Исповедь изгоя

Из сидящих никто ничего нового по поводу настойчивости вошедшего не добавил. Они только весело рассмеялись и дружно захлопали в ладоши. Моральная поддержка коллег приободрила молодого преподавателя. Он сначала степенно сел на стул, стоящий в центре комнаты, затем встал и, хмыкнув себе под нос, уверенно начал говорить:

– Уважаемые товарищи! Политическое руководство организацией свободного времени населения, в том числе, и нас, было и остается одним из основных направлений деятельности Коммунистической партии Советского Союза…

Обсуждение первого раздела научной работы молодого историка Чурсина довольно затянулось. Оно длилось почти два часа, без перерыва. Никто из курильщиков не вышел на балкон, чтобы затянуться сигаретой. Не взял в рот сигарету и заведующий кафедрой, который раньше никогда не упускал возможности смачно затянуться. Только к обеду кафедра опустела. Последним выходил Чурсин. Его лицо было розовым и светилось от неподдельной радости. Он сразу же поехал к себе домой. Хозяйки в этот день не было. Она уехала в деревню к своей подружке. Как надолго уехала, она ему не сказала. Может и хотела, но не смогла. Днем его никогда не было. Ночью он спал, спал как убитый.

Отсутствие хозяйки квартиранту было на руку. Одиночество, как он считал, способствовало его таланту, делало его даже счастливым. Он быстренько достал из холодильника три яйца и разбил их, затем поджарил их на сковороде. Яичница и чай стали для него постоянными блюдами. И не потому, что у него не было продуктов питания. Холодильник был до отказа набит мясом и домашним салом. Чурсин в большинстве своем не занимался приготовлением пищи из-за нехватки времени, иногда ленился. Скорее всего, ленился от обилия мыслей. Его мозг был в постоянном напряжении, день и ночь. Он прокручивал молодому человеку десятки вариантов написания диссертации.

От обилия новых мыслей Чурсин иногда приходил к выводу о бессмысленности своей темы исследования. На какие-то короткие моменты он впадал в панику. Ему хотелось все бросить, забиться от людей куда-нибудь подальше, отвлечься от сотен умных цитат и указаний.

Прошедшее заседание кафедры все его сомнения отбросило, притом очень далеко и навсегда. В том, что его тема исследования диссертабельна, и он в скором будущем станет самым молодым ученым среди обществоведов «кооператива», он уже нисколько не сомневался. Сейчас, лежа в постели, он лениво, но с очень большим наслаждением прокручивал почти по минутам ход обсуждения его научной работы. Оно прошло на ура. Хотя первый раздел дался ему нелегко.

Он прочитал десятки научных сообщений, книг, монографий по исследуемой теме. Он также тщательно проштудировал работы В. И. Ленина, документы партии, посвященные этой проблеме. За месяц до заседания кафедры его рукопись раздела была готова, она была порядка двухсот страниц. От объема писанины ему стало не по себе. Он прекрасно знал, что любая диссертация по исторической науке, согласно требованиям Высшей Аттестационной комиссии при Совете Министров СССР, должна быть не больше 200-220 страниц, включая источники. Его же диссертация состояла из пяти разделов. Первый раздел, исходя из сложившихся традиций в ученом мире, должен быть самым маленьким по объему. Времени было в обрез. Он начал форсировать сокращение раздела. За пару недель это ему удалось сделать. Неожиданно возникла другая проблема. Рукопись предстояло напечатать. Он обратился к Анне Петровне, та обещала посодействовать. Через день у него были номера телефонов двух машинисток, которые брались напечатать рукопись в сжатые сроки. После множества звонков ему пришлось отказаться от этой идеи. За один печатный лист пожилые женщины брали по 40 копеек, за срочность еще по 10 копеек. Один лист обходился 50 копеек. Лишних денег у него не было.

