Полная версия
Падальщики. Книга 4. Последняя битва
– В первую очередь займемся герметизацией гостиничного крыла. Томас, покажи.
Я уступила место брату, который тут же активно заиграл пальцами над клавиатурой и уже демонстрировал черновые схемы, что они приготовили с нашим мини-отрядом инженеров.
– Восточное крыло стоит обособленным сооружением, соединяется с остальной частью гостиницы коридором на первом этаже. В крыле два наземных этажа: ресторан и спальни, а также подвал с холодильными камерами. Придется немного потесниться, но мы сможем разместить всех двести тридцать восемь человек на одном этаже. Там шестнадцать номеров разной вместительности с собственным санузлом, в каждый номер поселим по восемь-десять человек.
– То есть целый унитаз на десять человек, а не ведро на сотню?! Хвала Аллаху! – Фунчоза воздел руки к небесам.
Чем вызвал недовольные гримасы Мухи. Его настоящее имя – Мухаммед, и его религия не терпела ни иноверцев, ни тем более богохульств в сторону его бога.
– Погоди, то есть жилой этаж будет над землей? Я думал, мы собирались продолжать кротовничать, – недоумевал Антенна.
Мы с Томасом переглянулись. Этот подарок он объявит им сам, потому что это была идея ребят: Томаса, Ульриха, Фабио и немого Миши.
– Мы подумали, что если вы заедете на оптический завод здесь неподалеку и привезете сотню плексигласовых листов, мы сможем герметизировать все два этажа восточного крыла, – с довольной улыбкой произнес Томас.
– Стоять! – тут же замахал руками Легавый. – Ты хочешь сказать, что мы будем спать на втором этаже?! С окнами?
– Плексиглас немного размоет вид, но да. У вас будут окна с видом на синее небо, зеленые леса и заснеженные горы. Категория люкс и все такое.
Ребята тут же оживились, ведь они мечтали об этом всю жизнь. Они переглядывались, хлопали друг друга по плечам и не переставая улыбались.
– Это неопасно? – Ляжка хмурилась одна из немногих.
Самыми приземленными из Падальщиков всегда были Бесы.
– Мы долго проводили расчеты, – брат почесал затылок, – и пришли к выводу, что даже если что-то и будет просачиваться через щели между листами, то этого недостаточно в условиях гор. Ветер разнесет запах задолго до подножия, где собираются зараженные, а в горах, как вы знаете, они практически не могут существовать из-за анемии.
– К тому же Маркус и Фидель продолжают работать над фильтрующим куполом. Они изготовили эффективный прототип ферментированной прокладки. Геркулес не смог учуять отфильтрованный человеческий запах. Ребята уже начали установку профилей для возведения купола над внутренним двором «Умбертуса». Если купол докажет свою эффективность, можно будет расширить его диаметр, – добавила я.
– Поверить не могу, – выдохнула Бридж. – Еще недавно мы изучали схемы этих разработок на экране монитора на Желяве, и это казалось чем-то невероятным, недостижимым даже. И вот теперь…
– Это происходит в реальности, – вставила подошедшая к нам Алания.
Мы кивнули друг другу в знак приветствия и улыбнулись.
Именно отважная Алания подпольно встречалась с Маркусом и Фиделем на Желяве, чтобы потом передать их научные разработки Падальщикам. Лишь после того, как ребята получили эту надежду на жизнь на поверхности, они взяли в руки винтовки и пошли штурмовать штаб Генералитета.
Психи. Просто психи.
У меня бы никогда не хватило смелости претворить в жизнь бунт, основанный на голой теории. Триггер это знал, а потому давил на меня годами, обрабатывал, мариновал и не остановился даже тогда, когда потерял меня, а просто использовал Калеба со всей его ослепляющей болью. Падальщики вышли бороться за ту теорию, что смотрела на них с чертежей и непонятных математических формул, они даже не знали наверняка, сработает ли это все в реальности. Но Падальщики всегда служили метафорой надежды, и вот теперь они все здесь, и мы отвечаем им: «Да. Сработает». А это значит, что они боролись, жертвовали и терпели боль не зря.
– Ну а для того, чтобы сменить ведро на унитазы и спать под открытым небом, нам нужно серьезно поработать, – я вернула всех из заоблачных мечтаний.
