Человек без маски

─ Ольга Ивановна, извините, пожалуйста… Я не пойму, за что я сегодня заслужил от Вас столь пристальное внимание?

Коркина отпарировала мгновенно:

─ Ну, как почему? Ведь сегодня праздник настоящих мужчин…

Широко улыбнувшись, она продолжила:

─ Свои разбежались… Среди пациентов два прапорщика, попали сюда из-за пьянки… Есть и два офицера, они ─ алкоголики…

При этом она слегка покачала головой и показала рукой на свою точеную шею. Потом неожиданно громко рассмеялась и сквозь смех произнесла:

─ Остался только один, капитан Рокотов Андрей Петрович… Он не только самый умный, но и самый красивый…

Довольно пространное объяснение очаровательной женщины психа в большей степени обидело, чем рассмешило. Он слегка побагровел. Затем положил книгу на стол, сделал шаг назад и очень серьезно пробубнил:

─ Ольга Ивановна, зачем же Вы меня унижаете? Всем известно, что в психушку попадают не просто так… Здесь люди с дефектами…

И эта сиеминутная обида высокого мужчины не остановила блондинку. Она рукой коснулась плеча понуро стоявшего «психа» и с волнением ответила:

─ Андрей Петрович, поймите меня правильно… Никто из наших врачей не считает тебя психом.. Я, тем более, в эту сказку не верю… Вы кому-то сильно помешали, вот и все…

Блондинка улыбнулась, взяла книжку со стола и положила ее в карман куртки офицера. Он стоял без движений, словно оловянный солдатик. Затем она пригласила мужчину на чай. Он улыбнулся и утвердительно кивнул головой. Он все еще не понимал, что притягивало его сейчас к этой стройной и очень добродушной девушке. Возможно, ее откровенность или небольшой томик со стихами всемирно известного персидского и таджикского поэта Омара Хайямы. Коркина обещала пациенту прочесть наизусть его несколько стихов о любви.

За чаепитием, которое продолжалось недолго, настоящего разговора между молодыми людьми не получилось. Старшая медсестра обмолвилась лишь тем, что начальнику госпиталя присвоили очередное воинское звание «полковник». Майору Колесникову вручили ценный подарок ─ наручные часы. У психа новостей не было…

1979 год. 24 февраля. Суббота. Рокотов проснулся очень рано. Его «командирские» показывали около семи часов утра. Несмотря на то, что ночью он спал неплохо, настроение было паршивое. Причиной этому, без всякого сомнения, была вчерашняя встреча с Ольгой Коркиной. Он никогда не думал, что симпатичная блондинка, да и вообще какая-либо женщина, обратит на него внимание, притом еще на психа. Лично он сам не видел в естественном виде душевнобольных, но довольно много о них был наслышан. Особенно, в анекдотах. Он слегка протер глаза и приподнял голову. Посмотрел по сторонам. Ему подобные, словно загипнотизированные, давили на «массу». Кое-где раздавался громкий храп. Он неспеша перевел взгляд на полуоткрытую дверь и усмехнулся. Неподалеку от входа на стуле, слегка покачиваясь из стороны в сторону, спал Наседкин. Старшина так сильно храпел, что казалось, вот-вот от своего нечеловеческого свиста и чмоканья, он взлетит вверх или раздастся гудок, и «паровоз» стремительно покинет спальное помещение.

Андрей спрятал голову под одеяло и закрыл глаза. Сон не шел. Он опять стал раздумывать о Коркиной. Он все еще не понимал, почему она пришла именно к нему и пригласила его к себе на чай. Было ли это специально сделано только для него? Или причиной этому было совсем другое? Он на какой-то миг воспроизвел перед собою голубые глаза женщины. Они, как ему сейчас казалось, светились необычайной теплотой и лаской. Он тяжело вздохнул и на какое-то время (и уже в который раз!) вновь оказался в плену своих проблем. Он все больше и больше приходил к однозначному выводу. Он не псих, он был и есть нормальный человек, подобный десяткам миллионов жителей огромной страны. Правда, в отличие от многих он имел свои специфические принципы. Вскоре он незаметно заснул…

