Негритенок на острове Шархёрн. Повесть

Я также заметил, что перемещаюсь в полной темноте, словно кошка. Я включил свет, с удивлением оглядел выцветшую дедовскую мебель, обтянутую плюшем, нашел пропавшие тапочки, но быстро надел свои башмаки, снова выключил свет и решительно вышел в мрачный, затхлый коридор, где мне навстречу бросился Алекс, повизгивая и облизывая руки, путаясь в ногах. Он чуял, что произошло что-то необыкновенное, а в этом случае даже собачья душа знает, где ее место.

Торопливо мы преодолели узкие повороты лестницы. Изо всех проемов в стене, мимо которых я пробегал, стекленел черный туман. Когда я заметил свет в сторожке Ольриха, то замедлил шаги, но наверху больше никто не разговаривал. Не раздумывая, я вошел к Ольриху.

Смотритель маяка невозмутимо сидел на своем табурете. Во рту он держал свисток и читал измятую газету. Было уютно и тепло. Помещение освещал горевший вверху огонь маяка.

– Что это творится снаружи?! – вскричал я, чуть не поперхнувшись.

– Пароход «Бозамба» местерской линии сидит на мели, четыре тысячи тонн, идет от западного побережья Африки, товары и пассажиры, – ответил Ольрих.

– А выстрелы?

– Условный сигнал бедствия. Он сидит в мелком рыхлом песке и при плотном тумане, малыш, и поскольку у Шархёрна постоянный небольшой прибой, то он может просто перевернуться килем вверх.

В этот момент Алекс громко залаял, и в дверь вошел запыхавшийся господин сенатор Хуземанг, повторив:

– Килем вверх? Опрокинется?

Смотритель маяка немного выпрямил свою длинную спину, словно собирался встать по стойке смирно.

– Волны, господин сенатор, размывают грунт под ним с носа и кормы, поэтому он может переломиться пополам.

– Но люди, Ольрих, почему мы все еще сидим здесь?!

Сенатор был вне себя, но Ольрих спокойно скользнул взглядом по его изысканным домашним туфлям.

– Открытые ватты, господин сенатор, в туман – это не асфальт для спасательной команды. Я хочу сказать, это мелководье. Плавучим маякам «Эльба-2» и «Эльба-3» нужно еще повкалывать. Также и буксиры из Куксхафена в пути. Через полтора часа будут здесь. Сообщение о координатах передано.

– Я подключу управляющего! Мы должны помочь! – раздраженно сказал господин Хуземанг.

– Бумс! – раздался снаружи новый выстрел, но более слабый и совсем близко.

Побледнев, мы вопросительно посмотрели на Ольриха. На что тот спокойно сказал:

– Управляющий отвечает им. Это выстрел с нашей сигнальной вышки. Ну, тогда Роуз будет уже на катере. У него есть мотор!

– Неважно! – Хуземанг кашлянул и решительно застегнул пальто. – Мы должны идти. Вы со мной?

Затем он взглянул на меня, и я, кивнув смотрителю маяка, который не мог покинуть свой пост, бросился за сенатором.

***

Мы поспешили сквозь стеклянную темноту на дамбу, где виднелся свет от фонарика, и скоро наткнулись на группу мужчин. Без лишних слов мы направились к маленькой гавани, где стояли катер и лодка Роуза. Молча, слаженно и быстро мы погрузились в катер, и последним в него запрыгнул я, хотя мне никто не приказывал, в то время как Алекс, не рассчитавший из-за темноты расстояние, плюхнулся в воду и, разочарованно фыркая, выбрался на берег. Сгорбившись, я сидел за широкой спиной Роуза, который завел мотор и сел на руль. Под стук мотора мы вышли в почти непроглядную ледяную ночь, а вторую лодку, у которой не было мотора, вели на буксире. Впереди на носу я увидел управляющего, который держал перед собой фонарь, стараясь направлять его на вехи, которые отмечали узкий извилистый фарватер, нужно было строго придерживаться этого направления, чтобы при отливе не сесть на мель.

Позади нас в клубящемся тумане вспыхивал свет маяка. Я услышал, как один из мужчин сказал, что мы придем слишком поздно. Большое вознаграждение за спасение и благодарность не помогут, хотя это человеческий долг и господин сенатор (он сидел во второй лодке) приказал.

Когда мы вышли на большую воду и нас встретил жесткий промозглый ветер, мы отвязали вторую лодку, на которой мужчины начали ставить парус, то же самое сделали и мы через некоторое время, чтобы поддержать двигатель. После этого управляющий включил сирену. Ее ужасающее завывание должно было показывать наш курс во избежание столкновений.

Все выглядело жутко в эту туманную ночь на море. Как неповоротливые застывшие гиганты во время сотворения мира сидели вокруг меня мужчины в непромокаемых плащах, зюйдвестках и надувных спасательных жилетах.