К моему облегчению ребята стали более покладистыми, и даже Фунчоза прекратил попытки дестабилизировать ситуацию и тоже присоединился ко всеобщим усилиям сделать из этого места первое безопасное наземное поселение, возведенное совместными усилиями людей и мутантов.
На следующий день, когда я пришла в подвал ровно в восемь утра с целым ящиком приготовленного учеными линимента, я не увидела ожидаемых депрессивных нытиков. Не знаю, спали ли Падальщики вообще, потому что к моему приходу они уже вовсю натягивали экипировку, весело гогоча.
Как же я соскучилась по ним.
Они предвкушали миссию, новые подвиги, надежда снова расцвела в нашем новом доме, а я наполнялась силами, питаясь ею. Падальщики никогда не остановятся. Движение для нас – смысл бытия. Мы не можем сидеть без цели, без дела. Прогресс – наша пища.
К стандартному набору процедур по сбору в миссию добавилось использование линимента, который ребята тщательно втирали в каждый сантиметр тела. За его теоретический рецепт они тоже боролись в день бунта, а теперь вот пожинают плоды своего успеха в реальности. Я вдруг осознала, что наши взаимоотношения с Кейном аналогичны: он создает модели в своем творческом уме, а я же претворяю их в жизнь. Два обязательных звена победы, и каждое звено должно непоколебимо верить в правоту партнера. Я верила Кейну. Со всеми его ошибками и недостатками он все равно вел нас к победе.
Воспользовавшись случаем, я подошла к Алании.
– Как поживаете здесь? – спросила я после традиционного объятия.
Она как всегда одарила меня скромной улыбкой.
– Живы, и на том спасибо.
Ее мягкость и простота всегда импонировали мне. Я завела ей за ухо прядь седых волос, выбившихся из растрепанной косы. Алания ни на секунду не оставляла заботу о своих деревенских подопечных, распространяя свою доброту и любовь на всех, даже на желявцев, которых она не знала. Под ее чутким надзором и методичным контролем людям удалось сохранить веру в лучшее, а потому с самого первого дня, что они были заперты здесь в душном подвале с ограниченным количеством воды и еды, они продолжали работать – помогали инженерам мастерить … Труд спасал их от гнетущих мыслей, так они и прожили почти две недели, чтобы наконец увидеть просвет в этом затхлом подвале. Воображаемый свет обещал им поверхность.
Здесь было около четырех десятков детей, которые острее остальных реагировали на заточение, но женщины окружили сопляков материнской заботой, даже не являясь никому из них матерями. У нас было около четырех десятков сирот.
Анника была главной няней детсада, малышня и даже подростки собирались вокруг нее, чтобы поиграть в считалочки, игры на кулачках. Нежный голос женщины разучивал с детишками стишок:
– Дятел – тук-тук-тук- стучит,
На кого-то всё ворчит:
«Сами в гости приглашают,
А потом не открывают»!
Малыши с интересом следили за руками Анники и повторяли за ней, изображая дятла на дереве.
Женщины отвлекали их, как могли.
– Скоро станет гораздо легче. Потерпите еще немного, – я пыталась приободрить.
– Я знаю.
Алания положила руку мне на плечо.
– Я верю в тебя, – произнесла она.
И рука ее вдруг резко стала тяжелее тонны на две.
– Мы все стараемся, Алания. Это не только моя заслуга, – бросила я резко.
Алания улыбнулась еще шире и убрала руку.
– Тигран всегда видел людей насквозь. С первого взгляда мог понять суть человека: этот лентяй, тот завистник, этот прирожденный благодетель. Я не поверила ему насчет тебя. И ошиблась.
Я опустила глаза. Почему-то разговор с ней стал сильно напоминать разговор с Тиграном в тот день в деревне. Если бы я только знала, что после того разговора я больше никогда не увижу Тиграна, я бы расспросила его тщательнее обо всем, что он знал, о всей его жизни. Как нацист разведчика. Вытащила бы клешнями даже то, чем бы он не хотел делиться.
– В ту ночь мы с ним не спали, и он говорил о том, что вы – Падальщики – новое поколение борцов за наше будущее. Не потому что в руках у вас винтовки, а тело спрятано за листами брони. А потому что сердцем вы искренне верите в то, что каждый человек заслуживает право на сострадание, а потому вы не скупитесь на него и раздаете его всем, кто нуждается.
Я слушала с замершим сердцем, как если бы Тигран ожил и говорил сейчас со мной. Так Алания походила на него.
