Другое измерение

Оксана Шаталова

Другое измерение

1.

Заботе с утра мерещилась странная тень. Вернее, это было странное мерцание – поле зрения искажалось, и воздушные складки собирались в неясный контур человеческой фигуры. Забота моргала, встряхивала головой, и видение отступало, но потом возвращалось опять. Так продолжалось всё утро. Пожаловаться было некому – все взрослые удалились по делам, верней, по одному, но очень важному делу. У господина был выходной, и он наконец нашел время вывести мать за пределы участка, чтобы оформить четвертого сына. Младшая мать немного обиделась, потому что намеревалась уговорить семьевладельца отвести ее на плановую липосакцию. Но обретение нового ребенка было, несомненно, важнее, господин об этом давно мечтал. Поэтому младшей матери пришлось закусить губу и сопровождать отца и его основную супругу. Заботу оставили с маленькими, и у нее не хватало времени даже на осознание того, что она видит призрака, не то что на испуг. Ей пришлось делать одной все милые женские пустяки, включая большую стирку. К тому же всё внимание забирали дети. Маленький Ганс сегодня был в ударе и ревел не переставая. Забота не пыталась понять причины рева, поскольку подозревала воспитательный ход (мать могла накрутить Маленькому Гансу «беспокойство» для усиления у Заботы материнского инстинкта). Утешая Ганса универсально ласковыми словами и подсовывая ему игрушки, Забота приготовила смесь и овощное пюре Крохе, кашу старшим и покормила Кроху, который выплюнул на Заботу почти всю порцию. Затем Маленький Ганс опрокинул полную тарелку на голову Второму, и кухню огласил их дуэт, быстро переросший в трио. Почему заорал Кроха, ведь он обычно ведет себя автономно, не копируя поведение старших? Забота в отчаянье воззрилась на малыша и вдруг заметила над его головой мерцающую тень. Снова таинственная фигура, теперь совсем рядом… Девушка всмотрелась. Контуры призрака были нечеткими, размытыми, а сама фигура – полностью прозрачной. Если не вглядываться, можно было вообще ничего не заметить, но при движении фигура становилась яснее, проявляясь тошнотворным шевелением воздуха. Привидение отвлеклось от плачущего Крохи, разогнулось (ростом оказавшись выше Заботы) и вперилось взглядом в девушку. Казалось, что призрак смотрит прямо на неё, хотя ни глаз, ни лица у него не было. «Забота», – вдруг прошелестело в ушах сквозь рев детей. Почудилось? Снова еле слышно: «Забота… Убери линзы…» Девушка вздрогнула. Таинственная тень колыхнулась и исчезла. Ганс уронил стульчик на пол и упал ничком, не прекращая реветь. Второй, подражая заводиле, рухнул рядом. Нет, больше невозможно это терпеть. Забота вздохнула и, поколебавшись секунду, отключила всех троих. Слабость, недостойная слабость. Она знала, что такое поведение чревато снижением «любви» и «материнского инстинкта», но ей нужно было придти в себя. Братьев следовало унять, чтобы допустить наконец в голову тревожную мысль.

