Любовь понарошку и всерьёз

– Помнишь…

– Конечно, помню, Машка. Тогда, на выпускном, у нас случилась любовь… а потом ты пропала. Я тебе писал, но ответа не получил. Куда ты исчезла?

– Долго рассказывать. Он меня обаял мгновенно. Сияющий неподдельным счастьем и удивительными эмоциями красавец лейтенантик. Всего одна ночь…  я стала мамой. Уехали служить на Байкал, мотались по гарнизонам. Было интересно вновь и вновь обустраиваться, знакомиться, приспосабливаться. Миллион впечатлений, романтическая влюблённость.

– Давай о чём-нибудь другом. Я рад за тебя. Нужно было просто написать, признаться. Я страдал, мучился.

– Не думай, что мне было наплевать. Брак по залёту не такое уж и счастье. Муж привлекал всех самок, приближающихся к интимной зоне на опасное расстояние. Он изменял с первого дня. Я знала…

– Маша, мне это не интересно. Хочешь, чтобы я тебя пожалел? У меня не осталось эмоций в отношении тебя, которые хотелось бы до сих пор реализовать.

– Но ведь ты не женат, я знаю.

– Что с того? Прошлое не вернуть. Рад видеть тебя, но это совсем другие эмоции. Лучше не начинай.

Машка расплакалась. Остановить излияния её исстрадавшейся души было невозможно. Мы обнимались за углом здания. Она рыдала, опустошая тайники с закапсулированной болью, я ничего не слышал, мечтал о том, чтобы эта экзекуция быстрее закончилась.

Вскоре мы замёрзли и вернулись за стол. Машку тут же пригласил танцевать Генка Вершинин, которого она сразу с энтузиазмом принялась нагружать своими неисчислимыми проблемами.

Я спокойно вздохнул. Можно было осмотреться, поговорить с другими, но сначала послушать.

Алкоголь и танцы расслабили, насколько возможно объединили и сблизили ребят. Наружу полезла неожиданная откровенность. Оказалось, что лишь я один не был обременён семьёй, бытовым опытом и серьёзными отношениями.

Разговоры тут и там касались многочисленных проблем, несовпадений стремлений и надежд с реальностью.

Всех и каждого в отдельности волновали профессиональные, материальные и семейные перспективы, но высказывания говорили о туманно-безрадостном будущем, в котором не было вдохновляющих мотивов.

Что может быть хорошего, когда тебя больше всего в жизни волнует, где и как достать денег, чтобы купить холодильник или шкаф, заплатить за съёмную квартиру, с кем оставить завтра ребёнка, во что его обуть-одеть, чем накормить, а ещё кредит, будь он неладен…

Катька Чернова, девочка-праздник. В неё были влюблены все. Она кокетничала, могла выбирать из неисчислимого множества любого приглянувшегося кавалера.

Золотая медаль, гордость школы. Если бы не её глаза, если бы она сама не представилась… узнать в раздавшейся, распухшей толстушке миниатюрную Катеньку было невозможно.

Она балагурила, шутила, отпускала остроты по любому поводу, прошлась и по мне, намекнув на нетронутое целомудрие, чем вызвала шквал неприятных вопросов и расспросов, от которых я едва отделался.

Оказалось, что Катька четырежды за это время была замужем, родила троих детей, которых воспитывали бабушка и дедушка, институт так и не закончила, профессии не имеет, живёт у любовника.

Дальше слушать было противно. А ведь вначале она рассказывала, что создала жизнь-сказку.

Катька танцевала со всеми по очереди. Парни нисколько не стеснялись мять её объёмные выпуклости, целовать в шею и уединяться в подсобке.

Витька Буланов был не просто навеселе  – пьян. Он не буянил, но слишком громко жаловался на жизнь.

– Помните, на выпускном я мечтал, что стану выдающимся архитектором, как отец. Тогда я представлял, как лет через десять…  А он, зараза, взял и ушёл на пенсию, или его ушли. Без разницы. Про него тут же забыли. И что… а ничего… Кое как получил диплом, работаю в архиве. Баба, жена моя, свалила с сыном  к родителям. Скоро тридцать, а я, как бабка, из сказки про разбитое корыто…

– Забей, дружище. Не ты один… в жопе… Да мы все, если хочешь знать… все подранки. Нам сулили весь мир, обещали счастье коллективного и индивидуального творчества, а ничего такого для нас нет.  Самое страшное, что учителя и родители про это знали. Знали и молчали. Думаешь у меня по-другому? Дудки!