– Люди пойдут за вами, не потому что вы им прикажете, а потому что увидят в вас теплый обнадеживающий светоч маяка посреди бури. Триггер и ему подобные не переживут этот переходный момент. Они останутся в прошлом. А вы, – с этими словами она ткнула пальцем мне в грудь, – вы пойдете в будущее и остальные потянутся за вами.
– Спасибо, Алания. Твои слова наполнены надеждой, и мне становится страшно, что я их не оправдаю.
– О, даже не сомневайся в себе! Тигран говорил, что ты совсем иная. Теперь я это понимаю.
– Почему иная?
– Потому что твое сострадание гораздо шире. Ты готова жертвовать не только ради людей, но и ради тех кровожадных монстров, в которых по-прежнему видишь людей.
– Но ведь это правда! Их всех можно вернуть!
– В этом твоя сила. В твоей вере! Не изменяй ей и иди до конца. Борись за нее и жертвуй. Потому что только безграничное сострадание, которое распространяется на всех живых существ, поможет нам выйти их кровавого хаоса.
Я вновь обняла Аланию и вдруг поймала себя на мысли, что она такая худенькая и маленькая, прямо как моя мама. Мне было всего восемь лет, но я уже понимала, что моя мама миниатюрная и аккуратная. Алания стала походить на нее. Может, в реальности, а может, лишь в моей голове, потому что я так отчаянно нуждалась в родном доме.
Падальщики один за другим стали покидать смрадный душный подвал, как вдруг раздались хлопки. Они набирали мощность с каждой секундой, словно волна постепенно заражала людей, а потом отовсюду раздалось гудение и радостное улюлюканье. Люди торжественно хлопали в ладоши, махали нам, приободряли и кричали, что любят нас.
Я чуть не расплакалась. Еще никогда Падальщиков не провожали в миссию так дружно и так восторженно.
– Они рады, что мы валим отсюда или они рады, что мы валим отсюда? – спросил Фунчоза.
Странным образом его фразу поняли все: люди радовались большему количеству воздуха в подвале или тому, что мы снова выходим в миссию, чтобы продолжать бороться?
В ответе мы не нуждались.
Люди скандировали «ПАДАЛЬЩИКИ!» и радостно махали нам, как дети, провожающие своих родителей в поход. Ну а мы чувствовали себя солдатами на параде: достойные похвалы и дифирамбов. Людское обожание зажгло в нас надежду с новой силой, она больше не была едва заметным фитильком, а горела светом тысяч факелов – ярких, обжигающих и грозных.
Слова Алании тоже перестали быть теорией и превратились в реальность. Еще никогда Падальщики не чувствовали себя такими нужными для слабых, угнетенных, просящих. И еще никогда я не чувствовала себя такой уверенной в том, что иду верной дорогой.
Ребята поднимались по ступеням в холл гостиницы, весело обсуждая предстоящую миссию, кто-то разглядывал внутреннее убранство «Умбертуса», другие неотрывно глядели на тяжелые входные двери со стальным засовом.
Еще никогда они не пересекали защитные ворота так легко, как сегодня, но и старые привычки никуда не делись: выходя наружу, каждый стучал по косяку двери на удачу.
На крыльце гостиницы ребята задержались. Я сперва даже не заметила, что они отстали, продолжала твердо вышагивать к снегоходу Арктик Кэт, который Ульрих назвал Киской, и теперь мне жить с этим проклятьем до конца времен. А когда я наконец осознала, что шаги ребят затихли, обернулась.
Эта картина навсегда застрянет в моей памяти: ребята столпились у дверей прямо под деревянной табличкой с названием гостиницы «Умбертус», уже подточенной и измученной временем, и смотрели на мир вокруг. Они жадно пожирали глазами безграничные пейзажи заснеженных Альп: вздымающиеся холмы тут и там, острые пики гор, разрезающих небо так небрежно и в то же время так естественно, запорошенные овраги и темные ущелья, плотные леса покрывали горы своими снежно-черными силуэтами спящих деревьев – где-то голые лиственные, где-то вечные зеленые, и вокруг всего этого пейзажа чистый ясный фон голубого неба, изредка сокрытого пузатыми облаками, готовыми излиться своими пушистыми внутренностями на ледяную землю.
Я уже два месяца жила на поверхности и удивлялась тому, как быстро привыкла к ней, ведь она мне чужда, это не моя родина. Я родилась в затхлых мрачных отсеках подземной Желявы, которую до сих пор считала домом. Все, что я наблюдала здесь и сейчас, казалось правильным и естественным, потому что мы наконец вернулись в ту жизнь, которая была уготована человечеству с самого начала.
Жизнь создала нас, как вид, лазающими по деревьям в непроходимых джунглях, мы кротко совершали шаг за шагом в сторону открытых степей, оборачиваясь по сторонам в страхе от хищников, мы были частью природы, подчинялись ее жестоким законам, мы уважали и блюли равновесие в экологических нишах, а потом пошли на поводу своей жестокости и алчности. Мы рушили природный эквилибриум, стремясь вырваться из законов природы, считая, что примитивные животные не могут нам быть ровней. Человек возомнил себя богом, посягнул на право создавать и кроить мир по своему хотению, как глупый ребенок, до конца не осознавая могущество, против которого вышел на ринг.
Мы проиграли и были согнаны с земли совершенно справедливо. Кровавые жертвы, которые сопровождали наше возвращение на поверхность, тоже казались естественными.
Начался снег. Такой легкий почти невесомый, он мягко опадал на нас, тотчас же таял на броне, оставляя прозрачную слезинку, которую хотелось утешить. Фунчоза с Рафаэлкой первыми спустились с крыльца, высунули языки, и стали ловить снежинки ртом. Я не могла обозвать их занятие глупым, потому что сама втайне ото всех иногда занимаюсь тем же самым. К ним присоединились остальные солдаты, весело гогоча, они запрокидывали головы, устроив охоту на снежинки. А потом кто-то кого-то толкнул, второй ответил, задели третьего, тот – четвертого и началось.
Задорный смех залил парковочную площадку, обозначив начало войны. Граница прошла точно между пятью отрядами бойцов, и первые снежки полетели в противников. Снег был хороший цепкий идеального состава для лепки комочков. Снежные ядра летали повсюду, как и истеричный смех солдат.
– Я тебя убил! Ты выбыл!
– Я тебя первым убил!
– Нет я!
– Я первый!
Как всегда это бывает в игрушечных войнушках самое сложное – это доказать, кто кого убил первым. Спорили до хрипоты в глотках, а потом понимали, что это бесполезно и снова брались за снежное оружие разного калибра, размер которого напрямую зависел от размера бойцов. Рафаэлка лепил самые большие и тяжелые снежища, метко выстрелив, ими можно было вывихнуть челюсть. Зато Буддист со своими сержантами Мухой и Хумусом были самыми жилистыми и проворными, а потому втроем соорудили пулемет: Муха с Хумусом лепили ядра, а Буддист безостановочно обстреливал врагов. Калеб объединился с Антенной и уже руками проделывал подкоп в сугробах, чтобы окружить противников и подло обстрелять со спины. Больше всех халтурили Бридж с Ляхой, как впрочем и всегда, они хохотали и кричали «я в домике!».
А потом противостояние резко набрало оборотов, потому что из-за углов гостиницы высыпали давние жильцы «Умбертуса»: Томас, Ульрих, Миша, Фабио присоединились к Бодхи, Перчинка и Зелибоба – к Васаби, красавицы Хайдрун с Куки несли залежи налепленных снежков для всех подряд, потому что всегда играли за все стороны. Уже почти сорок человек устраивали массовое побоище, заливистый смех мог разбудить не только зараженных на подступах к горам, но и медведей и даже самого дьявола. Вот только никто больше не боялся ни первых, ни третьего, и все были уверены, что с медведем тоже удастся договориться. Это-то и доставляло больше всего удовольствия: уверенность в своих силах, отсутствие страха, вера в победу. Падальщики ничего из этого не потеряли, на то они и Падальщики – вечная надежда для осиротевших и убогих.
Я забралась на Аякс Маяка подальше от хаоса, с трёхметровой высоты противостояние вырисовывалось ярче: лучи снежков имели четкие разветвления – результат профессиональных навыков убийц, безупречно целящихся во врагов. Задор заразил и меня, я хохотала вместе с самыми слабыми бойцами, чье ржание лишало их сил продолжать. А потом поняла, что выдала свою позицию, когда мне в лицо угодил ледяной кулак. Черт! Как же больно они бьют! Но еще сильнее било осознание того, что я получила нож в спину от своего же: довольный своей меткостью Калеб стоял посреди сугробов и ухмылялся. Негодяй!
