Полная версия
В глубинах Незримого…
– Ань, ты чего сегодня такая счастливая? – спрашивал, смеясь, Виктор. – Есть повод?
– Да, есть, – весело, дурачась, отвечала Анна. – Тебе кого больше хочется, сына или дочку?
– Ты беременна? – догадался он.
– Да, да, да! Ты не рад?
– Рад! Очень рад! Давай попробуем родить сына! – кружа её в объятьях, говорил Виктор.
– Давай, – заразительно хохоча, отвечала ему Анна.
Тут же она вспомнила, как почти год назад, после знакомства с Виктором, Элеонора Георгиевна подошла к Анне и попросила освободить комнату, объясняя тем, что выходит замуж. Анне ничего не оставалось, как поехать к Гале. Та пустила её в свою комнату на несколько дней. Узнав это, Виктор тут же увез Анну к себе и сделал ей предложение. Свадьбу играть не стали по просьбе Ани. Организовали небольшой праздничный ужин, где объявили, что теперь они муж и жена. В самом начале ужина произошёл небольшой конфуз. Когда они принимали гостей, в двери вошла Элеонора Георгиевна.
– Лора! Спасибо, что пришла, – обнимая, приветствовал он гостью. – Познакомься, это моя Аннушка.
– Очень приятно, – делая вид, что впервые видит Анну, улыбнулась Лора.
– Проходи, пожалуйста, – предложил Виктор даме, Анне же сказал: – Это мой партнер по бизнесу. Не ревнуй, она хоть и красивая, но не в моем вкусе.
Улучив момент, Элеонора Георгиевна на кухне вплотную подошла к Анне и процедила сквозь зубы:
– Да, Швыдкая ты девочка.
Почему Лора не призналась Виктору, в том, что они давно знакомы с Анной, она поняла только сейчас. Лора так хотела заполучить её мужа, что упасть в его глазах не входило в её планы. Она ещё надеялась на взаимность. И то, как Анна в уплату за комнату работала на неё, знать ему было ни к чему. Анна тоже молчала. Ей было неловко и стыдно – из грязи да в князи.
Вспомнив Лору, лежащую в постели с мужем, она заплакала в голос, зная, что никто её не услышит. Старушка, только что дремавшая под бурчание юноши, встрепенулась и повернулась к Анне.
– О чем же ты так горестно плачешь, детка? – устало спросила она, дотрагиваясь своей морщинистой рукой до колена Анны.
Мокрое от слёз лицо Анны окаменело. Её округлившиеся глаза смотрели на старушку то ли с ужасом, то ли с удивлением.
– Бабушка, вы мне? – наконец выдавила из себя Анна.
– А кому ж еще? Рядом-то больше никого-то и нету. Парень, так он сам себе бубнит под нос. Уж который день приходит сюда. Всё учит чего-то. То про царей, то про Ленина, то про Сталина… Надоел уже мне. Пусть погуляет. А мы с тобой поболтаем немного.
Она встала, кряхтя, подошла к нему вплотную и ладонями захлопнула книгу. Получился такой сильный хлопок, что парень даже ничего не понял. Он огляделся по сторонам и снова открыл книгу.
– Э-хе-хе, бестолочь. Иди, погуляй милый, – на это раз она снизу ударила ладонью по переплёту, так что книга сама выскочила из рук молодого человека.
Здесь уже парень испугался не на шутку. Подобрав с земли книгу, и постоянно оглядываясь, он быстрым шагом стал уходить прочь. Старушка рассмеялась.
– Знаешь, тут одна дурочка тоже книгу сидела, учила. Только книга та про разные колдовства была. Сидит себе читает внимательно так, на память вслух заклинания учит. Смешно и жалко мне её стало. Думаю, сейчас я тебе покажу фокусы-покусы. Вот так же книгу ей раз, два захлопнула, так она с перепугу-то и дёрнула. Всю дорогу, «мамочка» кричала. А потом в церкви её видела на молебне. Стоит, Бога о защите просит от нечистого. А вчера её видела, так уже и благодарит его, мол, защищает хорошо. Поклялась в книги такие больше нос свой не совать.
