Хранитель лабиринта и пленница белой комнаты

Друзья умоляли ученого что-нибудь сделать, чтобы девушка не зачахла, но он лишь отмахивался рукой, не замечая проблемы. Каждый вечер мужчина приходил домой все позже и позже, а затем – все раньше и раньше, появляясь с восходом солнца. Причина такого поведения была банальна: молодая аспирантка постепенно похищала мужа из семьи.

У Волчицы родился сын, но ничего не изменилось. Проблемы только обострялись, и главной проблемой стала средняя дочь. Девочке восемь лет, а она играет в странные игры: вешает и топит кукол, ночью не спит, а днем вместо школы убегает в лес. И постоянно разговаривает со своим плюшевым кроликом. Другие дети побаивались ее и за глаза называли Ведьмой, а девочка заставляла их себе прислуживать – то конфеты ей принесут, то украшения из дома украдут. Ученому это не нравилось. Он часто ругался с женой из-за проделок дочери, но она каждый раз заступалась за ребенка. В конечном счете это привело к тому, что ученый возненавидел и жену, и детей. За исключением разве что сына, которого считал наследником.

Странная отцовская любовь не могла спасти рушившиеся отношения. Ученый дошел до того, что в один из вечеров привел домой любовницу. Волчица не проронила ни слова, лишь закрылась в спальне. Ее муж, вместо того, чтобы устыдиться смирением супруги, взбесился и позвал к себе детей, сказав, что у них теперь новая мать. Раздался смех любовницы, которая протянула руки к Ведьме со словами: «Иди к маме», но та схватила со стола нож и легким ударом вогнала его по самую рукоять в бедро аспирантке.

Скорая спасла несостоявшуюся «мать», но с ученым дама встречаться перестала. Он этому не сильно расстроился и уже через неделю уехал жить к другой своей любовнице, забыв и о жене, и о детях. Лишь друзья продолжали заботиться о Волчице и ее потомстве, предлагая ей найти новый дом. Увы! Волчица разучилась верить людям и осталась жить в оставленной мужем квартире.

В один из вечеров ученому позвонили соседи, обеспокоенные шумом и криками, доносящимися из его квартиры. Он примчался в оставленный дом и увидел то, что его потрясло: супруга и старшая дочь истекали кровью от ножевых ран; его малолетний сын плакал рядом с матерью; а в углу с окровавленным ножом сидела Ведьма, обнимая плюшевого кролика…

Алексей Георгиевич остановился. Словно забыв обо мне, он уставился в одну точку на полу, где ничего не было. Старик вспоминал безрадостные события прошлого. Он знал их не понаслышке, он точно принимал в них участие.

– Что случилось дальше? – аккуратно спросил я.

Алексей Георгиевич услышал голос и вернулся из воспоминаний в кабинет. Он расправил плечи и продолжил рассказ:

– Волчица умерла. Старшая дочь впала в кому. Среднюю отправили в психушку. А сына ученый забрал к себе. Но на этом все не закончилось. То, что случилось дальше, испугало всех. Ненормальные не смогли находиться со средней дочерью в одной палате. Казалось, что сумасшедшие во второй раз сходят с ума: они жаловались на кошмары, черные тени и до ужаса боялись Ведьмы и ее белого кролика. Больные умоляли спасти их и убить девочку. Дошло до того, что они чуть не устроили бунт, и, чтобы хоть как-то навести порядок, ведьму поселили одну в двухместную палату.

Но Ведьма на то и Ведьма, чтобы уметь околдовывать! Вскоре не только больные, но и здоровые почувствовали на себе ее власть. Она убедила одного из санитаров отпустить ее, а когда охранник попытался задержать девочку, то этот санитар избил своего коллегу до тяжких телесных. Две недели охранник пролежал в реанимации между жизнью и смертью. Ведьму поймали, привязали к кровати и накачали разными препаратами.

Это не помогло. Вскоре еще один санитар унес девочку из больницы.

С большим трудом полицейские смогли отыскать ее в лесу рядом с университетом и поместить обратно в палату. Затем они поехали к доктору Крампу – уговаривать его забрать Ведьму к себе в Лабораторию. И он согласился. Чтобы девочка не сбежала, он сделал белый саркофаг с таинственными иероглифами, в который поместил усыпленную девушку. А после стал заниматься тем, чем занимался всегда, – наблюдать. Он записывал сны испытуемых, которые рассказывали про девочку с милым плюшевым кроликом, одиноко скучающую в пустой больничной палате. Заканчивались эти истории просьбами отпустить узницу. Или убить.