Гвардии капитан Рокотов, конечно, не предполагал, что вокруг его персоны в верхах развернется настоящая битва, целью которой было его моральное уничтожение. Самойлов после того, как строптивый офицер покинул его кабинет, еще долго сидел за письменным столом. Домой он не поехал. Ему было не до обеда. В голове полковника творилось нечто непонятное, настоящий винегрет. Мысли, словно темно-синие облака перед дождем, то настойчиво вползали, то тотчас же покидали его черепную коробку, исчезая в неизвестном направлении. На какое-то время низкорослый мужчина с лысой головой отрывался от своих тяжких раздумий и подходил к окну. Раздвигал темно-коричневые шторки и смотрел на улицу. Для офицера, наделенного большой властью, внешний мир сейчас не существовал. Желание расправиться с вольнодумцем все больше и больше его преследовало. Он уже в своей голове успел набросать десятки планов, но все они, как ему казалось, были бескровными, комариными укусами. Капитан из Вале от них мало пострадает. Самойлов жаждал крови, притом крови большой. Его глаза неестественно засветились, когда он вспомнил о нестоль далеком времени. По доносу соседа за решетку садили любого человека. Для важной птицы в чине полковника вообще бы проблем не существовало…

Самойлов тяжело вздохнул. За четверть века службы он впервые видел такого настойчивого и принципиального офицера, который в прямом смысле сражался за свое место под солнцем. Он был редким исключением из себе подобных. Многие из претендентов на высшие должности или звезды сразу же понимали свое пролетарское происхождение и спокойно оседали на шесток, который им определила советская система. Были и другие рычаги для успокоения ретивых. Они, как правило, имели упущения по службе. В первую очередь, те, кто имел подчиненных. Самойлов был не лыком шит, знал все тонкости и премудрости своего дела. В своей работе он опирался на многочисленный аппарат информирования. Не только опирался, но и непосредственно им руководил. В его подчинении были штатные политработники и комсомольские активисты, а также стукачи. Последние были во все времена. Они были при царях, есть они и при Генеральных секретарях…

Внезапно в голову полковника пришла мысль, от которой он улыбнулся. В валейском полку, в котором служил Рокотов, ему все больше и больше нравился капитан Моисеев, секретарь партийного комитета. Виктор Федорович дважды слушал выступления офицера на партийном активе соединения. Они были очень критичными, особенно в адрес коммунистов ротного звена. В том, что этот верзила с большой головой и с большими квадратными очками на горбатом носу, уйдет на пенсию майором, он не сомневался. Как и не сомневался, что именно он, и никто другой из его подчиненных, поможет ему раздавить непокорного валейца, который осмелился возразить не только ему, полковнику, но и многомиллионной армии коммунистов…

Самойлов с облегчением вздохнул и набрал номер телефона. Почти мгновенно из трубки раздалось:

─ Секретарь партийного комитета мотострелкового полка гвардии капитан Моисеев… Слушаю Вас, слушаю очень внимательно…

Начальник не стал испытывать терпение подчиненного, представился. До него тотчас же донеслось:

─ Слушаю, товарищ гвардии полковник… Я сейчас оформляю протокол партийного собрания, на котором Вы присутствовали…

Полковник улыбнулся и почти по-дружески произнес:

─ Я, Петр Иванович, знаю, что ты всегда в работе, среди солдатских масс… Это очень хорошо… Это по-ленински…

Молниеносно ухо лысого мужчины уловило очень тихий смех, затем слащавый голос:

─ Спасибо за доверие, товарищ гвардии полковник… Служу Советскому Союзу, товарищ гвардии полковник… Я, товарищ гвардии полковник…

Виктор Федорович прикрыл ладонью трубку, затем положил ее на стол. Ему не хотелось слушать стукача, имевшего кличку «Колокольчик». Он регулярно информировал его о происшествиях в части: кто из офицеров пил во время службы или играл в азартные игры, кто тащился за юбками… Солдатские массы стукач оставлял без внимания. И правильно делал. За них несли ответственность командиры подразделений и их заместители…

Он вновь поднес трубку к уху и услышал знакомый голос:

─ Товарищ полковник, наверное, связь прервалась… Я сейчас же наведу справки, почему нас прервали… Это начальник связи полка виноват… Майор Сакашвили вчера был в ресторане, на дне рождения своего подчиненного старшего лейтенанта Грибова… Их обоих сегодня не было на службе…

Самойлов слегка хмыкнул в кулак, затем в несколько повелительном тоне произнес:

─ Товарищ капитан, я хотел бы завтра утром в часиков десять пригласить тебя к себе в кабинет… Очень большая указивка из политотдела корпуса пришла…

Слегка хихикнув, добавил:

─ Я знаю, Петр Иванович, что лучше тебя никто это не может сделать…

─ Так точно, товарищ гвардии полковник… Завтра ровно в десять часов утра… До свидания, товарищ гвардии полковник…

В свой кабинет Самойлов пришел на полчаса раньше до назначенной встречи. За это время он набросал план разгрома и уничтожения непокорного капитана. Моисеев постучал в дермантиновую дверь черного цвета ровно в десять. До этого стоял и очень внимательно смотрел на наручные часы. Как только секундная стрелка зашкалила за ноль, стукнул три раза в дверь. Начальник встретил подчиненного очень тепло. Крепко пожал ему руку и любезно усадил его на стул, напротив своего письменного стола. Присел и сам. Затем предложил ему знаменитую грузинскую минеральную воду «Боржоми». Моисеев от напитка вежливо отказался, и слегка приподняв голову, уставился на своего шефа. Светло-зеленоватые глаза и белесые брови полковника почему-то особой радости у него не вызывали. Он сжал зубы, затем еле заметно вздохнул и вынул из своей кожаной черной папки стандартный лист бумаги. Петр Иванович всегда это делал, независимо от того, с кем встречался. Разница состояла лишь в том, какую авторучку он использовал. При общении с подчиненными в руках у него была авторучка с черной пастой, с большими начальниками ─ четырехцветная. Ценные указания или очень важные мысли, исходившие из уст последних, он подчеркивал красным цветом. В любом своем выступлении, будь то партийное собрание или политическая информация, он всегда находил место для их цитат.

Самойлов начал беседу издалека, хотел узнать слабые и сильные стороны приглашенного. От себя не скрывал, что за всю службу с этим офицером, он не удосужился посмотреть его личное дело. Кадрами, как правило, занимался заместитель. Сейчас он решил в какой-то мере исправить свой промах. Он улыбнулся и с уверенностью произнес:

─ Я смотрел твое личное дело, Петр Иванович… У тебя хорошая характеристика, да и медаль уже есть…

Бросив взгляд на офицера, с облегчением вздохнул. На груди капитана был знак «ВУ», начищенный до блеска и едва заметная орденская колодка с единственной юбилейной медалью «60 лет Вооруженным Силам СССР». Сделав серьезное выражение лица, он продолжил:

─ Петр Иванович, тебе бы учиться надо… Учиться ─ никогда не поздно…

Моисеев, все это время смотревший преданными глазами на шефа, слегка привстал и подобострастно выпалил:

─ Товарищ полковник… В моем личном деле есть выписка, что я учусь в педагогическом институте…

Заметив одобрительный взгляд начальника, он слегка придвинул к своему выпуклому лбу большие очки и с нескрываемой напыщенностью подытожил:

─ Хочу подавать документы в высшую партийную школу…

Полковник усмехнулся и незаметно посмотрел на лист бумаги, исписанный мелким почерком, план по уничтожению Рокотова. Несколько мгновений его лицо было неподвижным, без признаков жизни, словно окаменело. Затем оно вновь ожило. Из уст мужчины раздалось:

─ Надо учиться, Петр Иванович… Надо идти дальше по служебной лестнице…

От мудрых слов шефа у клерка запело в душе. Ему стало необычайно легко и даже несколько дурно. Он вновь приподнялся со стула, и приложив руку к голове, с необыкновенным вдохновением отчеканил:

─ Я, товарищ полковник, Вас понял… Я сделаю все возможное и невозможное для продолжения моего образования…

Раболепие офицера с несколько нескладной фигурой не удивило чиновника с большими звездами. Он и сам не так давно вел себя подобным образом. Советская система, в том числе и армия, имела неплохой опыт чинопочитания. Кое-кто получал высокие должности и без всякого образования. Сержанты становились генералами, доярки партийными вожаками…

Самойлов искоса посмотрел на приглашенного, постучал пальцами по столу. Поезд подобных «карьеристов» уже давно ушел, как только они получили полукруглый значок розового цвета с двумя большими буквами «ВУ». Большинство из его обладателей и на самом деле умирали взводными командирами. Этому же еще повезло…

Виктор Федорович опустил голову вниз. Его план до сих пор оставался только на бумаге. Времени для раскачки не было. Он внимательно посмотрел на своего подчиненного. Физиономия капитана не располагала к серьезному разговору, что несколько его насторожило. Он слегка стиснул зубы, и как бы подытоживая предыдущий разговор, пробубнил себе под нос:

─ Я, Петр Иванович, всегда знал, что ты настоящий политработник, человек завтрашнего дня…

Затем он широко улыбнулся и мягко произнес:

─ Я же при первой возможности постараюсь о Вас не забыть....

