Золотой братик

А может, и правда не спал, потому что потом днем, наяву, все время клонило в сон без снов. Близнецы сначала то и дело будили, потом уже не трогали, но и одного почти не оставляли. Присматривали, а может, изучали. Или сторожили. Когда, вернувшись от камешков в явь, и дышать было тяжело, не то что глаза открыть, они хватали его, трясли, говорили так громко и непонятно, втыкали ужасные иголки шприцов со своими дурацкими лекарствами… В общем, все равно, но он устал мучиться. Терпеть? Он снова захотел от них уйти, сбежать, и почти убежал – но они снова быстро догнали в парке и долго ругали бессовестным. Дай пошел к себе, заполз под кроватку и сразу уснул… Вот они и стали его караулить, да только на новую попытку убежать у Дая не было ни смелости, ни сил, ни воли. Он Юма ждал… И спал. Вот только если снились сны про камушки, близнецы оказывались рядом при каждом пробуждении – снова встревоженные, какие-то усталые, трясли, кормили его таблетками, тыкали иголками с лекарством, говорили, что Дай опять был в обмороке, что они не могли его привести в себя. Дай не удивлялся – он ведь вообще не хотел бы приходить в себя – сюда, к ним…

А потом все зажило, но близнецы не торопились звать Гая, хотя говорить с Даем им стало вообще не о чем. Они не отдавали его Гаю потому, что он болен и они должны его лечить? Наверно, он здорово мешал им работать, потому что надо караулить… Но Дай не убегал больше. Он был какой-то слабый и душой, и телом, ничего не хотел и плохо слышал, что говорят Аш и Ай. А они вдруг хватали за плечи и что-то втолковывали. Дай слушался – брел, куда вели, обедать на кухню, например. А они стояли рядом и заставляли все доедать… Его тошнило потом.

Потом все-таки появился Гай. Подошел, когда Дай лежал на своем местечке в примятой траве за домом – шаги далеко отдавались в земле, и Дай их сразу узнал. Шаг Гая был тяжелым, так никогда не ходят мальчики. Гай, наверное, на Берегу очень много лет прожил. Как и все здесь. Близнецам ведь на самом деле тоже не по четырнадцать. Но Гай намного, намного старше. Дай приподнялся, когда он подошел. Гай сел в траву так близко, что Дай невольно отодвинулся. Гай усмехнулся и тихо сказал:

– Привет. Конечно, ты бы хотел здесь остаться.

Дай, не глядя, помотал головой.

– Неужели охотно со мной вернешься?

Дай снова помотал головой.

– Ну а куда бы ты пошел? В скалы, в нору эту свою?

Дай усмехнулся и опять помотал головой. Потом закрыл глаза, приложил сложенные ладошки к щеке и показал: спать, спать, спать. И не просыпаться очень долго. Какая разница, где…

– А я не могу спать совсем, – грустно признался Гай. – Все думаю, что сделал… Что сказал тебе. Все вижу, как ты падаешь башкой на каменные плиты. Прочитал об огненосных врагах все, что было в Драконе и у легов. Знаешь, ни один из них не повел бы себя так, как ты… Но это тоже ничего не значит. Ведь ты маленький, личинка еще, ребенок.

Дай пожал плечами. Гай попросил:

– Покажи огонь.

Послушно развернув ладошку, Дай заставил голубые, совсем бледные под солнцем лепестки огня немножко потанцевать, потом ласково подул на них и некрепко сжал кулак. Уронил слабую руку. Неужели придется пешком с Гаем через весь парк идти?

– Полудохлый ведь, а все равно это можешь!

Дай показал на солнце. Если б ему не давали лежать на солнце, он бы весь давно кончился. Синее пламя – оно ведь от солнца.

– А Юм знает про твой огонь?

Дай кивнул. Юм про него все знает.

– Понимаешь, я узнал на днях, что есть другие… Похожие и тоже очень опасные. Но кто они и что такое… Никто не знает. Разве что Юмис.