– Не бузи, Дементьев, значит, не старался.

– Как бы ни так, друг мой Андрюха, пытался я, землю рыл. Только в романах всё сходится, в жизни иначе. У каждого генерала есть сын, которому назначено, по праву рождения быть генералом. А ты будешь тянуть за него лямку, работать и жить на гроши. Диалектика, брат. Утешает лишь то, что нас таких много. Поэтому не зевай, бери от жизни всё, что можешь урвать.

По поводу фатально упаднических реплик развернулся спор, участвовать в которых было не интересно. Я пошёл курить с Лариской Прониной и Лидой Фатеевой. Когда-то они были отличницами и спортсменками, выделялись идеальной стройностью, стремлением быть первыми.

Мне казалось, во всяком случае, так девчонки выглядели, что у них всё о-кей. Я надеялся хоть от них услышать истории взлётов.

Как же я оказался неправ.

– Почему ты весь вечер молчишь, Костя, не о чем рассказать?

– У меня всё в порядке. Живу, работаю. Как все…

– Да, мне бы твои проблемы…

– Чего, Лидуш, опять?

– А, надоело всё. Разведусь наверно. Пьёт и пьёт, скотина. Руки распускать начал. Ладно бы зарабатывал, за мой счёт живёт, гадёныш, а строит из себя султана Брунея. Как из сборной  вышибли, так и сел на шею. А ведь я из-за него даже мастера спорта не получила. Работаю на фабрике, как проклятая, прихожу домой, а там… да что я говорю, кому… у самой не лучше, так ведь, Ларис? Но и это только цветочки…

– Ась, а ягодки?

– Залетела я, подруга. Поняла поздно, у меня же проблемы по женской части, сама знаешь… короче, аборт поздно делать.

– Да уж, не сладко. А мой благоверный всё в командировки на Байконур летал. Долетался, сука. Оказалось, у него там бабёшка и двое детей. Пришлось расстаться. А кому, скажи, я нужна с двумя детьми в ипотечной квартире? Серёжкиных алиментов даже на платежи не хватает. На зарплату учителя физкультуры не зажиреешь. Перспектив ноль, мужики как от чумной шарахаются.

– Да, подруга, дела. Костя, взял бы над Лариской шефство. Она девка горячая.

– Извините, девочки, пожалуй, пойду за стол. Не гожусь в спонсоры. Я… я обязательно по любви женюсь.

– Ну-ну! Мы тоже так думали. Жизнь обломает. Ничего, мы терпеливые, подождём. Если что, милости просим. Запиши адресок на всякий пожарный, вдруг пригодится. Судьба нынче никого не балует.

Вернулся в кафе, а там, то же самое. Долги, ипотека, детский сад, болезни, разводы, измены. Бабы-****и, мужики-козлы, любовники и любовницы, аборты, залёты, подгузники…

Одноклассники на полном серьёзе консультировали друг друга как быстро и без последствий снять тёлку, как облапошить и любовника, и мужа, как ничего не делая наколотить бабла, как жить в кредит, как получить выгодную ипотеку и материнский капитал, как устроиться работать в таможню или судебным приставом, как…

Но самое печальное – все безоговорочно знали кто и в чём виноват в том, что судьба от них отвернулась.

“Что произошло, что с вами со всеми стало”  – мысленно закричал я, приходя в ужас. Все как один строили своё будущее за счёт кого-то или чего-то, что сделает их жизнь счастливой.

Кто-то, что-то …

Ни перспектив, ни радости, ни счастья…

Вместо целей и планов – безразличие и отчаяние.

Мы все учились у одних и тех же педагогов, которые чему-то много лет упорно обучали, но так и не захотели объяснить, что жизнь – бесконечный выбор и постоянная ответственность, что судьба рукотворна, что счастье внутри, а не снаружи.

