Хроники экзорцистов. Книга 1. Поглотитель грехов

– Это нехорошо, – Ибрагим закачал головой. – За городом не так много камер видеонаблюдения. Его можно легко потерять в ближайшем кусте.

– Значит, надо отправляться немедленно, – сказала Ева.

– Ты только посмотри на эту мерзкую морду! – произнес Ибрагим, разглядывая лицо Алекса на экране монитора.

Его лицо состояло из десяти пикселей, но мерзость из них сочилась, как гной.

– Пока что нам ничего неизвестно наверняка. Этот парень подозреваемый, но может оказаться и просто свидетелем, – сказал Габдулла.

Он всегда старался быть беспристрастным, потому что это главное качество любого расследователя, и редко кто обладал им в полной мере.

– Это точно он! – Ева была уверена.

Неизвестно, то ли ей чутье подсказывало, то ли страх за сестру.

– Официант в кафе описал его как навязчивого типа, – сказал Ибрагим. – Навязчивый – синоним обсессивного. Обсессивный – синоним маниакального. Маниакальный – однокоренное с маньяком. Маньяк – однокоренное с маньячелло…

– Отправляйтесь за мной, детектив, я проведу по маршруту настолько насколько их смогут отследить, – позвал Рамирес.

– Я поеду с Габдуллой, – бросил Корф.

И уже пошел прочь из кафе, направляясь в сторону старенькой Тойоты Габдуллы.

– Что это за парень? Он не похож на вас, – Габдулла все же задал вопрос, который терзал его все это время.

– Это наш телохранитель. Крутой мужик. Очень опытный.

Габдулла кивнул, мол, понял. Хотя ничто из сказанного не объясняло, почему этот громила носит странную маску. Но фриков сегодня вокруг уже столько, сколько не фриков. Да и что еще взять с древнего рода ясновидцев, которые своим аскетичным видом и старинным особняком наводят страх на весь город уже много лет? Двести лет назад горожане верили, что в доме Бертранов живут вурдалаки. Сто лет назад – призраки казненных революционеров. Сегодня жители особняка превратились просто в сумасшедших. Эволюция нравственности, однако.

Ибрагим прыгнул в Порш, Ева села рядом. Отсутствие демона в машине было настолько явным, что от облегчения вздохнули все трое: люди и автомобиль. Ибрагим уже подумывал прикупить небольшую тележку на прицепе, куда можно будет сажать Корфа, как ребенка в мотоциклетную люльку, иначе «служба спасения» скоро сама потребует помощи.

– Давно ты работаешь на Бертранов? – спросил Габдулла, аккуратно выруливая по узким мощенным улочкам за полицейской машиной Рамиреса и Хельги.

Корф ответил не сразу.

– Две недели.

– И уже попал в серьезное дело. Тебя как будто проверяют.

– Что ты хочешь сказать? – недовольно буркнул Корф.

Габдулла поразился тому, насколько добротно была изготовлена его маска, потому что он различил каждый гневный брызг слюны телохранителя. Ему явно не нравилось говорить ни о себе, ни о своей службе.

– Не знаю, веришь ли ты в Бога или в судьбу, я-то за свои долгие года в это все давно поверил. Особенно работая с Бертранами. Так вот, не бывает таких совпадений. Только ты появился, а тебя уже подвергли таким серьёзным испытаниям. Не каждый день объявляется серийный убийца. Не каждый день серийный убийца атакует жертву. И уж точно не каждый день жертвой становится член знатного рода, обладающий необъяснимыми способностями. И представь, что в столь редкое стечение обстоятельств появляешься ты. Мне кажется, это неспроста.

Корф так и замер. Почему он до этого не додумался сам? А до чего до этого? Что происходит? Чертов детектив словно открыл дверь в захламленный чулан, из которого вывалились залежи вопросов.

А почему выбрали именно его? Почему именно ему подарили тело? Почему Стефания его так бесит? Почему его определили под шефство старого друга Бертранов? Кто стоит за всем этим? Есть ли действительно заговор? И все-таки, почему Стефания его так по-бесячи бесит?

– Не пытайся. Не получится, – произнес Габдулла.

Корф с опаской посмотрел на него. Габдулла увидел его взгляд и рассмеялся.

– О нет. Не переживай. Я не обладаю паранормальными способностями. Я умею анализировать мимику, жесты и поведение людей. И сейчас я вижу, что пытаешься разрешить весь этот заговор и найти его исток. Не получится.