– Бабушка, вы тоже приведение? – осторожно спросила Анна.
Та засмеялась пуще прежнего.
– Тоже, тоже, – подтвердила она. – Что детка, маешься? Видать ещё не привыкла. Я то, уж какой годок слоняюсь тут. Рассказывай!
Анна рассказала ей и про роды, и про ребенка, и про мужа…
– Да, сердешная ты моя, – выслушав, покачала головой старушка. – Ладно, домой тебе пора. Устала я что-то. Будет надобность, найдешь меня здесь или в церкви. Поняла? Зовут-то тебя как?
– Аня.
– Значит тезки мы с тобой. Меня тоже кличут Анной, но ты зови меня бабой Нюрой. Мне уж по-старому больше нравится. Ладно, иди. Пора тебе!
Анна, мотнув одобрительно головой, встала и пошла в сторону дома.
– До свидания! – крикнула она.
– Еще поболтаем. Иди, иди, – махала ей вслед старушка.
Анну переполняли радостные эмоции – теперь она была не одна. Она так сильно увлеклась этой радостью, что не заметила, как прошла сквозь закрытую калитку и входную дверь, поднялась на второй этаж в спальню, легла на край кровати и уснула.
6 глава
– Лариса Дмитриевна, – говорил в трубку Виктор, – Вы не поможете мне с няней?
– Да, конечно! – ответила она и, сделав паузу, предложила: – У нас здесь сокращение было. Так вот! Под сокращение попала детская сестра. Мне очень жаль, что она потеряла работу. Хорошая, добросовестная молодая женщина. Своих детей у неё нет, но опыт работы с детьми получить успела. Недавно развелась с мужем.
– Вы поговорите с ней. Думаю, она подойдёт нам.
– Да! Хорошо!
***
На следующий день с букетом цветов, сладостей и сумкой детских вещей Виктор подъехал к роддому.
– Приехал! – улыбаясь в трубку, воодушевлённо сообщила дежурная и раздираемая любопытством, вышла в зал ожидания из своих апартаментов.
По коридору, вместе с Ларисой Дмитриевной, которая несла ребёнка, шла будущая няня – та самая детская сестра, которая сразу согласилась на эту работу.
– Знакомьтесь…
***
Анна, ходила из угла в угол, то резко садилась на диван в холле, то снова соскакивала и начинала ходить, поглядывая на висящие часы. Ей казалось, что стрелка на часах специально замедлила ход, а приезд мужа и сына, кем-то оттягивался. Ожидание было томительным. Как только Виктор с ребёнком на руках и няней, переступили порог дома, Анна резко успокоилась.
– Пожалуйста, сюда, – приглашая рукой в детскую комнату, сказал Виктор. – Это комната сына, а Ваша комната находится рядом. А так же рядом я распорядился сделать кухню, чтобы Вам было более комфортно ухаживать за малышом.
Он аккуратно положил спящего сына в кроватку и пригласил пройти следом за ним. Анна, проделывала тот же маршрут, что и они.
– Познакомьтесь, это Вера. Она будет приходить убирать в доме и приносить продукты. Всё, что необходимо, пишите на отрывном листке. Вот они, – и он показал на встроенную в углу полку. – Вешайте их магнитом на холодильник. Я и Вера всегда будем знать, что необходимо. График работы у меня не нормирован, поэтому, когда точно буду дома, не знаю. Но сына надеюсь видеть как можно чаще. Все жалобы и претензии принимаются в том же порядке. Вера, это Наталья Александровна, няня Даниила, прошу любить и жаловать. Ну, всё, устраивайтесь здесь. Знакомьтесь, помогайте друг другу, я всё оплачу. Да, кстати, самое главное – для сына всё находится здесь, в отдельном кухонном шкафу.