Вначале Крамп не придавал этим призывам значения, но ровно до тех пор, пока один из его коллег не устроил на него покушение, чтобы забрать ключ от саркофага. Оно провалилось, но после этого доктор настрого запретил спать в Лаборатории всем, кроме испытуемых, назвав это решение Табу. С тех пор минуло восемь лет, а Табу все еще действуют, ведь девушка продолжает спать в своем саркофаге…

Алексей Георгиевич тяжело вздохнул, и на его лице проступила болезненная усталость. У него появилась одышка, спина согнулась, и, вообще, он выглядел очень подавленным. Некоторое время он молчал, пока не осознал свою усталость. Тогда показательно жестким голосом, чтобы я и думать не смел, что он сдал, начальник службы безопасности спросил:

– Я полагаю, ты меня понял, зачем я тебе все это рассказываю?

Он говорил со мной словно учитель со школьником. Неприятное ощущение. Мерзко было бы поддерживать такое отношение к себе, но и конфликтовать я боялся. Поэтому мой собеседник услышал не «да» или «нет», а нечто бесформенное:

– У этой Лаборатории странные истории.

Алексей Георгиевич утвердительно покачал головой и сказал:

– Верно. Будет нехорошо, если ты станешь героем одной из них.

Фраза прозвучала немного странно: не как предупреждение, а как предсказание. Рассказанная история должна была удерживать меня от желания снова нарушить Табу, но вместо этого она порождала столько интригующих вопросов. То, что девушка не напоминала убийцу, меня не смущало – я никогда не видел психопатов, поэтому мог ошибаться на ее счет, но вот откуда появилась мать девочки – Волчица? Дочь ее очень любила, иначе бы зачем девочка воткнула нож в ногу несостоявшейся мачехи? Но если девочка любила маму, зачем она убила ее и сестру? Стоп! Алексей Георгиевич не говорил, что Пленница белой комнаты убила Волчицу. Он сказал, что девочка держала в руках окровавленный нож, когда вернулся ее отец, но что если по нему стекала чужая кровь? Кто тогда и зачем проник в квартиру? Чем я больше я думал над историей, тем больше мне хотелось еще раз нарушить Табу и оказаться во сне, чтобы услышать версию Пленницы белой комнаты о той ночи. Если начальник службы безопасности думал, что своим рассказам он отобьет мое преступное желание вернуться в сон, то он выбрал для этого неудачный способ.

Алексей Георгиевич продолжал сидеть в моем кабинете. Он устал наблюдать за моими измышлениями, и, по всей видимости, догадываясь, к чему они идут, прервал их:

– Иди и подумай над тем, что я тебе сказал. Многие мужчины хотят стать героями, спасающими принцессу из заточения. Но мало кто задумывается над тем, что будет, если принцесса и вправду окажется ведьмой. Поэтому не повторяй глупых ошибок и больше не нарушай Табу: в эту Лабораторию очень трудно найти подходящих сотрудников. Я не хочу искать на твое место другого человека.

– Надеюсь, это не угрозы? – спросил я, вставая со стула.

– Нет, это предупреждение.

Алексей Георгиевич как-то странно посмотрел на меня с высокомерной ухмылкой, совсем не соответствовавшей характеру его слов.

От этого становилось еще неприятнее, и я поспешил покинуть кабинет. Что-то во всем нашем разговоре было не так.

Я вышел на лестничную клетку и остановился, посмотрев вниз. Никогда за все время работы в Лаборатории я не спускался ниже минус первого этажа; никогда я не ставил под сомнение истории Алексея Георгиевича; и никогда раньше я не видел за этими рассказами призыва к осторожному исследованию тайн. Любопытство перебороло страх и заставило меня сделать несколько робких шагов вниз по Лестнице. Спустившись на бетонные ступеньки, которых никогда не касалась моя нога, я словно пересек непреодолимую черту. Меня охватила эйфория, и я побежал вниз к неизвестности.

На минус четвертом этаже я увидел то, что должен был увидеть: две железных двери, одна из которых вела в лабораторию сна, а вторая – в Бездну. Все выглядело очень обыденно: обычная дверь, обычный темный подвал, обычная лампочка, горевшая тусклым светом. Никаких особых систем защиты, никаких выгравированных на металле тайных знаков, даже предупреждающей таблички – и той не было. Я прикоснулся к двери, и ладонь почувствовала металлический холод. Обычный металлический холод. Я заглянул в замочную скважину – и не увидел в ней ничего, кроме темноты.