– Почему?

– Ну а разве кто-нибудь когда-нибудь разгадывал замысел божий?

– А почему ты думаешь, что это Бог?

– А кто еще может быть? Конечно Бог!

– Не веришь в дьявола?

Габудлла тяжело вздохнул, пытаясь вложить мысли в слова, чтобы ответить на столь сложный вопрос.

– Не думаю, что он существует, просто потому что если бы существовал, тут царил бы хаос. Была бы настоящая война за дележ территории или душ. Но мы каждый день просыпаемся при светлом небе, жуем круассаны, выгуливаем детей в парках. Не очень-то похоже на войну. Даже не очень-то похоже, чтобы кто-то пытался развязать войну. Живем и продолжаем развиваться.

– А как же насчет войны людей с демонами? В демонов-то веришь?

– О да! Демоны точно есть. Я их каждый день отлавливаю и сажаю за решетки.

– Я не про человеческих демонов.

– А какие же еще могут быть? Демоны – это люди, которые перешли черту и слишком далеко за нее зашли. Нет других демонов. Мы сами создаем их в себе.

Корф хмыкнул.

– Очень похоже на слова одного человека… – тихо проговорил он.

– На Стефанию, да? – тут же понял Габдулла. – Да, Стефания очень любит людей, она всегда видит в них свет. Даже в самых злых и жестоких.

– И вот куда ее эта вера завела.

– А я и не говорил, что она права.

Корф хмуро посмотрел на детектива.

– Если тебя сегодня проверяют, то ее определенно учат. Она должна выучить, что иногда люди сами уходят от света, потому что сами желают стать демонами.

Корфу детектив понравился. В следующий спор со Стефанией он будет им кидаться в нее.

– Если только выживет… – буркнул он самому себе.

– С такими-то друзьями, как вы, иначе и быть не может, – услышал его Габудлла.

Корф не стал поправлять детектива, о том, что демон далек от понятия друга для всех них. Особенно для Стефании. В ту ночь погони за призраком Тарани Хэдж они фактически подрались врукопашную несколько раз, если посмотреть на это так, что она возводила стену не энергией, а кулаками. Не очень-то похоже на дружеские отношения.

Они выехали за город, где след форда по видеокамерам терялся между тридцатым и сороковым километрами. Теперь Габдулла и офицеры уступили ведущее место Порш-911, потому что дальше полиция ничем не могла помочь.

– Ибрагим, что у вас? – спросил Корф по телефону.

– Мы видимо ее след, но очень тускло. Уже слишком много времени прошло. Энергия рассеивается.

– Продолжай искать.

И они с Евой искали. Также сцепившись руками, усиливая свой радар, пока наконец не встали у съезда. Габдулла остановил машину точно позади белого Порш. Ева уже бежала им навстречу.

– След уходит туда, – она указала на дорогу, ведущую в сторону от шоссе.

Судя по табличке, там был съезд в пригородный поселок Радовичи.

– Уверены? – спросил Габдулла.

Ева переглянулась с Ибрагимом, потом они снова посмотрели на дорогу и кивнули.

– Да. Ее след уходит туда.

Детектив Амран работал с Бертранами уже почти два десятилетия, и они еще никогда не ошибались. А потому он достал старенькую Нокию и позвонил капитану.

Алекс ушел, оставив ее во мраке на целое столетие. По крайней мере, так казалось. В окружающей тьме, испытывая жуткие боли во всем теле, Стефания почти теряла рассудок. Она чувствовала, как силы покидали ее, может, она даже пару раз уснула, наверняка сказать сложно. Ее мучили зрительные галлюцинации, шепот, а иногда казалось, что кто-то касался ее во тьме, и тогда она дергалась. Цепи гремели под потолком, руки натягивались от движения, и режущие боли в суставах и мускулах снова испытывали ее болевой порог.

К онемению конечностей добавилась ноющая боль от разрезов на животе. Стефания не знала, насколько они глубокие, но она чувствовала горячие струйки крови, стекающие по ногам, отчего казалось, что разрезал он ее насквозь.

Гребанный извращенец!

Ярость, обида, страх – все смешалось в одну кучу эмоций. Необъяснимую и всепоглощающую. В один момент Стефания могла смеяться над своей глупостью, а в следующий уже реветь от собственной беспомощности. А иной раз вступала в перепалку с самой собой, после которой обязательно утешала проигравшую в споре сторону. А коли за обе стороны она играла сама, то и утешала саму себя.