– Виктор Владимирович, всё готово к празднованию! – засмеялась Вера, показывая в сторону накрытого стола. – Надо отметить рождение Вашего сыночка!
– Конечно, Вера, конечно. Пригласите ещё Никиту. И никакого спиртного! И ещё! Простите, я смогу посидеть с вами, – он взглянул на часы, – минут двадцать. Работа.
Анна сидела около кроватки сына и любовалась им. Ей был приятен радостный гам, доносящийся из кухни – душой она радовалась вместе с ними.
Наташа (как стала звать её потом Вера), оказалась добросовестной няней. Всё своё несостоявшееся материнство она с нежностью отдавала ребенку.
***
Прошло несколько дней.
Анна, доверяя Наташе ребенка, могла уже выйти прогуляться по аллее. Ей хотелось увидеть бабу Нюру и рассказать, как прекрасен её малыш. И может даже пригласить в гости.
– Да ты прям вся светишься! – скрипящим голосом приветствовала Анну баба Нюра, сидящая на той же самой скамье.
– Ох, баба Нюра, как я счастлива! – улыбаясь ей, отвечала Анна.
– Да. В твоем теперешнем положении это самое лучшее.
Веселая улыбка моментально слетела с губ Анны.
– Да ты, дочка, не обижайся. Садись, давай рядом. Как там твой малыш? По нему так от счастья убиваешься?
– Ой, баба Нюра, он такой хорошенький, спокойный. Нянечку Витя ему нашел хорошую. Добрая женщина, всё на совесть делает, как своего голубит. А я, баб Нюр, нисколечко не ревную его к ней. Вот и к вам решила сходить, потому что доверяю ей.
– Это хорошо милая. Дай-то Бог!
– Баба Нюра, я вот хотела спросить, может, вы о себе, расскажите? Что-то мучает вас или мне так кажется?
– Да не знаю, интересно тебе будет об старой-то знать?
– Интересно, баба Нюра. Вы мне теперь, как родная. Я вот три дня вас не видела и уже так соскучилась. Одна вы у меня здесь. Только вам и могу душу излить.
– Спасибо на добром слове, дочка. Сколько я тут повидала «нашего» брата, да только ты и запала мне в душу. Тоже соскучилась, – потрепала Анну за руку баба Нюра. – Ну, а если интересно, расскажу о себе. Слушай! Я-то, в девках, шибко красивая была, – начала свой рассказ баба Нюра. – Коса одна чего стоила! С кулак толщиной, ниже пояса. Волос на висках вьётся. Одним словом хорошее украшение для моего красивого девичьего лица было. Жила я в маленькой деревеньке, кругом тайга. Всё на виду. Любила я парня одного, Степаном звали, и он меня любил. Только вот отец был против нашей с ним любови. Бывало, узнает, что с ним встречаюсь, так с порога вожжами охаживал. Бедные они были, из скота одна корова и та никудышная была. А тут у зажиточных соседей сын пришел с военной службы, да на меня глаз положил. Ходил он за мной по пятам. Хоть лицом его Бог и не обидел, да только не мил он мне был. Стал он к отцу с бутылочкой захаживать. Посидят-посидят… А потом отец меня уговаривать начал замуж за него идти. За Мефодия, стало быть. Я ни в какую. Так они с матерью меня насильно за него отдали, когда сваты пришли. За это он дал им два десятка кур, пару овец, да десять соток земли. Так я стала женой не любимого мной человека. Сперва он терпел мой строптивый нрав, а потом и за косу и за вожжи браться стал. А когда и кулаками проходился по моему девичьему телу.
– Так вы бы ушли от него, баба Нюра, – переживая советовала Анна.
