выходом?

Вот раньше песни были. А исполнители? Выйдет русская красавица запоет, и прелестно и понятно.

– Емелями да Марьями, гордилась ты всегда, – замурлыкал он себе под нос мотив популярной песни, сменив Ивана на Емелю, разглядывая при этом черный галстук с белыми горошинами.

– И чего я его разглядываю? – озарила его мысль, – все равно другого-то у меня нет. И тот, бывшая жена купила, на первую годовщину свадьбы, объяснив затраты на него тем, что у каждого мужика, должен быть галстук.

–Не знаю, как у всех мужиков, – подумалось Емеле, – а у женатых, прямо со свадьбы удавка начинает на шее болтаться. Расписались, завязала узел своей крепкой женской рукой, так и пошла жизнь. С покупкой галстука, двое на шее висли, пока с одной удавкой не расстался, развелся. А на галстуке узел, как завязала, так с тех пор и не развязывался. Но я – то не против, висел бы себе в шкафу и висел, – ласково провел, он пальцами, по шелковому, тугому узлу.

– Чего звонила – то все- таки? – вернулся он к будням, доставая из шкафа утюг, с наполовину замотанным синей изолентой шнуром, – и встретиться хочет не на студии, а в конторе какой – то.

А адрес – то, я куда засунул, – Емелю, от потери бумажки с адресом охватил ужас. Он хлопнул слегка себя по лбу утюгом, поставил его на стол, и стал суетливо шарить по карманам.

– Неужели потерял? Ворона беспамятная. Олух. Растяпа. Сходил, называется, – со срывающимися с губ словами, он обежал всю свою однокомнатную квартиру, заглянул во все уголки. Вытряхнул на пол кухни мусорное ведро, перебрал весь мусор, найдя в нем только одну бумажку, этикетку от банки килек, с чарующей надписью «обжаренная в Крыму». От безрезультатности поисков на лбу выступила испарина, тело объяла усталость. Емеля в состоянии безысходности, опустился на табуретку.

–Вот куда засунул? Черт, совсем из памяти выпало. Так, Емеля, давай назад крутить, – приговаривал он сам себе, – звонила? Ну, что ж я придумал? Конечно, звонила. Записывал? Конечно, записывал, – тут он вспомнил и стукнул себя ладошкой по лбу, побежал в туалет. Там, на полке над унитазом, на куске туалетной бумаги, синим карандашом, было накалякано: Медведева 5, помещение 13. В 15-00.

– Хорошо, что не приперло, а то смыл бы все перспективы,– радостно охнул он, осторожно отрывая от рулона, полоску бумаги с записью, – Припрет, так некогда бумагу разглядывать, – добавил он, опуская ценную запись в карман,– чего я сразу – то не догадался. Ну, на чем еще я мог записать?

И уже в приподнятом настроении, он слегка погладил рубашку. Снял с себя и тоже погладил брюки. Надев все, оценил себя в зеркале. Оставшись довольным увиденным, взглянул на часы.

Стрелки, нависнув одна над другой, показывали полдень.

– Медведева, это же тьфу, пару кварталов отсюда,– порассуждал он, – может еще в «Не проходите мимо» заскочить? Махнуть полтишок для храбрости?

2

Он достал из кармана брюк пару смятых сторублевок, пересчитал мелочь.

–Двадцатое сегодня, – прикинул он, – на бирже пособие еще через неделю, – огорчила его пришедшая мысль, – вот о чем тоже думают? Как безработному жить? Работу предлагают, мигранты и то носы воротят. А у меня в трудовой, как ни как, одних специальностей, штук пятнадцать зафиксировано, да, благодарностей за ударный труд, целых две штуки. В начальниках и то, походил, – вспомнил он месяц трудовой деятельности в его биографии, когда он был бригадиром грузчиков в магазине. Крепкая рабочая косточка, мосол, даже можно сказать.

Смотрят они на это? Да ни хрена. За три месяца, один раз предложили, более менее путную работу, учеником бармена в придорожном кафе. Место хорошее, жирное. Недолив, утряска, усушка, бой стеклотары. Но конкуренция! Никто ведь не предупредил, что надо ухо держать востро. Вот этот шкодник и воспользовался. Меня на «могешь не могешь» купил. Не поддался бы, может до сих пор бы еще работал, в бармены бы уже выбился.

Емеля мечтательно причмокнул губами, вспомнив, как на вопрос бармена, – А литру за раз, засосешь? Он согласно кивнул головой, и присосался к горлышку бутылки. Как утром очнулся в придорожной пыли, с приклеенной на лбу бумагой, где над печатью администрации кафе, стояло категорическое «В трудоустройстве отказано».

– На производстве два раза в месяц, получка, аванец. А тут, раз в месяц слезу капнут, не жажду утолить, не напиться. Вот жизнь пошла, вертись сам, никто не позаботиться. Но думать надо. Как говориться, на том свете не нальют, надо на этом с этим делом не пролететь.

Вот чего звонила? – опять пришла мысль про звонок, девицы с телевидения, – зовет куда – то непонятно. Нет, ну на передачу хотела пригласить, так бы и сказала, чего здесь темнить. Военная тайна какая. Так нет, начала мудрить, – Емельян Спиридонович, уважаемый. Зная вас, как исключительно отзывчивого и ответственного товарища, приглашаем вас, к нам офис. Попьем чайку, побеседуем. Я, надеюсь, вы не против, Емельян Спиридонович?

–На передаче, опять посидеть что-ли? – сообразил он спросить в ответ, – места есть свободные. А тема какая?

– А вы все такой же активный, с первой нашей встречи совсем, я вижу, не изменились. Но это знаете, даже радует, – засмеялась в трубке Ксения Сорняк, – такие как вы, всегда нужны. Впрочем, подробности при встрече. Вы как работаете?

–В поисках пока, – выдержав короткую паузу, солидно ответил он, – предложения, конечно, есть, но не тороплюсь, жду, чего ни будь посолиднее. На абы какое соглашаться не хочется, не пыль на ветру, гегемон все – таки.

– Ну, раз так, позвольте мне самой, выбрать время встречи, – предложила Ксюша.

– До двенадцати я на процедурах, – взбодрившись предложением, выдал Емеля фразу, запавшую ему в память с экрана телевизора, – Пробежка, этот … Фитнесс, – слово «фитнесс» тоже втерлось ему в память, когда он увидел его на афише, предлагающей заняться им, за немыслимые, для его, Емели деньги.

– Следите за фигурой? Это радует. Часиков в пятнадцать, вас устроит?

– Пятнадцать, так пятнадцать. Время – деньги, – намекнул он.

– Обижены не будете, – деловым тоном ответила трубка.

–В назначенное время, как штык, – тем же тоном, отчеканил он.

–Ждем, наш адрес… – продиктовала она.

–Вот чего звонила, – простонав, схватился за голову, начинавшую гудет от догадок, Емеля, – может это? Может на роль какую, хотят попробовать? А чего? У меня профессий – то жуть. Хоть грузчика, хоть бармена могу изобразить, – от слова «бармен», приятно засосало под ложечкой, напомнив ему, о том, приятном во всех отношениях получасе, который он простоял за барной стойкой придорожного кафе.

–Эх, если б не подлюка этот, жердина приблатненная, – помянул он в сердцах своего, так и не состоявшегося наставника, до сих пор бы за стойкой стоял. Кому недолив, кому сдачи не додать, чаевые.… Надо вот такому олуху быть, только в рай попал, и сам себя из него изгнал. Да…. зал бы, где упасть, одеяло бы кинул, – он взглянул на часы, было уже без десяти два, – собираться надо.

–Ксюша, как наши дела? – услышала она, когда выждав дозвон, нажала кнопку ответа, – как твой протеже? Не подведет? Созвонилась?

3

– Все пучком, партайгеноссе, – игриво ответила Ксения, – еще картавый советовал, опираться на обездоленную массу рабочего класса и дремучую толпу крестьянства. С кандидатом переговорила. Согласие на встречу выбила. Скоро буду, начинайте открывать партийные закрома.

– Похвально, похвально, кхе, кхе, – задребезжал смешком мужчина, – с закромами, как обещал после встречи, разбираться будем. К трем, как договорились, жду с кандидатом.

–Яволь, мой генерал, – шутливо закончила разговор Ксюша.

Емельян Спиридонович, надевая сандалии, увидел, что большой палец левой ноги, с давно не стриженым ногтем, нагло вылез из дырки в носке, показывая свою голую беззащитность.

Чертыхнувшись, он быстро поменял носки, загнув прореху, под мизинец правой ноги. Теперь все выглядело прилично, и в высшей степени достойно.

– В твою, небесную канцелярию, – остановил его окрик, когда он уже отошел метров сто от подъезда, – куда это мы такие красивые намылились?

Емеля, по любимой присказке и по голосу, сразу понял, кто его остановил. Он с неохотой повернулся и стал ожидать, идущего к нему Мурзика.

Того, вообще – то звали Михаилом, работал он дворником на прилегающей территории. За торчавшие в разные стороны, вверх и вниз, в каком – то своем неповторимом разбеге по обеим сторонам лица, реденькие усишки, делавшее его сморщенное с прищуром глаз лицо, похожим на кота, прозвали его Мурзиком.

– Некогда мне тут с тобой, разговоры разговаривать, видишь же, тороплюсь, – ответил, собираясь двигаться дальше Емеля.

– Что торопишься, тут и слепому понятно, шлепки твои на асфальте, чуть ли не «танец с саблями» исполняют, – вздернул в улыбке кончики усиков Мишка, – А ты думаешь, я не спешу? Я тоже на явку тороплюсь, там Люминий, проставляться будет.

«Явкой», мужики близлежащих домов, в целях конспирации от жен, называли забегаловку, под манящей вывеской «Не проходите мимо».

– А с чего это Люминий, гуляет? Пенсию, что ли, досрочную выбил? – заинтересовался Емеля.

–Ему по новому Указу, пенсия, как светлое будущее, может только сниться, -пояснил Мишка, – а проставляется он, по случаю получения грамоты. Как житель нашего района, внесший огромный вклад в экологическую безопасность данной территории.

–С каких это…, – хотел покрепче выразиться Емеля, но вспомнив куда идет, решил воздержаться от более точного и понятного определения, – с каких это высоких гор, на него такая почетная бумага свалилась? Может ты, Мурзик, чтоб на халяву выпить у себя в ЖЭУ похлопотал?

– Я, конечно, не спорю, я мужик уважаемый, заслуженный дворник, так скажем. В конторе у себя, определенный вес имею, одних этих грамот у меня, как бигуди на бабе, в комоде цельный ящик занимают. Но вот, что я тебе скажу. Из-за Люминия, я бы напрягаться не стал, – ответил тот.

– Да ты чего? Ты же с ним в корешах ходишь? – удивился ответу Емеля.

– Ворюга он, – отозвался Мурзик, – на прошлой неделе, он у меня все банки, что я ему на сдачу приготовил, сплющенные в пакете. Вот смотри, – задрал Мишка ногу, показывая стоптанный до «нуля» каблук, – скомуниздил. За мои банки, наверное, и грамоту получил. Как же больше всех собрал. Вот и иду, чтоб хоть утрату компенсировать. На пару пузырей точно банок было.

–Оттого он и Люминий, что носом чует Алюминий, – скаламбурил Емеля, – теперь с грамотой, он имеет право на «ветерана труда». А там льгот выше крыши, вплоть до замены всех зубов и жующей челюсти. Резцы вставляют титановые, чтоб коренья там, траву, могли перетирать. Не хуже чем у бобров. К пенсии готовят, чтоб значит, на подножный корм.

–Ты, Емеля, пельмени мне не лепи, какие, на хрен льготы? Какой такой ветеран? Эти бумажки, только место в комоде занимать, больше никому не нужны. Я два раза продать их хотел, оптом за бутылку. И что? Под лупой посмотрят, говорят, артефактом не является, подожди лет сто, тогда купим.

–Чудак ты человек, потереть, потоптаться на них надо, – посоветовал Мишке Емеля, – с Васьки, с соратника своего по труду пример бери. Он рукавицы свои дранные, в прошлом году,

антиквариату – комуняке, за пять тысяч втюхал.

4

Под бревном, сказал, на Красной площади нашел, не иначе, как Ленин оставил. А вымпел свой

«Лучший дворник – советского дворика», Васька Зюганову отправил наложенным платежом.

Написал, что, мол, расстаюсь, со слезами, но вы Геннадий Андреевич, его более достойны. Тот его за это, и в Кремль пригласил, и в ресторан сводил. А ты, схватил бумаги свои, заслуженные и на базар, кто ж так делает. Ладно, Мурзя, побежал я, – постучал Емеля по стеклу наручных часов.

– Так чего? К Люминию не пойдешь? Не хорошо, друзьями брезговать, – попытался остановить его Мурзик.

– Пойми ты, чудила, некогда мне. Успею, так загляну, – пошел Емеля, ускоряя шаг.

–А бежишь – то куда? Щуку, что ли поймал? – смешно перебирая ногами, поспешил за ним Мурзик.

–Да достали вы меня с этой щукой? С детства только и слышу, – Ну-ка скажи по щучьему велению? А чего пешком идешь, не на печке? А то еще начнут, – вот житуха и тебя. Шепнул и в шоколаде. А шоколад, с тем, в чем живу, только цветом схожий. Задолбали, уже во! – мазнул Емелю ладонью по горлу.

–Шутками что – ли? Ты же вроде не из интеллигенции? Мне так по барабану, чего там у меня спрашивают? С детства, правда, осадок остался. Батя, бывало, как спросит, – как в школе дела? Так сразу через колено и ремнем. С тех пор, как про дела спросят, сразу по заднице мурашки наперегонки бегать начинают.

–Вот теперь в дворниках и ходишь, – засмеялся Емеля, – задницу в детстве отбили, в кресле сидеть не можешь.

– Ага, а ты в министрах,– остановился Мишка, – с галстука хоть бы паутину стряхнул.

Емеля посмотрел на галстук, смахнул не замеченную дома ниточку паутины, – Ничего, ты обо мне еще услышишь, – бросил он Мурзику, резко ускоряясь вперед.

Тот еще некоторое время смотрел на удаляющуюся спину приятеля, на закинутый, от быстрой ходьбы на плечо, кончик «ленинского» галстука.

– Наше, вам, с прихлопом, – наконец проговорил он, саданув три раза, приплюснутым каблуком по асфальту, – неправильным путем пошел, товарищ. Все верные путя, туда ведут, – развеселился Мишка, повернув в направлении пивбара «Не проходите мимо» с ожидающейся там презентацией главного события района, вручение грамоты Люминию.

Отделавшись от назойливого приятеля, Емеля двигался ускоренным шагом, то и дело, поглядывая на часы. К входу в здание, Медведева 5, он прибежал за пять минут до встречи.

Увидев свое отражение в зеркальной двери парадного входа, Емеля поправил галстук, удовлетворено отметив, что бывшая жена имела глаз – алмаз. Галстук отмерила точно до пряжки ремня. Носок с прорехой, выглядел пристойно. Убедившись в своем достойном виде, он решительно потянул на себя входную дверь. И тут же замер, ослепленный блеском труб турникета, смонтированных так хитро, что он, ничего не понял в их загадочном переплетении.

Покрутив головой в поисках входа в это блестящее сооружение, он в недоумении двинулся в сторону охранника.

Страж этого хромированного великолепия, сидел сбоку от него в стеклянном кубе, что сразу напомнило Емеле, популярное некогда шоу «За стеклом».

– Как он там умещается? – пришла Емеле, первая мысль, при приближении к этому сооружению, – собаке, и то конуру попросторнее ставят.

Узнавать у охранника, еле втиснувшегося своими габарита в стеклянный куб, он не стал, опасаясь неприятности при первом знакомстве. Подойдя к окошку будки, он вежливо поинтересовался,

– Мне бы нужно пройти в тринадцатое помещение. На четырнадцать часов назначено.

– А по мне, так хоть бы и к двум, – гавкнул трубный голос из будки, – в списках на пропуск есть?

– Я не знаю, – опешил Емеля, испугавшись препятствия на его пути к перспективам.

– Ф.И.О, – гавкнул страж.

– Чего? – не понял Емеля, оглядываясь на всякий случай, на предмет того, не зовет ли охранник, себе в подспорье сторожевую собаку. Убедившись в отсутствие таковой, переспросил,

– Чего вы говорите?

–Фамилию, имя, отчество? – переспросил охранник.

– Да откуда я знаю. Мне сказали в тринадцатый кабинет, а к кому не сказали.

5

–Ваша фамилия? – высунул голову из окошка охранник, – свою фамилию не забыли?

– Из ума еще не выжил, – ответил Емеля, – чтоб сам себя забыть. Фамилия моя, – тут он нагнулся к охраннику и прошептал фамилию ему на ухо.

– Неужели? – воскликнул тот, – а подтверждение? Паспорт, или иное, какое подтверждение вашей личности, имеется?