Квоска-хао, или Вместо тепла

Ходя вокруг ствола и уже подумав бросить эту затею, он заметил в дереве небольшое углубление, проеденное каким-то паразитом. Идеи были всякие, поэтому эта не лучше: он положил туда кристаллик. Ничего не произошло, опять. Спустя несколько минут Олдман потянулся за кристалликом… и он засветился! От кристалла стали расползаться, как кровеносные сосуды, голубые светящиеся линии. Они поползли, наливаясь светом и энергией, поползли по всему стволу, переходя на ветки… Дерево засветилось.

Егор завороженно следил за этим, а потом протянул руку… медленно и испуганно. Он коснулся, и его пронзило током или другой мощной энергией. Его затрясло, но рука будто приросла к стволу. На его лице проступили сосуды и тоже засветились, даже глаза стали источать голубое свечение. Такая боль по всему телу… но кричать он не мог, а только корчиться от неё.

Сколько это продлилось, непонятно. Но в конце дерево потухло и отпустило Егора, ещё источавшего свет. Он упал и потух…

***

– Егор, мать твою, вставай! – услышал Олдман сквозь сон. – Поднимайся!

Каргин ставил на ноги Егора, потрясывая, чтобы разбудить.

– Бегом! Бегом! – прокричал Ярослав и бросился к выходу.

– Что случилось? – немного потупив, Егор побежал следом.

– Да это тебя надо спрашивать: что ты там валялся! Осторожно! – Каргин отдёрнул его в сторону, спася от падавшего камня.

– Но я… я…

– Да ёк макарёк! Потом расскажешь, как выспался. Война ж идёт! Не забывай! Вот и тревога!

– Но что…

– Десять секунд на сборы и вперёд! – Каргин толкнул Олдмана к нему в комнату, а сам залетел в свою. Надо забрать оружие и шлем.

Нескольких секунд, и правда, хватило. Все собрались в основном зале.

– Так что там… – опять начал спрашивать Егор.

– Так, половина через один чёрный, другая половина через другой чёрный! Эмчи покажут, – скомандовал Ярослав, и 201-я и 957-я поскакали на чупакабрах в разные стороны, люди за ними, а сам он бросился к основному выходу.

В глаза ударил солнечный свет: уже утро, вокруг лишь несколько деревьев, а за ними бескрайнее поле…

Каргин медленно подошёл к краю поля и… замер: люди всё-таки поставили достойное сопротивление. Танки, люди, внедорожники, БТР, ракетные установки… Всё это разбито на квадраты, которые держались на приличном расстоянии и простирались до горизонта, а скорее всего, за ним ещё не мало войска.

«Хм, будет смешно, если это конец…» – подумал Ярослав и в полной боевой готовности плавно вытащил меч.

– Ну! Давайте! – стараясь спрятать дрожь, прокричал, что есть мочи, он.

В ответ лишь зловещая тишина… ни птицы, ни ветра… только чёртово дыхание… казалось, что это дышала Смерть…

В голове затикали часы: «тк», «тк», «тк», «тк»…

Заскрипели танки: первые квадраты двинулись. Танк и вокруг него солдаты. Проехав совсем немного, они остановились. Башни повернулись, нацелив пушки на Каргина.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, – Ярослав стал шёпотом вести обратный отсчёт, – пять, четыре, три, два, один…

Он прыгнул вперёд, а в то место, где он стоял, попал и разорвался снаряд. Парень побежал в ближайший строй противника, открывшего по нему огонь. Каргин буквально врезался в людей, рубя и коля во всех направлениях, почти хаотично, не прицеливаясь и практически не думая. Кровь обагрила снег… полетели части человеческих тел, раздались человеческие крики… И не только отсюда: они раздались отовсюду, что обрадовало Ярослава.

С правого фланга атаковали военные машины, не тратя средств на людей, а просто давя их.

С левого – армия чупакабр, которые к этому моменту уже успели вернуться.