Началась сильная килевая качка. Нас окатывали брызги от морских волн, но меня защищала мощная фигура Роуза. Тут мы услышали впереди себя размеренные звуки колокола, словно ужасные стоны, это подходил плавучий маяк «Эльба-3», чьи огни мы еще не могли видеть.

Вероятно, прошло полчаса, когда мимо нас, словно тень, прошла лодка. Глухо раздался удар колокола, оттуда сверкнул сигнальный огонь, и мы ничего на это не могли ответить. Потом все опять растворилось в ночном тумане.

Это была шлюпка с плавучего маяка со спасенными на борту.

Еще через полчаса мимо вновь проскользнула лодка, словно привидение, – нас обогнал буксир, который в своем стремительном движении нас чуть не опрокинул, так как спешил не упустить свою выгоду в надежде, что удастся стащить с мели пароход и получить хорошее вознаграждение за спасение. Внезапно мы увидели впереди свет, словно город на берегу. Постепенно стало проясняться.

Позади себя по правому борту мы заметили огни плавучего маяка «Эльба-2», а по левому борту – фарватерную бочку «Б», поставленную перед шархёрнским рифом – она показывала начало прилива; мы едва могли двигаться против течения, но тут подул попутный ветер, туман рассеялся, и перед нами ясно предстал пароход – черная громада, словно изрешеченная огнями иллюминаторов. Он лежал, странно покосившийся и неподвижный, и можно было видеть, как белопенные волны прибоя стекали с него.

С бьющимся сердцем я вспомнил ужасную историю, которую мне рассказал мой дядя боцман об этих краях, когда подарил зеленый браслет. На нашем катере была сильнейшая качка, я видел, как позади вздымались и падали вниз волны с белыми барашками на гребнях. Ветер окреп и свистел в парусе, заглушая нашу сирену, которая теперь уже вряд ли была нужна. Также мы разглядели маленький спасательный пароход, который безуспешно пытался приблизиться к неподвижному корпусу. Возле забортного трапа качалась шлюпка. Люди прыгали на нее, и от этого она подскакивала, как пробка. Наш катер был уже достаточно близко, чтобы различить все это.

Управляющий сел. Роуз стоял прямо и громко передавал его приказы. Парус был спущен, и шестеро мужчин взялись за весла. Их суровые лица и крепкие руки освещались огнями парохода.

Я увидел, как, громоздясь, с шумом приблизилась стена морского вала, который поднял наш катер и швырнул в сторону сидевшего на мели парохода.

После этого удара стихии на пароходе погасли все огни. На нем раздался странный гул.

Роуз взревел, и в то же мгновение мы вплотную прошли мимо штормового трапа, и что-то темное мешком упало перед нашим мотором.

Одновременно над нами раздался ужасный грохот и скрежет.

Без сомнения, пароход начал разламываться надвое, как и предсказал ранее Ольрих.

Наполовину оглушенный, я услышал, как незнакомый голос что-то возбужденно выкрикивает. Роуз проревел поднимать парус. Я вцепился в снасть и потянул изо всех сил. Потом меня стошнило, и в полуобморочном состоянии я свалился под сиденье, и ни у кого не было времени на то, чтобы позаботиться обо мне. Когда я вновь поднялся, то увидел, как, словно жирное пятно, поблескивает маяк Нойверка. И я понял из немногословных разговоров мужчин, что мы спасли капитана – последнего остававшегося на борту.

Но незнакомый капитан был без сознания и лежал перед мотором нашего катера. Он не надел спасательного жилета поверх своего непромокаемого плаща. Управляющий пытался влить ром ему в рот, но тот вытекал обратно.

Да, все спаслись, услышал я, часть – на буксире, часть – самостоятельно, часть – на шлюпке с плавучего маяка. Кроме одного негра, маленького чертового негритенка, который был слугой капитана. Он мог находиться наверху и упустил последний благоприятный момент, мог внезапно исчезнуть, возможно, его смыло штормовой волной. Некоторое время они безуспешно разыскивали мальчика, даже спасательный буксир принимал участие, хотя на этом в целом безнадежном для него деле ничего не заработал бы.

Они принесли иностранного капитана, англичанина, в башню. По-видимому, тот получил серьезные внутренние повреждения, спрыгнув с высоты трапа на наш катер.

В башне, в полуподвале, за маленькой дверью была большая комната, которая служила для размещения в ней рабочих с дамбы. Там, на одной из небогатых кроватей они уложили находящегося в полубессознательном состоянии и стонущего мужчину.

Управляющий вышел, чтобы раздобыть повозку, так как Роуз мог бы лучше заботиться о нем в своем отеле, чем здесь, где нет подходящих условий. Но когда он вернулся с повозкой, Роуз подозвал его, и я слышал, как мужчины шептались между собой о том, что ничего поделать уже нельзя.

За это время приезжал местный учитель, он был студентом медицинского отделения и кое-что знал о врачебном деле.