– Не принято было тогда уходить. Позор! Со Степаном на дорожке встретимся, посмотрим друг на дружку, да дальше идём, каждый своей дорогой. А злые языки собирают, да Мефодию послаще, попридуманее рассказывают. Тот вообще мне на улицу запретил выходить. Пить стал. А как напьется, бил меня почем зря. Забеременела я, думала, изменится, беречь будет. А он взял себе в голову, что дитя это Степаново. Так ещё, пуще прежнего бить стал. К матери с отцом убегала, так те меня назад, к нему гнали. Отдыхала от него душой и телом только когда тот на охоту уходил в тайгу. Я уже на седьмом месяце была, когда он, в очередной раз, напившись, бросился на меня с кулаками. Побежала от него, он за мной. Был сильно пьян, ногой за скамью зацепился да со всего маха головой о печь. Тут же свалился замертво. Лежит, а я подойти боюсь, вдруг как схватит. Присела на кровать, за спинку держусь, колотит всю, ноет, куда стукнуть успел, а сама живот поглаживаю, чтоб дитя не так больно было и трепетно. Долго смотрела на его распластавшееся огромное тело и решила потихоньку глянуть. Иду, ноги трясутся. «Мефодий, Мефодий…», – зову, а он то и не откликается. Подошла, тронула его, вижу, он мертвый лежит, а по лицу струя крови, а на полу уже лужа целая, глаза вытаращил, аж жуть. И пришла мне в голову мысль утащить его ночью в лес да закопать, а всем сказать, что, мол, с тайги не вернулся. Так и сделала. Всю ночь тащила его, потом следы заметала, кровь на полу да на печи отмывала, да отскабливала. Под утро свалилась от усталости, да уснула. Да только он во сне всё гнался и гнался за мной. Бегу, ору, как оголтелая. Проснулась от болей в животе. Еле как до бабки-повитухи добралась. Та сразу на дощатую кровать меня, воду на печь. Думала, сдохну. Но ничего, мужик мой меня к болям-то закалил. Дитя пошло неправильно, порвалась я вся. Бабка, простыней, свёрнутой в жгут, выдавливала из меня дитя. Родилась девочка, крохотная. Ручка и ножка сломанные и сросшиеся неправильно, торчали в стороны. Они совсем не двигались, и были синего цвета. Сама она издала еле слышный писк и затихла. Повдоль всей головки сплошной красный кровоподтёк. Страшно было смотреть на неё. Бабка-повитуха про меня забыла, на дитя уставилась. Ну, думаю, всё, ославит так, что житья мне здесь не будет больше. «Антихриста ты родила! – говорила мне она, то и дело крестясь, да отмахивалась руками. – Свят-свят-свят!» Бедная девочка и десяти минут на свете не прожила. Тихо так умерла. Сгребла я тут же её с первой попавшейся тряпкой и бегом домой. Бегу, с меня всё льется, от болей корчусь. Прибежала, закрылась и сижу тише воды. Ночью дочку на заднем дворе схоронила. А утром к Мефодию мужики пришли. Я сказала, что он из тайги ещё не вернулся. Ну, те и ушли. А через два дня собаки в лесу тело его отрыли. Шум в деревне поднялся, стали косо на меня смотреть, про дочку тоже прослышали, так совсем меня отовсюду гнать стали. Тяжело мне жить средь людей стало. Обозлилась я на них, да и, вообще, на весь свет. В Бога верить перестала. Собрала я в узелок вещи свои, да еды на дорогу, заколотила окна, двери и ушла из деревни прочь.
– А как же Степан? Он же любил вас, – спросила её Анна.