Дай быстро взглянул: Гай смотрел в траву и, к счастью, не заметил взгляда. Почему-то стало его жалко. А может, Дай сам виноват, что Гай стал так плохо к нему относиться. Он ведь из-за вечной ругани отвернулся от него, как от всех взрослых в школе. Гай ведь про него, про Дая говорил: «смотрит на меня, как на пустое место»… Но ведь он – не Юм… И обзывался… Гай добавил:

– Может, Юм надеется, что ты тот, другой? Не василиск?

Вздохнув, Дай протянул руку и чуть-чуть коснулся его плеча, так же ласково и точно, как своих камешков. Послал тепло и поддержку, как Юму. Гай вздрогнул и посмотрел изумленно. Прошептал:

– Так вот на что ты поймал Юма. Ты, как батарейка, отдаешь энергию, которую забрал у солнца…

Дай пожал плечами, убирая руку. Про батарейку – не понял. Он просто терпеть не мог, если кто-то рядом чем-нибудь терзался. Пусть даже злобный от усталости Гай. Потому прикосновением всего лишь постарался успокоить. Если Дай Юму зачем-нибудь нужен, он будет служить ему вернее всех. Путь лишь батарейкой. А если он им всем какой-то древний враг, то он уйдет. В лес свой каменный. И сам превратится в камешек. Гаю бояться ничего не нужно.

Гай взглянул на него болотными глазами. Сказал устало-устало:

– Я боюсь тебе верить. Василиски – самые коварные существа. Они обманывают всех. Взглядом в камень превращают. А ты камни любишь, тебе с камнями легче, чем с людьми живыми – что нам думать?

Дай пожал плечами и лег. Он устал. Кого он обманывает? Он такой, как есть. И сам не знает, кто именно. Просто живет и живет. Все терпит. Зачем ему кем-то притворяться? Вот придет Юм и все этому Гаю объяснит. И самому Даю тоже. А то совсем непонятно, как жить и для чего терпеть. А если он такой плохой по своей природе, что тут жить нельзя… Он и не будет. С камешками в синем лесу – лучше… Дай закрыл глаза и повернул лицо к солнцу. Кровь, сияющая, алая, переливалась в веках. Стало слегка противно, и он снова открыл глаза. У камней нет крови. Если по камню стукнуть, у камня не будет противной и мокнущей розовой ссадины. Камнем быть лучше, чем противным инородцем. Гай смотрел в жухлую траву. Дай сел и снова тронул его за плечо, потом показал в сторону скал. Близнецам он давно уже опротивел со своими обмороками. Если Гаю так легче, Дай снова будет у него жить. Дождется Юма. А если Юм не придет или придет и скажет, что Дай василиск, то можно будет взять и стать камнем.

Надо только как-нибудь его дождаться.

Хоть как-нибудь.

Гай несколько дней присматривался к тихому Даю, который принудил себя меньше спать, стал ходить на берег или в скалы – правда, ребят он все равно избегал. И чаще оставался дома, на солнечном подоконнике. Шевелиться было лень, лень было даже думать. Однажды Дай пригрелся на подоконнике. Вдруг услышал шорох и открыл глаза: Гай стоит близко и смотрит в лицо. Сколько он уже так смотрел? Дай не отводил глаз. Гай сказал:

– Ты – странная душа. Такой, будто тебя и нет… Так! Это апатия отвратительна, – Гай стащил его с подоконника. – Быстро тряпку в руки и марш пыль с книг стирать!

Дай изумился. Чтобы Гай подпустил – его! – к своим сокровищам? Он стирал пыль очень аккуратно. Гай ворчал, что он долго возится, но уж так свирепо, как раньше, не ругался. Дай даже заметил, что он время от времени исподтишка его разглядывает. Однажды он даже подошел и долго близко разглядывал его лицо. И зачем-то брови потрогал. Дай даже пошел потом и в зеркало посмотрел: ну и что? Противненький заморыш с перепуганными глазами. И брови как брови, рыжеватые какие-то, с кисточкой к виску… А на следующее утро Гай вдруг сказал:

– Мне стыдно, что я тогда пожалел тебе книжку… Ты можешь брать книжки. Какие хочешь. Даже те, внизу.

Это почему-то Дая не удивило. И книжки его теперь не притягивали, как раньше. Но, вытирая пыль, он нашел одну толстую, о мифах легийских доменов, зачем-то полистал и почти сразу мелькнули перед глазами чешуйчатые кольца какого-то коварного змея. Мягко отнялись ноги. Он сел, где стоял, на пол. Просмотрел все картинки в книге, потом вернулся к той, страшной. Прочитал все, что было об этом Нагарадже, Ниеигерене, Нирахе – у этого Царя Змей много было понятных и непонятных имен. Запутался во множестве персонажей и стал читать все эти легенды сначала, с первой страницы. Солнце сквозь щель в ставне ползло по полу. Проползло по его ногам, потом полезло вверх по корешкам книг. Краем глаза Дай заметил, что подошел Гай – но он несколько секунд постоял молча и ушел. Даже про брошенную на пол тряпку ничего не сказал. Дай читал весь остаток дня. И с утра читал. Потом повытирал пыль, что-то поел, дочитал книжку, пошел ставить ее на место и на той же полке нашел еще несколько книг о тех же древнелегийских легендах. Гулять он перестал совсем. Вполне достаточно подоконников. А через несколько дней Гай принес еще одну книгу, видом старинную, с тусклыми металлическими уголками на обложке:

– Читай уж на легийском. Вот словарь тебе хороший еще. Все пользы будет больше. Уроки-то ты забросил… А здесь есть кой-что интересное.

Дай не сразу взялся за эту книгу. Она была тяжелой, на весу долго не удержать, пахла каменной пылью и, слабо-слабо, сушеными яблоками. Дай как открыл, так и не смог оторваться от бледно-голубых толстых страниц с замысловатыми буквами. И картинки там были страшноватые, с непривычной графикой, но красивые до мурашиков по спине. Ночью даже снилось, как они оживают. Ему вообще теперь много разных снов снилось. И каменный лес снился, и снег снился, и зимний Венок, и ребята, камни снились, пещерка, Нирах со своими чешуйчатыми кольцами, страшный и далекий, жеребенок Эташа, кружева Уни и еще какие-то узоры, золотые и бесконечные в темной пустоте – только Юм не снился. Но ведь у Юма теперь белый венок, сам он – кто-то во всем этом мире главнейший. Не до Дая. К тому же и Артем, и он тогда проговорились, что где-то, «наверху», у Юма есть какой-то ребенок-сокровище, девочка, которую он сам воспитывает и чему-то учит. Но он ведь не забыл про Дая? Он ведь придет? Он разберется? Он долго не приходит уже. Ну, он ведь не знает, как это трудно, не понимать: то ли можно жить, если тебя терпят, то ли надо умереть, потому что, наверно, ты жуткое чудовище василиск и всех убьешь, если вырастешь…

И про камешки сны он теперь смотрел не так часто – осознал, что в сон к камешкам может попадать незначительным волевым усилием, одним желанием – да и стало пугать слегка, что сон этот уж слишком реальный, настоящий, как жизнь. И что тут его никто в это время разбудить не может – тоже ведь страшно. Пару раз опять как-то он просыпался, едва живой, а над ним Гай и близнецы, опять испуганные, лекарства и шприцы в руках, сам весь в датчиках и иголка капельницы в руке – большим эти его сны про камешки казались опасной болезнью, обмороками. Но это не они его будили – он сам там у камешков принимал решение проснуться. Если там слишком долго сидеть – потом наяву дохлый, как моллюск на солнце. Не умереть бы. Ведь надо дождаться Юма.

Не надо их пугать. Надо книжки читать и пока жить тут. Тут ведь тоже много интересного, а еще прибой шумит, ветер в садах, птицы, солнышко и небо… Только на это очень больно смотреть. Потому что этого, наверно, если он василиск, ему нельзя уже… Но ведь еще книжки есть со всякими тайнами – разгадаешь их и все поймешь, и про жизнь, и про самого себя… Надо читать, пока разрешают… Ведь стать камнем всегда можно успеть.

Ему понравилось распутывать мифологические сплетения драконьих хвостов из легийских легенд, понравился угрюмый язык древних хроник. Он и сам относился ко всему на свете так же серьезно. Наверное, если бы он попробовал выдумать легенду, она получилась бы еще угрюмее, чем мифы про этих забытых богов, то и дело превращающихся в чудовища.

Он занялся этими легендами, как самыми важными уроками. Не отрываясь. В комнате копились тяжелые книги, и он вдруг понял Гая, который тоже от своих книг не отрывался. Гай нашел ему еще одну интересную книгу, «Ранние легийские хроники», и у Дая волосы взъерошивались, настолько отчетливы были следы богов во всех этих спутанных и полузабытых событиях. Но Дай-то всегда продирался к смыслу – и под всеми божественными масками настигал тех двоих, кто стоял у истока событий, тех, кто начал Историю. Там были, конечно, другие персонажи с именами стихий или вовсе без имен – но они в итоге тоже служили первым двоим. Дай начал подозревать, что Дракон – это тоже их затея, и много думал о Юме. И ходил возле стеллажей, подозрительно разглядывая переплеты. Должна ведь найтись книжка, которая все объяснит!

Он сидел над сборником апокрифов и, время от времени заглядывая в словарь, выслеживал следы драконьих когтей на камнях событий, когда вдруг за окном нежно захлопали, затрепетали крылья, и на подоконник, скользя лапами, села большая пестрая птица. Сова. Дай тихонько встал. Все летописи мира потеряли смысл. Сова глянула одним золотым глазом, другим. Взмахнула крыльями так резко, что над ней полетели, закружились дымчатые золотые пушинки – и на подоконнике оказалась Уни.

Дай осторожно улыбнулся. И даже поклонился чуть-чуть. Уни улыбнулась, сама слегка испуганная; посмотрела в приоткрытую в темный коридор дверь. Сказала тихонько:

– Здравствуй… Ты почему к нам не приходишь больше? Что стряслось?

Дай помотал головой.

– Да разве ты сознаешься, – она бесшумно спрыгнула на пол. – Бегаешь ото всех, книжки читаешь… – Она, коричневая от солнца, в дымчатом от золотых кружев платье, подошла к столу, посмотрела в раскрытую книгу – раскрытую как раз на страшной картинке с Нирахом, змеем из страшного мифа. – Страшный какой…

Дай вздохнул и показал пальцем на себя.

Глаза Уни стали огромными и круглыми – совиными. Она еще раз посмотрела на картинку, вздрогнула и спросила шепотом:

– А ты что, уже превращался? Нет? Тогда откуда ты знаешь?

Дай тоскливо махнул рукой. Уни свела над серьезными глазами легкие выгоревшие бровки:

– Да ты попробуй. Может, ты и не змея вовсе, – она слегка передернула загорелыми плечиками. – Ты ведь не знаешь. А если змея, я не скажу никому… Если хочешь, я тебя тогда даже унесу далеко-далеко отсюда.

Дай отчаянно закивал. Юм, в конце концов, найдет его где угодно, а здесь не за кого держаться. Вот и Уни, как и Гай, знает что-то такое, из-за чего Даю действительно лучше было бы ползать змейкой где-нибудь далеко отсюда.

– В горы, наверное, ты же камни любишь, – она закусила губу. – А ты меня не ужалишь?

Почему она уже верила, что Дай – змея? Ну что в нем было такого – змеиного? Чуточку брезгливо, перебирая свои кружавчики и тоскливо посматривая в глубокое небо за окном, она объяснила секрет превращения: здесь на Берегу достаточно лишь пожелать оказаться тайным собой в момент прыжка назад с переворотом через голову – и превратишься, если твое тело действительно несет в себе второй облик. А если ты просто человек – то ничего и не произойдет.

Дай медленно залез на стул. Нехорошее, уставшее упрямство поднимало в испуганно летящей в плену жилок крови темную муть. Кровь хотела к Юму, к свету, к огромным кораблям в космосе, но ей было не вырваться из замкнутых кружев артерий и капилляров, не убежать из темного сердца. Дай сам понимал, что нельзя, не стоит этого делать, что еще слишком рано, что все это кончится плохо, что рисковать нельзя – но как же тогда узнать? Если он правда ядовитая змея, тварь подколодная, этот василиск, которого все ненавидят – так стоит ли ему ждать Юма? Когда по артериям понеслась густая, настоящая чернота ядовитой решимости, он угрюмо взглянул на Уни и кивнул. Она опять прикусила губу, отошла и залезла на подоконник, прижалась к косяку.

Телу не хотелось прыгать. Оно-то знало, какой второй облик носит в себе. Лучше только играть в змейку… Дай все-таки заплакал. Глянул на испуганную Уни сквозь сверкающие пятна на ресницах, перестал дышать и прыгнул.

Тело не стало легким. С ним случилось что-то совсем не больное, щекотное и непонятное, но оно продолжало падать на шершавый ракушечник пола. Дай сжался, хотел мягко встретить пол ногами и оттолкнуться – но шлепнулся весь целиком. Хотел, пережив ушиб, вскочить, но беспомощно бескостные зачатки рук и ног только зря обдирались об ракушечник… Но если они есть – значит, он не змея! Но что он такое? Он завертелся, и мимо глаз на близком белом полу потекло золотое и блестящее, оборвалось длинным хвостом. А вокруг – ничего. Он замер, тыкаясь головой во что-то твердое и деревянное. Растопырить руки, вскочить! Во всем нежном, болезненно тонкокожем теле через камень пола отдался крик и торопливый топот бегущего снизу по неровным ступеням лестницы Гая. И тут же пестрая огромная тень захлопала сверху, зашумела перьями и больно и крепко схватила в двух местах. Дай заизвивался от боли – и внезапно оказался в синем воздухе. Кожу ожгло белым солнцем и резким ветром. Внизу бездна и цветные пятна, и кто-то отчаянно кричит позади – и больно, невыносимо больно стиснулись два когтистых кольца на теле. Огромное синее сверкало впереди внизу – или сбоку? А там что – черное, огромное в полнеба? Дай ничего не понимал и не видел, его трясло и болтало, встряхивало под взмахи крыльев – неровные и тяжелые.

Проваливающиеся. Уни тяжело! Она едва смогла поднять его, потому и вцепилась так крепко, что боится уронить! Внезапно перед самыми глазами пронеслась отчетливая до каждой царапинки коричневая черепица крыши, потом с маху стегнуло зеленой упругой веткой и, вдруг освобожденный от режущей хватки лап, извиваясь от ужаса, Дай в лилово-зеленой жуткой пустоте полетел вниз.

Секунду спустя он врезался во что-то маленькое, черное, твердое; все завертелось, его обхватили какие-то руки, потом страшный удар, отдавшийся в него сквозь этот живой черный комок – и он близко перед глазами вдруг увидел неподвижный, слежавшийся песок: все песчинки разноцветные…

3. Локусы хромосом

Юм.

Он был рядом.

Он глаз не спускал.

Хотя в последние дни стал отлучаться. Ему ведь нужно работать. Не может Юм быть нянькой. Не может быть рядом всегда…

Целое лето прошло. Хотя здесь всегда лето. На этом Берегу вовсе нет времени. То есть время «Всегда»: какая разница, сколько раз повернулась планета. Дай покосился в сторону Юма. Тот сидел боком к шуршащему прибою и ни на что, кроме экранов над планшетом на коленях, не смотрел. Но взгляд Дая он ощутил сразу и, вскинув глаза, вопросительно поднял брови. Дай показал на море. Юм нахмурился и покачал головой. Снова занялся работой. Вообще-то большую воду Дай ненавидел по-прежнему, но зато в соленой воде тело переставало быть тяжелым, и он уже хорошо плавал – правда, если только видел под собой белое дно, и чтобы Юм был неподалеку. Юм… Что же это у него за шрам такой на груди, крестом – страшный… Прямо против сердца. И не спросишь. Да может, он бы и не ответил. У него много тайн.