Со мной что-то не так? Что это за тень? И тень ли это? А может, это… монстр? Заботу передернуло. Нет, не может быть. Нечисть приходит только в случае падения параметров до уровня «стыд». Об этом постоянно твердит мать – и Заботе, и младшей матери: «Будете лениться, любовь упадет». Только если позорно понизится «любовь» или «чинопочитание», или еще что-нибудь, тогда позорнице явится монстр и покарает либо вовсе утянет в ад. Но у Заботы оценки хотя не на высоте, но и не ниже допустимого. Она глянула на индикатор: «женственность» – пристойно, «любовь» – пристойно, «бабское счастье» – средне, «материнский инстинкт» – средне, «уважение к корням» – средне, «позитив» – средне, «спокойствие матки» – средне. Другие пункты тоже желтели на среднем уровне, как и общий рейтинг. Ничего выдающегося, конечно, ни одного «похвально», но и до «стыда» далеко. Почему же мерещится странная тень? Линзы испортились? Но ведь они совсем новые, на прошлой неделе меняла. Или какая-то болезнь глаз? Забота нахмурилась. Монстры тут не причем, но… всё-таки похоже на тревожное предупреждение. Сколько раз мать стыдила ее за лень и неряшество, а она не слушала. И вот, доленилась до призраков в глазах. Забота знала, что ей далеко до бабьего идеала. Природная суть не спешила в ней пробуждаться: благоговения во время занятий милыми женскими пустяками она не испытывала. Неудивительно, что начали мерещиться монстры. Что же это значит? Первое предупреждение перед всамделишной карой? Какой? Незамужеством? Бездетностью? Срезанием кос? Облачением в мужское? Похищением в адские края, где позорницу отдают на поругание сонмам? Девушка вновь собралась было испугаться, но вспомнила рассуждения подруги Честности. «Стыд – ерунда. Монстры за стыдом не приходят, – говорила Честность. – Сколько раз я была позорницей? Да раз сто. И никаких монстров не видела. Наказание – да, пожалуйста. А монстры – никогда. Всегда всё одинаково – покарают, поднимут до «средне», и опять ты славная матка. А замуж всё равно отдадут. Всех отдают. И детей разрешат оформить. Всем разрешают. Верней, заставляют». Действительно, у Честности были самые низкие оценки на участке. Семьевладение у нее было поганое, то есть без господина, одна мать и брат, совсем устаревший, чиненый-перечиненый. Мать Заботы не одобряла такой дружбы, но запретить видеться с Честностью не могла, поскольку Забота встречалась с ней на трудовом фитнесе «во благо участка и больше» (что такое «больше», Забота не знала). Честность во время фитнеса рассказывала подругам чудные истории – то ли сказки, то ли древние были – совсем-совсем древние, о тех временах, когда семьевладения жили вне интерфейса. Речь там шла о скверных бабах – как они дерзили и пренебрегали рейтингом, но их не наказывали, а наоборот, почему-то поощряли. Одна строптивица, Элизабет, вышла замуж за главного господина, хотя была позорницей, и мудробаба ее отчитала. Иногда, впрочем, древние в рассказах поступали как надо – одну мужланку, Жанну, сожгли на костре за то, что она командовала господами, а те подчинялись из-за какой-то войны. Честность сама немного походила на тех древних баб, – ей бы жить в сказках, а не в нормальном мире, где она слыла никудышной. Мать ее совсем не стыдила, и вразумлением Честности занимались старейшины: публично пороли раз пять – однажды высекли сразу и ее, и мать, – а позорили на лобном месте бессчетно. Но, как Честность и говорила, после наказания параметры снова поднимались до желтых, и никудышная подруга жила дальше, никаких монстров не видела и в аду не бывала. И жениха ей действительно подыскали (хотя, конечно, завалящего, не чета заботиному Уму).

Тем не менее бабы таки пропадали. Та же подруга пересказала Заботе тревожные слухи о том, что из другого участка недавно исчезла нерожавшая матка. Говорят, заявила родне, что сама хочет быть позорницей, а женскими пустяками заниматься отказывается! Ее начали было лечить, а она взяла и исчезла. «Так-то, – подытожила Честность. – Видимо, в ад можно уйти только по собственному желанию, то есть по дурной болезни, приходящей от подлых мыслей… Только если взбесишься, монстры тебя и заберут… А иначе ничего тебе не угрожает, бояться нечего».