«Ладно, не плачь. Ничего не изменить. Зато помрешь в кружеве», – говорила Стефания Стефании.

«Да ты хоть видела эти трусы?»

«Конечно видела! Я сама их надевала!»

«И черт тебя дернул выбрать макси-трусы!»

«Они делают линию талии выраженной!»

«Твою выраженную талию скоро порежут на лоскуты!»

«Зато поясница прикрыта! Чуешь, как сзади дует?»

«Да заткнись ты!»

«Цистит – это больно!»

Иногда диалоги тоже растягивались на целую вечность, и Стефания уже и не знала, что хуже: быть запертой в подвале с серийным маньяком или с самой собой.

Снова резко зажглась лампочка. Стефания снова вскрикнула. Эта ее реакция уже начала раздражать ее саму. Да как он это делает? Как так незаметно заходит в подвал? Он гном что ли?

Пока глаза привыкали к свету, уши прислушивались к вороху: Алекс гремел цепями где-то позади нее, и воображение уже подбрасывало новые идеи пыток: избиение цепями? железная дева? растягивание на дыбе?

Алекс встал перед ней.

– Ты приготовила для меня историю? – спросил он. – Я готов поглотить твои грехи.

А потом нежно провел рукой по ее лицу. Стефания дернула головой и тут же пожалела – заныли онемевшие руки.

Алекс улыбнулся.

– Вот видишь? Ты упрямишься, потому что не прошла полный курс дрессировки.

С этими словами он снова вытащил нож и резко вонзил в бок. Стефания заорала. А Алекс продолжал вести ножом вдоль ее ребер уверенно и ровно. Скольких же девушек он замучил, что стал заправским мясником? А может, он не только на женщинах практиковался? Боль захватила каждый атом пространства ее сущности, и она больше не могла ни о чем думать. Весь мир стал болью.

По ногам полились новые горячие ручьи. Стефанию трясло в судороге, из-за которой снова резало запястья, но она ничего не могла поделать с ответной физиологической реакцией на болезненное насилие. Как и не могла убежать от этой боли.

Удовольствие Алекса наконец раскрыло его плотную оболочку. Сквозь лопнувшую скорлупу просочились отрывки из его воспоминаний, которые добавляли страданий Стефании. Она видела, как он свежевал кроликов под руководством отца.

«Вот так ровно веди! Рука не должна дрожать, не то шкуру повредишь! Вот теперь срезай. Да. Правильно. А теперь сдирай шкуру, аккуратно тяни вниз, без резких движений, но уверенно срезай сухожилия, отделяй нервы…»

Стефания рыдала, видя силуэт огромного мужчины над ней, похвала от которого стала смыслом жизни, а потому она взялась за нож… Запуганный дрожащий кролик на разделочном столе перебирает белыми лапками в крови умерших до него собратьев. Он в ужасе. Он плачет. Стефания плачет вместе с ним.

– Пожалуйста, прекрати! Не надо! – кричит она.

Воспоминания и фантазии слились воедино с реальностью, и вот она уже сама лежит на разделочном столе в крови умерших до нее женщин, и ее свежуют также, как и всех их до нее.

«Ты снова был с ним? Ты любишь его больше меня. А ведь это я тебя рожала! Я прошла через адские муки, потеряла столько крови, чтобы ты стал неблагодарным ублюдком! Отойди от меня! Господи, как же ты мне противен сейчас …»

Она ревела перед матерью, моющей тарелки после ужина, который она – неблагодарный выродок – съела под ее обвинения, утоляя голод после целого дня, проведенного на кроличьей ферме. Чувство вины перед матерью заставляло брезговать собственным отцом, занимать ее сторону в этом вечном противостоянии между супругами, бросаться на ее защиту, когда отец поднимал на нее руку после ворчливых обвинений в слабости и ущербности. Отец ненавидел сына за предательство и лупил его не меньше, чем мать. А потом буря утихала. И Стефания снова шла на кроличью ферму, чтобы заслужить похвалу от отца, которой так не хватало…

Замкнутый круг манипулирования и насилия. Насилия физического. Насилия психологического. И в эпицентре этого круга взращивалась патология, до которой никому не было дела, пока ущерб от нее не стал катастрофическим. Размером в тринадцать убитых женщин. Тринадцать убитых горем семей.

– О, ну не плачь, – его голос раздавался где-то в параллельном мире.

Или реальном?

Потому что это не может быть реальностью! Такого с тобой просто не может происходить! – твердил мозг, пытаясь спасти своего носителя от смертельного шока.

Но вот все прекратилось. Боль утихала, оставляя после себя ноющее эхо где-то в районе живота. Стефания делала рваные вдохи рефлекторно, они помогали унять боль.

Исчез и огромный мужчина, чье безразличие так изуродовало маленького мальчика. Исчезла женщина, чей неврастенический эгоизм взрастил в маленьком мальчике уверенность в том, что он нелюбим, одинок и что он в неоплатном долгу перед ней.

– Ты так себе бойфренд, гавнюк! – выплюнула Стефания.

Звучание собственного охрипшего от криков голоса вернуло в реальность. Снова подвал. Снова нож. Снова гавнюк. Прости, мозг. Твой обман не работает. Пока что. Наверное через несколько дней, а может, и месяцев подобной пытки, ты научишься впадать в бредовое состояние и отключаться при виде ножа. Говорят, мозг водителя выключается за долю секунды до столкновения автомобиля с деревом, чтобы спасти человека от шока. Умный механизм. Своеобразный предохранитель, продлевающий жизнь. А в этом подвале еще и продлевающий страдания.

– Ты ведь знаешь, что ты больной на голову! Вижу в тебе это осознание! – говорила Стефания, все больше приходя в себя после пытки.

– Ты очень милая, – рассмеялся Алекс.

– Да пошел ты…

И это было самым обидным во всей этой ситуации: Алекс понимал, что он делал; он осознавал, что совершал преступление, что причинял боль, что убивал, черт возьми. Но слабая сила воли не позволяла ему обратиться за помощью. Таков был его осознанный выбор.

Алекс ушел куда-то в угол, а потом сзади снова заскрипели цепи. Он что-то тащил. А потом когда Стефания увидела это, она перестала дышать. Подражая заправскому мяснику в забойном цехе, Алекс тянул за собой окровавленную тушу, подвязанную к перекладине на потолке за такие же цепи как и Стефания.

Жуткое зрелище предстало перед глазами: гавнюк подтащил изуродованное тело прямо к ней. Теперь они висели перед ним вдвоем, как шоу мертвецов. Вот оно – ее скорое будущее.

– Господи… Мария… Мария, – зашептала Стефания.

Алекс нахмурился.

– Откуда ты ее знаешь? – спросил он.

Стефания зарыдала.

Тело Марии было исполосовано так, как будто ножом на ней пытались нарисовать пейзаж или написать письмо дьяволу. Да. Такой жест дьявол бы наверняка оценил.

Мерзкий запах обдал Стефанию до самой глубины желудка, и ее стошнило. Рвота обрызгала Алекса.

– Ну какая же ты неуклюжа! – разозлился он.

Алекс достал тряпку и стал вытираться.

А Стефания продолжала ловить воздух ртом. Его так не хватало! Именно чистого свежего воздуха. Но с каждым вдохом запах разложения еще глубже заползал в ее легкие, в кишечник, доходил до самых пяток, пропитывая каждый сантиметр ее тела. Она наконец поняла, что все это время гнилостный кислый запах исходил от Марии, висящей все это время в темном углу подвала. Она все это время была здесь!

Стефания извивалась в рвотных позывах, но в желудке уже ничего не осталось, и она отрыгивалась впустую, но просто не могла остановиться. К запаху Марии добавился запах собственных рвотных масс, а потом Стефания не выдержала и сходила под себя. Теперь к запахам трупного гниения, рвоты добавилась еще и урина.

А потом она заорала. Так громко и так яростно, противясь насилию, которому ее подвергали. Это ненормально! Нельзя так обращаться с живыми существами!

– Оу, ну ты что-то рановато, – произнес Алекс так обыденно, как будто у него было четкое расписание ее истерик.

Силы очень быстро покинули Стефанию, и ярость уступила место безразличию. На какое-то время.

– Она почти умерла. Я думаю, ей осталось не больше пары дней.

Алекс говорил так спокойно, так хладнокровно, что волей-неволей возникал вопрос: а он вообще способен чувствовать?

– Когда это произойдет, ты станешь моей полноправной женой.

– Зачем ты это делаешь? Что с тобой не так?! – рыдала Стефания. – Ну были у тебя проблемы с родителями! А у кого их нет? Ты же понимаешь, что то, что они делали с тобой, неправильно! Что они еще большие гавнюки, чем ты! Нельзя так обращаться с детьми! Все люди носят в себе детские травмы: у кого-то легкие, у кого-то реальное дерьмо происходило. Но всегда выбор за тобой! Ты решаешь, кем тебе быть, а не сгоревшие садисты!

Алекс уселся в кресло напротив, демонстрируя готовность снова побеседовать.

– Откуда ты знаешь, что они сгорели? – спросил он полушепотом.

– Потому что вижу твое смятение, когда ты получил эту новость. Вижу озадаченность, когда тебя охватили двоякие чувства.

Воспоминания, утекающие через плотную оболочку Алекса, становились все менее заметными по мере утихания его взбудораженности от пытки. В состоянии спокойствия Алекс непробиваем. Когда же он отдается порыву своего садизма, его сильная личность завлекала в целый водоворот эмоций. Там Стефания не только видела его историю, но становилась им.

Она смотрит на телефон перед собой, на который только что ему звонил школьный друг, чтобы сообщить прискорбную новость: пожар охватил старый деревянный дом так быстро, что никого не успели спасти.

Первая эмоция: он счастлив, они получили по заслугам…

Вторая эмоция приходит чуть погодя: он что-то потерял… что-то очень значимое…какую-то часть своей личности.

Долгое время после этого, Стефания не могла определить точно как долго, он жил в необъяснимом терзании, страдал от непонятного психического давления, которое ощущал так явственно, будто над ним действительно кто-то довлел. Он практически потерял сон, плохо ел, перестал справляться с работой на мясокомбинате. А потом встретил ее… самую первую. И вдруг что-то почувствовал. Какое-то прозрение. Когда все случилось как-то само собой, он действовал по наитию, отдавшись этому необъяснимому давлению, и вдруг ставка сработала – он нашел успокоение, нашел ту потерянную часть себя.

Та модель взаимоотношения с отцом и матерью стала для него фундаментальной, единственной правильной. Ему необходимо было ощущать их присутствие в своей жизни, чтобы казаться себе полноценным. Равнодушие отца, презрение матери, вечная гонка за похвалой от обоих – он к этому привык. Ему это нужно. Но все это сталкивалось с внутренним так и неразрешенным страданием от всех этих извращений, и тогда он обнаружил удовлетворение на грани между образами родителей и убийством того, что их символизировало. Раз за разом он проходил через свои детские страдания, раскрываясь перед ненавидящими его женщинами. Раз за разом он убивал своих родителей в этих же женщинах. Он питался грехами родителей, очищая их.

– Много что происходит в жизни человека, что приводит его туда, где он есть, – произнес Алекс после долгого молчания. – Ты настолько необычна, что, думаю, мой рассказ потерпит. А вот что насчет тебя? Почему ты оказалась здесь?

– Пути Господни неисповедимы…

– А было бы здорово, да? Знать наперед, что он тебе уготовил.

Нисколько. Стефания никогда не хотела заглядывать в тот блокнот Бога, где расписана ее жизнь, потому что она любит Бога, доверяет ему, знает, что все, что он уготовил для нее, ей на пользу.

Даже умереть тут в подвале после месяцев пыток. В конце концов, разве не так становились святыми мучениками? В голове зажглось озарение: когда-нибудь Стефания превратится в святую, и ее также будут носить на браслете.

– Скажи, чем ты ему не угодила? – спросил Алекс.

– Что?

– Ну что он запер тебя здесь со мной.

– На то должна быть охренительно грандиозная причина! – выдохнула она.

Алекс усмехнулся.

– И после этого ты все равно преисполнена любовью к нему?

– Ну из него бойфренд совершенно точно получше тебя.

– Фактически твой излюбленный всесильный бог отдал тебя на растерзание. Не на случайную смерть. А на запланированную. Он знал, что в этом подвале тебя ждет долгая и мучительная смерть, и за руку отвел тебя сюда. Не значит ли это, что ты влюблена в монстра?

Стефанию снова затрясло. Действие адреналина краткосрочно, он не может долго кипятить кровь, иначе ресурсы организма очень быстро израсходуются. А потому нервы стали расслабляться, мозг наполнился туманом, Стефания начинала терять сознание от шока.