Дай снова уставился на безупречно ровную, синюю прямую горизонта, лениво пропуская сквозь пальцы горячий тяжелый песок, слушая прибой, неотрывно глядя в море, стараясь в синем блеске разглядеть прошедшее. Сколько же времени прошло мимо, пока он здесь? Как, чем измерить прошедшее? Дай даже не удивился, что час назад Юм появился в зимней одежде, и даже снег не успел растаять на плечах и шапке. Он трогал снег пальцем и нюхал, пока тот не растаял – а Юм терпеливо держал его на руках и улыбался. На всем Доме уже давно зима, наверное. Дай снова покосился на склоненный к вееру экранов профиль Юма. Если уж ему так надо работать, зачем он здесь? Обрадуешься так, что сердце останавливается, и потом сразу – мешать и отвлекать нельзя, и веди себя так, будто тебя нет…

Зато сначала Юм не отходил вообще и помогал прожить каждую бесконечную минуту. Разговаривал тихонько, не спускал с рук, даже целовал, если Дай начинал плакать. Плоховато помнится, как там все было.. Когда упал с неба, а Юм поймал, не дал разбиться… Помнил только разноцветные песчинки. Юм встал с песка и просто превратил его обратно в мальчика, прижал к себе, куда-то, прихрамывая, понес – Дай уснул почему-то. А когда проснулся, жизнь стала – Юм. Только все казалось каким-то подводным, медленным. Юм тормошил, таскал на руках, шептал маленькие пушистые слова на ушко, водил за руку, кормил едой, иногда даже с ложки – Дай и не сразу заметил, что живут они почему-то в доме у близнецов. Юм почти не работал в первые дни: водил за руку по тенистому парку (только никто не встречался), катал на карусельках, и – на море: тормошил в воде, учил строить домики из песка и украшать их ракушками, вечером зажигал костерок на пляже, завертывал в одеяло и рассказывал сказки и истории. Вечером укладывал, спал рядом, утром поднимал – и однажды Дай в самом деле проснулся. Синие глаза у Юма какие… Юм тут? Юм – спас? Ведь спас же, иначе бы Дай разбился в слякоть об тот разноцветный песок! Поймал! Не дал разбиться, он любит – значит, Дай никакой не василиск!

Не василиск!! Не убийца!

Все вокруг вдруг стало золотым, ярко вспыхнуло, заструилось сполохами – даже небо, даже Юм стал золотым! Дай набросился на него с объятиями, вцепился, притиснулся, так что Юм охнул, отпрыгнул; завертелся вокруг Юма с ног на руки, во все свои кульбиты и сальто, и золотое сияние вертелось вместе с ним; наконец свалился, и золотой свет растекся облаком. Море и небо почему-то были зелеными. Юм подбежал, схватил – Дай улыбнулся и вдруг опять уснул. Спать было хорошо, тепло и неудобно, он слышал стук сердца Юма; снилось что-то белое, как молоко и свежее, сладкое, как мятные леденцы. Но он не хотел спать, он хотел к Юму, и скоро проснулся.

– Привет, – сказал Юм.

Какой же он уставший. Выпутался из его рук, показал жестами: спи, ты устал! Юм засмеялся и помотал головой. Дай тоже засмеялся и показал, что хочет есть. Тогда они пошли есть яблоки: Дай любил большие зеленые, пахучие, тяжелые, а Юм – малиновые, розовые внутри. И виноград поспел, и еще они набрали в карманы орехов. Потом сидели на голом утесе над морем, кололи их друг для друга. Юм, конечно, успевал больше орешков наколоть.

