Убогие атеисты

Троица одевается потеплее да понезаметней и прошмыгивает на улицу. Забредает в канцелярский магазин и, чтобы ничем не выделяться, крадёт клейкую ленту, не утруждаясь заплатить.

Компания разбредается, чтобы в одиночку пришпандоривать листовки к деревьям. Гот исправно трудится, замаливая грехи. Его гора объявлений стремительно уменьшается, как колода карт.

Вскоре вся территория в их метках. Никто не пройдёт мимо немого визуального зова. Остаётся только ждать, пока клюнет рыбка…

…Уже на следующий день продавцы жёлтых зонтиков резко богатеют. Люди скупают эти жёлтые навесы, видя в них гарант своей безопасности. Зонты сменяют маски. Такова новая защита.

Переулок одиннадцатый заполнен добровольцами под жёлтыми крышами. Люди переглядываются друг с другом и без лишних слов понимают, что их сюда привело. Они с лёгкостью читают мысли друг друга. Они видят друг в друге своё отражение. И сплачиваются в одну команду. Мы тянемся к тем, кто на нас похож. Проникаемся к ним симпатией.

Гот и Фитоняша внимательно изучают пришедших и выцепляют особенно заинтересовавших кандидатов.

– Здравствуйте. Пройдёмте.

– Здравствуйте. Держитесь нас.

– Здравствуйте. Мы вас проводим, – на ухо шепчут они.

И незримая тайна окутывает заговорщиков. Парочка приводит в свою квартиру гостей небольшими группами и устраивает им кастинг. Отмечают их мускулы, состояние мышц. В общем, смотрят на анатомию и задают одни и те же вопросы.

– Что вас сюда привело?

– Готовы ли вы обнажиться перед большой аудиторией?

– Согласны выступить и станцевать?

– Рискнёте ради блага общества?

– Играете на музыкальных инструментах?

Большинство отсеивается сразу, не пройдя устного собеседования. Некоторые, кто руководствуется не только своей безопасностью, кем двигает гражданский долг и любовь к ближним, удерживаются до конца.

К сожалению, кого-то подводит маленький рост, кого-то избыточный вес, кого-то вызывающая худоба.

Но рынок, на котором можно беспрепятственно подбирать потенциальных ассистентов, не пустеет никогда. Жёлтые зонты сметают с прилавков на удивление и счастье продавцов. Им остаётся только гадать, что за мода толкает народ на эти покупки? Жёлтые зонты становятся безусловной классикой, точно красные зонты в Париже. Сотни раскрытых над головами солнц. Магические щиты от информационного вируса.

– Не бойтесь. Это не ловушка. Следуйте за нами, – шепчут в уши и ведут за собой.

– Глупо прикрывать несовершенство своего тела уникальностью и неповторимостью. Это самообман, – безжалостно диктует Фитоняша.

Наконец, они набирают семерых помощников. Среди них даже есть те, кто умеют играть на скрипке и флейте. Гота изумляет то, что Паника выражает желание принять участие в их инициативе. Этим поступком она даже поднимается в его глазах.

– Итак! – зычно начинает собрание Фитоняша. – Мы избрали вас для политического жеста. Смелого заявления. Которое положит начало конца творящегося вокруг сумасшествия. Мы оспорим искусство вандализма. Приведём контраргумент. Дадим альтернативу, – обещает она, пока избранники внимают её речам.

– Вам всем знакомы картины представителя фовизма, французского художника Анри Матисса «Танец» и «Музыка». Первая картина динамична, вторая статична. «Музыка» написана в противовес «Танцу». Это ещё раз отмечает смысл нашего дела, – кратко рассказывает ведущая.

– Мы с вами изобразим эти картины вживую. Мы их скосплеим. Это раннее не опробованное течение должно заинтересовать и перетянуть внимание на себя.

– Когда состоится это мероприятие?

– Где гарантия, что оно сработает? – раздаются вопросы.

– Медлить нельзя. Популярность вандализма набирает обороты, всё больше людей желают обратить себя в произведение искусства. Эта болезнь лечится только представлением-разоблачением. Мы покажем, что искусство заключается в жизни, а не в смерти. Ну что, вы готовы? – распыляет азарт.

– Да, – несинхронно, но твёрдо звучит ответ.