Корявый почерк также требовал его личного присутствия во время печатания. Его выручила секретарша кафедры философии, которая, узнав о бедах нищего ассистента, предложила ему свою личную печатную машинку. Предложила с одним условием – печатать только в методическом кабинете. Алла Ивановна не хотела, чтобы ее пишущая машинка, стоящая на учете в милиции, находилась вне ее контроля. Чурсин от радости чуть ли не расцеловал молодую женщину. Он уже имел определенный опыт работы на портативной пишущей машинке, который приобрел при написании конкурсных и курсовых работ в университете. Копировальную и писчую бумагу ему пришлось покупать самому, с большой переплатой…

Сейчас все мысли о прошедших трудностях отошли на второй план. Его радовало, что все его коллеги по исторической науке дали высокую оценку его теоретического раздела. Он тихо рассмеялся, когда вспомнил выступление Виктора Ивановича Тарасова, ассистента кафедры, бывшего военого политработника. Его выступление было последним. Пожилой мужчина с большой плешиной на маленькой голове после положительной рецензии на труд своего коллеги в заключение патетически произнес:

– Уважаемые коллеги! Мои товарищи по духу и партии! Я нисколько не сомневаюсь, что перед нами стоит очень талантливый и очень гениальный молодой человек, который, без всякого сомнения, внесет значительный вклад в развитие маркситско-ленинской теории и в усиление руководящей роли нашей партии…

У соискателя на ученую степень чуть ли не выступили слезы. Он уже хотел сделать шаг в сторону своего старшего товарища, чтобы его обнять. Однако тот его опередил. Тарасов, словно он был на военном параде, четко отпечатал три шага в сторону молодого человека, раскрасневшегося от лестной оценки рецензента, и затем его крепко обнял. Тотчас же раздались жидкие аплодисменты сидящих…

Сдавать кандидатские экзамены Чурсину предстояло в некогда родном университете. Это его очень радовало. До города Тарска было триста километров, Скорый поезд преодолевал это расстояние за четыре часа, пассажирский – около шести часов. Первым экзаменом был иностранный язык. Немецкий язык ему давался очень легко. В том, что он получит по этому предмету отличную, в самом худшем случае, хорошую оценку, он не сомневался. Экзамен назначили на конец мая. Чурсин ехал до Тарска в общем вагоне пассажирского вагона, экономил деньги. Поезд прибыл в пункт назначения с опозданием, что вполне его устраивало. До начала экзамена оставался один час свободного времени. Он неспеша покинул вагон и пошел в сторону привокзального рынка, намереваясь купить большой букет роз. Он уже знал, что председателем государственной комиссии будет Инна Владимировна Кускова, заведующая кафедрой иностранных языков. Эта очень симпатичная женщина была без ума от красных роз, которые ей преподносили студенты во время сдачи экзаменов или преподаватели-мужчины во время ее дня рождения.

По университету о профессорше ходили разные слухи. Одно все знали точно, что она всю жизнь была холостячкой. Главное в ее жизни была наука – немецкий язык, главное ее хобби всегда и везде – тот же немецкий язык. Родилась она в Тарске, здесь же окончила университет и аспирантуру. Через пять лет в Москве защитила докторскую диссертацию. Студент Чурсин всегда восхищался этой работоспособной и талантливой женщиной, зная о том, что немецкий язык по сложности не есть история. Несмотря на различие научных призваний и хобби, они имели одно общее. И это общее определила, скорее всего, судьба. Оно было связано с одним человеком, с одним общим кумиром для студента и профессорши – Эрнестом Чегеварой. Чурсин родился в день рождения легендарного кубинского революционера – 14 июня, ровно через тридцать лет. Кускова родилась ровно тридцать лет до дня его смерти – 9 октября. Наставница и ее подопечный об этом узнали совершенно случайно, когда разговорились в общежитии на одном из политических вечеров…

Чурсин облегченно вздохнул, когда увидел старушку небольшого роста, стоящую возле главного входа рынка. В ведре у нее стояло около двух десятков красных роз.

На экзамен он опоздал на целых полчаса. Опоздал не по своей вине, сломался трамвай. Он об этом нисколько не сожалел, когда открыл дверь аудитории, где ему предстояло сдать экзамен. И на этот раз он в своих рассуждениях и предположениях не ошибся. Не успел он открыть дверь, как ему навстречу поднялась Кускова. Она, увидев бывшего студента, весело улыбнулась и тихо промолвила:

– Гошенька, как ты повзрослел и стал таким серьезным… Мне даже не верится, что ты только вчера рассказывал мне политическое устройство социалистической Германии…

Бывшего студента очень обрадовало приподнятое настроение его бывшей наставницы. Он, слегка прикоснувшись рукой к ее плечу, с улыбкой протянул ей розы. Она от радости слегка чмокнула его в щечку и с умилением произнесла:

– Егор Николаевич, ты опять в своем амплуа, опять как всегда… – Немного подумав, она с ехидцей произнесла. – И еще… Вы пришли последним на экзамен, извольте и последним его сдавать, сударь…

Затем она направилась к своему столу, Чурсин последовал за ней. Экзаменуемый не сразу стал тянуть билет. Не против этого была и экзаменаторша. Им обоим нетерпелось поговорить. Дабы не мешать тем, кто уже готовился к ответу, они перешли на шепот. Мужчина первым рассказал женщине о своих успехах. Он знал по своему собственному опыту, что ее интересуют только научные проблемы. Успехи подопечного Кускову очень радовали. Во время разговора глаза красивой женщины и красивого мужчины встречались и на какие-то доли секунды замирали. Первым не выдерживал Чурсин. Он мгновенно отводил свои глаза в сторону и его лицо, как ему казалось, от внезапного волнения становилось красным.

Розовом было и лицо очаровательной блондинки. Мало того. Она на какой-то миг останавливалась в своих рассуждениях или вопросах, затем принималась стучать пальцами своих красивых рук по столу. Он нисколько не сомневался, что эта женщина сейчас переживает за своего питомца. И не только о нем. В университете знали, что она все делала возможное и невозможное для своих студентов. Она довольно часто просиживала с нерадивыми до позднего вечера, чтобы вдолбить двоешнику азы немецкой грамматики. Своему предмету, который в вузе, да и в большой стране, находил все меньше и меньше поклонников, ученая отдавала все и вся.

Были у нее и свои любимцы, в число оных входил и Егорка Чурсин. Она любила его за усердие и настойчивость при изучении немецкого языка. Ее очень радовали успехи этого молодого человека. Его имя звучало на молодежных собраниях, на совещаниях у ректора и в деканатах. О нем писали в многотиражной газете университета. В том, что это высокий красивый парень далеко не болван, она убеждалась на своих занятиях. Он всегда имел по ее предмету только отличные оценки. Ее радовало и то, что он свободно и почти без всякого акцента говорил по-немецки.

И на этот раз любимчик оправдал ее надежды. Он уверенно ответил на вопрос о неопределенной форме глагола. Без проблем справился и с переводом немецкого текста. Третий вопрос был на свободную тему. Чурсин выбрал ГДР. За пару дней до отъезда в Тарск он купил в Доме политической книги небольшую брошюру на немецком языке, в которой рассказывалось о достижениях социалистической Германии. Все три экзаменатора были едины: ответы соискателя заслуживают отличной оценки. Чурсин вышел из аудитории последним. Остались лишь члены Государственной комиссии, для совещания. Сдача экзамена у него порядочно забрала сил, ему захотелось кушать. Он неспеша пошел в столовую для преподавателей, она была пустой. Он купил пирожное и стакан чая, затем присел за отдельный столик, стоявший возле окна. Сделав большой глоток темной жидкости, он немного расслабился. Невольно закрыл глаза. Только сейчас он понял, что за время после окончания университета он довольно быстро устал. Устал основательно. Скорее всего, напряженный график работы и многочасовое сидение в библиотеках давало о себе знать…

Неожиданно возле буфетной стойки раздался знакомый голос. Он открыл глаза и увидел Кускову, которая делала заказ. Затем раздался стук ее каблучков розовых туфель. Присев за столик, она повернулась, и увидев напротив себя знакомого мужчину, с удивлением сказала:

– Гошенька, я уже думала, что ты уже в поезде на пути домой… Я не ожидала, что мы еще когда-нибудь с тобою встретимся…

Затем она взяла в свои руки небольшой поднос, на котором стояла бутылка минеральной воды и лежал небольшой кусочек прирожного, и решительно направилась к его столику. Чурсин быстро встал и вежливо пригласил ее присесть. Столовую они покинули очень быстро. Погода была отменная, хотелось подышать свежим воздухом. Время близилось к полудню, солнце припекало все больше и больше. Во время прогулки никто из них первым не начинал разговор. За столиком в столовой ни бывший студент, ни его наставница серьезного разговора также не вели. Они обмолвились лишь несколькими словами о хорошей погоде и только.