– А что Степан? И он от меня отвернулся. Не пошёл против людей. А я уже знала, куда мне идти. Земля слухами полнилась. За топкими болотами жила старая знахарка. Все ведьмой её звали. Вот к ней-то я и подалась. Не знаю, каким чудом прошла я все эти болота… Нашла ее лачугу и стала к ней проситься в ученицы. Но та меня сразу не приняла. Жестко меня встретила, выгнала. Я три дня возле её дома в деревьях жила, продрогла вся, заболела, с голоду сознание стала терять. Вот такую она меня и нашла. Только вот очнулась я уже в тепле, на кровати. Старушка эта у печи с отварами что-то колдовала. Меня пить заставляла, обтирала моё тело травами настоянными. Через недельку была уже, как новенькая. «Ладно, – говорит она мне, -оставайся, мол, живи у меня, будешь помогать, а заодно и посмотрю, на что ты способна». Про меня она ничего не спрашивала, говорила, что и так всё знает, да и про себя мне никогда ничего не рассказывала. Многому я у неё научилась. Мефодий всё ко мне по ночам приходил во снах, орала дурниной. Так он в одну из ночей опять мне приснился, да все грехи начал мои вспоминать, да кидаться на меня драться, а я ору, отмахиваюсь, терпенья уж нет. Тут вижу, у него за спиной дерево огромное вырастает, сухое такое на вид, как рогатка детская, а через него, по поясу Мефодия, какая-то сила, веревку тянущуюся повязала, да концы её к обоим стволам закрутила. Сжался Мефодий, что есть сил, держится, а дерево то всё дальше и дальше удаляется, а верёвка натягивается. А потом как закричит он мне: «Проклинаю тебя и детей твоих!» И словно из рогатки пульнули им, прямо через это дерево, куда-то в огромное пространство. Проснулась я, лицо от слез мокрое, а рядом стоит старушка и держит в руке рогатину. Дверь настежь, а в проёме залитое светом пространство. «Ну, вот и всё, – сказала она мне, и пошла прочь. – Больше он к тебе не придет». Закрыла дверь, прилегла на свою кровать и захрапела. Понравились мне такие чудеса пуще прежнего, захотелось научиться всем этим штукам. И научилась. Довольная она была моими успехами, а как поняла, что передала мне уже всё, что сама имела, так и легла помирать.
– А как же вы, баб Нюр? Остались там вместо неё? – спросила Анна.
– Какое-то время, да. Люди ко мне приходили, знамо, зачем. А как я в себе силу-то почувствовала, удержу мне не было. Молодая ещё была, тридцати годков не было. Подалась в деревню свою, хоть и знала, что там увижу, да убедиться мне надо было. Так и есть. Отец с матерью угорели ночью, схоронили их уж, как год. Степан женился, деток завёл. Через зло, затаенное на него, и ему и жене сделала, чтобы пил, да жену бил. Много я кому там чего сделала, вся деревня платила за моё поругание. Ушла оттуда я, сразу затерялась в очень большом селе, который и город не город, и деревня не деревня. Меня там никто не знал. Полюбился мне там парень, присушила, приворожила. Весь мой был. Вышла замуж за него, родила дочь, красивую, здоровенькую. Счастливее меня никого, наверное, не было. Только вот не уберегла я своего Анатолия. Видение видела о смерти его, как да что, дня только не знала, а то бы на работу не пустила. Автобусом его придавило, когда он под ним лежал, чинил. Поставил, как их там, на эти домкраты, а они в стороны-то и ушли. Людей он возил на этом автобусе на работу. Думала, не выдержу горя такого, да дочка на радость и утешение осталась.
– А люди к вам больше не приходили? – спросила Аня.
– Нет, не ходили. Решила – сама судьей всем буду. Померло много тех, кто дорогу перейти хотел, а кто и заболел так, что по сей день мучается. В общем, творила я ужасное. Хотя думала всегда, что делаю справедливое – этого, мол, человек сам заслужил. Только вот на детках моих всё и аукнулось. Дочь выросла, вышла замуж, родила сына и дочь, а через какое-то время сошла с ума. Чего я только ни делала, не подвластна мне болезнь оказалась. Прописалась она в лечебнице, потому, что дома вела себя совсем нехорошо. Видения она всякие видела, с какого-то ужасного страшного мира. Снотворные ей на ночь не помогали, так и лезла на стены от страха, от своих видений. И прогнать и закрыть их я не могла. Прожила она так года три и умерла. Только на ней всё не закончилось. Внук стал принимать наркотики, умер от передозировки. А внучка, так же, как и её мать, сошла с ума.