– Эй! Объявляю охоту на ведьму! – закричал Фунчоза, указывая на меня.
Я обомлела.
– Что?! – удивилась я.
– Она ржет над нами!
– Думает, что самая умная!
– Вмазать ей!
Самый настоящий страх одолел меня, когда я увидела, как быстро они все объединились против меня. Неужели они настолько меня ненавидят?!
– За что? – крикнула я.
– Вечно умничаешь!
– И выпендриваешься!
– А еще у тебя есть собственная кровать!
– Сжечь ведьму!
Я не успела среагировать, и в меня уже летели ряды снежков со всех сторон. Уверена, они вложили всю силу в эту атаку, потому что меня сбило с ног и я полетела вниз с Аякса. А по ту сторону БМП раздался вопль экстаза четырех десятков голосов, среди которых отчетливо слышалась ругань Фунчозы:
– Тебя никто не любит! Ты всех бесишь!
Ликующий ор победителей продолжался задорным смехом и веселыми выкриками, а потом надо мной появился силуэт Калеба.
– Жива? – смеялся он.
– Калеб, за что? – прокряхтела я, лежа в сугробе.
Там, куда ударили снежки, разрастались синяки, потому что моя экипировка облегченного типа. Нам – зараженным – нет нужды прятаться за многослойной броней.
– Ты же вечный козел отпущения. Всегда остановишь наши раздоры.
Он протянул руку, я сжала, он легко вытянул меня в вертикальный мир. Я засмеялась. А ведь и вправду, я всегда принимала удар на себя, лишь бы помирить идиотов, просто потому что в единстве наша сила. Генерал часто повторял эту фразу. Удивительно, как исковеркал ее смысл Триггер, убив своего старого друга. Удивительно, как исковеркали ее смысл мои собратья, объединив свой гнев против меня. Мое поражение стало символом их союза. Так было всегда, и я была не против, потому что выполнила свою задачу.
Падальщики снова вместе.
Через десять минут вереница Аяксов выехала из ворот «Умбертуса» сначала на мертвые улицы Бадгастайна, а потом нырнула в плотные леса, где пряталась смертельная угроза, которая уже не казалась непобедимой.
7 февраля 2071 года 12:00
Полковник Триггер
Подземный завод «Нойштадт» под Штутгартом стал мои новым домом. Крепкие стены подземных туннелей внушают доверие, несмотря на то, что он был воздвигнут больше ста лет назад. Немцы знали толк в постройках укрепительных сооружений, размах и амбиции Третьего Рейха до сих пор спасают человечество от опасного врага. Подземные заводы для производства авиационных двигателей, лаборатории по изучению ядерной энергии, атлантический вал от Норвегии до Испании, многочисленные бункеры. Грандиозность рейхстагской архитектуры доказывается долголетием «Нойштадта», который пережил удары авиабомб союзников, а теперь уже сорок лет противостоит натиску кровожадных монстров.
Генерал Аль-Махди вернулся с зухра4. Здесь все семь тысяч жителей читают молитвы по расписанию пять раз в день. Мусульмане прославляют Аллаха, православные – Божию Матерь, католики – Ангелов Господня, евреи восхваляют бога, запрещая произносить Его имя вслух. Религия превратилась в действенную психотерапию, тут и подумать не могли о том, что население может бунтовать, как на Желяве. Я еще не понял, это сила веры в бога или же страх перед приказами Аль-Махди. Генералитет Желявы проигрывал суровой дисциплине Нойштадта на два десятка лет, потому что смертная казнь здесь существовала с самого первого дня заточения. Ничто не пугает людей так, как страх потерять собственную жизнь, пусть она даже никчемная и бесполезная.