Незаметно подошли к реке. Чурсин, увидев синюю гладь Иртыша, первым нарушил молчание:

– Инна Владимировна! А Вам наш городской парк нравится?

Профессорша, скорее всего, такого примитивного вопроса от бывшего отличника учебы никак не ожидала. Ей всегда нравились только заумные вопросы и проблемы, в которые она погружалась днем и ночью. Она несколько подалась вперед и с неохотою произнесла:

– Гошенька, ты, словно в воду глядел… Вчера наша «Вечерка» писала, что все наши жители без ума от городского парка… Сударь мой, наверное, оттуда этот вопрос передрал. Я правду говорю?

Затем она весело засмеялась, оскалив свои белые красивые зубы. За все студенческие годы Чурсин никогда не видел такой ослепительной улыбки, которую сейчас ему подарила эта женщина. Он на какое-то время опешил и замолчал. Молчала и та, которая шла рядом с ним. Молчание на какое-то время объединило бывшего студента и профессоршу для их единого желания – посетить любимое место отдыха горожан. Они также любили городской парк. С ним у них было много общего и одновременно много личного, потаенного. Инне всегда нравился этот небольшой кусочек земли, примыкающий к водной глади сибирской реки. Парк был обрамлен двумя рядами синих елей, которые не только привлекали на себя взор отдыхающих, но и испускали целебный воздух.

Она еще девочкой часто бывала здесь со своими родителями, которые работали в университете. Отец был профессор математики, мать преподавала немецкий язык. Дочь у них появилась очень поздно. Нина родила первого и единственного ребенка почти в сорок лет. Для тех времен это было необычным явлением. Девочка родилась недоношенной, довольно часто болела. Умные люди стали спорить, каждому не хватало времени. Муж заканчивал докторскую диссертацию, жена работала над кандидатской. Бытовые условия также не укрепляли любовь и взаимопонимание между ними. Семья ученых жила в трехкомнатной квартире с подселением. Кусковы занимали большую комнату, в двух других маленьких жила семья с тремя детьми. Соседи оказались пьяницами и далекими от цивилизации.

Они почти каждый день пили, иногда брались за кухонные ножи. В разборках, как правило, всегда брал верх мужчина. Побежденная женщина нередко вместе со своими детьми искала спасение у людей, ведущих трезвый образ жизни. Ученые всегда впускали ее в свою комнату. Пьяница боялся к ним сунуть свой нос. Владимир Кусков никогда не жаловался на дебоширов в милицию. Считал, что все это бесполезно. Не устраивал с ними и разборок. Нотации воспитательного плана были, даже много. Однажды во время очередного приема соседка пожаловалась, что ее муж по пьянке хочет много секса, почти каждую ночь. Проболталась и о своих многочисленных абортах. Последнее очень сильно разочаровало трезвенников, особенно мужчину. С этого момента Кусков наотрез отказался содействовать женщине в ее защите. Ежедневные пьянки и дебоши соседей сильно нервировали семью преподавателей. Особенно тяжело приходилось матери Инны, которая приходила в комнату со слезами, когда видела на общей кухне горы немытой посуды. Приходилось просить убрать. Через день горы грязной посуды вновь заполоняли кухню. Вонючий запах то и дело проникал в комнату. Закрывали плотно дверь и открывали настежь единственное окно. Летом еще было какое-то спасение – выходили почти каждый день гулять. В свежем воздухе особенно нуждалась больная девочка. Зимой было значительно тяжелее. Суровая сибирская зима не щадила никого.

Инна Кускова потеряла свою мать, когда ей было десять лет. В смерти ее матери повинен был муж соседки, несусветная пьянь. Случилось это под Новый год, за два часа до наступающего праздника. Сосед успел уже основательно напиться, и увидев на кухне симпатичную соседку, стал к ней приставать. Она громко закричала и позвала на помощь своего мужа. Он, к счастью, оказался дома и сразу же ринулся на кухню. Он двумя мощными руками приподнял неказистого мужичка и прижал его к окну. От сильного натиска стекло лопнуло. Владимир не кричал и не бил соседа, он только со злостью смотрел на его пьяную рожу. Выкинуть соседа через окно, помешала ему жена.