– Если долго вглядываться в Бездну, Бездна начнет вглядываться в тебя, – услышал я голос за своей спиной. Я повернулся и узнал молодого аспиранта Игоря.

– Привет. Я даже не заметил, как ты сюда подошел, – поздоровался я и протянул собеседнику руку.

– А ты последние полчаса вообще ничего не замечаешь, – сказал Игорь. В его глазах читалось не то осторожность, не то презрение, мешавшее ему ответить на рукопожатие. Я должен был разозлиться, но я насторожился и спросил:

– О чем ты?

Вместо прямого ответа Игорь спросил сам:

– Сколько, по-твоему, ты смотрел в скважину?

– Пару секунд, – ответил я.

– Когда я спускался по Лестнице тридцать минут назад, ты уже смотрел в скважину. Когда я пошел обратно, то ты продолжал смотреть в нее. Я стою здесь минут десять, а ты все еще продолжаешь смотреть туда. Народ ходит, любуется твоей задницей, я и решил вернуть тебя на землю.

– Я даже не знаю, что сказать… – произнес я. Ситуация в моих глазах была настолько безнадежной, что я даже не стал искать оправдания.

– А и не надо ничего говорить. Тут люди к таким вещам привычные. Я про тех, кто работает на минус четвертом этаже. Поэтому они стараются не обращать внимания на всякие странности. Если игнорировать ненормальные вещи, легче почувствовать себя психически здоровым. Мой тебе совет: поступай как все.

Игорь был из тех, кто работал на минус четвертом этаже и должен был знать больше меня. Я захотел его спросить про девочку из сна и произнес:

– Скажи, а…

– И не надо меня спрашивать про Лабораторию, Лестницу, сны и что тут творится. Я нормальный человек, и если ты хочешь оставаться нормальным, делай вид, что ничего не происходит, – бесцеремонно прервал меня Игорь и убежал по Лестнице наверх.

Его совет – безумие! Как можно закрыть глаза и делать вид, что ничего не происходит? Лестница, девочка из сна и весь непостижимый новый мир никуда не исчезнут – они останутся здесь, и я их никогда не забуду.

Алексей Георгиевич, Игорь – они стояли перед границами нового мира, неизведанного, опасного, таинственного, и им оставалось сделать всего лишь маленький шаг, чтобы человечество открыло новую страницу истории, но вместо шага они поставили пограничные столбы из железных дверей. Они подобно инквизиторам выжигали страхом новые знания.

Я был не таким. Я заглянул за пределы непознанного и теперь был готов идти дальше, невзирая на страх. Они хотят, чтобы я ослепил себя?! Не дождутся! Я не знаю как, но я разгадаю загадку Бесконечной Лестницы! Возможно, вся моя прошлая жизнь, все Тени, преследовавшие меня с детства, все испытанное мной одиночество вели меня к этому месту и моменту, чтобы я пересек границу миров.

Жалко, что я вынужден искать ответы один. Дима не смог попасть на Лестницу. Однако мне нужно было встретиться с ним – он уехал из Лаборатории, оставив сумку в моих руках, и этим вечером я планировал ее вернуть.

ГЛАВА 7. ВЕЧЕР ВСТРЕЧИ

Я стоял около квартиры Димы. Проблема заключалась в том, что я не знал, какая из четырех дверей на этаже была его – после того, как он переехал, я ни разу за четыре года не был у него в гостях. Ко всему прочему, ни на одной из дверей не висело номеров квартир. Я так долго принимал решение, куда следует постучать, что Дима выглянул на лестничную клетку без стука, чтобы выяснить, где я заблудился между домофоном и его квартирой.

Увидев меня, он улыбнулся и позвал зайти внутрь. Я прошел в квартиру, поздоровался с другом за руку, а затем вернул ему сумку. Из гостиной до меня донеслись звон посуды и веселые голоса оживленного разговора. Дима заметил мое любопытство и сказал:

– По правде говоря, у нас в гостях Лев Эдуардович и Кристина Майер. Если хочешь, то можешь к нам присоединиться.