Но это все, чем мог похвастать Нойштадт. Завод вплоть до начала эпидемии являлся военно-стратегическим объектом и использовался для производства боеприпасов. Укрепленные шахты были воздвигнуты еще в период Второй Мировой Войны, и до сих пор ни одной трещины не дали. Да, здесь надежные стены, оборонительные системы наделены более глубокими алгоритмами искусственного интеллекта, оснащение жилых блоков и оранжерей далеко от истощения запаса прочности. Но сорок лет назад Аль-Махди попал на полностью обустроенную базу, ему не пришлось потеть и умирать столько, сколько выпало на долю строителей Желявы. Мы собирали ее по кирпичу, заново прокладывали инженерные сети и системы жизнеобеспечения, сами собирали агрегаты поварских цехов и компьютерные сервера. Коммандосы, которых десять лет позже назвали Падальщиками, обменивали свои жизни на сырье, добытое снаружи, чтобы создать с самого нуля то, что в Нойштадте на тот момент уже работало и спасало человеческие жизни. Испытания, выпавшие на долю желявцев, не сломили их, а наоборот – закалили. Мы стали сильнее, ловчее, осторожнее, мудрее, мы исследовали врага каждую вылазку, счет которых в сотню раз больше нойштадтских. Эти неженки нам в подметки не годятся, а их гордость за самих себя застилает им глаза, они далеки от осознания реальных угроз и все это время живут в неге мнимой безопасности, высокомерно полагая, что одолели натиск вируса.
Генерал сел во главе стола, его главный помощник стоял за спиной, вытянувшись в струну, еще двое солдат рядом. Они все – воспитанники Корпуса стражей Исламской революции, воевали с американцами на территории Ирана, Сирии, Ирака, пока вирус не заставил бывших врагов объединиться. Теперь же организация, считавшаяся террористической, стоит во главе человечества, пытающегося выжить. Что сказать? Апокалипсис многое перевернул с ног на голову.
– Вам всего достаточно? – спросил Аль-Махди.
– Более чем. Благодарю, Генерал, – Трухина ответила за нас. – Как мы можем вам помочь?
– Вы привезли с собой полторы тысячи человек, наши продовольственные запасы сильно напряжены, нам нужно больше ресурсов с поверхности. Наши Харисы5 увеличили частоту вылазок, цепная миграция перестала быть предсказуемой. Я надеялся на помощь ваших Падальщиков, но не вижу их среди вас.
Тяжелый вздох сам вырвался из моих легких.
– Падальщики предали нас, – произнес я тихо.
– Что произошло?
– Попытка военного переворота, убийство Генерала, а потом компрометация базы.
– Падальщики уничтожили Желяву? Что-то в это мало верится.
Скептицизм Аль-Махди был разумен. Своих Харисов он растит в строгой дисциплине, окружает религиозными догмами, изолирует от общества, чтобы они не знали ни слабостей, ни соблазна. Соединив наши элитные подразделения, мы создали бы воистину неуязвимую армию.
– Сейчас я покажу тебе кое-что, и ты поймешь, что существует угроза похуже голода.
Я кивнул Трухиной, она кивнула своим майорам-близнецам, те поставили ноутбук на стол перед Генералом. Видеозаписи с камер Желявы демонстрировали последние часы жизни моего дома.
– Смотри внимательно, – я прервал назревший вопрос Генерала.
Спустя несколько секунд на его лице появилось ожидаемое недоумение.
– Это человек? – выдохнул он.
– Это – инфицированный.
– Но она выглядит, как человек!
На экране Тесса неспеша ходила по коридорам Желявы, пока кровососы расчленяли людей прямо у нее под носом. Они не замечали ее, сновали вокруг да рыкали, но не трогали. Она не защищала людей. Она лишь молча наблюдала за их мучительной смертью. Качество видеозапись плохое, но среди различимых пикселей мне кажется, я вижу ухмылку на ее лице.
– Это один из командиров Падальщиков. Она была инфицирована в ходе одной из миссий. И ровно в тот день, когда она вернулась на базу, кто-то взломал систему защиты и открыл ворота.
Наконец мне удалось напугать самоуверенного Аль-Махди. Я прямо чувствовал, как в его мозгу взорвался фонтан вопросов.
– Мы думаем, вирус мутирует. Он стал маскироваться. Теперь они похожи на нас, – сказала Трухина.
Аль-Махди повернулся к помощникам и приказал:
– Немедленно взять образцы крови у всех, кто приехал с Желявы!
– Генерал, мы уже проверяли…
– Проверить еще раз! – рявкнул Аль-Махди.
Его первый помощник Амир – высокий долговязый парень с широкой грудью, большими черными глазами и волнистыми черными волосами, уложенными ровными прядями назад – тут же вздернул подбородок к потолку и зашагал прочь из штаба.
– Если бы они были среди нас, мы бы уже знали об этом, – заметил я.
– Позволь мне самому думать о моей базе! – резко бросил Генерал.