Очередную порцию комплиментов в свой адрес Моисеев воспринял уже как должное. Он сидел спокойно, без всяких движений. Его лицо озарялось самодовольной улыбкой, душа летала по светло-голубому небу. Лично сам он почему-то лежал на берегу Черного моря…

Вновь раздался голос Самойлова, на этот раз он был несколько повелительный, даже приказной:

─ Петр Иванович, а что ты скажешь по поводу своего однополчанина капитана Рокотова? Ты, ведь с ним в одной упряжке почти два года…

Моисеев сначала чуть-чуть оторопел. Он никогда не думал, что ему придется высказывать свое мнение об офицере, который исполнял обязанности заместителя командира полка по политической части. Петр Иванович и сам был не против порулить, хотя бы и временно, однако боялся ответственности. Его спасали от нее инструкции. Секретарей партийных и комсомольских организаций на боевое дежурство не ставили…

Неожиданно в его голову пришла мысль, от которой он покраснел, по спине побежали мурашки. Так вот зачем его вызвал к себе Самойлов?! Все предыдущее было просто-напросто профанацией… Он сжал кулаки, и сделав преданное выражение лица, слащавым голосом ответил:

─ Товарищ полковник, я знаю, что капитан Рокотов имел предложение в Военно-дипломатическую академию при Генеральном штабе ВС СССР… Почему у него это заглохло, мне пока неведомо…

Несколько переведя дух, он продолжил:

─ Знаю и то, что он прошел медицинскую комиссию для поступления в военно-политическую академию…

Хвалебные отзывы приглашенного о строптивом офицере начальника политического отдела дивизии явно не устраивали.Он решил видоизменить свою тактику. Он вышел из-за стола и обеими руками слегка поправил продолговатый ромбик об окончании ВПА имени В. И. Ленина. Затем, как бы невзначай, переспросил у сидевшего капитана, который смотрел на него, как на бога:

─ Петр Иванович, Вы не поняли мой вопрос… Мне архиважно знать морально-политические качества этого офицера, в первую очередь, как политработника… Ты же прекрасно знаешь, что с нашего брата три шкуры дерут не за то, что солдат купил бутылку водки, а за то, почему он напился…

Несколько философское сравнение повседневного ЧП из жизни армии приободрило Моисеева. Он слегка вытянул шею в сторону начальника, все еще стоявшего напротив него, и очень серьезно произнес:

─ Две недели назад, точнее три, партийный комитет полка утвердил партийную характеристику на капитана Рокотова. Она была положительная, товарищ полковник…

Очередное непонимание подчиненным существа предстоявшей проблемы, в конце концов разозлило Самойлова. Он задергал губами, вплотную подошел к офицеру и без всяких обиняков выпалил:

─ Капитан, причем здесь партийная характеристика… Я же указаний не давал…

Теперь уже клерк с таким же недоумением смотрел на начальника. Ему хотелось как можно скорее разрубить гордиев узел, который был завязан его шефом. Он быстро встал, сделал шаг в сторону Самойлова, и стуча кулаком себе в грудь, почти по слогам произнес:

─ То-варищ пол-ков-ник, мы дали ему ха-рак-теристику, согласно…

Внезапно он поперхнулся, замолк. Его попытка навскидку отыскать в своей голове нужную директиву Министра обороны СССР и Начальника главного политического управления СА и ВМФ полностью провалилась. Он слегка наклонил голову вниз и виновато пробурчал себе под нос:

─ Аттестация офицеров в нашей армии проводится ежегодно… Товарищ полковник, все было по уставу…

Ответ секретаря партийного комитета мотострелкового полка и на этот раз не устроил Самойлова. Он уже сожалел, что не поехал на заседание парткома. Негативы в службе Рокотова, конечно, нашлись бы…

