Исповедь изгоя

«Безученость» историков часто критиковал ректор института, доставалось и от партийного комитета. На прощание Горовой, не то от волнения, не то от своей ветхости, принялся обеими руками трясти руку новенькому. Затем снял очки со своего длинного носа и с умилением прошептал:

– Егор Николаевич! Вы для нашей кафедры настоящая находка. В практической работе и на научном поприще. Ваш приход и Ваши дерзкие научные планы очень обрадуют наших стариков, очень обрадуют… – Крепко обняв новенького за плечи, он чуть ли не со слезами вновь произнес. – Теперь я буду ходить на партийные собрания и ученые советы только с поднятой головой… Только так, Егорка…

После теплого прощания со своим шефом, Чурсин, словно на крыльях, вылетел из учебного корпуса. Настроение у него было превосходное. Душа его пела. И даже сам город, несмотря на дождливую погоду, казался ему сейчас красивым и милым. Через полчаса он был возле дома, где намеревался снимать комнату у одинокой старушки. Баба Маша жила одна в трехкомнатной квартире. Ее муж умер три года назад. Умер по чисто русскому признаку – пьянству. Подслеповатый старик возвращался от друга, который только что построил гараж и получил железного коня «Запорожец», как участник Великой Отечественной войны. Мужчины на радостях основательно выпили. Владелец машины остался спать в своем гараже, Ефим пошел домой. Вместо своей «хрущевки» он попал в другую, которая, как две капли воды, была похожа на его. Он открыл входную дверь и очень осторожно, почти наощупь, стал подниматься на пятый этаж. Электрического света в подъезде уже давненько не было. По какой причине его не было – никто не знал. Поднявшись и отдышавшись, дедок стал колотить в дверь квартиры. Искать свой ключ в продуктовой сумке, да еще в кромешной мгле, он не стал. Жена дверь почему-то не открывала. Он еще несколько раз ударил кулаком в дверь. Ударял так сильно, что от боли выл.

Дверь вскоре открылась. Однако вместо знакомой физиономии Машки, так он назвал свою жену в домашнем обиходе, появилось заросшее щетиной лицо очень толстого мужика, который был почему-то сильно раздражен. Ефим по пьяному делу не стал долго раздумывать и рванулся в квартиру, надеясь увидеть в постели свою любимую. Но увы, вышла осечка. Вместо жены, которая всегда спала в синих трусах, он увидел довольно полную, притом голую женщину. Она стояла в центре спальни и почему-то с удивлением на него смотрела. Что было дальше и кто в происшедшем виноват, дедок не мог рассказать. Не рассказывал никому и никогда. Через несколько мгновений он оказался в чьих-то сильных руках, которые схватили его за подмышки. Потом он очень сильно ударился о что-то твердое… Скончался он через пару часов в больнице, не приходя в себя.

Мария Ивановна, вдова погибшего, она же и владелица квартиры, оказалась очень большой скрягой. В этом Чурсин убедился сразу же, как только она его завела в небольшую комнатку и по-старчески промямлила:

– Молодой человек, у нас в городе принято платить за месяц вперед… Я, как и все советские люди, не хочу быть обманутой… – Затем, высунув язык, словно он ей придавал ума или смелости, вновь продолжила. – Я никогда в своей жизни ничего не воровала, поэтому и не хочу, чтобы у меня воровали…

Увидев изумленное лицо своего будущего постояльца, она несколько подобрела и с улыбкой подытожила:

– Я, мой сынок, вчерась еще раз все просчитала и решила окончательно. С тебя, как одиночки, буду тридцать целковых за постояние брать… Твой отец об этом знает… Я с ним недавно говорила…

Чурсин в отношении цены за проживание, которую назначила ему хозяйка, ничего не сказал. Не стал он ей и возражать. Он и сам не знал всех этих прейскурантов. Во время учебы он жил в студенческом общежитии. Все пять лет четверо парней жили в небольшой комнате. Жили дружно, каких-либо передряг не было, не было и пьянок. Хотя желание выпить было, и довольно часто. Ребята понемножку пропускали лишь в дни рождений. Пить больше – боялись. Никто не хотел оказаться за стенами университета. Страху нагонял и декан истфака. Косенко частенько проверял общежитие, в котором проживали будущие историки. Забегали к студентам и кураторы групп. Информация о негативах доходила до шефа мгновенно.