Забота тогда сильно встревожилась, вспомнив о Радости. Ее старшая сестра погибла шесть лет назад. Исчезла. Сказали, что случайно утонула. Но Забота подозревала худшее. Радости к тому времени исполнилось четырнадцать – пришла счастливая пора, плод созрел и соком налился. Но вместо благодарности и благоговения Радость заболела… как раз той самой дурной болезнью, черным бешенством. Во время обряда обмера ГТБ она по-мужлански взглянула в лицо родителям жениха и заявила, что пусть лучше меряют грудь своим курам, и из них выбирают жену недоумку. И вообще, дом их вонюч, и она туда не пойдет. Господин, конечно, сразу же приказал матери вылечить бесноватую, но не помогли ни целебная порка, ни понижение зрения с повышением нормы милых пустяков до «строгой». Радость продолжала бессовестно болеть, бесясь маткой. На следующей ступени вразумления ожидалось уже личное участие семьевладельца. Но им повезло с господином: от безмерной доброты он не стал прибегать к обычным лекарствам от бабьей строптивости и просто одарил дочь сострадательным словом – высказал ей в личном сообщении, что при таком поведении даже минусовый муж не захочет раздвинуть ей ноги и обрюхатить, а вместо этого измордует, плюнет и бросит на поругание сонмам. Но слова любви не подействовали на бесноватую; речь ее по-прежнему была ядовита, как желчь. Жалея доброго господина, Забота тоже решила вразумить сестру и сообщила ей, что «родители лучше неё знают, что для неё лучше» (при этом искоса глянула на индикатор: «кротость» и «благодарность» добавили сотые доли). Полуслепая Радость после целебной порки лежала на животе, отдыхая в перерыве между пустяками. Строгий режим не позволял ей бездельничать больше десяти минут, – если же лентяйка затягивала со временем, активировались болевые центры. «Семьевладельцу поклон», «родители плохого не пожелают», – изрекла Забота очередные «Слова для бабьего рта» и услышала в ответ: «Родители желают плохого. Мне сейчас очень плохо». «Боль во исцеление…» – начала было Забота, но Радость перебила: «Это боль не во исцеление, это просто боль и раны». И неловко повернувшись набок, добавила: «Беги отсюда, Забота. Я сбегу».

На следующий день мать и младшая мать, посоветовавшись, решили не прибегать к помощи участковых старейшин и вызвали ангелов. Те явились и повели Радость на лечение водами. Больше сестру никто не видел: от ангелов пришла весть, что она утонула в святом озере. Случайность? Или нет? Забота предполагала, что Радость сама не захотела выплыть, о чем и намекали ее слова о побеге. А может, выплыть ей не позволили ангелы, зная, что бесноватая продолжит портить рейтинг всему гнезду. Только лишившись строптивой сестры, Забота поняла, что осталась совсем одна – с упрекающей матерью, раздражительной младшей матерью, почти невидимым господином и двумя надоедливыми куклами (она тогда не догадывалась, что двоица это еще цветочки, а в будущем ее ожидает оформление Крохи). Радость была единственной в гнезде, чьи беседы с Заботой не состояли из постоянных назиданий и упреков. Что это были за беседы, Забота плохо помнила, но осталось ощущение чего-то любопытного и запретного. В памяти сохранился только один эпизод, – когда Радость показала маленькой Заботе (тогда едва ли старше Ганса), что значит быть скверной бабой. Она подвела сестру к границе участка и сказала, что сейчас эту границу перейдет. «Нельзя!» – возражала Забота, но Радость сказала: «Не ты ли меня остановишь?» – и перешагнула. У нее над головой сразу выросли алерт-рога и рухнуло несколько пунктов, но она казалась довольной и ходила ногами по запретной земле. «Возвращайся! Монстры заберут!» – увещевала Забота, но Радость ответила, что монстры такими мелкими делами не занимаются, и даже ангелы не занимаются, – такие мелкие проблемы решает своими силами народ. А потом случилось странное. Глядя, как Радость дразнит ее, Забота взяла и неожиданно для себя перешагнула тоже. Это был один-единственный шаг, но на глаза сразу упала «завеса стыда», и всё теперь виделось через красную пелену. «И рога у меня есть?» – спросила Забота. Радость ответила, что да, маленькие рожки, которые её очень красят. Забота поняла – теперь она позорница, скверная баба, и это было непривычно и весело. Они быстро перешагнули обратно, вернулись домой и, конечно, мать их наказала, но тогда кара не казалась тягостной. Они даже смеялись, и Радость научила Заботу заглушать подкаст «Баба, руби непослушные ноги» хитрым прикосновением к виску.

