Химера

И только перед самым рассветом от темной массы деревьев отделились две фигурки, большая и маленькая, и приблизились к автомобилю.

– Ты ждешь нас? – спросил тот, кто был намного выше.

– Да, господин, – ответил, ничему не удивляясь, Сеунг Ким. – Ведь вы сами мне приказали.

Тот, кто задал вопрос, хмуро взглянул на водителя из-под полей широкополой шляпы, бросающей густую тень на его лицо, и сказал:

– У меня болезнь Альцгеймера. Я быстро забываю то, что со мной происходило раньше, даже вчера. Напомни мне, где мы с тобой встречались?

– Вчера днем вы сели ко мне в машину в аэропорту, – безучастно ответил Сеунг Ким. – С вами был этот же мальчик и еще одна женщина. Я довез всех троих до отеля. Затем мы съездили с вами, господин, в Сеульский лес, после чего вернулись в отель. И вы приказали мне опять ехать к лесу и ждать, пока ко мне не подойдут двое, мужчина и ребенок. Мужчина должен сказать мне, куда ехать.

– Все верно, – кивнул Фергюс. – Мы едем в аэропорт. Сынок, садись.

Он открыл заднюю дверь. Альф, не говоря ни слова, словно перепуганный мышонок быстро юркнул внутрь и устроился в кресле. Мужчина сел рядом с ним и, обняв ребенка, почувствовал, как часть бьется его сердечко. Автомобиль тронулся с места.

– Болезнь Альцгеймера очень неприятная штука, – сказал Фергюс, пытаясь завязать разговор с водителем. – Сначала человек теряет память, потом – способность ориентироваться в обстановке и ухаживать за собой. А затем умирает. Но я не одинок. Говорят, что к две тысяча пятидесятому году нас таких на планете будет сто миллионов. Это утешает, не правда ли?

– Да, господин, – равнодушно подтвердил Сеунг Ким.

– Я бы с ума сошел, заболей какой-нибудь исключительной болезнью, которой не болел бы никто, кроме меня, – поощренный ответом водителя, продолжал развивать свою мысль Фергюс. – Одиночество – вот что страшно по-настоящему. Ты как думаешь?

– Так же, как и вы, господин.

– Что ты мне все господин да господин, – воспротивился Фергюс. – Называй меня… А, впрочем, это не важно. Лучше скажи, как тебя зовут, приятель?

– Сеунг Ким из города Кимхэ.

– Хорошее имя, – одобрительно заметил Фергюс. – Сеунг в переводе с корейского значит победитель. А мое имя означает добродетельный. Тебе нравится?

– Да, господин.

– Папа, он с тобой во всем соглашается, – шепнул на ухо Фергюсу мальчик. – Тебе не кажется это странным?

– Нет, сынок, просто дядя очень вежливый, – ответил мужчина. – Настоящий кореец! Вежливость – в природе коренных жителей Кореи. Верно я говорю, Сеунг?

– Да, господин.

Весь остальной путь они проехали молча, Фергюс уже не пытался заговаривать с водителем.

Такси остановилось перед зданием аэропорта в тот самый момент, когда от взлетной полосы отделился и взмыл в воздух самый большой в мире пассажирский авиалайнер Airbus A380. Мужчина и мальчик, выбравшись из такси, долго провожали его восхищенными взглядами.

– У, какая громадина! – сказал Альф. – Папа, а мы полетим на таком же?

– Не знаю, сынок, – ответил тот и обратился к водителю: – А ты, приятель, не знаешь?

– До Сиднея летят Airbus A330-300 и Boeing 777-200, – ответил тот, равнодушно взглянув на небо. – А это Airbus A380. Он почти вдвое больше вашего. Может вместить восемьсот с лишним пассажиров и перебросить их на расстояние пятнадцать тысяч километров.

Неожиданно его голос изменился, приобрел человеческие нотки.

– Мне бы на таком полетать, – мечтательно произнес он. – Кажется, жизнь отдал бы за это!

Но это продлилось всего мгновение. И Сеунг Ким отвел взгляд от неба, снова потеряв интерес к чему бы то ни было на свете.

– Еще полетаешь, приятель, – ободрил его Фергюс, не заметив перемены. – Какие твои годы. Прощай!

– Прощайте, господин, – ответил Сеунг Ким.

Взвизгнув тормозами, автомобиль рванулся с места. Он лихо объехал несколько автобусов и зазевавшихся пассажиров и выехал на главную трассу. Рванул, обгоняя попутные автомобили и оставляя их далеко позади так быстро, что гневные выкрики и проклятия водителей уже не доносились до Сеунга Кима.

Когда такси отъехало от аэропорта на несколько километров, в мозгу Сеунга Кима будто щелкнул невидимый выключатель. Пелена, окутывавшая его разум, спала. Но одновременно исчез и невидимый радар, который позволял ему так долго безнаказанно нарушать правила дорожного движения. В этот момент Сеунг Ким обгонял большой пассажирский автобус и был вынужден выехать на полосу встречного движения. Неожиданно он увидел, что навстречу ему несется, подавая беспрерывный звуковой сигнал, огромный трейлер. Руки Сеунга Кима, до этого уверенно сжимавшие руль, задрожали. Но раньше сдали нервы. Он закричал от ужаса и закрыл лицо руками. Многотонный трейлер и автобус в одно мгновение превратили такси в груду железа, а самого Сеунга Кима буквально размазали по трассе, не оставив от его плоти ничего, что можно было бы послать в закрытом гробу его отцу и матери в город Кимхэ…

Но Фергюс и Альф этого уже не видели и никогда не узнали. Они бродили по аэропорту в ожидании, пока объявят посадку на рейс в Сидней. В одном из лучших аэропортов мира можно было даже не тратить денег, если все, что тебе надо – это принять бесплатный душ, воспользоваться бесплатным Wi-Fi, прослушать концерт симфонической и поп-музыки или получить представление о каком-либо традиционном корейском ремесле. Но за деньги можно было получить любое удовольствие, какое только взбредет на ум. Фергюс тратил воны, не считая. Толстая пачка, которую он то и дело доставал из кармана, расплачиваясь, таяла, словно снежный сугроб под апрельским солнцем. Они ели в ресторанах самые дорогие блюда, покупали не нужные безделушки, смотрели кинофильмы, лакомились пирожными – и все это в таком количестве, словно были лишены всего этого долгое время и не надеялись уже никогда получить вновь.

– Папа, а почему мы раньше никогда не путешествовали? – спросил Альф, блестя глазенками. В руке он держал огромный кусок шоколадного торта, от которого смог откусить только один кусочек, но жалел выбросить. – Ведь это так здорово!

– Мы будем путешествовать целую вечность, – заверил его Фергюс. – Тебе еще надоест. И ты запросишься домой. Папа, скажешь ты, мне надоели бесконечные самолеты, аэропорты, шоколадные торты. Я устал от икры, омаров и коньяка… Впрочем, это скажу тебе я, когда начну отвечать. И мы вместе погрустим, но недолго, а потом…

Фергюс замолк, прислушиваясь, словно вспугнутая лань.

– Объявляется регистрация на рейс…, – повторно прозвучало объявление под сводами аэропорта, и его продублировали электронные табло, по которым побежали быстрые надписи.

– А что потом, папа? – спросил Альф, не дождавшись окончания фразы.

– А что будет потом, сынок, мы узнаем чуть позже, – ответил Фергюс рассеянно. – Даже если не захотим этого знать. Ты слышал, что объявили регистрацию на наш рейс? Нам пора.

Они прошли к стойке регистрации. Багажа у них не было, как и ручной клади. Все, что они купили до этого, было забыто в одном из кинотеатров, из пустого темного зала которого они ушли, так и не досмотрев фильм. Фергюс достал из внутреннего кармана пиджака документы, свои и Альфа, протянул их девушке в униформе, не сводя с нее глаз. Девушка слепо глянула в бумаги незрячими глазами, поставила штамп, отдала обратно. Почему-то она перестала улыбаться. И сразу стала выглядеть старше лет на десять, словно невидимый дождь смыл с ее лица все косметические ухищрения.

Но она была не одинока. То же самое продолжалось на всем пути, который Фергюс и Альф проделали от здания аэропорта до салона самолета. Служащие, таможенники, стюардессы и стюарды – все они словно слепли и теряли хорошее настроение, завидев мужчину и мальчика. Но зато молниеносно и беспрекословно выполняли любые прихоти, словно страшась вызвать их неудовольствие.

Даже когда самолет взлетел, и Фергюс высказал желание пройти в кабину пилотов, никто ему не возразил. Безмолвная стюардесса сама провела его. Фергюс скрылся за дверью и вышел через несколько минут. Он вернулся на свое место в бизнес-классе, где его встретил вопрошающий взгляд Альфа.

– Все хорошо, сынок, – успокоил его мужчина. – Дяди были очень приветливы со мной и пообещали, что выполнят мою просьбу. У нас еще есть время. Ты хочешь поспать или будешь смотреть в иллюминатор?

– Я хочу спать, папа, – сонно ответил мальчик. – Спасибо тебе. Мне так понравилось! Мы когда-нибудь еще…

И, не договорив, он заснул, свернувшись калачиком в кресле, которое могло показаться пустым, настолько он был мал.

– Спи, сынок, – тихо произнес Хьеон Ли. – Я надеюсь, ты простишь меня. В будущей жизни, если она есть для нас.

Древесный человек, обессилев, уже не мог таиться. Да и не хотел. Он устал. Смертельно устал. Этот день потребовал от него усилий, которые превышали возможности любого человека и даже большинства духов. Внушить огромному количеству людей, которые встречались им с Меонгом, что он Фергюс, а его сын – Альф, было неимоверно трудно. Та часть его сущности, которая была пэн-хоу, истощилась, и физически, и духовно. Но это было уже не важно. Самолет летел над океаном.

Пилоты слепо смотрели на темно-фиолетовые облака, сгустившиеся вокруг самолета. Они предвещали грозу, но люди не беспокоились об этом. Да и ни о чем другом. Над океаном капитан авиалайнера отключил автопилот и перешел на ручное управление. Через некоторое время он отдал штурвал от себя. Самолет клюнул носом и начал резко снижаться. Второй пилот отключил связь с авиадиспетчерской службой аэропорта. Капитан увеличил скорость движения самолета на сотню узлов. Турбины двигателя взвыли. Это была не посадка. Это было падение. Стремительный полет в океан.

Большинство пассажиров погибло еще в воздухе, когда самолет начал разваливаться на куски от перегрузки. Их обезображенные тела разбросало на десятки километров. Другие умерли при ударе о поверхность воды. Остальное довершили акулы. Куски фюзеляжа пошли на дно, некоторые сразу, другие постепенно. Прошло не так много времени, и океан вновь принял прежний облик, скрыв все следы катастрофы.

Почувствовав, что самолет падает, древесный человек обнял своего сына, словно пытался защитить его если не от смерти, то от страданий. Но его похожие на переплетенные корни руки поранили нежную кожу мальчика до крови. Перед тем, как умереть, Меонг заплакал от боли…

Глава 13

Из резиденции главы Совета ХIII Алва направилась в отель Adlon Kempinski, который привлекал ее тем, что был расположен на Pariser Platz, и это в самом центре Берлина. В глазах Алвы имело ценность все, что было так или иначе связано с милым ее сердцу Парижем. Берлин она едва терпела. То же самое чувство она испытывала по отношению к населяющим его немцам, трудолюбивым, экономным и прямолинейным бюргерам по самой сущности своей – в противовес веселым, беспечным и эгоистичным французам, которых она обожала.

Поэтому Алву мало волновало, что отель находился всего в двухстах метрах от Бранденбургских ворот и в семистах метрах от рейхстага, в окружении архитектурных достопримечательностей, респектабельных художественных галерей и известных театров. Больше ее привлекало то, что в отеле имелись спа-центр, ночной клуб и терраса на крыше, по которой можно было гулять по ночам в надежде на новые романтические знакомства, которые сама Алва, не лукавя сама с собой, называла секс-авантюрами.

Эльфийка сняла номер на шестом этаже, чтобы как можно реже сталкиваться с постояльцами отеля. Ей надо было отдохнуть после перелетов из Парижа в Москву и обратно в Берлин перед тем, как бросаться в погоню за Фергюсом. Лететь в Париж на такой короткий срок смысла не было. Кроме того, она ждала рарога, которого ей обещал прислать в гостиницу кобольд Джеррик. Алва отличалась редкостным здравомыслием. Она не забыла, как ловко Фергюс снес голову Грайогэйру самурайским мечом. Алва не желала, чтобы с ней повторилась та же история. Для этого ей и был нужен телохранитель, bodyguard. По-немецки это звучало ужасно – leibwächter. Зато на французском языке очень романтично – security guard.

Алва не хотела выглядеть уставшей при встрече со своим будущим security guard, поэтому она сразу легла в постель, предварительно приняв душ. У нее не было с собой ни пижамы, ни халата, чемоданы с личными вещами она оставила в аэропорту, чтобы они не обременяли ее. Поэтому она легла совершенно голой. Когда спустя час в дверь номера постучали, она небрежно накинула на себя одеяло и ответила почему-то по-французски:

– Entrer!

Алва считала, что она говорит на чистейшем парижском диалекте, свойственном жителям Парижа ХVIII века, в те времена революционного террора, который начался со взятия Бастилии, а привел к уничтожению аристократии и монархии. И очень гордилась этим.

Дверь открылась, и вошел рарог, молодой, высокий и красивый, как сразу с удивлением отметила Алва. Она не думала, что кобольд будет настолько неосторожен или, быть может, уверен в себе, что предоставит ей в спутники такой великолепный экземпляр. Возможно, оценивающий взгляд Алвы выдал ее мысли, или рарог сумел их прочитать, но он нахмурился и сухо спросил:

– Тебя зовут Алва?

– А тебя? – обольстительно улыбнулась эльфийка.

– Philippe Leroy, – ответил рарог.

И Алва почувствовала, как у нее набухают соски. Французский язык, на котором разговаривал молодой рарог, был превосходен и абсолютно без акцента, от которого она сама так и не смогла избавиться за много прожитых в Париже лет.

– Тебя прислал Джеррик? – спросила она, умоляя Великую Эльфийку, чтобы ее голос не дрожал от возбуждения, охватившего ее.

– Повелитель Джеррик приказал мне повсюду следовать за тобой и выполнять твои приказы, – с едва заметным неодобрением произнес рарог. Ему явно не нравилась перспектива подчиняться эльфийке.

Но это еще больше возбудило Алву. Она любила, когда добыча доставалась ей после непродолжительной и неутомительной, но все-таки охоты. Доставать жертву из силков претило самой ее натуре. Хорошо это или плохо, но по природе своей Алва была авантюристкой, и даже не пыталась этого изменить.

– Твой хозяин – Джеррик? – с намеренным вызовом, который она скрыла под вежливым тоном, поинтересовалась Алва. Так кошка протягивает свою лапу к мышке, до поры до времени пряча острые коготки в мягкой пушистой шерстке.

Удар попал в цель. Рарог оскалил клыки, его густая шерсть вздыбилась и заискрилась.

– У меня нет хозяина, – прорычал он приглушенно, все еще помня о дисциплине. – Я командир отряда специального назначения войск самообороны Совета тринадцати, и только выполняю приказы. Запомни это!

– Я запомню, – мило улыбнулась ему Алва. – А ты запомни, Филипп, что отныне ты выполняешь только мои приказы. С этой минуты я твой командир. Ты понял?

– Так точно, – сухо ответил рарог. Его шерсть улеглась, но глаза продолжали злобно сверкать, выдавая истинные чувства.

– Слепо и без рассуждений, – продолжала наслаждаться своей властью Алва.

Рарог молча кивнул, опасаясь, что его может выдать голос.

– Сейчас я проверю, насколько хорошо ты понял меня, – улыбка Алвы стала хищной. – Покажись мне в своем истинном облике. Я хочу знать, с кем буду иметь дело. Это приказ!

Алва добавила последнюю фразу, потому что рарог хотел что-то возразить. Но, услышав ее резкий, как звук хлыста, выкрик, рарог промолчал. Вместо возражений он расправил свои могучие крылья и стал похож на огромную черную птицу. Его ноги напоминали человеческие, и все-таки это был не человек. Тело рарога искрилось, жесткие, похожие на оперение, волосы, которыми оно было покрыто сверху донизу, сияли, будто покрытые фосфором, из полуоткрытого рта вырывались языки пламени. Рарог был ужасен и прекрасен одновременно.

Это длилось несколько мгновений. Затем рарог принял свой прежний человеческий облик и хмуро глянул на восхищенную Алву.

– Я тоже хочу знать, с кем мне придется иметь дело, – произнес он, не повышая голоса.

– Это справедливо, – улыбнулась Алва и откинула одеяло.

Глазам рарога предстало ее роскошное тело. Большая мягкая грудь, массивные бедра, длинные стройные ноги, которые вызывали восторг у всех без исключения мужчин и духов, перед которыми ей приходилось обнажаться в своей жизни. А их было великое множество.

– Тебя это устроит? – спросила Алва, дав ему время полюбоваться своей наготой. И снова накинула на себя одеяло.

– Думаю, что да, – хрипло ответил рарог.

– Ты получишь то, что видел, Филипп, – пообещала Алва. – Но только на моих условиях.

– И что это за условия? – поинтересовался он, не сводя жадных глаз с ее бедра, которое соблазнительно выглядывало из-под небрежно накинутого одеяла.

– Условие первое. Если будешь выполнять любые мои приказы, – начала перечислять она, загибая пальцы. – Условие второе. Только после того, как наше дело будет завершено. Условие третье…

– Слишком много условий, – прорычал рарог.

Одним прыжком он преодолел расстояние до кровати и рывком сорвал одеяло с Алвы. А затем навалился на нее сверху, глубоко вдавив в мягкую перину.

Алва пыталась сопротивляться. Но силы были слишком не равны.

Рарог овладел ею грубо и насильно, но, войдя в нее, вдруг стал нежным и ласковым. Он не спешил, и Алва получала истинное наслаждение от близости с ним. У него было крепкое тело, упругое и горячее. Тела ее мужа, Лахлана, и ее любовника, Джеррика, были мягкими, словно желе, рыхлыми и дурно пахли. От тела рарога исходил аромат молодости, напомнивший эльфийке времена юности. Вскоре она перестала сопротивляться. Закрыла глаза и отдалась блаженству, которое жаркой волной захлестнуло ее с ног до головы.

Блаженство длилось целую вечность. Но когда Алва оказалась на его вершине, начался медленный, и не менее опьяняющий, спуск, который длился еще одну вечность.

Когда тело рарога сотрясла крупная дрожь экстаза, Алва приникла губами к его уху и тихо замурлыкала свою любимую песню:

– Может, это весна льется каплями с крыш, заливая пустой Париж…

Эльфийка не успела допеть. Рарог, снова возбудившись, сладостно застонал и, рывком перевернув Алву на живот, опять вошел в нее. И уже сама Алва почти обезумела от наслаждения. Она стонала и плакала, выкрикивала имя «Филипп» и повторяла его на все лады, словно лаская языком каждую букву. А затем начала ласкать языком его тело, и это было не менее чудесно…

Они изнемогли, когда за окном уже полиловели сумерки, предвещая приближение короткой сентябрьской ночи.

– Philippe, – прошептала Алва. – Philippe Leroy. Какое красивое имя! И оно очень идет тебе, мой милый.

Но во взгляде рарога не было любви, а только презрение. Его удивляла ее внезапная нежность. Он все еще не простил эльфийку за те оскорбления, которым она подвергла его в начале их знакомства. Алва не учла, что рароги не забывают и не прощают обид. До этого дня она никогда не сходилась близко с рарогами, быть может, страшась их плохой репутации бандитов и убийц.

– Я тоже так думаю, – буркнул Филипп. – А еще я думаю, что Джеррик вовсе не это имел в виду, когда приказывал мне беспрекословно выполнять твои приказы. Мне кажется, он будет недоволен.

– Ты боишься кобольда? – спросила Алва. Сама она сейчас не боялась ничего и никого на свете. – Этого карлика?

– Я боюсь только одного – нарушить приказ, – ответил рарог, вставая и начиная одеваться.

Его холодный тон отрезвил Алву. Зябко вздрогнув, она закуталась в одеяло.

– Ты бывал в Австралии? – спросила она.

– Никогда.

– Мы летим в эту страну. За эльфом Фергюсом. Ты помнишь его?

– Бывшего члена Совета тринадцати? Разумеется. Так он скрывается в Австралии?

– Я встретила его сегодня утром в аэропорту Москвы. Он улетел рейсом Москва – Сеул – Сидней.

– А ты не подумала, что он может остаться в Сеуле? – хмыкнул Филипп. – А билет до Сиднея купил только для того, чтобы запутать следы.

Алва поразилась. Филипп оказался не только красив, но и умен. Это было редчайшее сочетание для рарога. И она с благодарностью подумала о кобольде. Джеррик оказал ей большую услугу, прислав Филиппа. Филиппа Леруа…

Произнеся мысленно его имя, Алва почувствовала, как ее соски снова начали набухать. Это было как наваждение. И она рассердилась на саму себя. Встала и начала медленно одеваться. Ей очень хотелось, чтобы Филипп наблюдал за ней. Она не стыдилась своего роскошного тела, наоборот. Но он упорно продолжал смотреть в окно, как будто мог увидеть там что-то более интересное. Алва зло поджала губы. Но усилием воли сумела не выказать обиду.

– Тогда мы летим в Сеул, – с нарочитой веселостью сказала она. – Как ты думаешь, Филипп, что лучше – пересадка во Владивостоке или Пекине?

– Владивосток маленький город, – презрительно отозвался рарог. – Там не останется незамеченной такая женщина, как ты, Алва. Это нам ни к чему.

Никогда Алва не пыталась быть незаметной. Наоборот, нарочно привлекала к себе всеобщее внимание эксцентричным поведением, получая от этого истинное удовольствие. Но сейчас она восприняла слова рарога как скрытый комплимент. Ей показалось, что, сам того не желая, Филипп выдал свои истинные чувства к ней.

Подумав об этом, Алва рассмеялась.

– Пекин так Пекин!

Филипп с удивлением взглянул на Алву. Эльфийка весело ему подмигнула. Он нахмурился, не понимая.

– А тебе и не надо ничего понимать, – погрозила ему пальцем Алва. – И не вздумай проникать в мои мысли. Ты помнишь распоряжение, которое получил от Джеррика? Ты должен слепо и без рассуждений выполнять мои приказы.

– Так точно, – недовольно буркнул рарог.

Филипп понял, что овладев эльфийкой, он не смог подчинить ее своей воле, на что втайне рассчитывал.

Глава 14

Из Сеула до Лимы, столицы Перу, где на севере страны затерялась гора Хай Марка, пролегало расстояние в шестнадцать тысяч километров. Чтобы преодолеть его, понадобилось почти двое суток полета на самолете, с двумя пересадками и многочасовыми ожиданиями. В аэропорту Сан-Франциско они провели более полусуток, но Евгения наотрез отказалась от экскурсии в город. В Сан-Франциско жили ее бывший муж и сын.

Но это была единственная «черная дыра» в этом путешествии. Все остальное время они много смеялись и много разговаривали, иногда молчали, но это их также не тяготило. Они были похожи на дружную семью, отца, мать и сына, которые решили совершить туристическую поездку в неведомую страну. Во всяком случае, Фергюс старался не выходить из этого образа – солидного, серьезного, но одновременно и счастливого отца семейства, очень богатого и очень щедрого. Он знал по опыту, что такие мужчины не вызывают ни у кого никаких подозрений. Главное было не скупиться на чаевые. Он так и поступал.

Евгения была очарована этим образом. А Альф от души веселился. Он-то знал, как неохотно его дед обычно общается с людьми, и с каким трудом даются ему улыбки. И то, что он так изменился, Альф приписывал исключительно благотворному влиянию Евгении. Мальчик и сам был рад, что она путешествует с ними. Но не говорил об этом, боясь сглазить. Он был немного суеверен. Возможно, это передалось ему по наследству от отца, которого он никогда не знал, как тому – от его бабушки-ведьмы Алевтины, о существовании которой в далеком прошлом Альф даже не догадывался.

Удобно устроившись в мягком кресле рядом с иллюминатором, за которым дыбились горными кряжами розовые облака, Альф осваивал подаренный ему смартфон. И изредка вставлял реплики в разговор Фергюса и Евгении.

– Все, что я знаю о дне осеннего равноденствия, можно уместить в одной фразе, – призналась Евгения. – В этот день продолжительность дня и ночи на всей Земле одинакова и равна двенадцати часам.

– Земля в этот день занимает строго вертикальное положение относительно Солнца, – уточнил Фергюс. – И в северном полушарии начинается астрономическая осень, а в южном – астрономическая весна.

– Но это тоже ничего не объясняет, – вздохнула она. – Я имею в виду храм Кукулькана. И его ползущего «пернатого змея».

– И почему люди всегда все пытаются объяснить? – с укоризной спросил Фергюс.

– Потому что каждый человек должен чувствовать себя спасителем мира, – заметила Евгения. – Так считают китайские мудрецы.

– И эта мудрость принесла вам счастье?

Евгения задумалась ненадолго. И затем горько рассмеялась.

– Знаете, Федор Иванович, рядом с вами я часто чувствую себя неразумным ребенком, – сказала она. – Он ничего еще не знает, но пытается обо всем судить со своей колокольни.

– Это не удивительно, Женя, – ответил он. – Я намного вас старше.

– Всего-то лет на десять – пятнадцать, – возразила она. С тревогой взглянула на его улыбку. – Или больше? Скажите, Федор Иванович! Вы же не женщина, чтобы скрывать свой возраст!

– Не женщина, – подтвердил Фергюс. – Но все равно не скажу.

– Почему? – искренне удивилась она.

– Потому что вы не поверите. А обманывать вас, Женя, мне не хочется. Вы действительно словно ребенок. А лгать ребенку – это предосудительно, на мой взгляд.