Первая неделя пребывания в Помурино для Чурсина оказалась очень напряженной, но одновременно и продуктивной. Свободного времени, как такового, у него не было. Львиная доля его ушла на обустройство комнаты и приобретение предметов первой необходимости. Через три дня отец привез ему небольшой холодильник «Саратов», который через полчаса лично сам набил продуктами питания. Конечно, в нем господствовало мясо. Не обделил он этим деликатесом и хозяйку квартиры. Баба Маша, держа в своих руках отборный кусок мяса, даже прослезилась. Она обняла долговязого мужчину и тихо проворковала:

– Спасибо милок, спасибо, милый человек… Я, честно говоря, впервые в жизни вижу такое мясо. Мой непутевый всю жизнь пил, не до мяса было… – После этих слов она с наслаждением погладила рукой по свиной вырезке и стала жаловаться на свое недомогание. – Я, мой милый, сейчас не могу стоять в больших очередях… Хворая я стала, да и деньжат нет…

Нытье хозяйки в отношении своего безденежья внезапно задело за живое Чурсина старшего. Он, не то с умилением, не то с презрением, взглянул на женщину и сквозь зубы процедил:

– Ты, уж Мария, не думай, что я какой-то богач… Ты, вот, милая мо-я-я, какую деньгу за проживание загнула… И даже сердце от жадности не остановилось… Эх, смотри у меня… – Он пригрозил женщине пальцем и серьезно предупредил. – Не вздумай моего единственного обижать… Он тебя-то точно не обидет…

На умозаключения своего отца сын ничего не сказал. Он только смиренно стоял перед ним и весело смеялся. Он сейчас не переживал за тридцать целковых. И за кусок мяса, который отец подарил одинокой женщине, у него тоже не болела голова. У него были другие мысли. Этим мыслями он жил раньше, будучи еще студентом. Этими мыслями он жил и сейчас, когда стал преподавателем кафедры истории КПСС одного из престижных вузов Сибири.

Прошла еще одна неделя. И этот небольшой отрезок времени для Чурсина оказался очень удачным. В первый же день начала учебного года он был официально представлен коллективу кафедры. Горовой довольно долго информировал своих коллег о заслугах новенького, известил их и об его научных планах. Он также огласил результаты конкурса на замещение вакантной должности преподавателя кафедры истории КПСС. Кроме Чурсина, других заявлений на конкурс не поступало. Все это прибавило энергии и оптимизма молодому историку. Он в этот же день «отметился» у всех проректоров и в партийном комитете института. На следующий день познакомился с деканами факультетов. Все и везде его принимали с улыбкой, желали успехов. Ночевать он приходил поздно вечером, хозяйка уже спала. Он сразу же раздевался и плюхался в кровать, панцирная сетка которой почему-то громко скрипела. Это нисколько его не раздражало. В эти дни он даже не испытывал чувства голода, хотя в его желудке иногда не было ни хлебной крошки. Погружаясь в темноту сна, он строил свои планы…

В понедельник очередной недели Чурсин, как обычно, открыл дверь и окинул взглядом две довольно большие комнаты, в которых находилась кафедра истории КПСС. К его удивлению, никого из преподавателей не было. На какое-то время он опешил и присел за свой письменный столик, стоящий возле окна. Неспеша вытащил из дипломата очень толстую книгу под названием «История Коммунистической партии Советского Союза», с которой не расставался все эти годы, а также планы семинарских занятий. От себя он нисколько не скрывал, что все это он делает просто так, чтобы подавить в себе внезапно появившееся волнение. К первому в своей жизни семинарскому занятию он готовился очень основательно.