А с тыла – йети, несокрушимые и малочисленные.

***

Олдман спрыгнул с БТР и схватился за автомат, но, на своё удивление, обнаружил в своей руке тот самый кристаллик, который он каким-то образом всё это время сжимал в кулаке. И кому бы в голову не пришла мысль воспользоваться этим. Егор опять сжал кристалл в кулаке, успокоился (невероятно, но это у него получилось) и сконцентрировался на мысли и кристалле: защитное поле. Он почувствовал волшебный прилив сил, необычайную лёгкость. Вокруг стала выстраиваться голубоватая сфера…

Егор пошёл напролом: он двигался, не обращая внимания ни на кого, лишь усиливая действие поля. Электричество делало своё дело: враг умирал.

***

– Ты молитвы какие-нибудь знаешь? – нервно спросил один солдат в центральном квадрате.

– Я атеист, – равнодушно ответил другой.

– И что? Не мешает молитвы знать…

– А тебе зачем?

– Деду Морозу на стульчике рассказать! Помолиться, для чего ещё молитвы нужны…

– С каких пор ты верующим стал?!

– На всякий случай можно и помолиться. Ничего не убавится…

– Вера в себя убавляется.

– Ой, да ну тебя. Блин, мы так и будем здесь стоять?..

– Тактика такая. Европейская, что ли.

– Европейская… когда они её придумывали? Когда негры камнями ментов забрасывали? Что за бред: стоять, пока всех вокруг рубят. Я понимаю ещё, отступать. Но стоять и ждать своей участи… Да и вообще, где начальство, как мы поймём, когда действовать?

– Да чё ты разнылся? Стих какой-нибудь почитай.

– Не помню никаких стихов. А тебе что, всё равно?

– Стараюсь быть холоднее, сдержанней. Этому в армии и учили. Песню спой…

– Какую?

– Какую помнишь. Только не попсу, пожалуйста.

– Рок?

– Рок…

– Цоя?

– Цоя… – устало ответил солдат. – Надеюсь, петь умеешь.

– Умею. Учился и петь, и на гитаре играть. Тёплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног… – неплохо запел он.

– Звёздная пыль… на сапогах… – задумчиво подпел другой.

– Мягкое кресло, клетчатый плед, не нажатый вовремя курок, солнечный день… в ослепительных снах!

– Группа!.. – решил тоже пропеть припев второй солдат, но замолк, потому что не начал первый. – Ты чего? Вон, даже ещё кто-то начал подпевать…

– Смотри туда… Это ж из наших вроде… – произнёс тот, указывая на приближавшегося Егора.

– Ну да… экипировка вроде наша…

– А не говорили, против кого мы воюем?

– Нет, а сам что, не помнишь?

– Да я думал, мало ли, прослушал. То есть, мы против своих же бьёмся?

– А чего такого? Мятеж, может…

– Я вот что подумал: если мы воюем против наших, то любая сторона наша, а значит, выбор более сильной стороны не будет предательством, а лишь немного радикальными выборами…

– Э! Ты чего задумал?!

Но ему сразу прилетело прикладом в челюсть от первого. Военные сразу стали делиться и биться меж собой.

Это очень помогло революционерам: численность противодействия падала стремительно. Очень быстро осталось лишь пару десятков человек, причём это как раз те, кто решили примкнуть к новому движению.

– Что с ними делаем? – спросил Никита, построив их в шеренгу.

– В расход, – чётко ответил Ярослав.

– Но… – промычал Егор, увидев страх в глазах бунтовщиков.

– Они предатели! Просто предатели! Ничего благородного! – пояснил Каргин.

– Так я тоже предатель! Я же тоже примкнул к вам с их стороны! – взмолился Олдман. – Чем они хуже меня?!