Она долго горевала по Радости, но со временем забыла о своей печали, вспоминая только во время отбывания кар. И после рассуждений Честности о позорницах вспомнила снова. Тела Радости тогда не нашли… Неужели её уволокли монстры, прельстившись дурной болезнью – тем, что сестра сама захотела стать позорницей? Неужели Радость пребывает в аду? Нет, не может быть. Честность выдумывает. Как можно захотеть ада? Хотя… Насчет детей подруга, кажется, права? Ведь, действительно, детей разрешают оформлять всем. Вернее, заставляют… Или разрешают?

Мысли запутались, и у Заботы заболела голова. Она решила завтра пойти к участковому врачу и проверить глаза, а сейчас больше об этом не думать, тем более милые пустяки не ждали. Таинственная тень вроде бы скрылась. Наслаждаясь тишиной, Забота навела чистоту на кухне (ей даже показалось, что вот-вот снизойдет благоговение). Тщательно отчистила братьев от каши и заодно протерла их эпителиальным раствором, – раз уж проявила слабость и вырубила, то стоит немного реабилитироваться, совершив процедуры по ежедневному уходу. Закончив, она включила братьев. Как всегда после перезагрузки, те были немного сонные и чудно благодушные. Маленький Ганс успокоился. Оставив Кроху ковыряться в манеже, Забота решила поработать над повышением «трудолюбия» («любовь» сегодня пострадала, но никогда не стоит сдаваться). Нужно порукодельничать, к тому же это занятие идет на пользу не только «трудолюбию», но и «женственности». Да и мать часто упрекает в неусердии, а какое занятие требует большего прилежания, чем вышивание гладью.

Запустив одноименное приложение, Забота начала было трудиться. Но не успела сделать ни стежка: резкая тревога заставила поднять голову. Воздух дрожал и вихрился, таинственная тень нависала прямо над ней. Забота замерла в ужасе – и услышала неожиданно громкий шепот: «Забота, сними линзы и мультисенсор… Это я, твоя сестра Радость». Девушка в испуге отшвырнула пяльцы, зависшие в воздухе, как маленькая летающая тарелка. Вновь прозвучало: «Сними линзы! Ты сможешь меня увидеть!» И Забота сняла, – скорее привычно повинуясь приказу, нежели сознательно откликаясь на просьбу. Она надавила на бровь, и линзы, выполняя команду, растаяли и крошечными каплями скатились из глаз, протянув слезные дорожки. Как придумала Забота, не любившая сменной процедуры, это было похоже на оплакиванье исчезнувшего мира: без привычного интерфейса от реальности оставался лишь голый скелет. И сейчас мир тоже обеднел и обесцветился, – потерял цвет в самом прямом смысле, поскольку производители уже давно не тратились на декоративные элементы одежды, мебели и других вещей (зачем, если любые радостные подробности можно пририсовать программно). Кроме цвета, исчезли многие детали реальности. Пропали вышивальные пяльцы, пульт учета милых пустяков, индикатор состояния детей и даже собственный профиль (что было особенно неуютно – как будто тебя лишили имени). Лица братьев утратили мелкие детали – складочки, поры, пушок – и стали неприятно грубыми, неживыми. Но зато – Забота ахнула – ожило нечто иное. Таинственная фигура, бывшая до того сотканной из воздуха, как будто очертилась и выдвинулась, обретя форму и объем. Впрочем, плоти она не обрела – просвечивала, рябила, иногда бледнела и снова пропадала из виду, – но это была уже не туманная дымка, а ясно обрисованная, хотя и прозрачная, человеческая фигура. Она казалась гораздо менее материальной, чем исчезнувшие секунду назад цифровые предметы, но теперь ее можно было узнать. И это действительно была Радость! Но какая… Повзрослевшая, непривычная и чужая. Она была позорницей и мужланкой. Во всем её облике виднелись следы адских пыток – дерзкий непотупленный взор сквозь большие тяжелые очки, волосы уродливо искалечены (какие-то маленькие!), раздвоенный, как у мужчин, низ туловища. А может, она сама – монстр?! И пришла уволочь Заботу в ад? Девушка, дрожа, отстранилась. Что делать? Бежать к себе, надеть линзы и вызвать ангелов?… Но бежать не пришлось – опередила новая неожиданность. Из своего манежика поднялся Кроха, и это показалось Заботе страшнее уродливого призрака сестры. Обычно Кроха двигался неловко, неуверенно, как и подобает полугодовалому младенцу. Большее, на что он был способен – безуспешно пытаться вставать, держась за край кроватки. Но сейчас его движения казались отточенными движениями взрослого человека – он твердо оперся на одну ногу, встал на другую и выпрямился во весь свой маленький рост, – решительный пупс с пластиковым черепом. Его лицо искривилось в улыбке, быстро переросшей в оскал: обнажились челюсти с двумя нижними зубами, и комнату огласил вой сирены. Забота в ужасе заметалась, не зная, что теперь делать, но вновь всё решилось само собой. Призрак сестры обернулся и направил в сторону младенца какой-то пульт. Ребенок резко замолчал и мешком свалился в манеж. Призрак быстро вырубил остальных братьев, уже начинавших, как и Кроха, подниматься на ноги. Потом подскочил к Заботе и сорвал с ее висков 9D-заплатки.