– Где она сейчас? – спросила Анна после долгой паузы.
– Я пришла навестить её в больнице. Мне разрешили погулять с ней по коридору. Она была спокойная, говорила нормальные вещи, но страх не покидал меня. Я знала, что с ней говорим мы в последний раз. Когда мы подошли к открытой двери, которая предназначалась для эвакуации больных в экстренных случаях, она, отпихнув в сторону рабочего, который что-то чинил в двери и, схватив меня за одёжу, потащила с собой. Силища в ней проснулась недюжая, меня словно перышко тащила. И вот мы уже за дверью на железной лестничной площадке. Она кидается вниз, и я лечу за ней тоже. Четвертый этаж. Внизу какие-то ремонтные работы. И на всё это дело со всего маху. И вот мы встали, я смотрю на неё, а она взад пятится и кричит мне в лицо: «Это всё ты! Это всё ты! Всё из-за тебя! Я всё видела про деда одного и другого, мать, брата. Это всё из-за тебя!..» И тут небо расступилось, и появилась старая женщина, в ней я узнала мать мужа моей дочери. Она подошла к ней, обняла за плечи и повела её, успокаивая, куда-то с собой. Прошли они немного и исчезли, а я стояла потрясенная. А когда очнулась, увидела, как все бегут к этому месту, кто-то кричит, что надо вызывать полицию, скорую. На насыпанной куче щебня лежали два тела – моё, и внучки. Стояла я долго, всё ждала, то ли наказания, то ли того, кто придет за мной. Но за мной никто не пришёл, и вообще, я была никому не нужна. Вот хожу теперь, как неприкаянная, грехи свои замаливаю, о смысле жизни думаю. И пришла к таким выводам, что хоть в таком обличии, но помогать людям должна. В церкви слёзно прошу, чтоб все мужья да деточки меня простили. А недавно заснула, так сон увидела: пустыня, деревья сухие стоят, а на них люди висят, цепями привязаны. Солнце жарит, ни воды, ни еды им не дают. И мучаются они уже, кто сколько, кто и вечно. А деревьев пустых ещё множество. Вижу, очередь стоит. Стол. За ним человек сидит, что-то записывает. И вдруг, как гром, во всё небо заговорит! «Следующий!..» И два огромного роста человека, хватают из толпы женщину и ведут к столу. Тут я и поняла, что это все так называемые колдуны да ведьмы на деревьях висят. Встала я в очередь, жутко мне стало. На этом и проснулась. Фу-ты, а я уж думала, всё, попала, куда мне следовало бы. Ан, нет, вот опять здесь. Не берут меня, Анечка, никуда, а ведь и тут я устала одна. Вот Бог тебя послал. Всё старой утеха.
– Может, ко мне в гости, а? Сыночка моего увидите, – предложила Анна.
– А не боишься? – глядя ей в глаза, спросила баба Нюра.
– Нет баб Нюр, не боюсь, – обнимая старушку, сказала Анна. – Я верю, что вы добрый человек, просто жизнь у вас так сложилась. Я жалею вас сильно, баба Нюра.
– Нет, милая моя дочка, не пойду я сейчас с тобой. Расчувствовалась я. Хочу побыть одна. Устала. Ведь я никому никогда не рассказывала о себе.
– А где вы сейчас живете?
– Да, где понравится. Я в любом доме могу заночевать, где тихо, мирно. Знаю тут уже всех, да и всё обо всех. Помогаю, чем могу. Только вот некоторые чудес таких боятся. Стараюсь не пугать, но всё-же кое-кого и попугать следовало бы. Ладно, дочка, иди. Знаю, где ты живешь, может, и приду. Когда и сама приходи.
Она встала, опираясь о скамью, и пошла к деревьям. Анна, стояла и смотрела ей вслед. Баба Нюра обняла дерево, и тихо заговорила с ним. Постояв ещё с минуту, Анна развернулась и отправилась домой.