– Не слышу! – жалуется Фитоняша, будто ведёт утренник в детском саду.

– Да! Мы готовы! – с жаром вопят солдаты.

– Отлично! Но для начала я прошу, чтобы вы услышали человека, который по неосторожности запустил этот дурацкий челлендж. Я надеюсь на ваше милосердие и понимание. Выслушайте его, – хорошо поставленным голосом объявляет Фитоняша.

Кажется, словно она всю жизнь занималась ораторством.

А вот Гот нет. Ещё со времён школьной парты ему внушили неуверенность в себе. Загнобили. Затравили. Теперь парень не может выступать и общаться с людьми. Он ждёт только одного – удара, предательства. Насмешек. Но он заслуживает именно этого и только этого.

Гот виновато встаёт на место девушки. Усилием воли заставляет себя поднять глаза и произнести:

– Это я. Это я убил своего друга и назвал убийство искусством. Я виноват. Извините… – выжимает из себя скупые слова раскаяния.

К чему ему красноречие? Здесь оно неуместно. Здесь важна искренность.

Повисает тишина. Никто не горит энтузиазмом закорешиться с преступником и виновником происходящего. Никто не хочет к нему приобщаться. Сейчас Гот – подводный камень, утаённое и неприятное условие, которое всплывает после подписания договора.

– …Но я отрекаюсь от своей идеи. Я жажду её искоренить. Я сожалею. Помогите мне, – насилует пересохшее горло Гот.

Всё внутри сжимается. Над ним производят суд присяжных. Ну что, господа присяжные, какое наказание выдвинем обвиняемому? Помилуем? Или казним?

– Ладно, – холодно хмыкает мужчина. – Нет времени на месть и обиду. Зачем уподобляться ему? Если одумался – хорошо, – выносит короткий вердикт, в котором нет тёплых интонаций. Но и порицания нет. Всё-таки люди не Боги: не в их власти карать.

– Благодарю, – склоняет голову на восточный манер Гот, после чего они устраивают пробную репетицию.

Фитоняша, пыхтя и бегая вокруг каждого, ставит хореографию. Распределяет роли. Быстро делит группу на две части: «музыкантов» и «танцовщиков».

– Спасибо за посещение. Теперь уже поздно, так что расходимся. Храните молчание. В следующий раз соберёмся завтра в это же время, – распускает гостей Фитоняша.

Готу не хватает её энтузиазма, её увлечённости. Именно она двигает их проект, скрепляет его. Как бы ни было прискорбно, но Гот отдаёт ей первенство. Он восхищается ею. Уважает её. Потому что её отвага и решительность достойны уважения.

– Я устал, – стонет Гот, замыкая квартиру.

– Рано уставать, – не даёт передышки Фитоняша.

– Откуда в тебе столько топлива? – вздыхает парень.

В его душе не остаётся воодушевления. Пожалуй, он слишком давно не брался за кисть в то время, как его «подруга» занималась любимым делом.

– Это всё чувство долга. И ответственности, – серьёзно отвечает Фитоняша. – Ещё нельзя расслабляться. Надо подумать над датой выхода. Над декорациями. Как нам организовать шоу и привлечь публику?

– Может быть, вклиниться в чужое представление? Ты не смотрела афиши? – устало выдвигает предложение Гот.

– Нет, но в этом нет надобности. Я не хочу ни во что вторгаться. Зритель должен быть настроен именно на нас, – отметает идею девушка.

– Тогда решай сама. Моё мнение для тебя ничего не стоит, – обиженно фыркает парень.

Он перегорает. Голодает. Нуждается в подкреплении. Без лишних разговоров уползает в свою комнату и робко прикасается к холсту. Почему он приговорил свои руки к вечной тишине? Почему послушался Паники? Паника убила логику. Сделала его действия абсурдными. Спутала все карты. Но теперь Гот решается позволить себе несколько мазков.

Имитирует стиль Матисса. Сохраняет рыжие силуэты, только ставит их в другие позы. Гот выплёскивает свои мысли, что равносильно ведению дневника. Он отображает своё смятение. Сожаление. Даже старость (у этой фигуры горб, и стоит она у самого края). Рисование расслабляет и растворяет его в себе. Личность размешивается в палитре вместе с красками. И творца уже нет. Остаются только картины как формы личности. Гот сбегает из реальности на полотна. И отдыхает там. Прекрасная трансформация. Прекрасная тренировка перед тем, как ему придётся расписывать тела. Формы жизни не кончаются никогда…

…Минует несколько встреч, на которых проводятся репетиции, но когда Фитоняша находит под жёлтым зонтом ответственного за электронные декорации и улаживает организационные моменты, подав заявку на участие в фестивале «Умри и стань шедевром» (им охотно выделяют место в программе, не догадываясь, что их номер противоречит регламенту конкурса), просит всех побриться. Произвести депиляцию в самых интимных местах. Когда кожа становится гладкой и очищенной от ненужной растительности, Гот может прибегнуть к боди-пейнтингу.

Он проходится аэрографом по каждому телу, распыляя оранжевую краску. Накладывает тени спонжем. Начинает, конечно, с Фитоняши: ей не привыкать перед ним раздеваться. К тому же девушка подаёт пример остальным. Его единственная натурщица…

Парню нравится размалёвывать кожу, творить живые картины. Ходячие, говорящие и чувствующие. Теперь он понимает Чмо и его теорию. Как же Гот был глуп! Ему хотелось только конфликта и победы. Поступал назло, лишь бы быть против. Но теперь он готов отомстить себе прошлому. Размазать себя по стенке. Натыкать носом в дерьмо.

Их сплочённая команда революционеров вплотную приближается к назначенной дате. Вплотную приближается к ещё одной трагедии.

К ещё одной смерти.

Выход

До их выступления площадка повидала уже шесть удачных попыток суицида. Самоубийцы подступали к последнему заданию креативно: изощрялись, как могли. Кто-то размозжил свою голову, установив её между двумя бетонными блоками, которые сжали череп, точно челюсть щелкунчика грецкий орех. Русоволосая девушка повторила печальную судьбу Евы Браун, пронеся с собой капсулу с цианидом. Приняв яд, она стала задыхаться и хрипеть, пока её щёки окрашивались румянцем, а в распахнутых глазах расширялись зрачки, напоминая плоды смородины. Оказывается, перечень способов уйти из жизни петлёй, таблетками, бритвой и крышей не исчерпывается. Он гораздо богаче и разнообразней. Что ж, очень познавательно. И применимо на практике. Но ещё одного зрелища Фитоняше не выдержать: ей и так дурно. Как только ещё не свихнулся уборщик? Это не салфетки тебе подметать…

Настаёт их черёд.

Раньше Фитоняша никогда не лгала, но теперь говорит, что не боится. Страшно подниматься на сцену, которая в любой момент может обратиться плацом. Как их примут? Тепло или холодно? Нарекут последней надеждой и спасением или же устранят неугодных мятежников?

Сейчас это неважно. Важна только безупречная вера в себя, в свои действия и позиции. Сердце горит, она как новый Данко поведёт народ за собой. Плевать, если народ попытается задуть её факел и остаться в темноте. Тьма предпочтительней только для тех, кто слаб и инертен. Но она сможет расшевелить каждого, наделить каждого силой. Заразить каждого своей верой. Фитоняша возбуждена, как уголовное дело.

Перед командой безрассудных смельчаков целый стадион, забитый зрителями-мазохистами. Неподвижными и молчаливыми. Именно так выглядит затишье перед бурей. Фитоняша собирается с духом и, голая, как провод, сплошь покрытая оранжевой краской, выходит на арену. Шагает от бедра, корпус следует за ногами. Руки расслаблены и чуть согнуты в локтях. Взгляд устремлён вперёд. Чувствует себя гладиатором, вынужденным сражаться насмерть на забаву жаждущей крови публики. Только дерётся она с собственным страхом. С беззаконием. С извращённым понятием искусства.

За ней движется Гот, для которого танец – наказание и акт искупления. За ним шествует Ложь, которая всё-таки согласилась встретиться с правдой, что она не та, за которую себя выдаёт. Что она мужчина. Для неё танец – признание. За Ложью идут остальные, и для каждого это шоу – нечто большее.

На краю отдельно друг от друга сидят четыре красные фигуры, одна из которых дует в флейту. Пятая производит музыку на скрипке.

– Пробил звёздный час, – шепчет Фитоняша, хотя номер займёт всего несколько минут, которые увековечатся.

Пятеро безумцев собираются в круг, берутся за руки и начинают водить хоровод в такт завораживающей шаманской музыке. Вихрь кудрей застилает взор. Она только сжимает ладони, интуитивно подозревая, что только стиснутые пальцы её спасение. Фитоняша вкладывает в эту постановку всю себя, всю свою жизнь. Ставит на кон слишком многое – всё. Это кульминация её пути. Уже не случится ничего значимей и влиятельней. Ничего фееричней и громче. Сейчас она – вспышка. Но не ослепляющая, а помогающая прозреть своим сиянием.

Фитоняша не чувствует горящих пульсацией ног. Кажется, что ещё немного – и они взлетят. Вознесутся над сценой. Но этого не происходит. Музыка замолкает, и они мягко тормозят. Пора пробуждаться от транса. Оглядываться и узнавать, какой эффект произвели. Сейчас решается их судьба.

Фитоняша поворачивается к толпе. И видит наставленные на них стволы. Море испуга и подозрения готово захлестнуть артистов. Люди только обрели твёрдую почву под ногами, как её тут же вырывают и заставляют обратиться в другую веру. Ни один сектант не желает быть излеченным. Все как один хотят спасти свои души. Слепцы свято полагают, что только смерть преобразит их.

– Мы не позволим, чтобы вы навлекли гнев на всех нас, – гудит рассерженный улей. – Мы ликвидируем вас. Мы спасём ваши заблудшие душонки. Мы сделаем из вас истинные произведения искусства! – заливается толпа безумцев. Прекрасный образец, с каким жаром нужно приносить присягу.

– Нет! – срывается у Гота, его потная от ужаса рука холодеет и дрожит.

– Не бойся, – подбадривает Фитоняша, будто она заправляет ситуацией.

Будто она в силах повлиять на исход событий. Глупая. Думала, что они нужны истории. Теперь она видит, как история намеривается избавиться от еретиков. Стряхнуть их, как остатки сна. Эфемерного и неуловимого.

В них целятся десятки Тонек-пулемётчиц. К ним спешит бригада спасения. Их утешают, мол, скоро, всё завершится. И каравай становится вот такой ужины. В дикой природе животные замирают, чтобы слиться с фоном и избежать столкновения с хищниками. Они маскируются и притворяются мёртвыми.

Их актёрский состав напоминает животных в дикой природе. Только ни с чем они не сливаются. Красные мишени отчётливы на синем фоне. Мишени стараются не производить резких движений, словно они красные тряпки, дразнящие быков. Коррида уже не нуждается в участии рогатого скота.

Но когда открывается стрельба, женская фигура вырывается из оцепенения. Фитоняша, порхая, даёт сдачу. Духовно она не сломлена. И это лучшее доказательство её бунта. Беззаботная стрекоза. Под её каблуками даже минное поле превращается в подиум, а оптические прицелы – в объективы фотокамер. Ничто её не останавливает, ничто не пугает.

Растерянные глазницы ружей не могут попасть в цель. Постепенно они, как стебли увядших растений, сникают и опускаются вниз. Фитоняша завораживает, гипнотизирует. Но тут её отталкивают так, что она теряет равновесие и падает на искусственный тёмно-зелёный холм. Холм цвета серо-зелёной полыни. Резкий грохот оглушает и парализует мысли. Когда упавшая кукла приподнимается на локтях, то, обернувшись через плечо, замечает свалившуюся Ложь. Оранжевый мужчина с синими волосами сражён наповал. Колени согнуты, руки прижаты к груди, словно он баюкает дорогую записку у сердца. Только у сердца не записка, а свинцовый цилиндр. Вот так вот. Как бы её ни снедала зависть, Ложь жертвует собой ради того, чтобы воплощение эротики и грации продолжало существовать. Так оберегают культурное наследие. Так сохраняют животных, помещённых в Красную книгу.

Ложь умирает, когда превращается в правду. Паника умирает, когда превращается в спокойствие. Гордость умирает, когда переходит в уважение.

Сцена замарана паникой и ложью.

– Мы не произведения искусства! – отчаянно ревёт Фитоняша. – Мы иконы! И мы должны верить в себя! И любить. И поклоняться себе. И танцы – наши молитвы. Такова новая религия! – победно заявляет она.

***

Она проносит любовь к Фотоняше, оберегая её и пряча в укромных уголках, но понимает, что пора расставаться.

– Ты убьёшь меня? – трепещет её девчонка 2-D. Кудряшки подпрыгивают, миндальный цвет кожи сияет блеском.

– Хуже. Я о тебе забуду, – со светлой грустью вздыхает её реальное отражение. – Но я тебе благодарна. Без тебя я бы не выстояла. Не созрела бы до этих мыслей. Ты многому меня научила. Но ты – это я. И мне пора себя принять. Верну себе себя. Чтобы вновь кому-то отдаться.

– Неужели нашему роману конец? – плачет фотография, как Божия Матерь. Мироточение во всей красе.

– Пожалуй, так. Мы выполнили свою миссию. Проект «Ван Вог» обретает всё больше новых приверженцев, которые копируют «Олимпию» Эдуарда Моне. «Больную девочку» Эдварда Мунка. «Дух мёртвых не дремлет» Поля Гогена. Если раньше портретисты переносили на холсты натурщиц, то теперь наоборот – натурщицы повторяют позы, наряды, мимику тех, кто занимает репродукции. К их челленджу подключаются всё больше активистов, и они ценят себя. Иконизируют. Вечное и застывшее обретает характер перформанса.

Это – духовная эволюция.

Эпилог

После громкого знаменательного события, когда люди очнулись от внушения, когда вышли из-под влияния диктатуры, когда раскусили обман, когда мираж развеялся, Фитоняша и Гот разыскивают тело Чмо. Перевозят его в морг, дабы провести последние процедуры. Придают должный вид, заполняют им гроб.

Панику тоже упаковывают в коробку, похожую на новогодний подарок, только под упаковкой не конфеты, а мертвяк. Можно сделать посмертное фото. Которое наглядно покажет отсутствие различий между жизнью и смертью. Искусство может совмещать в себе два полюса, вмещать в себя противоречие. Абсолютные антонимы оказываются синонимами.

Смерть неподвижна. Поэтому искусству необходимо перетекать в перформанс. Именно формы живого и неповторимого, моментального и не подлежащего фиксации творят историю. А прошлое способно лишь звучать угасающим эхом. Оно, конечно, прельщает и околдовывает, вводит душу в пещеры, заставляет искать, но дело в том, что поиски никогда не увенчиваются успехом. Никакого клада нет. И блуждания бессмысленны. Искусство происходит лишь здесь и сейчас.

***

Когда стало невыносимо жить

в городе

с его монолитными зданиями

и людьми,

советующими шазамить стук сердца,

мы ушли в пустой домишко

с выбитыми стёклами

и сырыми обоями.

Пол гнил и постепенно сливался с землёй. Оставался один фундамент.

Мшистый ковёр холодил стопы.

Дом разлагался.

В него часто захаживали худые собаки,

и мы подумывали друг друга сгрызть.

Иногда согреть.

Скулящие суки.

Нас окружали рыжие горы леса.

Мы сотворяли новую музыку из шума листьев

и хруста веток.

А когда начинался дождь,

и пыль превращалась в грязь,

мы рыдали от облегчения

и счастья.

А когда поднимался ветер,

мы поднимались с хвои.

Поднимались с колен.

И волосы пахли ветром

и затхлостью.

Руки пахли руками.

Шея по-прежнему пахла шеей.

Ещё мы знавали одну волчицу,

которая занималась мамством.

Каждой лунеющей ночью

она выходила выть на своего лунёнка

от досады,

что не может согреть его

и укачать в пасти.

Может быть,

куда-нибудь унести.

Куда-нибудь унести этот кусок лунного зефира.

Кусок лунной зайчатины.

Нас окружал лес гор,

такой темно-синий и далёкий,

как какая-нибудь дорога,

начатая летом,

в молодости.

Мы поняли, что жизнь чёрно-белая, как берёзы.

Но по-настоящему свободными стали только тогда,

когда боль обернулась равнодушием.

Равнодушием без лукавства и самовнушения.

Почти слёзы почти скатывались по щекам,

но мы заняли своё место под солнцем

и стали подсолнухами.

Длинностеблыми,

с повисшими головами и жёлтыми паклями волос.

Скоро прилетят птицы

и выклюют наши семечки.

Кормить птиц – это так прекрасно,

особенно если ты подсолнух.

А кругом густой лес.