– Чем? Я тебе всё разложил по полочкам: кто мы и зачем мы. Я дал тебе выбор, я устроил тебе проверку. А они ничего о нас не знают: они посмотрели – мы побеждаем, и перемкнули, чтобы свои шкуры спасти. Так я понимаю, если б это были ценные шкуры! А это так, жалкие шкурки…

– Но ведь я тоже примкнул под страхом смерти! Ты бы меня просто убил!

– Ты не до конца понял. Во-первых, заметь, я же сказал, что шкуры ценные должны быть. Ты писатель. Этого достаточно. Во-вторых, я тебе помог сделать правильный выбор. Да, тогда я мог тебя легко убить. Но сколько шансов выпадало тебе убить меня! Сколько шансов тебе выпадало, чтобы покончить с этим! Но ты не сделал ни шагу против нас! Ни шагу! А эти перебегут чуть что обратно. Да и не думаю, что искренне поддержат наше мнение… Так что… – Ярослав протянул Егору меч.

Как жаль, что лица скрыты… какие эмоции они сейчас показывали! У Каргина жестокая ухмылка, любопытство в глазах… У Олдмана испуг и сомнение…

Но он взял меч. Взял. Замахнулся… и вонзил в снег, задев и землю:

– Это другое, – прошипел он.

– Браво, не разочаровал меня. Потому что это другое. Ты не боец… и не маньяк. Я потребовал от тебя смертной казни с получением удовольствия, не так ли? Пусть это выполняет тот, кому это нравится, либо выполняют холодно, как поручение, – прошептал Ярослав и сделал жест Никите.

Иванов стал поочерёдно перерезать глотки смертникам. А когда остатки стали оказывать сопротивление, налетел Каргин, быстро присмирив их до уровня смерти.

– А как забавно получается… по факту, они всё-таки сами извели себя…

***

– Переговоры? Опять? Любят же поговорить… – посмеялся Каргин, когда ему сообщили, что им предложены дипломатические переговоры.

– Так что передать? – спросил солдат с прижатым Никитой к горлу ножом.

– Ну окей! Почему нет? Пф… Я согласен на переговоры, – весело ответил Ярослав.

Никита отпустил пленника, пнув под зад, чтобы смывался быстрее.

– Мы же их… – вопросительно и с азартом протянул Иванов, проведя большим пальцем себе по шее.

Каргин в ответ лишь только сумасшедше кивнул.

***

– Здравствуйте! – высокий мужчина с короткой причёской, мелкими морщинами, худощавым телосложением встал из-за стола и протянул руку.

– День добрый, – с недоверием пожал руку Ярослав, будто нечаянно поцарапав дипломата когтями.

– Присаживайтесь, – он сделал вид, что не заметил, хотя рукав пиджака испорчен, а кровь уже запачкала и пол, и стол, и стул, сел и указал на кресло напротив.

– Я постою.

– Дело ваше.

– Ну, рассказывайте, что вы там хотели сказать.

– Что вам нужно? Что?! Говорите, не стесняйтесь: мы пойдём на любые компромиссы!

– Воу, компромиссы… Что, когда к стенке припирают… Каково? Каково вам? Скулите, как загнанный зверь… – прошипел Каргин. Потом резко ударил кулаком по столу и прокричал: – А что если мне нужна ваша смерть?

– Но зачем? – попытался сохранить спокойствие собеседник.

– Затем, что вы меня достали. Надоели! Что вы мне предложите? Деньги? Дом? Вертолёт? Какие вы смешные: всё, что мне надо, я сам получу. Деньги обесценятся, дом построю или заберу. Вертолёт так же. Более того, если я захочу власти, я без проблем её получу. И что вы мне можете предложить? Единственное, что в вашем распоряжении – это ваши жизни. Я могу их забрать, с лёгкостью, только я их не получу. И всё, что вы можете мне дать – это рабов. Но даже если я захочу рабов, я смогу их получить! Потому что вы будете цепляться за жизнь…

– Зачем? Давайте прекратим эту бойню… пожалуйста. Хотите власти – берите власть. Хоть создавайте новое государство, хоть это забирайте. Хватит крови.