Смертельно уставший, промокший до нитки и замерзший, я забился в угол, оглушенный пережитым. Алекс, испуганный и перепачканный, жался к моим ногам. Я не мог сдвинуться с места и пристально смотрел с открытым ртом в просвет между стоящими вокруг мужчинами на английского капитана, из тонких губ которого вырывалось хриплое дыхание, от чего его рыжая борода приходила в движение. Его изрезанные морщинами руки вытянулись вдоль тела и лежали, словно два полена, поверх одеяла.

Сенатор Хуземанг, несмотря на свои раскисшие домашние туфли, все еще находился здесь. К сожалению, его лодка не смогла принять участие в спасении, но он без всякой зависти уделял внимание тому, кого спасли мы. Он пытался, как официальное лицо, стоящее выше управляющего по положению, разузнать по-английски подробности крушения парохода на государственной территории Гамбурга.

Но больной не открывал глаза.

Тогда подошел управляющий и тоже заговорил, и его английский был не так хорош, как у сенатора, однако же капитан как будто понял его лучше. Его обветренное лицо несколько раз дрогнуло, веки поднялись, серый пристальный взгляд устремился на тусклую лампочку под потолком. Затем он выдавил из себя одно слово, которое я точно понял, это было – «Куби».

Хуземанг тотчас заявил, что тот, вероятно, имеет в виду «кубический» или, скорее, «тонны», габариты его парохода. Управляющий, наоборот, покачал седой головой и рассудительно сказал:

– Скорее всего, это имя.

Он наклонил ухо близко к тонким губам умирающего, с которых теперь доносился только хриплый шепот, потом снова кивнул и сказал:

– Так точно, он имеет в виду своего негра.

В это мгновение Алекс, мой милый шпиц, так душераздирающе завыл, что все обернулись ко мне, и я, испугавшись этих строгих лиц, взял собаку за ошейник и стал пробираться через толпу к двери, где столкнулся с господином пастором Брёзелем.

Брёзель удивленно посмотрел на меня. Потом провел рукой по моим мокрым волосам и, поскольку он уже заглянул в помещение, мягко сказал:

– Иди наверх, Гансик, тебе еще слишком рано знакомиться со смертью.

Я побрел в свою комнату, бросился на пол рядом с повизгивающим песиком и разрыдался в его шерстку, и никто не мог мне помочь.

Шархёрн

После этого Брёзель еще побыл со мной и уложил меня в кровать.

На следующий день, точнее, это было утро, он снова пришел, и я проснулся от этого и удивился, что еще жив, но не хватало собаки, и я с горечью понял, что ее нет уже во второй раз и что она не лает, как обычно, когда кто-нибудь приближался.

– Собака у нас, – ответил Брёзель на мой испуганный вопрос. – Она и господин Майзерих слишком шумны для местного понимания святости смерти, поэтому они должны некоторое время оставаться в стороне. Но на Шархёрн им разрешено идти с нами. И если ты чувствуешь себя хорошо, то тебе тоже.

– На Шархёрн?

– Да, мы хотим искать Куби, негритянского мальчика, слугу капитана. В своей трогательной привязанности к мальчику он умолял нас найти его, так как сам уже не может это сделать. Да, он уже не может, и теперь мы должны сделать все, что есть в человеческих силах.

Удрученный, передвигаясь на цыпочках, я собрался. Двумя этажами ниже, в большом пустом помещении теперь лежал иностранный капитан, и он был мертв.

С замиранием сердца я прокрался мимо двери вниз. Через приоткрытую дверь я увидел мерцающие свечи, и девочка постарше, Мике Теерштиккен, дочь фермера, вышла и сказала:

– Господин пастор, я зажгла ему благодатные свечи для блаженства его души, потому что все забыли это, даже господин Майзерих, и я не верю, что он тот, кто должен явиться, как об этом сказано в Писании!

Чуть позже мы снова уселись в громыхающую повозку и направились через ватты в направлении шархёрнского бакена. Впрочем, бакен нельзя было увидеть, потому что воздух был мглистый от моросящего дождя. У нас было всего семь повозок, и, как в тот раз, решил Брёзель, «истребитель язычников» и я снова были вместе, только теперь я, слава Богу, сидел на козлах, рядом с управляющим, который держал в руках вожжи. Шпиц Алекс сидел возле Брёзеля. Как будто мы были немного чужими друг другу, собака и я.

Собственно, и сенатор Хуземанг должен был занять место в нашей повозке. Но он остался дома, поскольку простудился вчера, что не удивительно с его домашними туфлями. Восхищение им было искренним, потому что высокопоставленный господин так энергично и не щадя своего здоровья действовал в спасательной операции. Впереди ехал верхом на своей лошади молодой местный фермер. Он должен был служить для нас, так сказать, лотом и лоцманом в пути, пролегавшем через ручьи на низменности и между плывунами, которые при постоянной изменчивости дна не могли быть обозначены никакими вехами. На шлепающей по воде лошади он бодро скакал с компасом в руке.

Вода отступала. Мы ехали, скажем так, вслед за отливом, чтобы иметь достаточно времени для возвращения – почти шесть часов, после чего ватты скроются под водой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.