– Как ужасно я уже соскучился по твоему голосу, – вдруг сказал Юм.

Дай замер. Потом вздохнул и протянул ему орешек. Он и сам боялся, что уже разучился говорить. Юм орешек взял. Съел. Спросил:

– Говорят, заговоришь, когда будет что сказать? И что – совсем нечего пока, даже мне?

Дай съежился. Юм испугался и схватил, подтащил к себе и обнял:

– Ну, прости, прости, мой родной. Что мне надо знать, я и так понимаю, да? Я тебя тоже очень люблю. Но ты такой умник, ты столько думаешь, что мне хочется знать, о чем.

Дай нарисовал в пыли много-много знаков вопросов.

– У меня не меньше, – засмеялся Юм. – В принципе, жизнь – это и есть поиск ответов. Ладно, пойдем заберем у Гая твои вещи.

Дай обрадовался: теперь Юм его куда-нибудь заберет отсюда? А вещи – да какие у него вещи, ну их… Но Юм вел его за руку к скалам и белому домику – почему домик этот раньше казался таким большим? А вон его окошко, закрыто синими ставнями. Все окна закрыты от солнца. Жарко. Гай встретил их у входа, кивнув ему, Дай отпустил руку Юма и побежал к фонтану умываться и пить. И дворик-то маленький, и фонтанчик… Юм подошел и тоже умылся и попил. Гай стоял в тени, смотрел непонятно.

– Ты что? – спросил у него Юм.

– А он что… вот так… светится?

– Когда радуется, – Юм притянул к себе Дая и поворошил ему волосы. – Какой ты совсем золотой стал, Дайчик… Светлячок мой.

– Глаза… зеленые…

– Ну да, – терпеливо пояснил Юм. – Дайка настоящий, когда радуется. Тогда светится. Ты что, ни разу не видел? Да что с тобой, Гай?

– Сам не пойму… Он мне вроде напоминает… Когда золотой… Бровки вот эти …с кисточкой…

– С какой еще кисточкой? – Юм проверил брови Дая. – А. Ну да. Кисточки к вискам… Кого напоминает-то?

– Да так… Смутно. Давно было. Сколько лет уж прошло, сколько лиц…

– Ты вроде недоговариваешь.

– Буду уверен, так сразу скажу…

Потом они все поднялись по пыльной белой лестнице, прошли по скрипучей галерейке. Дай толкнул свою дверь, вошел и вдруг растерялся. Здесь все осталось, как было. Кроватка (и полутемное пространство под ней), стол, скрипучий высокий стул. Книжки и учебники на столе. Одежда на палочках, всунутых в мелкие дырки и щели между блоков ракушечника. Много пыли, смотреть противно…

– Это не похоже на комнату ребенка, – странно сказал Юм. – Дай, но там ведь полные сады игрушек…

Дай пожал плечами. Вытащил из-под кроватки запылившуюся сумку, белую, с синей эмблемой Венка: что туда положить?

– Ты что, с ума сошел?

Дай испугался – но Юм сказал так сердито не ему, а Гаю. Юм держал ту тяжелую книгу – с Нирахом. И на остальные книги смотрел глазами расширившимися, удивленными – быстро становящимися рассерженными. Опасными.

– Он не хотел ничего, – глуховато заговорил Гай. – Прятался в скалах, спал как в коме – вот мы рассказывали-то, ужас. Или сидел, как саламандра, на солнцепеке и покачивался. Я был рад, когда его заинтересовали книги.

– …А сказок детских под рукой не нашлось?

– Я предлагал. Но то, что он, похоже, ищет, в сказках не написано.

Они оба посмотрели на Дая. Дай пожал плечами. Юм здесь; все, что важно, он сам расскажет. Юм подумал, тоже пожал плечами:

– Да пусть ищет, что хочет. Когда столько вопросов… Дай, только отсюда книги не бери, они здесь должны храниться. Я сам тебе любые дам. А учебники забирай.