– Я ещё не закончил. Я сам себе скажу «хватит». Вас ещё дохрена! Будем убивать.

– Вы просто маньяки? Ради удовольствия всё это?

Ярослав выпрямился, задумался, захотел снять шлем, но вовремя одумался.

– Может и так. У меня есть мнение, есть поступки. Называйте их как хотите, главное, чтобы они были ими.

Каргин чуть ли не прыгнул на стол, чтобы потом убить дипломата, но предположил, что здание, возможно, заминировано. Не надо рисковать. Он попрощался и ушёл. Ему никто не помешал.

На улице он оглянулся: обычный шатёр. «три, два, один!» и эта палатка взлетела на воздух – эмчи прекрасно овладели диверсионными способами ведения войны.

– А ты ж всё-таки маньяк… вдруг послышался голос Егора.

– Ты что здесь делаешь? – удивился Ярослав.

– Я часть команды: где хочу, там и хожу.

– Может быть, я и маньяк… Но маньяк – это же немного другое… у маньяков зависимость от крови, от чужих страданий. А я убиваю ради удовольствия, но это удовольствие другого характера… это другое…

Олдман ничего не ответил, а просто обогнал Каргина и побрёл к лагерю. Ярослав слегка развёл руками и пошёл следом, кинув взгляд на небо…

***

Река… белая широкая полоса, идущая от горизонта к горизонту… ни конца, ни края. Прекрасный умиротворяющий пейзаж. За исключением мчавшейся по льду военной техники. Надо быстрее преодолеть это открытое пространство.

Все куда-то спешат… природой ли заложено в нас это? Вот вроде в мире столько приятного, и мы это осознаём, но вот всё на потом, да на потом. А когда это потом? Надо остановиться, послать весь мир куда подальше, забить на него хотя бы на пару минут, очистить свой разум от всего и полюбоваться… Но не каждый способен на это, на очистку разума. Обязательно всплывает утюг Шрёдингера, открытое окно, работа, на которую можно опоздать, мама, ждущая очередного звонка, что дошёл домой. Но Вы всё-таки попытайтесь. Сойдите с автобуса (ну, или остановите автомобиль) не у дома, а где-нибудь у парка. Спуститесь к реке (можно и к озеру), встаньте гордо – сейчас вы Бог. Неважно, чего и какой, главное – Бог! Вдохните полной грудью свежий воздух, а на умиротворённом выдохе пошлите всё на ***. Забудьте обо всём. Постарайтесь хотя бы на минуту.

Да… Если бы Ярослав сейчас приказал остановиться, то точно бы все решили, что он окончательно сошёл с ума. Да и он это прекрасно понимал: слишком опасно.

В небе прошипела ракета, оставив дымный след, и врезалась в лёд, пробив его и подняв брызги. Прошла тряска, и поползли трещины… Машины резко ускорили ход и бросились врассыпную… и тут Каргин не удержался и свалился с БТР. Подоспела и вторая ракета. Лёд вскрылся, льдины заскрипели, заскрежетали, закачались. Но все уже на берегу… почти все. Ярослав застрял в этой ловушке… среди этого скрежета послышался собачий визг… Собака? Здесь?

– Да чтоб вас черти побрали! – крикнул Каргин, глазами ища источник звуков.

Меж льдин барахталась молодая собака, непонятно как туда попавшая.

– Да пошли вы все! – его мозг пронзила острая психологическая боль, и он бросился, не обладая хорошими навыками плавания и не имея опыта моржевания, к утопавшему существу, недоразумению, судьбу которого должен решить святой естественный отбор.

Каким-то чудом он добрался до берега, вытолкнув собачьего подростка. Ярослав устало сел под дерево и снял шлем, посмотрев на собаку: мокрая густая серая шерсть, острая морда, крепкое телосложение…

– На колли похожа. Мальчик-то или девочка? – он поднял хвост. – Кобель… – он принялся гладить и чесать зверя, который радостно завилял хвостом. – Всегда мечтал о собаке… Как тебя звать величать? На волка похож. Клыком будешь.

Щенок вдруг отскочил и побежал куда-то, но остановился и обернулся, глядя на улыбавшегося Ярослава. Улыбка та не сумасшедшая, не маниакальная… обычная счастливая…

Взрыв! Ещё одна ракета рухнула между ними. Дым, снег, грязь…

***

Непонятно, сколько прошло времени, но Каргин очнулся. В ушах гудело, картинка плыла, голова болела. Не с первого раза, но он поднялся. Слева – развороченная река, прямо – воронка. И всё. Больше ничего. Собаки будто не было. А на противоположном берегу его уже ждали. Собственно, как и на этом, только с одной маленькой поправочкой: на том берегу свои…

***

Отряд, а скорее, язык так и поворачивается, стая военных подходила ближе к берегу. Это элитное подразделение.

Ярослав мигом надел шлем, но тут же на него оказались наставлены пистолеты и автоматы.

– И тут достали… – прошипел он.

– Ну что, может, хватит? – проговорил их главный.

– Что хватит?

– Хватит баловаться.

– Ничего себя я побаловался… А что, я чем-то помешал?

– Да нет. Собственно, вообще ничего не произошло. Только лишился дома и семьи, а так всё норм.

– А, ну да, тогда всё хорошо, – поддержал атмосферу иронии Каргин.

– Слышь ты! – командующий подлетел и схватил парня за горло.

– И что? Вы даже немного не придушите, – огрызнулся он и пронзил живот клинками.

Сразу затрещали выстрелы, прошивая заодно ещё живого командира, пули врезались в броню и рикошетили. Каргин отбросил мёртвое тело и двинулся в наступление. Стрелявшие медленно отходили назад, не прекращая огонь. Удар, ещё один. Движения быстры и точны, как молнии. Они не щадили никого. Спецназ будто оказался запертым в тёмной маленькой комнате с голодным хищным зверем, который не успокоится, пока не убьёт всех. И вот на поле боя валялись окровавленные трупы… и один живой. Живой труп. Истекая кровью, он пытался отползти, оставляя на примятом снегу красный след… Ярослав приблизился. Умиравший перевернулся лицом к противнику, лелея где-то в глубине души надежду, что ещё можно будет защититься, но продолжил ползти.

– Ну! – Каргин схватил его за воротник. – Чуешь холод? Чувствуешь дыхание Смерти? Скажи, ты видишь её?..

– Чего? – процедил сквозь стучавшие зубы солдат.

– Ну ёмаё. Скучные вы. Ладно, по факту вопрос: собака ваша?

– Ка… Да, наша, – желая напакостить напоследок, соврал военный, вообще не понимая, о чём речь.

– А давай так: ты говоришь правду, и я дарю тебе жизнь? – спокойно спросил Ярослав.

Солдат недоверчиво посмотрел, но, когда Каргин разжал руки, ответил:

– Хорошо. Я понятия не имею, что за собака.

– Вот видишь, хороший мальчик, – Ярослав уже замахнулся, но остановил оружие в нескольких сантиметрах от груди жертвы. – А ведь я пообещал… Блин… Как тяжело быть честным… Вали! Вали давай! Расскажешь, какой Ярослав Каргин честный человек!

И он ушёл к реке и побрёл вдоль берега вверх по течению. А солдат упал. Упал и больше не встал: потеря крови слишком большая.

***

– Тебя какой чёрт понёс?! – заорал Никита, когда Ярослав дошёл в обход.

– Собачий! – Каргин с размаху ударил товарища в грудь. Боли почти не было, но от сильного удара человек отлетел. – Будешь мне тут ещё предъявлять…

– Ты чего? – с непониманием спросил Сергей.

– А, – отмахнулся Ярослав.

– Что, следующий город? – промямлил Егор.

Но ответа не понадобилось. Город сам пришёл сюда. Точнее, его жители. Топоры, вилы, ножи… всё что есть. Народное ополчение.

– Я даже не знаю, как реагировать. С одной стороны приятно, что люди цепляются за жизнь, верят, что могут ещё победить, бьются за свою родину. А с другой стороны, они так нелепы. Как маленькие дети. Их поднимешь, и они беспомощно болтают ручками и ножками, – произнёс Каргин.

Те, кто сражались внутри, залезли в машины. Иванов проверил автомат. Каргин обнажил меч. А Олдман закрыл глаза, и вокруг него сгенерировалось поле…

Что вызвало удивление, ведь, конечно же, при битве никто этого не заметил.

– Так бл*ть! Я не понял, – Ярослав убрал меч в ножны. Сказал он это с долей иронии в интонации, но с чистым недоумением.

– Ты мне сам не разрешил объяснить. Тогда, у дерева… – нервно затараторил Егор.

– Вот сучёныш, научился. А? Вы гляньте! Тьфу. Ладно, потом научишь. Хотя, хрен с ними, рассказывай быстрее, – нетерпеливо обратился Каргин.

Остальные уже пошли в контратаку. Уже началась мясорубка, давка и перестрелка, но эти два человека стояли.

– Как? Как? Что ты сделал?

– Я тогда… много что делал. А потом в дерево…

– Дерево?

– Да, в дерево, в дупло.

– Там было дупло?

– Маленькое очень. Туда я его положил.

– И что случилось?

– Сначала ничего. А потом, когда я потянулся его забрать, меня очень сильно ударило током. Я толком не помню, что было. Помню только боль. Она была очень сильная. Но, что интересно, после неё не тяжело. То есть я сейчас спокойно вспоминаю, да и вообще более-менее спокоен. А если б такую же боль причиняли мне, то я бы долго не отошёл…

– Кажется, это действие кристалла. Он же может выступать как лекарство. Тоже же по сути энергия. Боль… Ну, я могу предположить, что кристалл в это время соединялся с твоими нервами. Знаешь, подключение. Именно из-за этого и боль. Может, это было что-то вроде посвящения? Версия интересная, но Вика…

– Знаешь, есть вещи, в которых не стоит разбираться. Просто надо принять и не пытаться объяснить.

***

Эта битва прошла не столько быстро, сколько легко. Люди могли задавить количеством… но лишь в очень оптимистичной теории. На деле они умирали, умирали, умирали и… умирали. Если после смерти что-то есть, во что очень хочется верить, то какие там сейчас, наверное, пробки…

Но революционерам тоже нужен отдых, поэтому пришлось срочно подыскивать место для лагеря. Но, как на зло, нет ни гор, ни лесов. Лишь пересохший котлован. Пришлось расположиться рядом с редкими кустиками, всё время оставаясь в боевой готовности.

– Я вот всё думаю… то есть, ты считаешь, что должно оставаться некое чудо? Что-то неизвестное… – Ярослав нашёл время, чтобы опять пофилософствовать.

– В некотором смысле да, – а Егор не против.

– Но зачем? Зная, как устроен мир, можно большего достичь.

– Не стоит грузить свой мозг. Некоторые вещи действительно лучше не знать. Меньше знаешь – крепче спишь. Не так ли?

– А пока не узнаешь, вообще хрен уснёшь.

– Это уже личный уровень любопытства каждого.

– А разве ты не любопытный? Каждому человеку это свойственно. Познавать…

– Уверен, что каждому?

– А, да… кроме обывателей… Но ты ж не такой.

– Ты знаешь, как работает танк? Знаешь, из чего сделан твой меч? Знаешь точный состав снега под нами? Что-то ты не слишком стремишься это узнать…

– Урыл, ничего не скажешь.

– Не всё ж тебе мастером-мыслителем быть. Кстати, твоя философия очень похожа на… забыл какой -изм. На языке вертится…

– Не-не-не. Только без этого. Систематика мировоззрения… это глупо. Не люблю я этого.