– Теперь мы можем разговаривать, – сообщил монстр испуганной сестре. – Но у нас совершенно нет времени.

2.

Рада испытывала жалость и отвращение, одновременно и узнавая, и словно впервые наблюдая дом, в котором провела четырнадцать лет. С брезгливой сентиментальностью она осматривала свою кровать, судя по всему, доставшуюся в наследство Заботе. Узкая доска, на которой по науке полагалось спать только на спине (чтоб матка не сдвинулась куда не надо), была заправлена колючей дерюжкой с вышитыми на ней цифровыми розанами («Баба сколь прекрасна, столь и неприхотлива»). Рядом с ложем стояли кроватки, на одной из которых раньше спала Забота, а теперь, видимо, Маленький Ганс. Кроваток, застеленных голубым, было уже три, – эти дети никогда не вырастут, и, как гласила реклама «Бабьего экстаза», «забота навсегда!» У Заботы не было ни тумбочки, ни шкафчика, все вещи лежали на виду, ибо нечего потворствовать бабьей скрытности. Поэтому Рада сунула сверток под грубое покрывало с розанами, продолжая сознавать всю нелепость своего плана. Ну и пусть нелепо, пусть смешно, надо довести задуманное до конца.

Из кухни слышались голоса, и Рада пошла посмотреть на членов своего бывшего гнезда. Наблюдая, как взмыленная Забота кидается то к одному, то к другому роботу, Рада изумилась тому, что совсем недавно эти реалии казались ей совершенно обычными. Гаджеты не помогают, не облегчают труд, а только нагружают бабу еще большими заботами – ну и что с того? Роботы должны помогать людям? Вот они и помогают бабам реализовать их природное предназначение. А иначе и быть не может. Так устроен мир. Такова природа вещей. Из-за перенаселения любое семьевладение, независимо от количества маток, ограничено двумя живорожденными детьми. Однако, как известно, «баба не дурит, лишь рожая». Многоплодность и многодетность – незыблемое предназначение матки, нерушимый закон. Поэтому участковые старейшины (или какие?… Радость тогда не знала) нашли мудрое решение. Семьевладениям вменялось в обязанность оформлять цифровых сыновей, кои могли в полной мере удовлетворять природную тягу маток к заботе, а господ к опеке. Причем чем больше голов насчитывал цифровой выводок, тем выше поднимался рейтинг семьевладения, повышая шансы на выигрыш разнообразных призов, вплоть до дома в престижном участке или Чада-PRO. Но их гнездо было небогатым, отец мало зарабатывал на своем заводике (сейчас Радость это понимала, но в прежней жизни ей не полагалось знать, куда и зачем удалялся днём господин), дети же являлись дорогим удовольствием, поэтому они не апгрейдили Маленького Ганса лет восемь, а четвертого сына, приносящего полнодетность, смогли позволить себе только сейчас. Радость вспомнила недавно прочитанное историческое сочинение, повествующее о том, как сначала электрификация, а потом компьютеризация способствовали женскому освобождению, и каким мощным эмансипаторным потенциалом обладает технология. Вот бы привести автора сюда, – раздраженно думала Рада, – и показать, как тринадцатилетняя Забота – красная, в заплеванном смесью платке – пытается кормить робота-младенца, усердно старающегося ей помешать. Или показать, как Забота утром устраивала большую стирку. Парадайзер позволял Раде видеть одновременно и дополненную райскую реальность, и реальность без дополнений. И она с тоской наблюдала, как на второй картинке Забота старательно месит пустоту: программа стирки не могла завершиться без того, чтобы баба вручную не помяла, не сполоснула и не отжала цифровые копии белья, нарисованные в цифровом тазу… Впрочем, всё это бессмысленно. Автор текста об освободительных технологиях никогда бы не воспринял подобные картины в качестве возражений. Ведь он рассуждал только об аде, исследовал и осмыслял историю ада, совершенно не учитывая в своих теоретических построениях райские реалии. Вообще, их мало кто учитывал – это было бы равносильно учёту древних сказок или мифов. Кому интересен потусторонний мир – далекий, почти нереальный, просто-напросто забытый…

Рада снова почувствовала бессильную усталость. Она уже бессчётное количество раз пыталась докричаться до Заботы, пыталась обратить на себя внимание, пыталась коснуться, но не могла – их отталкивало друг от друга, как одноименные заряды. Однако по реакции сестры Радость догадывалась, что Забота всё-таки ощущает ее присутствие, что-то видит, отличает от фона, хотя это было совершенно невозможно для антипода. Значит, не ошибались авторы прочитанных Радой трактатов об эффекте райской слепоты. Эмоциональный заряд и доверие действительно эффект этот сильно ослабляют.

Как бы то ни было, Забота совсем её не слышала и видела тоже едва-едва, – не узнавая, не откликаясь, принимая сестру за оптическую иллюзию. Увы, безопасной и легкой встречи не получится, да и нельзя было на это надеяться. Радость начала с малого, слегка подняв мощность обратной связи, и даже этой малой мерой обнаружила себя – младший брат, самая современная модель из троицы, почуял неладное и заплакал. Рада кинулась к нему, пытаясь безопасно убавить, но не смогла. Малая мера подействовала плохо – Забота её заметила, но опять не узнала, отшатнулась. Наверное, подозревает в смутном видении злую нечисть. Бедная сестра, не стоит её больше пугать. Если Радость хочет достучаться до Заботы, придется себя обнаружить решительно.

Легальные лимиты парадайзера были безопасны, но она знала, как его взломать. Это заняло какое-то время. Радость заработала головную боль и, наверное, глиальный шрам в лобных долях, но зато обратная связь поднялась на 300%, и Забота её сразу услышала. Однако произошло ожидаемое. Сработали противоинфернальные датчики младенца, и тот немедленно поднял тревогу. Громкая театральность, с которой он это сделал, свидетельствовала о том, что ловить адское отродье здесь никто не собирается. На монстра не хотели охотиться, её просто хотели спугнуть. Ад не интересен раю, так же, как и рай аду. Рада здесь – не человек, а только сгусток мрака, должный вернуться в преисподнюю, откуда по ошибке выполз на белый свет.