– Ты думаешь, это будет уместным? – спросил я, поскольку сам не был уверен в том, что хочу остаться. К тому же, зная Диму, его предложение могло быть простой вежливостью.

Но было и два весомых аргумента присоединиться к ужину: во-первых, я мог поговорить с Кристиной Майер, а во-вторых, я хотел есть.

– Конечно, мы будем рады тебя видеть. К тому же, благодаря тебе я помирился с женой, – радушно произнес мой друг.

– Мне? – удивился я.

– Когда она узнала, что я болею с похмелья, то примчалась домой, чтобы помочь мне прийти в себя

«Или проследить, чтобы ты не стал весело проводить время», – подумал я, с трудом удержавшись, чтобы не сказать это вслух.

Я прошел в гостиную, где за столом сидело три человека: жена моего друга – Маша, его отец – Лев Эдуардович и их гостья – Кристина Майер. Комната была маленькой, и даже такое количество гостей казалось для нее большим. Во многом виноваты в этом были обои темно-зеленого цвета, зрительно убивавшие комнату.

Мое появление заставило всех замолчать, отчего я почувствовал себя неуютно. В растерянности я остановился в дверном проеме и задумался над правильностью своего решения присоединиться к ужину. Дима слабо подтолкнул меня в спину и сказал:

– Заходи, не стесняйся.

Я сделал шаг вперед и тихо произнес:

– Здравствуйте.

Я знал всех сидящих за столом, но моему появлению Димина семья оказалась не рада: Мария с кислым выражением лица ответила «здравствуй», а Лев Эдуардович с каменным лицом кивнул. И только Кристина Майер с широко раскрытой улыбкой произнесла: «Привет!» Такое начало вечера не предвещало ничего хорошего, и я решил, что проведу здесь не больше часа, пока не получу номер телефона молодой ученой. Она меня, судя по всему, не узнала, даже несмотря на то, что посадили меня рядом с ней.

Дима вместе с женой разместились на диване, а его отец восседал в изголовье стола, словно хозяин дома. Я всегда считал Льва Эдуардовича строгим моралистом и беспощадным отцом. Он оценивал каждое произнесенное слово, из-за чего разговор с ним превращался в экзамен. Поступил правильно – заработал бал. Сказал что-то не то – потерял. Я предпочитал не общаться со Львом Эдуардовичем, на что он отвечал взаимностью. Дима такой возможности не имел и был вынужден всю жизнь зарабатывать хорошие оценки у своего отца, где даже четверка – это плохо. Когда Лев Эдуардович отчитывал сына, Дима мог только виновато улыбаться.

Однако сегодня оценки выставлялись Кристине. Отец семейства задавал ей много вопросов, на которые девушка воодушевленно отвечала, не замечая реакции собеседника. В зависимости от полученных ответов, Лев Эдуардович мог одобрительно покивать головой, недовольно цокнуть языком или произнести фразу про инфантильность и несобранность молодежи. Работа Кристины по контракту в Европейской организации по ядерным исследованиям вызвала одобрение. Сожительство с бывшим парнем вне брака – осуждение. Он похвалил Кристину за ее благотворительную деятельность в области защиты окружающей среды, но выразил недовольство ее участием в феминистском движении. Девушка постоянно получала и теряла заработанные балы, и хотя в целом она держала положительное сальдо, экзамен стал изрядно утомлять всех присутствующих. В конечном счете мне это все надоело, и я вмешался в разговор:

– Почему ты решила стать ученой?

– Почему тебя это удивляет? – враждебно спросила Кристина.

Видимо, она увидела в невинном вопросе мужской шовинизм. Я быстро сориентировался и вместо заготовленной фразы про то, что раньше не встречал девушек-физиков, спросил:

– Почему ты решила, что меня это удивляет?

Кристина сделала снисходительный вздох и сказала:

– Почему все мужчины при знакомстве со мной обязательно спрашивают, почему я решила стать ученой?

– И почему же?

– Я не мужчина, почему ты спрашиваешь об этом меня?

– Лев Эдуардович, почему мужчины постоянно донимают Кристину этим вопросом? – спросил я «хозяина дома».

Отец семейства чуть не подавился едой от такой наглости. Он аккуратно положил столовые приборы на скатерть, вытер кусочки еды со рта и уже приготовился говорить, как раздался смех Кристины. Возможно, ей показалась забавной моя выходка, но, скорее, она не захотела ставить взрослого человека в неудобное положение и ответила сама.