Она, видя то, что схватка может привести к непредсказуемым последствиям, быстро подбежала к мужу и с мольбою прошептала:

– Володя, будь добр, не связывайся с этим подонком… Ведь у тебя докторская на носу…

На этот раз нервный стресс для Нины Кусковой не прошел бесследно. В первом часу наступившего нового года ей стало плохо. Появились сильные боли в сердце. Ее муж побежал к телефонной будке. У него мгновенно выступили слезы, когда он увидел оборванный провод. Только через час ему удалось привести бездыханное тело своей жены в больницу. И здесь не повезло.

Дежурный врач был настолько пьян, что не мог установить точный диагноз. Устанавливать что-либо было уже бессмысленно. Кусков сам прощупал пульс жены и горько заплакал. Она была мертва. Прошло три года. Владимир Кусков успешно защитил докторскую диссертацию и через год стал профессором. Еще через полгода получил прекрасную трехкомнатную квартиру в самом центре города…

Размышления профессорши неожиданно прервал Чурсин, который уже давно заметил уединение женщины. Он улыбнулся и предложил купить ей и себе мороженое. Кускова не отказалась. Вскоре они уселись на скамеечку в самой глубине парка и принялись наслаждаться сладким кушаньем. Никто не скрывал, что каждый из них впервые в этом году лакомился сливочным пломбиром. Чурсина неожиданно стало знобить. Причиной этому, наверняка, было мороженое или сквозняк, который господствовал в общем вагоне пассажирского поезда. Ему в сей миг захотелось тепла и музыки. Он с улыбкой посмотрел на Кускову и неожиданно для себя произнес:

– Инна Владимировна, а что, если я Вас приглашу в ресторан? Как Вы на это смотрите?

Сказав это, он сжался в единый клубок, как ежик. Его сейчас интересовала реакция женщины на свое неординарное, даже ошеломляющее предложение. Кускова не ожидала такого подвоха от бывшего студента. Она с удивлением посмотрела на молодого человека и серьезно спросила:

– Гоша, а в каком качестве ты меня хочешь пригласить? Как бывший студент или как преподаватель истории?

Вопрос наставницы ошарашил Чурсина. Он густо покраснел и на какой-то миг поник. Маленькие капельки пота внезапно появились на его лице, повлажнели руки. Однако он делал вид, что с ним ничего такого страшного не произошло. Затем, он и сам не зная почему, быстро встал со скамеечки, и протянув блондинке руку, уверенно произнес:

– Я приглашаю Вас, Инна Владимировна, как настоящий историк и как будущий академик…

Кускова слегка улыбнулась и протянула руку молодому мужчине, который оставался для нее всегда студентом и сыном был по возрасту. Чурсин от радости сильно сжал ее руку и пристально посмотрел ей в глаза. Он впервые в своей жизни так внимательно смотрел в глаза этой женщины. Они были голубокого цвета и очень умными. В них было еще что-то заманчивое, что ему сейчас было невозможно определить и понять. Одно он уловил в этот момент. Нежная ручка профессорши почему-то невольно вздрагивала в его сильной руке.

Ресторан находился на самом берегу Иртыша. Название «Поплавок» в какой-то степени было для него правильным. Он стоял на мощных сваях, которые были вбиты в нескольких метрах от берега. Посетителей в ресторане не было, что очень обрадовало вошедших. Они оба были кумирами полнейшей тишины и человеческого приличия. Они очень редко посещали подобные заведения. В этом призналась Чурсину и Кускова, как только они вошли в ресторан. Он на ее реплику ничего не ответил, только слегка усмехнулся. Он сам в ресторане был только дважды. Один раз в Марьино, когда отцу отмечали полувековой юбилей. Второй раз он побывал в ресторане в Тарске, куда его пригласил однокурсник, которому исполнилось четверть века. Студент Чурсин в этот жаркий вечер впервые в жизни осушил полный стакан водки. От предложенного коньяка любезно отказался. На выбор спиртного, скорее всего, повлияла домашняя обстановка. У Чурсиных всегда в холодильнике стояла водка и первач. Дома не пил, в ресторане решился.