Младенец выл. Разрядить его было делом техники, Радость это сделала почти автоматически, – чтобы его заткнуть и пощадить уши. Предотвратить разоблачение было невозможно, сигнал тревоги уже ушел по назначению. Если она немедля не ретируется, то через пять, максимум десять минут сюда явятся ангелы. Стало быть, рассказ, подготовленный для Заботы, так и останется нерассказанным. Радость заранее отрепетировала речь для сестры – краткую, с лакунами и, наверное, с неточностями и путаницей (она плохо знала историю, тем более вековой давности), – но какое значение имеют неточности для Заботы, которая не знает вообще ничего, кроме квадрата своего двора, пределы которого она не покидает не только телом, но и мыслью. Рада хотела рассказать Заботе, как устроен мир. Вернее, два мира – рай и ад.

3.

Был ли неизбежен Распад мира на рай и ад? По этому поводу теоретики из Службы адаптации сломали немало копий. Не исключено, что Распад начался задолго до своего начала – ещё во времена «платон-реванша», разбившего людей на два лагеря – тех, кто ратовал за истинные формы (любые – женщин, мужчин, левых, правых, – все они рано или поздно присоединились к «Настоящим друзьям народа») и тех, кто отрицал само существование истинных форм (будущая «Коалиция извращенцев»). Самые же непосредственные признаки Распада усматриваются чуть позже, – в практике автоматизации банов. В пользу неизбежности Распада свидетельствует то, что никто из противников «первый не начинал». Процесс пошел с обеих сторон. «Коалиция извращенцев» придумала надстройку над социальными сетями, тестировавшую лексику пользователей на предмет патриархатных штампов и снабжавшую аватарки цветными индикаторами – от зеленого (безопасность) до красного (мудилка), – последнее через некоторое время стало означать автоматический бан и пожизненное исключение из протестных сетей. «Настоящие друзья народа», со своей стороны, ввели в строй тяжелое орудие – новую социальную сеть «Рай», которая оценивала не только вербальную активность бро, тру и баб, но и внешность, биографию, а затем и любую онлайн-активность вне «Рая» (на это требовалось специальное разрешение пользователя, которое обычно легко давалось, ведь рейтинг составлял главную ценность новой сети). На основании анализа этих данных пользователь получал профиль с оценками по многим параметрам, среди которых значились «патриотизм», «женственность / мужественность», «уважение к корням», «мужская солидарность» и пр. Следующим шагом в развитии «Рая» стали очки дополненной реальности (Augmented Reality). AR-очки рейтинговали также и офлайн, используя систему распознавания лиц. Любой встречный идентифицировался по внешности и получал – согласно своей активности в сети – оценку «набожности», «патриотизма» и всего другого, что ценили «Настоящие друзья народа». Рейтинг феминисток, негетеросексуалов и других антагонистов при этом получался не низкий, а отрицательный и маркировался как «Ад». Следствием стала офлайн-травля «адских монстров», но и, как ни странно, повышение их популярности среди некоторых бро, тру и баб, которые прежде, когда райская жизнь протекала виртуально, воспринимали образ противника как сказочный. Факты неоднократного дезертирства из рая в «Коалицию извращенцев» привели «Настоящих друзей народа» к иной стратегии – офлайн-бану минусовиков. Очки подчистую стирали монстра с поля зрения, дорисовывая фон на основе прежде сделанных снимков и математических вычислений. Такой поворот вызвал разнообразные эффекты, например, участившиеся дорожно-транспортные происшествия. Не раз были зафиксированы факты случайных наездов на забаненных пешеходов, – явление, получившее в «райкорах» (райских СМИ) наименование «слепая чистка». Кроме того, имела место целенаправленная охота на невидимок, – практика, породившая новую организацию – «Мужская доля – ку-клукс-клан». Бро из МДККК тренировались по косвенным приметам опознавать присутствие невидимки и излавливать «это»/«больного»/«заразу» вслепую (дальнейшее зависело от фантазии охотника).