Неожиданно дверь открылась и вошла Анна Петровна, секретарша кафедры. Чурсин, откровенно говоря, за все время своей работы на кафедре, не успел ее еще по-настоящему разглядеть. Пожилая женщина все куда-то исчезала. И на этот раз, она, ссылаясь на нехватку времени, быстро приблизилась к нему, и протянув ему небольшую бумажку, скороговоркой выпалила:

– Егор Николаевич! Вам предстоит завтра выехать со студентами на уборку урожая. Будете в качестве комиссара… Иван Константинович все уже с партийным комитетом согласовал… – Увидев широко раскрытый рот молодого преподавателя, она очень серьезно добавила. – Уборка урожая у нас рассматривалась и рассматривается как очень ответственное поручение партии…

От поистине шокирующего известия и повелительного тона женщины, новенький привстал и хотел что-то ей возразить. Однако ему это не удалось. Анна Петровна исчезла так же быстро, как и появилась. Чурсин медленно опустился на стул и дрожащими руками прикоснулся к небольшой записке. Глазами пробежал ее содержание. Секретарша озвучила все то, что в ней была написано. Он тяжело вздохнул и задумался. Идти в партком или звонить Горовому, он не решился. Отнекиваться было бессмысленным занятием. Для этого у него не было каких-либо объективных причин. Во время учебы в университете первокурсники, как правило, всегда ездили на уборку урожая. Комиссарами с ними были преподаватели кафедр общественных наук. Он еще раз тяжко вздохнул, положил учебник и планы в дипломат. Затем неспеша вышел из комнаты. В таком же медленном темпе он спустился на второй этаж, где находился партийный комитет. Через час его голова была напичкана всевозможными ценными указаниями. В обеих руках он держал рулон ватмана, наборы туши и плакатных перьев. Ему, как коммунисту предстояло вести решительную борьбу за урожай. По точным данным секретаря партийного комитета через три недели ожидаются большие заморозки…

Совхоз «Путь Ильича», где находился лагерь труда для студентов кооперативного института, большими производственными показателями не блистал. Это было, вполне возможно, и закономерно. Посевных площадей для зерновых культур в хозяйстве не было. Причиной этому была болотистая местность и сплошные солончаки. Хозяйство специализировалось на животноводстве и картофелеводстве. Немного сеяли подсолнечника и кукурузы. В основном эти культуры шли на приготовление силосной массы, которой зимой кормили животных.

Первокурсников в лагерь доставили к обеду следующего дня, привезли их автобусами. В первые же минуты пребывания студенты были разочарованы. В помещениях, специально построенных для них, не было электрического света. В комнатах отсутствовали лампочки, кое-где была вырвана электропроводка. Чурсин сразу же бросился искать завхоза. На территории лагеря его не оказалось. Не было здесь и представителей из руководства совхоза. Он рванулся в контору. Управление совхоза находилось в небольшом домике, вокруг которого паслись несколько коров и около двух десятков овец. Почему эти животные нашли именно здесь для себя пастбище, для городского жителя было непонятно. Начальников в конторе не оказалось. Была одна только молоденькая секретарша, которая при появлении студенческого комиссара, громко прогнусавила:

– Вы, правильно меня поймите, товарищ начальник… Директор о приезде студентов мне ничего не говорил… Он приедет из Помурино только поздно вечером…

Чурсин по совету женщины направился к секретарю партийного комитета совхоза, его кабинет находился напротив директора. Партийного вожака на месте также не оказалось. Вместе него за столом сидел старый дед, который, по его словам, хотел уплатить партийные взносы. Он уже трижды пытался это сделать, но безуспешно. Секретаря то не было на месте, то он болел. У комиссара оставалась последняя надежда – это завхоз отделения, за которым был закреплен студенческий лагерь. Дедок очень любезно согласился довести Чурсина до небольшого дома, где жил завхоз. Им оказалась толстая женщина, для которой появление студентов было полнейшей неожиданностью. Подняв руки к небу, она с изумлением произнесла:

– Боже! Почему Вы так неожиданно приехали… Сегодня утром наш партийный шеф сказал, что студенты ожидаются через два дня… Синоптики обещали значительное улучшение погоды…

Полуциркаческое поведение женщины нисколько не рассердило комиссара. Он, видя ее искреннее удивление, наоборот, громко рассмеялся и проговорил:

– Ну и дела творятся в нашей глубинке… Меня только вчера наши начальники инструктировали о важности выполняемой задачи, а здесь нас и не ждут…

Вести разговор или что-либо доказывать было бессмысленно. Для этого не было времени. Предстояло накормить и обеспечить ночлег для целой сотни студентов, среди которых почти восемьдесят процентов были девушки. Завхоз оказалась на редкость пробивной и строгой женщиной. В этом Чурсин убедился почти мгновенно. Она тотчас же взяла большую связку ключей и направилась к соседнему дому, который находился в метрах двадцати от ее дома. Чурсин последовал за нею. Надя, так назвала себя завхоз, решительно открыла калитку и вошла в ограду. Вскоре оттуда донесся очень громкий мат. Сомнений у комиссара не было, мат раздавался из уст завхоза. В этом он убедился окончательно, как только вновь открылась калитка. Перед ним появился небольшого росточка мужчина. В одной руке он держал большок моток электропроводки, в другой руке у него было металлическое ведро. В ведре лежали электрические лампочки. Следом за мужчиной вышла Надя, в руках у нее был березовый прут.

Через пару часов спальные помещения студенческого лагеря осветились светом. Вася, так звали электрика, от своей полезности засиял улыбкой. При этом он показывал очень редкий частокол своих желтых зубов. Счастлив был и комиссар. Он от радости протянул руку мужчине и весело произнес:

– Ну, Василий, ты настоящий Кулибин… Я, честно говоря, и не верил, что ты все можешь так быстро сделать…

От неожиданной похвалы студенческого начальника Вася крякнул и искренне признался:

– Понимаешь, товарищ начальник, я ведь, по правде, даже и не электрик. Меня просто сюда закрепили на время сельхозработ. – Почесав пальцем за ухом, он очень тихо добавил. – У нас здесь всем правит Надька, она жуть какая строгая. Убьет, если под горячую руку попадешь… Это ведь она меня науськала спалки и бытовки не закрывать. Два года закрывал, а сейчас нет… В эту зиму только пару метров проводки вырвали и выкрутили лампочки. Зато двери и окна целые…

К сожалению, накормить студентов комиссару удалось только к вечеру. В совхозной столовой ничего из продуктов питания не было, кроме воды. В организации ужина опять была львиная заслуга Надежды Ивановны, так величали работники столовой свою заведующую хозяйством. Она взяла взаймы у односельчан мясо и другие продукты питания. Отбой в лагере произвели в двенадцать часов ночи. Начальник лагеря и комиссар зашли в свою комнату через час.

Первая трудовая неделя для комиссара Чурсина пролетела незаметно. За это время удалось организовать работу и быт студентов. Был организован и их досуг. Во всем этом он видел и свою заслугу. В конце октября сельхозработы закончились. Неожиданно выпал снег, он уже больше не растаял. Сибирская зима пришла окончательно и надолго. Через час после приезда из совхоза Чурсин зашел в партийный комитет и положил на стол информацию о политико-воспитательной работе, которую под его руководством проделала партийная группа и комсомольская организация студенческого лагеря.

Для коллег своей кафедры он привез два ящика отборных яблок, подарок от управления совхоза. За два часа до отъезда из лагеря к нему подошел директор и стал благодарить его за хорошую работу студенческого отряда. Первокурсники всегда выполняли дневные задания, не было у них и нарушений дисциплины. Затем Иван Иванович, так звали начальника, повел его на склад. В самом углу большого помещения стояло около десятка ящиков с яблоками. Чурсин подошел к ним и стал лупать глазами. Он все еще не понимал, зачем его сюда привели. Увидев его недоуменный взгляд, директор улыбнулся и с иронией произнес:

– Егор Николаевич! Ты все еще не понял, что я от тебя хочу. – Чурсин слегка покрутил головой. Иван Иванович заразительно рассмеялся и нараспев пропел. – Да я тебе хочу по-да-рок сде-лать. Какой ты непо-нят-ли-вый…

Лишь после этого комиссар понял, что от него хотят. Он внимательно посмотрел на начальника и спокойно ответил:

– Спасибо, Иван Иванович! К сожалению, яблоки я практически не кушаю… Мое лучшее блюдо – мясо с картошкой. – Он заразительно засмеялся и повернулся лицом к выходу. Директор продолжал настаивать на своем. – Николаевич, ты же не с Луны свалился… Дают – бери, бьют – беги… Потом на полном серьезе он добавил. – Это остатки спецзаказа для районного серого дома. Одним словом, возьми эти яблоки. – Чурсин тяжело вздохнул, и поблагодарив мужчину за подарок, взял на руки два ящика и понес их к автобусу.

По пути в институт он решил отдать все яблоки своим коллегам. Ящики он занес на кафедру и поставил их возле своего стола, до понедельника. В этот день у первокурсников начинались занятия. В понедельник утром он подошел к заведующему и рассказал о подарке. Горовой в сей миг известил об этом всех сотрудников. Отсутствующим лично позвонил по телефону. После занятий стали делить яблоки. За тамаду был Борис Григорьевич Кулаковский, который принес из институтского буфета небольшие весы. До назначенного времени он успел содержимое двух ящиков перевешать. Каждому на нос, согласно его подсчетам, приходилось по два килограмма. За третейского судью был сам заведующий кафедрой. Ровно в пятнадцать часов тамада назвал фамилию первого счастливца, которому предстояло получить бесплатно несколько яблок из остатка спецзаказа для партийных и советских работников. Им оказался Горовой.

Последним в списке был Чурсин. Ему досталось всего три яблока, которые были явно неаппетитного вида. Он взял их в руки и с улыбкой произнес:

– Спасибо и за это… Я, честно говоря, их и не кушаю… Просто я выполнил просьбу Ивана Ивановича…

В сей миг раздались дружные аплодисменты его коллег. Порученца директора все стали наперебой хлопать по плечу или пожимали руки. Особое усердие в благодарности проявил тамада. Кулаковский подошел к Чурсину, и крепко его обняв, с явной лестью прошептал:

– Молодец, Егорка, что привез подарочек… Я из-за болезни не могу ехать на уборку урожая, но душою я всегда с партией и с тобою…

Чурсин, кисло улыбнувшись, ничего в ответ не сказал. Он на прощание едва успел помахать старику рукой. Кулаковский уже закрыл за собою дверь. Он страшно торопился к своей супруге.

Личную признательность Чурсину выразил и Овчаров. Николай Иванович с улыбочкой подошел к своему коллеге, и крепко пожав ему руку, восторженно произнес:

– Егор Николаевич! Я за тебя очень горд… Ты настоящий человек, человек большой души и отзывчивости… – После этих слов он вытащил из целлофанового мешочка яблоко, и поднеся его к носу, вновь восторженно пропел. – Какой чу-у-у-дес-с-с-ный запах! Будто я вновь побывал на земле солнечной Грузии…

Чурсин, после того как все покинули кафедру, устало опустился на стул. Настроение у него было на нуле. На душе скребли кошки. Он встал и с неохотою понес два пустых ящика на мусорную свалку, находящуюся неподалеку от тыльных ворот института. Затем вновь вернулся на кафедру. Тамада убедительно просил его отнести в буфет весы…

Молодой историк с каждым днем все увереннее вливался в профессорско-преподавательский состав института. Причиной этому была его необычайная работоспособность и порядочность. На первом же для него партийном собрании вуза лично сам ректор института вручил ему Почетную грамоту, которой он был награжден за умелую организацию политико-воспитательной работы в период уборки урожая. Чурсин, смотря в глаза седовласого руководителя, улыбался. Улыбался через силу. Он, да и не только он, знал о том, что третья часть картофеля осталась лежать под снегом. Еще больше важного продукта, без всякого сомнения, будет выброшено. Комиссар часто был возле хранилищ, из них несло зловонием.

Тему кандидатской диссертации Егора Чурсина преподаватели кафедры истории КПСС кооперативного института одобрили с первого захода. Все без исключения пришли к единому выводу, что организация свободного времени трудящихся по месту жительства во все времена была очень актуальной для партии. Через месяц тему утвердили на опорной кафедре в Тарске. Бывшие наставники Чурсина на имя Горового написали специальное письмо, в котором подчеркнули не только актуальность и диссертабельность темы исследования, но и выразили уверенность в успехе молодого таланта на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Главный историк «кооператива» с большим удовлетворением зачитал теплое послание ведущей кафедры сибирского региона перед своими коллегами. Затем попросил Анну Петровну отнести это письмо в партийный комитет и на другие кафедры общественных наук, для ознакомления. Старик сиял от радости. Сиял от радости и самый молодой историк вуза…