7 глава
Прошло полгода.
С бабой Нюрой Анна виделась раз в неделю. Этим встречи были долгожданными и тёплыми. Они рассказывали друг другу обо всем, что происходило за это время.
Данила подрос. Уже хорошо сидел. Удивительно было то, что он тоже видел Анну. Это она поняла, когда играючи разговаривала с ним, а он смотрел ей в глаза и лепетал в ответ.
Лора время от времени появлялась в их доме. Заходила с Виктором к Даниле, и пыталась играть с ним, одаривая какой-нибудь игрушкой. Но Данила почему-то не любил её, отворачивался и начинал хныкать. Виктор же, как можно чаще старался находиться дома с сыном. Работа и сын поглощали его всего целиком.
Наташа справлялась и уже была частью их семьи. С Виктором у них были отношения хозяина и няни его сына, не более. Он с тепло и уважением относился к ней.
Павел за это время навещал племянника четыре раза. Анна была благодарна брату. Её умиляло его общение с Данилой. Он разговаривал с ним по-взрослому, нисколько не сюсюкаясь, и это было вовсе не грубо, а наоборот, интересно. Интересно самому Даниле. Наташа обычно оставляла их наедине, сама шла на кухню и готовила угощения для гостя. Анна же сидела рядом с сыном и братом, и довольно улыбалась, слушала очередной рассказ Павла о его работе грузчика, обо всех ее тонкостях, вплоть до того, как правильно надо поднимать тяжелый груз, чтобы не сорвать живот и спину. Он соскакивал, начинал брать воображаемый груз, показывая Даниле, как правильно это делать, и изо всех сил кряхтел. Было смешно. Малыш, махал и повторял движения руками за дядей, при этом издавая одобрительные возгласы и раскатистый смех. Обычно свидание это длилось час, полтора и, отобедав, Павел уезжал опять в город.
Надежда Васильевна, похоронив дочь, занялась своей личной жизнью. С Павлом она практически не виделась, поэтому ей была предоставлена полная свобода. Те деньги, что когда-то приходили от мужа после развода, она откладывала, при этом большую их часть перевела в доллары. Анна и Павел не знали об их существовании. Она считала, что по праву всё принадлежит ей, за отданные молодые годы своему никудышному мужу. А что касается детей, так они молоды и должны, претерпевая унижения, голод и бедность, оттолкнуться от этого, и сделать жизнь свою безбедной и сытой. Когда Анна вышла замуж за довольно обеспеченного человека, она сняла с себя все имеющиеся обвинения в адрес своей совести. Павел же долго трепал ей нервы своей неустроенностью, но помогать сыну она отказывалась наотрез, скрывая от него свои доходы. Поэтому, когда Анна умерла, она сняла часть денег и купила квартиру в центре города. Павлу же сказала, что снимает её. И теперь переехав далеко от сына и знакомых, она жила в своё удовольствие.
Внука она видела всего один раз, когда заезжала на сороковой день поминок. Умилялась, какой красивый ребенок, но на руки взять так и не захотела. Нашла аргумент: если он вдруг нечаянно срыгнёт, то не в чем ей будет ехать домой, сопровождая свои слова каким-то истерическим хохотом. Распрощавшись, Анна больше не видела мать. За ней в город она не поехала, чтобы узнать, где и как та живёт, а просто проводила взглядом, надеясь, что та, когда-нибудь изменится и они еще с ней увидятся.
Родители Виктора тоже прилетали на сорокадневную помину. Валентина Сергеевна предложила сыну взять внука на какое-то время к себе, но Виктор категорически отказался. Остаться какое-то время у сына они тоже не могли, работа требовала своего непосредственного участия. Звонили они очень часто, справлялись о внуке и делах Виктора. Если случалось, что кто-то из знакомых ехал в командировку в Н-ск, то просили завезти внуку подарки. Анне были приятны их заботы о сыне.
И вот спустя полгода началось совершенно другая жизнь.