Отцом Кристины был талантливый ученый, чья жизнь не могла не сказаться на жизни дочери. Вместо игр с куклами маленькая девочка крутила в руках модели атомов, а вместо чтения сказок на ночь они ходили смотреть через домашний телескоп на туманность Андромеды. Вместе с папой они периодически устраивали погром в квартире, производя удивительные физические или химические опыты. Я представил себе, как озорная девчушка, измазанная копотью, и серьезный отец в белом халате, взрывают самодельную бомбочку в детской, отчего комната наполняется серым дымом. Я рассмеялся от этого образа, и под мой хохот Кристина закончила рассказ тем, что ее единственным шансом не стать физиком, было пойти на химический факультет.

Девушка замолчала и с расслабленной улыбкой посмотрела на меня. Смущенный ее прямым взглядом, я пошутил:

– Я что, измазал лицо сметаной?

– Нет… но, мне кажется, что мы с тобой где-то встречались, – ответила девушка и, прищурившись, стала всматриваться еще сильнее.

Теперь я понял: Кристина не вспомнила меня. Именно поэтому она вела себя доброжелательно по отношению ко мне. Я решил, что продолжу сохранять инкогнито, но в разговор вмешался Дмитрий:

– Тебе не кажется. Вы и правда встречались на лекции в университете.

– Точно! Теперь я тебя вспомнила! Ты еще спросил меня про гравитационную ракушку, – произнесла Кристина, не отрывая взгляда. Пока она произносила фразу, на ее лице сменилась целая гамма эмоций: торжество, удивление, тревога.

– Да. Мне на работе рассказывали городскую легенду о Бесконечной Лестнице, вот мне и стало интересно, сколько правды в таких байках, – подтвердил я.

Вспоминая о нашей с Димой пьяной поездке в Лабораторию, я старался аккуратно подбирать выражения, чтобы ни одно произнесенное слово не дало поводов для обвинений. Не вышло.

– По-моему, байки с твоей работы – не самая удачная тема для разговора, – сказал Дима.

Еще больше меня испугала реакция Кристины на мои слова. Ее лицо исказилось в одно мгновение: улыбка исчезла, подбородок приподнялся, губы сжались. Она источала холод, и от этого становилось не по себе.

– Я что-то не то сказал? – спросил я.

– Нет, все в порядке. Продолжай, – ответила девушка, а сама сжала плечо побледневшими руками.

Все точно не в порядке.

– Что продолжать? – спросил я.

– Рассказывать про Бесконечную Лестницу.

– А что про нее рассказывать?

– Давайте закончим этот разговор! – грубо, чуть ли не криком, прервал перебранку Лев Эдуардович и ударил о стол рукой. Старик посмотрел на меня высокомерным взглядом и добавил: – А вам, молодой человек, вместо того, чтобы забивать голову моего сына всякими глупостями, стоит больше внимания уделять своей работе и не заявляться туда в пьяном виде. К тому же, уже поздно. Я думаю, вам пора домой.

Меня возмутило такое отношение! Мой взгляд бросился к Диме за заступничеством, но встретил… виноватую улыбку. Эту вечную виноватую улыбку. Нет, Дима ничего не скажет своему отцу, даже если не согласен с его решением. Хозяином в доме моего друга оставался его Лев Эдуардович. Готов поспорить, что и с женой они помирились не потому, что Дима позвонил Марии, а потому что это сделал за него «папа».

– Что ж, пожалуй, вы правы, – согласился я. Выбора у меня все равно не было.

Я встал из-за стола, произнес «спасибо» и пошел за верхней одеждой. Дима вышел проводить меня в коридор, где я прочитал в его глазах: «Извини, что так получилось». Он никогда не произнесет эту фразу вслух – решения отца не оспариваются.

Дима молча протянул мои ботинки, а я молча их взял.

И тут в холл вышла Кристина.

– Я тоже пойду, проводишь меня до отеля? – попросила она меня.

Не ожидал такого поворота событий. Если Кристина хотела узнать от меня подробности о Бесконечной Лестнице, то она поступила логично. Я тоже поступил логично и согласился:

– Конечно, провожу. Нам далеко ехать?

– Идти. Я остановилась в университетской гостинице.