Молодость импульсивна, романтична и беспечна, ошибки неизбежны. Всё так. Но разве сложно понять, что любовь и легкомысленные гулюшки не одно и то же, что от случайной беременности нужно предохраняться, что создавать семью на основе страсти – бред умалишённого, что расчёт на протекцию и авось – лотерея, что ипотека – афёра и рабство, что кредит выгоден только ростовщику, что дети – не шары в бильярде, что постоянно плыть по течению может только мёртвая плоть…

 Я был раздавлен, обескуражен. В голове проносились цветные кадры из замечательной школьной юности, когда  у каждого из нас было прекрасное будущее.

“Они сами всё испортили, думал я, –  сами! У меня  жизнь сложится иначе. Не позволю случайности вмешиваться в мою судьбу. Я всё сделаю так, как нужно, всё просчитаю до мелочей, всё…“

В это время мне позвонили. Отвечать не хотелось – не до этого. Нужно обмозговать: слишком много впечатлений и информации.

Звонок был слишком настойчивый, пришлось ответить. Я посмотрел на экран – Лиза, моя девушка. Я встречался с ней около двух месяцев.

Ничего серьёзного, нас сближала только сфера деятельности и общие интересы.

Мы весело и беззаботно проводили свободное время. Правда Лиза оставалась у меня на ночь пару раз, но никаких планов мы не строили.

Как же не вовремя она звонит.

– Извини, Лиза, мне неудобно говорить, я занят. Давай созвонимся завтра.

– Это срочно.

– Не выдумывай, извини, – я нажал на отбой.

Настойчивая трель зуммера заставила нервничать. Я опять ответил.

– Не смей бросать трубку, Полетаев! Ты обязан меня выслушать. Я залетела, что скажешь?

– Я… я… ты уверена? Да ладно… такого не может быть.

– Может. Кроме тебя у меня месяца два никого не было. Короче думай. Я намерена рожать. В моём возрасте опасно избавляться от ребёнка.

– Но ведь ты меня не любишь.

– Какое это имеет значение? У ребёнка должны быть родители. Рассчитываю на твою порядочность. У тебя, Костя, есть время подумать. Я на связи.

Люблю! Люблю! Люблю!

Димка ухаживал за Викой с десятого класса. Поначалу он и не знал, что влюбился, просто таскался за ней везде и всюду, оказывал знаки внимания, считая всё это обыкновенной дружбой.

Димке с мальчиками было не интересно, даже скучно. То ли дело Вика…

У неё такое воображение, такая неуёмная фантазия. Девочка могла часами рассказывать о том, что действительно было, чего хотелось и чего быть никогда не может в принципе, да так интересно.

Димка внимал её романтическим повествованиям, открыв рот, и умилялся.

Учителя, правда, её буйное воображение воспринимали скорее как порок развития. И ладно. Подумаешь, учителя!

На выпускном балу, настроение было ужасно сентиментальное, они обнимались и целовались. Вика плакала, сама не понимая отчего. Было одновременно очень хорошо и слишком плохо.

После школы Димку почти сразу призвали в армию.  Вика ждала его, как и обещала на проводах, писала письма.

Вообще-то она ни о чём серьезном не помышляла, но поклялась, как просил Димка, значит нужно выполнять. Хотя, глупое занятие  – давать клятвы. Они Вике ошейник напоминают, как у собачки.

Сидишь, привязанная к столбику: тяф-тяф. Мимо проносится до одури интересная жизнь, а тебе остаётся только мечтать.

Замуж она не собиралась, как другие девчонки. Мамка говорила, что только дуры выскакивают за первого встречного. “К выбору мужа, тем более отца детей, нужен серьёзный, взвешенный подход. Это тебе не стакан чая выпить: ответственность на всю жизнь”.

Оно и понятно, но всё же, откуда ей знать, что такое та самая любовь?

С другой стороны – как узнать, какой  Димка после службы вернётся? Может у него там…

Но письма от Димки приходили каждую неделю.

“Люблю! Люблю! Люблю!“

Иногда в одном письме раз двадцать эту магическую фразу накалякает.

А если правда любит? Придётся подождать.

Дальше – как карта ляжет. Девчонки, вон, чуть не поголовно замуж выскочили. Некоторые даже родить успели.

И развестись.

Зачем, спрашивается, замуж ходили? Хотели-то чего?

Вот, и Вика не знает, чего хочет. Но Димку ждёт.

Димка демобилизовался немного раньше назначенного срока. Аккорд какой-то им назначили, генералу дачу строили.