Первую зиму в Помурино Егор Чурсин не заметил, она пролетела для него почти мгновенно. Не ощущал он и сильных морозов, которыми природа наградила сибирский край. Для общения с природой, не говоря уже о дружеских встречах с людьми, у него просто-напросто не было времени. Основное время уходило на работу. Вне института он тоже работал. Сидел в областном партийном архиве, в библиотеках города. Домой приходил поздно вечером и от усталости валился в кровать. Пищу для себя не готовил. Утром обходился чаем, обедал в институтской столовой. Вечером опять был чай. Хозяйке бабе Маше больших проблем не приносил. Она видела своего постояльца только ночью, когда проверяла его наличие.

День проходил за днем. Новенький все больше и больше узнавал подноготную своих коллег и сотрудников кафедры, в составе которой было десять преподавателей и три сотрудницы. Среди историков было пять доцентов, два старших преподавателя и три ассистента. Старческий возраст коллег радовал только что прибывшего. Он имел очень большие возможности на быстрое продвижение по лестнице научной карьеры. Все зависело только от него и не от какого-нибудь другого. В том, что он быстро защитит кандидатскую диссертацию и будет учиться в докторантуре, он уже нисколько не сомневался. От сладких мыслей ему на душе становилось хорошо. Иногда он не выдерживал и открывал небольшой шкафчик, в котором стояло несколько бутылок самогонки. Первач у отца всегда получался первоклассный. Он открывал бутылку и с наслаждением делал глоток. Больше не пил, боялся, даже очень боялся. Ему не хотелось попадать в черный список институтских алкоголиков. К тому же изготовление самогона преследовалось по закону. В том, что хозяйка его может сдать милиции, он сомневался. Она к старости, как ему казалось, вообще нюх потеряла. Специальная винтовая пробка вряд ли была для ее ума…

Наступила весна. Чурсин ждал ее с большим нетерпением. Ему предстояло вынести на обсуждение кафедры первый раздел своей диссертации. Несмотря на то, что раздел был теоретический, он работал с большим усердием. Хотел в какой-то мере компенсировать отсутствие своего научного руководителя. На его кафедре не было специалиста по этой проблеме. Обращаться в университет, он воздержался. Опробация своего научного труда у историков «кооператива» могла сослужить ему только пользу. До очередного заседания кафедры оставалась одна неделя. Он раздал каждому коллеге лично в руки по одному экземпляру первого раздела диссертации. Заседание кафедры было назначено на первый понедельник апреля. В этот день у историков не было занятий.

Уверенность в том, что обсуждение раздела пройдет без сучка без задоринки, прибавляла ему сил и настроения. По институту он ходил с гордо поднятой головой. Все преподаватели и сотрудники, да и многие студенты, знали, что красивый и очень умный, и самый молодой из «старой» кафедры, так иногда называли историков «кооператива», пишет диссертацию. Кое-кто при встрече с ним крепко жал ему руку и интересовался его научными успехами. В том, что они уже есть и еще вот-вот придут, он нисколько не сомневался. Его также подкупало теплое и дружеское отношение своих коллег по кафедре к его собственной персоне. Почти по-отцовски к нему относился заведующий кафедрой, который однажды пригласил его к себе домой на квартиру. Чурсин любезно отказался. Ему было жалко своего драгоценного времени. Семинарские занятия со студентами, всевозможные консультации отнимали у него много времени. Он также хотел показать шефу, что наука для него куда дороже, чем его рассказы, как участника Великой Отечественной войны. Горовой часто делился своими воспоминаниями о войне как перед студентами, так и перед сотрудниками вуза.

Заседание кафедры началось ровно в девять часов утра. Обсуждение первого раздела диссертации преподавателя Чурсина было первым и основным вопросом. Чурсин вошел в комнату последним. В руках у него была огромная кипа всевозможных бумаг и книг. Заметив рабочее состояние молодого коллеги, заведующий кафедрой от удовольствия расцвел в улыбке и громко произнес:

– Товарищи ученые! Мне приятно видеть, что наш Егор Николаевич настойчиво грызет гранит исторической науки… Мне очень приятно, очень приятно…