Обуреваемый далеко не радостными мыслями, Виктор Федорович подошел к окну, открыл форточку и почти со свистом втянул в себя свежий воздух. Несколько полегчало. Затем он вновь опустился в кожаное кресло. Бросил взгляд на план. Два пункта из десяти оказались не у дел. Изобретать в очередной раз велосипед он уже не хотел. Не хотел он и менять лошадей во время переправы. Моисеев, как и раньше, оставался для него основным палачом, способным уничтожить Рокотова. Он внимательно посмотрел на свою ударную силу. Лицо у Моисеева было красным, будто он только что вышел из парилки или раздавил на своей физиономии очень спелый помидор…

Самойлов ехидно улыбнулся и сжал кулаки. Отступать назад, тем более, перед сыном каких-то учителей, одетого в военную форму, было не в его правилах. Из своего жизненного опыта он знал, что если подобных Рокотову внизу не остановят, то Москва, наверняка, поставит перед ними шлагбаум. При этой мысли он цокнул языком и тяжело вздохнул. Лично ему самому столица шаровары с красными лампасами также не дала, ни раньше, ни сейчас. Да и вряд ли когда даст. Его надежда занять место заместителя у генерала Корякина, не говоря уже о нем самом, таяла с каждым днем… Буквально три месяца назад его замом стал недавний выпускник ВПА. Самойлов это заведение окончил десять лет назад…

Моисеев, видя смурное выражение лица своего начальника, страшно приуныл. Он все еще не понимал, что он хотел от него. Поэтому он с нескрываемым интересом и одновременно с большой тревогой ожидал его очередной вопрос. И он вскоре появился. Самойлов еще раз внимательно посмотрел на заготовку и с некоторой иронией в голосе произнес:

─ Петр Иванович, ну а как наш знаменитый служака ведет себя среди женского общества? Он ведь далеко неурод…

Моисеев широко улыбнулся и слегка перевел дух. Слава Богу, на этот раз вопрос не касался партийных качеств коммуниста Рокотова. Сделав серьезное выражение лица, он с оживлением ответил:

─ Я, товарищ полковник, не имею возможности наблюдать за всеми офицерами… У многих негативы есть… Например, у старшего лейтенанта Овчинникова. Из Сибири пришло письмо, его девушка беременная, а он еще не зарегистрировал с нею брак… Я лично сам с ним уже беседовал…

Заметив недоуменную физиономию сидевшего за столом, ответчик быстро спохватился и тут же исправил свою ошибку:

─ Ну, капитан Рокотов, несмотря на то, что его жена длительное время находится в России, ведет себя прилично…

Очередная детская наивность и явное непонимание подоплеки своего визита подчиненным не на шутку разозлили Самойлова. Он стиснул зубы и ударил кулаком по столу. Затем с трудом выдавил из себя:

─ Петр Иванович… Капитан Моисеев… Скажите мне на милость… Где сейчас капитан Рокотов? Чем он занимается?

Моисеев как на духу выпалил:

─ Капитан Рокотов в настоящее время находится на обследовании в окружном военном госпитале… Мне об этом докладывал начальник медицинской службы старший лейтенант Михайлов… Об этом мне говорил и командир части…

И на этот раз ответ подчиненного не удовлетворил начальника. Он отрешенно покачал головой и вновь посмотрел на свою заготовку. Из десяти пунктов трем уже было приказно жить. И остальные также могли с треском провалиться. Оставался последний вариант, и он, как сейчас казалось Самойлову, должен сработать наверняка. Он вышел из-за стола, взял в руки стул, стоявший возле двери, и подсел к капитану. Затем положил руку на его плечо и со вздохом проговорил:

─ Я очень сожалею, что командир части и начальник медслужбы, алкоголик не понимают социальную опасность чрезвычайного происшествия, которое совершил полковая гордость и любимец женщин гвардии капитан Рокотов…

Моисеев насторожился. Он все еще не допускал мысли, что при его живом присутствии могло совершиться какое-либо ЧП, тем более, с Рокотовым. Он вытянул шею и с огромным вниманием выслушал то, что ему рассказал Самойлов…

Из кабинета Моисеев вышел через два часа. Все это время он работал напару с начальником. Под его диктовку написал характеристику на Рокотова, кое-что и сам корректировал. Перед тем как ее переписать начисто, он не вытерпел и еле слышно поделился личными соображениями:

─ Товарищ полковник… Я думаю, что Рокотова за его антипартийность и антисоветчину надо исключить из рядов КПСС… Он недостоин носить высокое звание коммуниста…

Самойлов после короткого раздумья покачал головой и с некоторым равнодушием произнес:

─ Петр Иванович, время покажет ─ исключать его или нет.... Одно я скажу четко, я всегда боролся и буду бороться против тех, кто нарушает Устав и Программу нашей партии…

Капитан утвердительно кивнул головой и тут же взял в свою руку авторучку. Работал он очень напряженно. Старался писать как можно аккуратнее и красивее, выводил каждую букву. Каждое слово перечитывал несколько раз, боялся допустить ошибку. Ошибка в присутствии шефа, была смерти подобна. Полковник в это время читал газету и лишь изредка бросал взгляд на того, кто не то от удовольствия, не то от усердия порою громко сопел, что у него вызывало отвращение. Однако архиусердие клерка начальника почти не раздражало. Он знал, что это явление мимолетное и скоротечное. Он также не сомневался, что верзила с большими очками на носу и со значком «Умру взводным» способен на большее, чем то, что он сейчас делал…

Моисеев сделал размашистую подпись и протянул стандартный лист бумаги шефу. Самойлов очень внимательно прочитал написанное, и заметив на лице капитана вопросительный взгляд, утвердительно произнес:

─ Печать я поставлю сам… Остальное дело за мною…

Затем он приложил руку к голове и с улыбкой продолжил:

─ До скорой встречи, Петр Иванович… Я думаю, что на днях выберу время и забегу на пару минут в твою часть… А может, даже и раньше…

Намек начальника подчиненный схватил налету. Он быстро взял со стола свою черную папочку, и пятясь задом к двери, как попка, стал приговаривать:

─ Я, Вас понял, товарищ полковник… Я все понял, товарищ полковник....

1979 год. 25 февраля. Воскресенье. Утро и весь день в отделении психов царила тишина. Никого из начальников не было. Дежурный врач майор Сотников появлялся только во время приема пищи. Он, сделав серьезное выражение лица, и положив обеи руки за спину, неспеша проходил мимо сидевших за столами. Кое-кого офицер приветствовал кивком головы. Затем подходил к раздатчице Маше, которая, как казалось Рокотову, работала без выходных. Здесь офицер задерживался, притом надолго. Обсудив с женщиной местные и мировые новости, он удалялся к себе в кабинет. Чем он там занимался, было неведомо. Не знал этого и Рокотов, да и знать об этом он не хотел. Окружающий его мир, и в том числе, и кто ходил на двух ногах, все меньше и меньше его интересовал. За время пребывания в психушке он так и ни с кем по-настоящему не познакомился. Солдат он вообще не замечал. Офицеры, с которыми можно было по душам поговорить или обсудить что-либо разумное, его также не интересовали. Одиночество его необычайно радовало, как радовало и то, что никто из обитателей психушки к нему по-прежнему особого внимания не проявил.

Постель все больше и больше принимала мужчину со звездочками в свои объятия. В отличие от большинства психов, которые в основе своей тут же предавались сну, он очень долго лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Думал о смысле жизни, и конечно, о том, почему он так быстро стал изгоем в армии. Думал и не находил ответа. Как правило, после подобных размышлений он засыпал.

Ближе к вечеру одиночество Роктова было неожиданно нарушено. Во время ужина к нему за столик подсел Сотников, дежурный врач. Протянув ему руку, он еле слышно представился:

─ Майор Сотников Александр Николаевич…

Затем он наклонился к собеседнику и опять прошептал:

─ Андрей, ты не против заглянуть в мой кабинет… Меня, честно говоря, скучища замучила… Хоть в картишки поиграем…

Рокотов улыбнулся и утвердительно кивнул головой. Он уже десять часов провалялся в постели. От лежания болело все тело, особенно голова. Небольшая подушка, набитая непонятно чем, давила, словно пресс, то на затылок, то на лицо. Лежачий довольно часто менял свое положение, было бесполезно. Боли на какой-то миг отступали, потом вновь приходили. Порядком надоели ему и мучительные мысли, в которые он погружался, как только просыпался.