Как приехал – сразу к Вике, не заходя к родителям, прибежал.

Целоваться полез.

Совсем не такой парень как раньше. Хуже, лучше – не понять, но другой.

“Ладно, уж, пусть целует. Авось с меня не убудет. Если честно – приятно”.

Через несколько дней Димка получил паспорт и потянул Вику на регистрацию.

Мамка ругается, – не торопись доча, сгоряча можно такого натворить, как потом расхлёбывать – вот где задача. Погуляйте, узнайте, что почём. Два года ведь не виделись, отвыкли, а ты сразу в хомут шею суёшь. Ой, не нравится мне всё это.

– Какой хомут, мама? Не понравится – разведусь. Девчонки говорят, что это теперь совсем не проблема.

Немного больше чем через месяц Вика поняла, что беременна. Пришлось теперь самой торопить со свадьбой.

Не хотела по залёту, вроде как нужда заставляет, а любит или нет, пока не поняла.

“Сама дура. Нужно было предохраняться. Так нет же, пошла у Димки на поводу – ощущения ему, видите ли, не те. Теперь в самый раз, те будут. Как теперь Димка запоёт, мы ведь такой вариант событий не обговаривали? Мамка вообще пришибёт, если что. Ну и что теперь? Не на аборт же идти, в самом деле”.

Свадьбу сыграли скромную.

Мамка к бабушке жить ушла. Молодым её однушка досталась.

Поначалу всё замечательно складывалось, даже слишком: любовь-морковь и всё прочее. На руках не носил, но кофе в постель по утрам, приятные безделушки, букеты цветов, ужины при свечах – всё было.

Димка к отцу своему автослесарем в мастерскую работать устроился. Деньги неплохие. Старался, всем необходимым обеспечивал.

Вика между тем к пузику своему и семейному положению привыкла: хозяйственная стала, домовитая.

Переделает всё по дому, сядет в кресло, животик гладит, разговаривает с тем, кто внутри, музыку для него включает. Моя, – говорит, – Анжелочка. Ангелочек ненаглядный.

Родила в срок.

К Димке успела прирасти, привязаться. Готовится к его приходу, словно безграничное счастье встречает. И он не отстаёт: милая, дорогая, любимая.

Через месяц после родов муженёк неожиданно нервным стал: раскричится, уляжется лицом к стенке и сопит как паровоз.

Немного погодя и вовсе запил. Сначала помалу, раз в неделю, потом чаще. Начал приползать еле живой каждый день.

Анжелка, родилась действительно девочка, совсем маленькая. Этот, она теперь Димку иначе называть не могла, сходу орать начинает. Дочка пугается, зайдётся в истерике – не успокоить.

Говорить Димке, чтобы успокоился, без толку – лыбится, клянётся, что любит безумно, а сам ведёт себя как скотина.

Начнёт скандалить – ум у него напрочь отшибает. Не поймёт Вика, он это или не он. Словно подменили. Теперь вон, ещё новость: помада губная на воротнике и запах парфюмерный как от проститутки.

Говорит, что краска так пахнет, отметку, мол, на кузове делал. Интересно на ту штучку, что он пометил, посмотреть. Говорила мамка, – не ходи замуж за первого встречного. Не послушала. Получай, любимая!

Сегодня совсем никакой припёрся. Вика даже кормить его не стала, обиделась. Легла дочку усыпить, отвернулась к стенке.  Димка разорался, из постели вытащил и кулаком приложился. Прямо в глаз попал.

Вика, со страха и от боли, заехала ему коленом между ног, за что получила добавку, теперь уже ногами.

Ревела всю ночь.

А Димка, изверг треклятый, храпит и перегаром на всю квартиру.

Под утро Вику разморило, уснула. Просыпается, а на зеркале от трюмо размашисто губной помадой кривыми буквами выведено: «Люблю! Люблю! Люблю! Только тебя. Прости».

“Ну, нахрена мне такая любовь? Гнать нужно этого любовника в шею, пока не поздно. Интересно, похмеляется сейчас или очередную метку на кузов ставит?”

Вечером Димка пришёл раньше времени. С цветами, конфетами, тортом, шампанским и коньяком. Улыбается, целоваться лезет.

Вика его простила. Очень уж уговаривал.