Едва они открыли дверь, как перед ними появился молодой официант. Он кивком головы поприветствовал своих клиентов и предложил им небольшой столик, стоявший в самом углу небольшого помещения. Вошедшие его предложению очень обрадовались. Они хотели, как это было возможно, меньше показываться на глаза городской публике. Чурсин вежливо предложил стул женщине и стал изучать меню. Пробежав глазами по небольшой бумажке, он неслыханно обрадовался. Его денежных запасов на посещение этого заведения хватало с лихвой. Он сразу приосанился, окинул взглядом Кускову, все еще читающую меню, и с огромной радостью объявил:

– Инна Владимировна! У нас есть повод для сегодняшнего застолья… Ваш бывший студент пару часов назад успешно сдал немецкий. В моему успехе, конечно, есть Ваш труд и талант…

Испускать лестные дифирамбы в свой адрес ему помешала сама Кускова. Она, состроив по-детски глазки, с удивлением посмотрела на Чурсина, затем помахала указательным пальцем в его сторону и с некоторой ехидцей в голосе тихо прошептала:

– Ах, ты, мой любимчик! Почему ты сегодня мне так сильно лебезишь? Или тебя уже испортили взрослые историки? – Недождавшись ответа, она очень серьезно добавила. – Егор Николаевич, пожалуйста, не думай, что сегодняшнюю пятерку поставила тебе только я одна… Ее тебе поставила Государственная комиссия…

После некоторого молчания она слегка покачала головой и вновь уткнулась в меню. Вскоре к столику подошел официант. Чурсин, даже не напрягая свои органы обоняния, понял, что он уже успел пропустить рюмку спиртного, а, может, и больше. Миша, так представился мужчина, поднял голову к потолку, и словно пришибленный, громко отчеканил:

– К большому сожалению, я от имени нашего коллектива должен проинформировать прекрасную мамочку и прекрасного сына, что у нас сегодня ожидается очень скудное меню по причине утреннего отсутствия электрического тока в нашем заведении…

Чурсин со злостью посмотрел на официанта и невольно посмотрел на приглашенную. Она сидела словно застывшее изваяние. Лицо ее была розовым, даже красным. Он резко одернул официанта за его белую курточку и со злостью прошипел:

– Ты, обслуга, давай говори, что у тебя есть… И еще… Держи свой вонючий язык за зубами…

Больше он ничего говорить не мог. Злоба его просто-напросто душила. Он уже давно бы врезал этому дебилу в морду. Сдерживало его лишь одно – присутствие очаровательной женщины. Он сейчас и раньше прекрасно знал, что по возрасту она ему годится в матери. Однако сегодняшнее умозаключение постороннего человека, он принял для себя и для Кусковой оскорблением. Почему он так это считал, он и сам не понимал. К сожалению, приятного и обильного застолья не получилось. Миша предложил для своих клиентов котлеты с макаронами и чай с сахаром. Из спиртного было только красное вино. Ничего не оставалось делать, как со всем этим согласиться.

После ресторана они вновь стали бродить по парку. За время прогулки они молчали, лишь пару раз обмолвились плохим сервисом «Поплавка». Молчание очень сильно угнетало Чурсина. Он то и дело бросал взгляд в сторону очаровательной спутницы и все время терялся в догадках, о чем она думает. Кускова шла молча, и глядя себе под ноги, все размышляла. Иногда она замедляла шаг и поднимала голову к небу, по которому ползли небольшие кучки облаков. Ее примеру следовал и молодой человек, идущий рядом с ней. Сейчас она этого человека не замечала, не хотела замечать. Дурное воспитание официанта на какой-то миг вырвало у нее теплоту чувств, которые она совсем недавно имела к своему студенту. От этого она злилась, ненавидела себя и того, кто шел с ней рядом…

Неожиданно похолодало. О себе дала знать водная гладь сибирской реки. Да и время уже подкрадывалось к вечеру. Посетители парка начали в спешном порядке покидать свое любимое место отдыха. Их примеру последовал и Чурсин со своей спутницей. За несколько метров до выхода из парка он остановился и с силой привлек ее к себе. Сделал это он спонтанно, даже невзначай. Почему он это сделал и продолжал делать, ему самому было непонятно. Скорее всего, его это заставляли делать неуправляемые им внутренние силы души, которые истосковались по женской ласке и доброте. Он сжал в своих объятиях стройную фигурку блондинки и внимательно посмотрел в ее глаза. В ее глазах были слезы. И эти слезы добавили ему не только жалости к этой женщине, но и прибавили ему смелости. Он вновь прижал ее к себе и тихо произнес: