Комендантский час

– Он спал сегодня? – спросил Бенякин.

– Да я не знаю, но его только в три часа ночи привели.

– Ну, а после этого он уснул?

– Кто ж его знает? Сама-то я спала! Может и дрых. Я только помню, что кое-как его уложила, а сейчас он вон, сидит, как ни в чём не бывало.

Бенякин, раздражённый ответами Нины, повернулся к больному и шутливо, но громко сказал: « Ага! Попался!», после чего наигранно топнул, на что реакции от сержанта не последовало.

Олег слегка смутился. Решив действовать по-другому, он одернул вниз кожаное пальто, выправив его.

– Товарищ сержант! – сказал Бенякин теперь строго, надеясь хотя бы командирским тоном достучаться до больного, однако последний даже не шевельнулся.

Мужчина нахмурил брови, а от прежнего энтузиазма не осталось и следа. Уверенность и раздражение сменились растерянностью и наблюдательным спокойствием. Сделав несколько шагов вперед, Олег уже хотел положить свою тяжелую руку на плечо подопечного, но остановился. Кашлянув в сторону, он переключил голосовой режим и почтительным шепотом обратился к Нине: « А тряпка у него на голове что символизирует?».

– Я решила, что у него может быть тепловой удар, – последовал незамедлительный ответ сестры.

– И что, в самом деле, может быть?

– А пёс его…. Но коли так, то мозги он себе знатно спёк.

Командир воспринял эти слова спокойно и, обойдя больного, сел на низкий деревянный стульчик, стоящий с краю от кровати. Взгляду Бенякина предстало молодое лицо сержанта, слегка постаревшее из-за неухоженной растительности на лице. Узкий нос, стоящий строго перпендикулярно тонким потрескавшимся губам, широко раскрытые глаза с застывшими светло-голубыми зрачками, безэмоциональные брови – ничего из физиономии сержанта не казалось живым.

Олег провел перед его лицом рукой, но реакции, как и прежде, не последовало.

– А он моргает хоть? – удивился командир.

– Редко, – ответила Нина.

– Редко – это плохо. А пугали его?

– Да все делали, не шевелится даже.

Бенякин посмотрел на Нину: « Ну, ты хоть раз такое видела?».

– Никак нет, товарищ командир.

– Я видел, – уверенно произнес Сухоруков, – был один такой случай у нас. Купаться солдаты пошли, жён с детьми взяли, конечно. Ну, и само собой…, – Виктор ловко щелкнул себя по шее.

– Ну да, как же без этого….– угрюмо поддакивал Бенякин.

– В общем, отдых в самом разгаре: суета, веселье, всем не до детей: больше о закуси думали. Короче говоря, потонул один пацан. Причём тихо, будто не сопротивлялся вовсе или утащил кто под воду. Так его отец в ступор вошел и глядел всё на то место, где отпрыск егоный мир наш и покинул. Мы Сергея – отца-то его – еле как оттуда увезли, а из состояния этого он так и не вышел.

– У сержанта-то детей точно не было. Что же это выходит? – спросил командир.

– Врач тут нужен, мозгоправ, – произнесла вдруг Нина.

– А где я тебе такого найду? – встав со стула, с прежней силой в голосе выкрикнул Олег.

– А помните немца того, что белым помогал? – сказал Виктор, тряся перед собой указательным пальцем.

– Конечно, такого хрен забудешь. Только вот мы его уже выслали.

– Не беда, товарищ командир, как выслали, так и вернём, – воскликнул комиссар и резво выскочил на улицу.

Медсестра осталась наедине с удивлённым Олегом, который достал из кармана штанов платок и протёр себе лоб.

– Чай сделай пока, – скомандовал Бенякин.

– Воды нету.

– Ну, так поди – набери! Хватит уж языком чесать, – снова повысил голос командир и грозно взглянул на девушку.

Та, в свою очередь, обиженно фыркнула и, схватил ведро, мигом выскочила из собственной избы.

Бенякин снова посмотрел на обездвиженного подчинённого. Взяв его за плечи, он хорошенечко потормошил бледного юнца, потом несколько раз громко произнёс его имя, но сержант так и не откликнулся.

« Кто же тебя так мог припугнуть, Аркаша?» – продолжал вопрошать в пустоту командир, но его никто не слышал. Тишина окутала комнату, не давая расслабиться подступающим чувством тревоги.

Немного прислушавшись, Олег понял, что Виктор еще не вернулся. Тогда он расстегнул рубашку и достал из потайного кармана металлический крест на прочной цепочке. Поцеловав его, командир стал креститься, опустив голову в пол, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Посмотрев перед собой, он увидел, что сержант повернул голову и теперь смотрит прямо ему в глаза. Его взгляд не блуждал и не смотрел «сквозь»: он был прямым и уверенным.

Сержант, до этого не способный выпустить из уст ни одного цельного слова из-за собственного заикания, стал чеканить предложения одно за другим:

« Вятший мне открыл глаза

И призвал в гавранов сад.

Там кончаются пути,

Прерывая цепь вражды.

Сквозь кресты течёт река –

Беспроторицы вода».

Когда солдат закончил говорить, его взгляд тут же потерял прежнюю концентрацию, голова обернулась к стене, а тело застыло, как статуя.

Все это произошло в мгновение ока, но не на шутку испугало командира. Несколько секунд Олег смотрел на только что говорившего с ним подчиненного, пока приступ оторопи не ослабел. После этого Бенякин поднялся со стула и, услышав пение Нины, возвращавшейся в избу с водой, быстро повесил на шею сержанта свой крест и, перекрестив солдата, побежал медсестре навстречу.

Выбежав из светлицы, он чуть не сбил девушку.

– Ты чего, командир, совсем ошалел? – удивленно вскрикнула она.

– А? Нет, нет, нормально всё, не ошалел, тебе вот помочь решил.

– Да ну? Что это так?

Олег взял из рук девушки тяжелое ведро с водой.

– Да когда ж иначе было?

– Если ты такой галантный, почему со мной не пошёл сразу?

– Так надо ведь, чтоб за Аркашей кто-нибудь присмотрел!

– А что с ним станется? Он же и слова сказать не может, не то что шевелиться.

– Может, – растерянно вторил Бенякин, смотря на собственное отражение в воде. – и, кажется, идейка у меня возникла.

Поставив одно ведро на пол, Олег вернулся к сержанту и, крепко схватив того за руку, стал выводить во двор.

– Ты что делаешь? – растерялась сестра.

– Он со мной говорил, пока тебя не было. Причем без запинки.

– Говорил?

– Да, еще как говорил.

– О чем же?

– Стих какой-то рассказал.

– Какой такой стих?

– Да чёрт его знает, про сад какой-то.

– А ты что?

– А я и не понял ничего, а потом он опять в себя ушел. Ну ладно, сейчас в чувства приведем паренька.

Командир вытащил сержанта наружу и, поставив возле малинового куста, окатил его ледяной водой.

– Ты что творишь, командир? – завопила Нина и рванула в светлицу.

– Ничего, скоро заговорит, вот увидишь, – улыбнулся командир, но хороший настрой быстро пропал: сержант стоял спокойно, лишь немного дрожа от холода. Выражение его лица нисколько не сменилось, оставаясь безразлично-спокойным.

Нина же вскоре вернулась с пледом и стала укутывать больного.

– Командир, ты с ума сошел?

– Нет, а вот он, – Олег показал на юного красноармейца, – да.

– Ему покой нужен и уход, а ты его пытать решил?

– Это разве пытка? Вот когда война была….

– Замолчи, прошу тебя! – старательно обтирая Аркашу, сказала Нина.

– Ты вроде была равнодушно к нему настроена, а теперь так и не скажешь.

– Я поняла, кто у него начальником был. От такого командования я бы тоже в ступор впала.

– Ну-ну, полегче.

– Это ты полегче, – сказала медсестра, а потом тихонько добавила, – придурок.

Заведя больного обратно в избу, Нина усадила его на свою кровать и, схватив с соседней лежанки шерстяное покрывало, накрыла замерзшего сержанта. Следом за ней в дом вошёл и Бенякин.

– А ты что, самовар еще не поставила? – засмеялся он.

Сестра промолчала. Чтобы показать, как она занята, девушка вновь стала обтирать сержанта. Когда дело дошло до груди, она почувствовала, что что-то висит на шее у парня. Убрав прочь покрывало, она сунула руку под его рубаху и нащупала крест.

« Странно, мало кто из красных носит его, а если и носят, то не такие дорогие» – подумала про себя девушка, спрятав его обратно под влажную ткань.

Вдруг звонкий собачий лай испугал Нину, и она поднялась с кровати больного.

– Товарищ капитан! – кричал вернувшийся Сухоруков, – Немчуру недалеко увезли, скоро доставят!

– Это хорошо. Ты проходи, чаю выпей, – сказал командир.

– Это я с радостью. Нина, есть что пожрать? С утра крохи во рту не было, – сообщал Виктор, аккуратно проходя мимо привязанной собаки.

– На вас не напасёшься.

– Пади пирожки недавно пекла.

– Какие пирожки? Шутить вздумал? Похлебка простая есть.

– Ну, давай хоть похлебки бахнем.

– Сделаю. Щас еще самовар поставлю.

– А что, он еще не стоит? Нина, как так? – возмутился Бенякин.

– Да пошёл ты, командир, – сказала девушка и скрылась в доме.

Двор же окатили волны офицерского смеха.

Горячая похлебка согрела Бенякина и Сухорукова не хуже чая, в который они не преминули подлить водки. Выпить за компанию решила и Нина. Посиделки эти, однако, не напоминали обычное застолье: не было ни баек, ни шуток, ни затейливых выдумок. Немая тишина прерывалась лишь звоном посуды, а собравшиеся то и дело оглядывались на сержанта, но тот смирно сидел на месте, укутанный разным тряпьём. Казалось, что остальные пьют лишь чтобы притупить странное чувство страха, источником которого и было бессловесное присутствие солдата, что будто бы выпал из временного потока, сведя собственное существование к неестественному безразличию, грозившемуся стать конечной точкой его бытия.

– А если он таким навсегда останется? – спросил неожиданно Сухоруков товарищей.

– Да погоди ты, рано ж еще, – ответила Нина.

– Рано-то рано, а все-таки?

– Кажись, кто-то прибыл, – прикладывая раскрытую ладонь к уху, произнес командир.

Вместе с медсестрой и комиссаром он вышел на улицу. Сквозь плохо составленный забор было видно несколько силуэтов, ведущих человека в белом. Когда калитка открылась, Бенякин увидел старого стройного мужчину с лысиной на голове, обрамленной невысокими волосами по бокам, и короткой, но аккуратной бородой. На прищуренные глаза были надеты круглые очки. Его вели двое вооруженных молодых мужчин, которые не стеснялись грязными руками хватать за некогда белый костюм пленника.

– Товарищ командир! Привезли осужденного, как приказывали, – сказал один из охранявших доктора парней.

– Молодцы. Руки ему освободите и подождите за калиткой.

– Слушаюсь, – сказал темноволосый солдат и, почесав за ухом, стал развязывать человека в очках.

Когда дело было сделано, доктор остался наедине с людьми, некогда обрекшими его на каторгу,

– Здравствуйте, господа, – сказал лысый интеллигент и добродушно улыбнулся.

– Господа в Париже, а мы товарищи, – ответил Сухоруков.

– Мне вы явно не товарищи, так в чем же дело?

– Помощь нужна, у нашего тут проблема….по вашей части, – сказал командир.

– Ох…. Бессонница замучила? Или, может, нервный тик поймал?

– Скорее, первое. Вы проходите, доктор, проходите, – сказал Бенякин, рукой указывая на открытую дверь в избу.

– Ой, прекрасно-то как! Доктор! А то всё тварь, сволочь очкастая и вшивый интеллигентишка.

– Хватит, доктор. Если поможете нам, мы тоже в долгу не останемся.

– В самом деле? А что взамен изволите предложить? Пулю? Или кортик под ребро?

– Срок скостим тебе.

– То есть вместо неправомерно впаянной мне десятки я отсижу семь?

– Пять, – сказал командир, – и не там, куда идет баржа, до которой ты почти доехал.

– Да у вас все заведения, как на подбор. Чем же следующее место будет лучше Соловков?

– В следующем месте ты выживешь.

– Сомневаюсь, батенька. Не тот возраст, однако.

– Говоришь много, торгуешься, а ведь не помог еще нихрена, – сказал Сухоруков, повышая тон.

– Ладно, согласен я. Пять лет не на соловках – это, считай, на отдых съездил, по вашим меркам.

– Вот и славно, проходите, доктор.

– Вы ведь не помните моего имени, да?

– Не помним, – сказал честно Бенякин.

– Меня зовут Генрих. Генрих-Бенедикт Бауэр.

– Прошу сюда, товарищ Бауэр.

Мужчина в белом костюме незамедлительно проследовал вперед, поднялся на крыльцо, прошел через входное помещение в светлицу и стал оглядываться в ней.

– Чудная обстановка тут у вас, – обратился он к смущенной Нине и стал ближе рассматривать единственного пациента.

– Ну, так что с ним? Рассказывайте-с.

– Вещай, – сказал командир Сухорукову.

– Мы сами толком не знаем. Найден был объездчиком. Он как будто в шоке. Глаза открыты, на голоса не реагирует, на касания…. Да ни на что не реагирует, в общем.

– И как долго?

– Нашли его сегодня ночью.

– А сейчас уже обед?

– Четыре часа дня.

– Хм….ну это возможно. Сильный возбудитель мог вогнать его в такое состояние.

– Что это могло быть?

– Понятия не имею, не медицинский вопрос.

– Но все же.

– Это мог быть испуг, половой импульс, сердечный приступ – все, что угодно.

– И что с ним делать?

– У меня нет ни инструментов, ни лекарств, – сказал доктор и подошел к сержанту.

Взяв его за голову, он осмотрел ее на наличие ранений и ушибов, потом заглянул Вольному в глаза, опустил нижние веки и внимательно вгляделся в застывшие намертво белые студенистые яблоки.

– Нет инструментов, чтобы нормально просмотреть глазное дно, – сказал Бауэр и перешел к ушам.

Внимательно оглядев их, он несколько раз обратился к сержанту, но последний, как всегда, не реагировал.

– Что же, не понятно.

– Доктор, договор в силе, только если будет результат.

– Без инструментов и препаратов я не такой уж и доктор, – сказал мужчина и сел напротив пациента.

– Есть, правда, старый способ, но работает редко.

– Была не была, – сказала Нина, и соратники поддержали её одобрительными кивками.

– Тогда свечку несите.

– Будем отпевать? – испугался командир.

– Ага, а потом блинков поедим. Свечку принесите, пожалуйста.

Нина вышла ненадолго из комнаты, а после вернулась с большой белой свечой в руках.

– Подожгите её, – скомандовал Бауэр, и комиссар, достав из вытащенного заранее коробка пару спичек, ловким движением разжег небольшой огонек.

Доктор взял свечу и стал водить ею из стороны в сторону перед лицом пациента.

– Это поможет? – спросил командир.

– Тихо! – ответил доктор, продолжая плавно перемешать горящую свечу.

Пламя бездушно отражалось в казавшихся мертвыми глазах сержанта, как вдруг зрачки оживились и стали двигаться вслед за огоньком.

Нина и её соратники обомлели и, раскрыв рты, стояли в ожидании чего-то большего. Они хотели задать вопрос доктору, но последний приложил палец свободной руки ко рту, сигнализируя, что нужно сохранять тишину.

– Как тебя зовут? – наконец спросил врач.

– Аркадий Вольный, – сухо ответил сержант.

Бауэр взглянул на командира, а тот кивнул в ответ, подтверждая слова подопечного.

– Сколько тебе полных лет? – продолжал лысый мужчина.

– Двадцать лет.

Командир вновь кивнул Бауэру, что тот и зафиксировал ответным кивком.

– Как ты себя чувствуешь?

– Плохо.

– Что-то болит?

– Все болит.

– Почему?

Аркадий вдруг замолчал, а доктор спокойно повторил вопрос.

– Почему у тебя все болит?

– Это всё свя…свя…священник. Это всё он, в хра…хра…храме. Он нас убил.

– Что за священник? – вмешался резко в разговор командир.

Доктор попытался помешать Бенякину, но тот не дал этого сделать.

– Всё болит. Очень болит, – тяжело произнес сержант и, закрыв глаза, рухнул с кровати.

Нина с комиссаром тут же подскочили и стали поднимать его.

– Что это было? – задал вопрос доктору командир.

– Не знаю, я такого еще не встречал, – ответил последний и потушил свечу.

Сержанта уложили на кровать, а Бауэр, прощупав ему пульс, сделал заключение, что тот уснул.

– Хорошо, может, когда проснётся, его разум станет яснее, – произнес врач.

– Будет надеяться, – сказала Нина.

– Только это и остаётся – сказал доктор и попросил закурить.

Сухоруков тут же протянул ему сигарету.

Врач оглянулся на потушенную им свечу и добавил: « Огонька, пожалуйста».

Медсестра попросила мужчин выйти из дома, и все трое беспрекословно подчинились.

Выйдя во двор, вся троица закурила.

– Что это за метод такой? – полюбопытствовал комиссар.

– Обычно так восстанавливают память, правда, сначала пациента вводят в гипноз. Но ваш и так как будто в трансе находится.

– Так он всё, доктор? Совсем «ку-ку» в смысле?

– Кто, этот? – Бауэр показал назад большим пальцем, – Нет, этот и совсем ку-ку – это, как говорят у нас в Одессе, две большие разницы.

– Так значит вы из Одессы, доктор? – спросил комиссар.

– Что есть – того не отнять, – развел руками последний.

– Так вы еврей?

– Немец вообще-то, а если еще точнее – швед. Но наших все просто немцами всегда звали.

– А по имени неясно, что он немец? – спросил у подчиненного командир.

– Да хрен их разберет с их именами, – отмахнулся Сухоруков.

– В Одессе не только евреи имеются. Хотя до войны их там не было.

– Да ну? Евреев в Одессе не было?

– Были немцы, евреи, молдаване, поляки – и все были русскими.

– Это как?

– А вам не понять, мозгов не хватит.

– Слышь ты, – повернулся было комиссар к доктору, но Бенякин остановил его.

– Не трогай, хай живет. А вы, доктор, не борзейте, – сказал командир, бросил на землю сигарету и затоптал сапогом.

– Как скажете, – ответил Бауэр.

– Сейчас вы отправитесь в нашу тюрьму, а завтра, когда мы подготовим все документы, отправитесь отбывать свои пять лет, – произнес Олег, призвав своих подчиненных.

Подождав, пока доктор докурит, двое подоспевших юношей повели его в повозку. Бенякин сопроводил всех троих взглядом, после чего обратился к Сухорукову: « Похоже, мне придется уехать. Ты будешь за главного, а значит, этот тоже на твоей совести. Выполни наши обещания».

– Так точно, командир. Только вот куда ты собрался? – удивился комиссар.

– В Светово поеду.

– Так ехать и мне бы надо, возьмем пару отрядов, да и….

– Нет, не надо тебе ехать. Я один поеду.

– Как так, один? Опасно это, Олег.

– Поэтому поеду тихо, без формы.

– Не понимаю я.

– Что тут понимать? Надо ситуацию разведать, а для такого пара отрядов не нужна. С людьми пообщаюсь, проясню информацию. Найду того священника, пистолет наставлю и спрошу, что да как.

– Не нравиться мне эта затея, командир. Предчувствие дурное.

– Если через двое суток от меня известий не будет, то бери сколько сможешь людей и за мной, понял?

– Так точно, все сделаю.

– Молодец, а теперь раздобудь мне гражданскую одежонку.

– Будет сделано, командир, – сказал Сухоруков, почесал затылок и вышел за калитку.

Олег же почувствовал холодные мурашки по коже. Его обдувал теплый ветер, который вовсе не согревал. Командир огляделся по сторонам и заметил, что вокруг не было ни души. Даже собака, привязанная на веревку, лежала тихо в углу, спрятавшись от посторонних глаз, хотя обычно всегда была на страже хозяйского спокойствия.

Бенякин решил войти в дом, пока окончательно не замерз. Вернувшись в светлицу, он обнаружил Нину, сидящую ко входу спиной.

– Ты его сама не буди, пусть как следует отоспится.

– Хорошо, командир.

Олег подошел ближе к сержанту и, положив руку ему на голову, сказал: « Ты только проснись, сынок».

После этого Бенякин попрощался с медсестрой и отправился в штаб. На душу давила тяжесть неясности, раскатывавшая остатки прежнего спокойствия. Тревога отчуждала мир вокруг: Олегу было неспокойно, и его чувства явно выходили за границы пессимизма, итак ему несвойственного.

На следующий день Бенякин не спеша подходил к площади деревни Северной, откуда до Светово собирался поймать извозчика. Уже издалека услышал он шум толпы с местного рынка. Подойдя ближе, Олег обнаружил пару десятков торговых мест, вокруг которых шла бойкая торговля в подметки не годящаяся прежним баталиям, имевшим место здесь же еще пару лет назад. В основном народ торговал иконами, материальная ценность которых вызывала вопросы, посудой, немногочисленными остатками не изъятого красными урожая, подковами, инструментами, украшениями и много чем еще, что можно было бы почти с полной уверенностью назвать барахлом.

Олег, не боясь, бродил среди торговых рядов, ведь сам в здешних местах еще не бывал и никто не мог его опознать. Лишь не далее трех месяцев назад он прибыл в область со своей командой, частью которой был и сержант Вольный.

Проходя сквозь безликую толпу, командир вслушивался в нестройное многоголосье, пытаясь выхватить нужный призыв.

– Извозчик, извозчик, кому нужен извозчик? – вдруг крикнул некто мягким голосом.

Бенякин оглянулся и увидел стоящую неподалеку на пустой дороге повозку, возле которой отирался полноватый невысокий мужичок с короткой бородой и веселой ухмылкой.

– Извозчик, извозчик, кому нужен извозчик? – повторил он, смотря по сторонам.

– Мне нужен, – крикнул Бенякин, толкаясь с встречными людьми.

– Куда путь держим?

– До Светово.

– Ох, там и живу, это хорошо. Что повезешь?

– Ничего, сам поеду.

– Эээ… мил человек, тогда еще кого-то подождем.

– Да заплачу я, сколько хочешь?

– Деньгами штоль? Не, эти ты себе засунь, пардон, в портмоне!

– А чего ты хочешь тогда?

– А что есть у тебя? Часы, может, какие? Или ремень кожаный?

Бенякин недовольно посмотрел на мужичка и, задрав старую облезлую куртку, что нашел ему Сухоруков, показал целехонький ремень.

– Вот и славно, вот и договорились! – сказал извозчик и протянул командиру руку.

Последний же вытащил ремень и вложил его в руку коротышке.

– Запрыгивай, чего стоишь? Путь неблизкий туда. Меня кстати Слава звать, Слава Отрашев.

– А меня Олег, просто Олег.

Услышав это, извозчик хлестнул единственную лошадь, и та потихоньку двинулась в путь.

Через пару минут дороги вдалеке уже было не различить деревенских домов. Слава не спеша погонял лошадь, напевая что-то под нос, а Бенякин смотрел по сторонам, зевая от скуки.

– Вы к кому направляетесь, если не секрет? – спросил Отрашев, улыбаясь.

– К священнику хочу заглянуть.

– Морозову?

– А что, много у вас священников? – пытался выкрутиться Бенякин, ведь не знал имени нужного попа.

– Даже не знаю, как вам ответить. А вы давно у него были?

– Дык с пару неделек назад был, – соврал Олег и на всякий случай сунул руку в карман, где был спрятан пистолет.

– Ааа….ну раз так, то понятно. Зачастили вы к нам, выходит. Так дорог он для вас?

– Не то слово, – командир ощутил мирный тон извозчика и вынул руку из кармана.

– Морозов раньше был мужиком хорошим, конечно, но не от мира сего. Наверное, человеку с саном такое простительно, если не положено, понимаете, о чем я?

– Конечно, – кивая, произнес командир.

– Хотя война всех заземляет. Когда красные начали творить свои дикости, то и он остаться в стороне не смог.

– А что, много дикостей было? – заинтересовался Бенякин.

– Шутите? Да и у нас сколько всего было, и у других. Некоторые истории до сих пор вспоминаю, кровь в жилах стынет.

– Что за истории?

– Ну вот, например, про парня местного. Он не из Светово, но неподалеку жил. Сам за красных воевал, и как война закончилась, был отправлен домой. По пути в деревню зашел к знакомым переночевать, а на утро снова в путь. А там идти-то, 10 вёрст до родного села. Через неделю друзья его, у которых он прикорнул-то, уже к нему в гости собрались. Пришли, а родители его и не слыхали о нем ничего. Даже не знали, что он с войны вернулся живым. Это не мудрено у нас: на окраине живем. Даже в самый голодный год вести – главный товар. В общем, начали поиски. Со всех концов люди искать бросились парнишку этого, а его нет. Еще через неделю кто-то наткнулся в поле на старый высохший колодец, а в нем то, что от юнца осталось. Полезли вниз, а у него в руке записка и огрызок карандаша. Написано: « Объездчик». Ну, мы сразу этого объездчика схватили, он и признался. Звали этого человека Ильей. Оказалось, что парнишка в колодец упал, а объездчик нашел его, веревку спустил в колодец. Сначала одежду забрал, потом сапоги, а потом и жизнь, выходит, раз помирать оставил.

– Что с ним сделали?

– А что с ним сделаешь? Вздернули, как полагается.

– Сами? – спросил Бенякин, думая про себя, что пристрелил бы мерзавца.

– Сами, конечно. Власти ведь нету.

– Интересно, – сказал Олег, посматривая по сторонам.

– Другая история, – продолжал Отрашев. – Тут уж не знаю, правда или нет, но говорят, что есть одна река – Елабуга, к югу отсюда, а на ней – деревня.