Окончательно, как водится, помирились в постели.

“В принципе он ничего, хороший. Если бы только не пил… пускай уж такой, чем никакого. Без мужчины в доме нельзя”.

Немного погодя Анжелка проснулась, заныла.

Димка коньяк допил и опять беситься начал.

На этот раз разукрасил Викусе оба глаза, перебил нос и сломал палец.

Утром на зеркале слово люблю было написано пять раз.

Вика вытерла зеркало, посмотрелась в него и подумала: нет, это я себя люблю.

И вызвала милицию.

Попробуй, разберись

Анна Фёдоровна работала секретаршей у Егора Степановича Кретова, хозяина и по совместительству генерального директора цеха металлообработки.

Элегантная, яркая,  модная, лёгкая, улыбчивая, позитивная. Она нравилась всем, особенно молодым мужчинам.

Анечка умела и любила флиртовать, легко увлекалась, часто получала приглашения на рандеву в интимной обстановке уютного ресторанчика, в театры и просто на прогулки.

Отказывала встретиться или интересно провести время Анна Фёдоровна не часто, только тем ухажёрам, которые ей сильно не нравились или на стадии предварительного знакомства вели себя некорректно.

Со стороны Анечка выглядела легкомысленной шалуньей, но никто не слышал от претендентов на её благосклонность о реальной победе.

Было как-то раз, похвастался тридцатилетний айтишник, будто провёл с ней страстную ночь. Публичное аутодафе, когда Анечка вывела шутника на чистую воду короткими меткими вопросами, состоялось немедленно, как только ей сообщили о наглой выходке.

Лучше бы он промолчал. Сделала его Анна Фёдоровна в два счёта: показала, что он на самом деле из себя представляет. Да как ловко… это нужно было видеть.

Был у женщины пунктик: её нереализованной мечтой был удачный брак. В мужья Анечка хотела непременно богатого или знаменитого, но обязательно с возможностями и средствами.

Мечтала она обычно вслух, в основном во время офисных чаепитий и на девичниках, которые устраивала довольно часто. Женщины за бокалом вина готовы душу наизнанку вывернуть. Вот и она…

Жизнь свою семейную Анна Фёдоровна распланировала аккуратно и весьма  детально, так же как делопроизводство вела, и файлы с документами расставляла. Она чётко знала, где будет справлять свадьбу, сколько и каких гостей пригласит, как будет одета.

Семейная стратегия предполагала немедленную беременность, отдельную детскую комнату в квартире с дизайнерским интерьером, массу необходимых мелочей и прочее, и прочее…

Про любовь она никогда не распространялась. Видимо эта категория запросов предполагалась само собой разумеющейся или вовсе не была включена в реестр предпочтений.

Анечка с художественным изяществом описывала будущую дочурку, сыночка, легко и с интересом вещала о системах воспитания, развивающих играх, закаливании, рассказывала, какие навыки привьёт своим отпрыскам, в какие кружки и секции будет их водить.

Работа… это точно нет. Когда, если у тебя малолетние детишки и мужик на руках?

Время шло, знакомства расширялись. Анечка не сидела, сложа руки: совершенствовала и разнообразила наживки и снасти, закидывала леску с крючками и поплавками то далеко, то близко. Она была натурой неугомонной, творческой, с серьёзными интеллектуальными и эстетическими запросами, с незаурядными способностями.

Претендентов на её руку было в избытке, но всё не то, и не так.

И вдруг Анна Федоровна притихла, затаилась. Тихо исполняла привычные обязанности, без обычных разговоров, без шуток и описаний счастливого будущего.

Население офиса и цеха насторожилось. Анечка была центром вселенной, заводилой. Что-то определённо произошло. Но что?

Потом её затошнило. Обычно, как это случается у всех женщин, которые отведали, не предохраняясь от возможных последствий запретный плод. Тест на беременность выдал две полоски.

Это же здорово, думали подруги, свершилось. Кого-то упитанного заарканила.

Офис шептался, выдавая “на гора” одну за другой тонны предположений и версий, но, ни одна из них не соответствовала действительности.

Анна Фёдоровна молчала, что было ей совсем несвойственно, а животик рос.

Внешне её жизнь никак не менялась. Её никто не встречал после работы, никто не провожал, на её пальце так и не появилось символа супружеской верности в виде свадебного колечка.

Разве что одеваться Анечка стала строже и проще, причёски перестала делать в салоне, маникюр местами слезал с аккуратных прежде ноготков.

 Даже самые отчаянные поклонники прекратили вокруг неё кобелировать и виться. Работа – дом, дом – работа. До самого декретного отпуска.

Из родильного дома её встретили дружно, почти всем офисным составом, включая Егора Степановича и его молодую супругу, Ирину, свадьбу с которой весело и шумно отгуляли две недели назад.

Мальчонку Анечка назвала Егором. Это заставило подружек и весь коллектив призадуматься. Конечно, бывают всякие разные совпадения, почему нет?

По фирме поползли шепотки да шушуканья. Посещая Анечку в очередной раз на её съёмной квартире, подружки, не стесняясь в словах, задали вопрос в лоб, –  папа Егора – Кретов?

Анна Фёдоровна то ли не смогла, то ли не успела ответить, из её глаз водопадом хлынули слёзы.

– Так, ясно, понятно… а он, а Егор Степанович в курсе? Не молчи, чего он-то сказал,  собирается делиться с сыном фамилией, денег даёт, квартиру покупать думает?

– Ничего не сказал… сама, мол, решай, что и как. Не было, мол, такого уговора, чтобы рожать. Одно дело секс, другое – семья. И точка. Денег не даёт, признавать не хочет.

– А ты… чего делать думаешь, как поступишь? Требуй компенсацию. Он отец – пусть отвечает. Заставь тест на отцовство сдать, на алименты подай. Ты же умная, шустрая, делай что-нибудь. Как ты думаешь одна маленького Егорку растить да воспитывать?

– А что я, он же как бы и прав, не просил меня рожать, жениться не обещал. О чём я, дурра набитая, думала, сама не понимаю. Сама себе жизнь сломала. Он-то теперь счастлив, жена красавица, на десять лет его младше.

– Предъяви ультиматум, заставь раскошелиться. В конце концов, не силком же ты его на себя затаскивала. Ты ему что, за деньги отдавалась или сам за тобой ухлёстывал? Цветы покупал, в рестораны водил, подарки делал?

– Делал…

– Ну и… слова всякие говорил… про красоту там, про глаза, губы… неужели ни разу про любовь не обмолвился?

– Ещё как говорил… но жениться-то не обещал. Я сама… сама всё-всё придумала, сама теперь и расхлёбываю.

– Подруга… ты вправе требовать… если не любви и семейного счастья, то участия в судьбе сына. А жена, Ирка, тоже пусть знает, что у неё мужик – кобель похотливый с низкой социальной ответственностью.

– Она уже знает и что? Та ещё штучка, рыба-прилипала. Сказала, что её не касается, с кем, как и сколько раз спал Егор. Любит, мол, больше жизни и никому не отдаст.

– А он?

– Пригрозил, что без работы оставит, если вякать буду. Куда я тогда с довеском?

Вот такая, понимаешь, история с географией. Кто прав, кто виноват? Попробуй, разберись.

Осторожно, двери закрываются!

Люська Степанова, миниатюрная кареглазая блондинка с удивительно шелковистыми волосами цвета спелой пшеницы, точёной фигуркой и рельефными выпуклостями, работающая у нас в цехе кладовщицей – женщина общительная, разговорчивая.

Все домашние и семейные проблемы она запросто выставляла на суд общественности: считала публичное обсуждение взаимоотношений с мужем нормальным и правильным.

На тот момент Люсьен состояла в третьем браке. Сын от первого мужа вырос, жил самостоятельно от маменьки, а супруг – Игорь Вольнов, был человек скромный, довольно обеспеченный и имел двухкомнатную квартиру в собственности.

Звёзд с неба супруг не доставал, но на хлеб с маслом и кусочком сёмужки зарабатывал. Люську  любил беззаветно, по причине чего баловал, как мог и на капризы её старался не реагировать.

Игорь считал, что женская сварливость, подозрительность и лёгкая вздорность, это признаки неравнодушия. Ему даже нравилось, что Люська ревнует, что тайком роется в его карманах, проверяет звонки и сообщения в смартфоне, эмоционально реагирует на случайно брошенный в сторону симпатичной дамы взгляд.

У него это был второй брак.