– Почему же? А как же тяга к познанию?..

– Слишком субъективное понятие. Загонять мысль в систему… это слишком. Главное, как ты мыслишь. Если ты хочешь сравниться с кем-нибудь во взглядах, то стоит обсудить конкретно интересующий вопрос. Политические взгляды… ещё да. В этом есть некий смысл, чтобы люди могли объединяться. И то люди с одними политическими взглядами очень разные. Один понимает так, другой по-другому. А теперь что в просто жизненных взглядах… Это ж полный бардак. Так что… это как раз-таки то, что просто должно быть…

– Да… тут ты тоже прав.

Они просидели некоторое время в тишине.

– Знаешь, а мы ведь ни разу не говорили с тобой о противоположном поле… – начал Егор.

– Мы и не так долго с тобой знакомы… – угрюмо ответил Ярослав. – Просто физически не успели.

– Твоё выражение лица…

– Что? – Каргин сразу схватился руками за лицо, но нащупал лишь шлем. – Ах ты су…

– Тебя выдал голос, поза…

– Нашёлся психоаналитик тут…

– Я писатель. Я вижу людей. И вижу, что эта тема для тебя болезненная…

– Не сложно об этом догадаться.

– Ну да. А вот что конкретно… Поначалу думал, что тебе нравится Вика… Ну, она тебе симпатична, но это не любовь… Я ведь прав?

– Прав-прав…

– Тяжеловато без мимики читать… Она умерла?..

– Кто? – спросил Ярослав просто для того, чтобы немного запутать собеседника, хотя он прекрасно понимал, о ком речь.

– Та, которую ты любил.

– Может, и умерла. Для меня уже точно…

– Вы расстались?

– Можно и так сказать.

– Почему ты не хочешь говорить прямо? Почему все эти неопределённости?

– Потому что, мой дорогой друг, ни в чём никогда нельзя быть уверенным окончательно.

– Тоже верно… Но… она вообще жива?

– Да не знаю я! Не знаю! – закричал Ярослав, сильно дёрнувшись. Потом продолжил спокойно: – Я не знаю. Наверное, умерла. Те места, где она могла быть, уничтожены.

– Но всё равно же есть вероятность выживших на тех территориях?

– Есть. Но крайне низкая.

– То есть, она может быть и жива?

– Может быть. Да какая разница: жива или не жива?

– Знаешь ли, разница огромная…

– Разница есть, когда человек есть. Вот ты тут сидишь, и есть разница: жив ты или мёртв. Мёртвым ты бы мне нервы не трепал.

– Но ведь она тоже часть твоей жизни, – Егор сделал вид, что пропустил последнюю фразу мимо ушей.

– Да, часть. Но часть прошедшего. Вот ты часть моей жизни, настоящего. Ты присутствуешь здесь и сейчас. А она не присутствует здесь и сейчас. Она из прошлого. Она часть моей жизни, но уже архивная…

– И хочешь сказать, разницы абсолютно нет: жива она или мертва?

– Если она ни в каком виде больше никогда не появится в моей жизни, то нет. Разницы нет.

– А если появится?

– А если появится, то разница будет: труп она или нет.

– Ты хочешь этого…

– Чего? Чтобы она умерла?

– Чтобы она появилась в твоей жизни. Ещё раз. Неважно, живой или нет.

– Не знаю, – Каргин сжал кулаки, – может, и хочу. Сейчас это не имеет значения.

– Всё имеет значение. Это твоё состояние…

– Вот именно, что моё. Не её и, уж тем более, не твоё…

Вот эту реплику Олдман уже не вынес, она его задела: человек сам изволил взять его под крыло, разговаривать, общаться, а тут отторгает. Да и Каргин почувствовал вину, что случалось редко. Но не извинился. Сначала хотел поймать момент на долях секунды, но, как ему показалось, проворонил, и уже не решился сказать слово. Момент храбрости потерян, голос пропал.