Девушка подошла к шкафу и вытащила из него красный клетчатый пуховик с широким черным поясом. Затем она надела забавную шапку с помпоном и, попрощавшись с хозяевами квартиры, выскользнула на лестничную площадку. Я одевался дольше и догнал Кристину только во дворе, где в свете окон девушка рассматривала снежинки на своих белых варежках. Услышав скрип железной двери, она повернулась ко мне и мягко произнесла:

– Извини, что тебя из-за меня выгнали.

– Не извиняйся! Меня выгнали из-за скверного характера Диминого отца, – не согласился я.

– Он ни при чем. Тебя выгнали из-за меня, – сказала Кристина, укутываясь глубже в куртку.

– Откуда такая уверенность?

– Давай мы не будем спорить? Расскажи, что ты знаешь про Лестницу. Я хочу услышать историю твоего друга, – сменила тему девушка. Она показала пальцем в сторону дворов и добавила: – Нам туда.

С этими словами Кристина подошла ко мне и взяла под руку.

Последний раз я ходил парой с девушкой еще в университете. С того времени успел привыкнуть к одиночеству – женское прикосновение смутило. Однако я не был настолько малодушен, чтобы от легкого флирта, если это был флирт, начать делиться тайнами. Я ответил без конкретики:

– Ничего особенного. Мои коллеги говорят, что нашли в подвале здания, где я работаю, Лестницу, уходящую бесконечно вниз. Но я туда не спускался – нет допуска. Мы с Димой пробовали попасть в нее, но нашли обычный подвал.

– Что еще говорят твои коллеги?

– Что если уснуть на Лестнице, тебе могут присниться странные сны, а если спуститься в нее глубже, то можно увидеть, как эти сны становятся реальностью.

– Любопытно. Что еще?

Странно. Сейчас она смотрела на меня широкими глазами с мнимой улыбкой и нескрываемым любопытством, а сами вопросы напоминали допрос. А ведь еще десять минут назад, когда я только упомянул про Лестницу, Кристина сжимала до побледнения пальцев свои плечи. В этой перемене было что-то противоестественное.

– Почему ты так интересуешься городской легендой? – спросил я.

– Она напрямую связана с моим исследованием. Найду гравитационную ловушку – получу Нобелевскую премию. Будет здорово, как ты считаешь?

– Не факт, – пробурчал я.

Девушка не услышала и переспросила:

– Что?

– Я расспрошу коллег про Бесконечную Лестницу, тебе нужно только сказать мне, что тебя интересует. Вот только вряд ли мне удастся самому увидеть Лестницу.

Натянутую улыбку спутницы сменила прикушенная губа. Девушка отпустила мою руку, остановилась, а затем холодным голосом произнесла:

– Ты обманываешь меня: ты видел Лестницу!

Я молчал. Она догадалась, что я ездил с Димой в Лабораторию не просто так. Но как я должен реагировать? Признаться? Продолжить врать? Оставить девушку на этом месте, а самому сбежать? Кристина не дождалась моей реакции. Сделала шаг назад и, делая ударение на каждом из слов, повторила:

– Ты обманываешь меня!

Какая уверенность! Нет, я не мог ни соврать, ни сбежать. Но и признаться не мог —угрозы Алексея Георгиевича все еще звучали в моей голове. Я слышал их в пульсации висков и топоте сердца. Я не нарушу Табу снова. Тогда, чтобы выйти из положения, я предъявил спутнице встречное обвинение:

– Ты тоже не искренна со мной.

Кристина вздрогнула. Этого почти нельзя было увидеть, но она вздрогнула. Кристина боялась не меньше меня. Ее страх подарил мне облегчение. Я посмотрел на небо. Снег ложился на мое лицо. Мы стояли друг напротив друга в раздумье. Каждый из нас думал об одном и том же – о том, что мы не обязаны говорить друг другу правду, хотя каждый жаждал ее услышать и… сказать. Странно, что судьба свела нас двоих. Ах да, это же была не судьба, а Патрицио – тот странный незнакомец в баре, назвавшийся торговцем информацией. Он – еще одна причина молчать. Ради каких целей он нас свел? Вряд ли им двигали благородные мотивы.

Я посмотрел на девушку ледяным взглядом, таким же холодным, как ветер, проникающий до тел сквозь тонкие куртки. Если мы продолжим молчать, холод дойдет до сердца. Тогда мы разойдемся, так и не услышав общие тайны, способные подарить успокоение.

Кристина поняла это первой. Она вздохнула, опустили голову и дрожащим голосом произнесла:

– Это касается моего папы…