– Алекс, пожалуйста, – зашептала Стефания. – Тебе не нужно этого. Ты еще можешь остановиться. Ты еще можешь сделать правильный выбор. Обратись к свету. Покуда ты жив, у тебя есть шанс. Закон выбора – это все то немногое, что есть у людей на планете. И это не сложно! Им пользоваться несложно! Просто выбирай свет! Сделай правильный выбор!

Стефания плакала. Со всем тем ужасом, что Алекс принес в ее жизнь, она до сих пор была готова простить его.

«Ты с ума сошла? Этот чувак режет тебя живьем!»

«Он заплутал. Он еще может вырваться из тьмы».

«Ну нас точно повесят на браслет».

– Ты очень милая, – звучал его голос все дальше. – Но я свой выбор уже сделал. И сделал давно. И ты здесь не для того, чтобы помочь мне выйти на свет. Ты здесь для того, чтобы сопроводить меня в этот путь к тьме.

Стефания замотала головой, прогоняя бред. В голове взрывались целые фонтаны мыслей вперемешку с галлюцинациями. И где-то посреди этого хаоса из воспоминаний, желаний, попыток объять все происходящее в одно логическое уравнение стала прорастать идея. Поначалу семечко, а потом маленький росток, и с каждым вдохом росток этот все больше тянулся вверх, пока Стефания наконец не признала простую истину.

– Ты не демон, – произнесла она.

Алекс склонил голову набок, пытаясь понять ее.

– Здесь нет демонов. Ты всего лишь человек.

– Это важно?

Алекса веселили ее религиозные словечки.

Она не ответила.

– Как же ты отличаешь демонов от людей? Как поняла, что я не демон?

Стефания заплакала:

– Потому что я не могу отодвинуть тебя.

Она уже несколько раз пыталась сделать это, но стена на него не действовала. Он был не как Корф. Он не был демоном. Демонами здесь вообще не пахло. В буквальном смысле: ни темных вибраций, ни запаха паленой плоти, ни тока в воздухе.

Алекс был человеком, добровольно выбирающим путь тьмы.

И когда она осознала это, замысел Божий предстал во всей красе: Алекс прав.

По спине пробежал холодок озарения.

Этот гавнюк-извращенец прав. Господь привел ее сюда не просто так. Она оказалась здесь для того, чтобы разбить собственную веру в навязанную ей ложь.

– Расскажи, как погибла Стефанида, – потребовал Алекс.

Стефания вдруг расслабилась. И сама этому удивилась. Открытие поразило ее настолько, что она забыла о том, что ей больно. Она продолжала смотреть на себя со стороны. На этот подвал, на Алекса, на Корфа… она наконец прозрела. Теперь она знает.

«Спасибо…спасибо» – раздавалось в ее голове раз за разом.

«Спасибо, что показал мне… теперь я знаю…»

«Теперь я знаю, что Ты хотел мне сказать. Я выучила урок… Я прозрела…»

– Она заступилась за проповедника, которого пришли казнить за иную веру. Ее привязали к двум пальмам и отпустили. Ее разорвало на две части, – произнесла Стефания ровным голосом.

Алекс заметил перемену в ее застывшем лице. Стефания вдруг перестала трястись и смотреть на него молящими глазами, как будто поняла наконец, что это бесполезно. Алексу это не понравилось. Гораздо приятнее, когда они молят его о пощаде.

Но в следующую секунду Стефания подняла на него глаза. В ее взоре читалась решительность. Она как будто перестала его бояться. Разве это возможно?

– Ох, но разве твои родители не знали об этой истории, когда давали тебе ее имя? – произнес Алекс, пытаясь запугать девушку намеками на скорое продолжение пыток.

– Знали, – холодно ответила она. – Именно потому и назвали меня так. Эта история не о жестокой смерти. Эта история о вере. Об осознании того, что вера сильнее всего в этом мире. Вера заставляет людей жертвовать собой, заставляет отдавать больше, чем берешь, заставляет быть тебя демоном или же ангелом.

Собственная вера убеждала Алекса в том, что ему нужно убивать ради обретения спокойствия. Поверь он в то, что ему могут помочь вылечиться от порока – его история оказалась бы иной.

– Ты больше не боишься меня? – насмешливо спросил Алекс.

– Нет, – спокойно отвечала Стефания.

– Почему же?

– Потому что верю.