Закат Пятого Солнца

Гонсалес открыл рот, но понял, что ничего не может ей сказать… Он давно поднаторел в искусстве делать девушкам комплименты и знал, как пылкими речами добиться благосклонности очередной красавицы. Но здесь все его красноречие оставалось бессильным.

В итоге его выручила сама танцовщица. Как только все посторонние вышли из комнаты, она подняла голову и сделала три шага вперед, очутившись совсем рядом с Фернаном. Во взгляде ее глубоких карих глаз больше не было даже намека на робость. Она смотрела на испанца уверенно и решительно, так же, как и сегодня днем, во время выступления. Девушка коснулась рукой плотного узла на плече и плащ, как будто сам по себе, соскользнул с ее плеч. Она улыбнулась и произнесла несколько слов, положив руку на щеку Фернану. Он, не испытывая больше никаких сомнений, заключил ее в объятия. Танцовщица мелодично рассмеялась и прижалась к испанцу.

Следующее утро Гонсалес встречал с чувствами человека, которому больше нечего желать. Чика его просто очаровала и он вовсе не желал, чтобы чары когда-нибудь развеялись. Эта прекрасная девушка казалась настоящим подарком судьбы, призванным украсить его жизнь. Наконец-то после всех выпавших на их долю испытаний и злоключений судьба смилостивилась над ним!

Девушка ушла рано утром, что-то нежно прошептав на прощание. Сонный Фернан не разобрал ни слова. Да и много ли бы он смог понять в звуках этой совсем еще чужой речи? Теперь испанец лежал и мечтательно смотрел в потолок. Он чувствовал себя очень одиноко по вечерам, когда Себастьян уходил в соседнюю комнату с очередной любовницей. Сам Гонсалес упорно отказывался от предложенных ему наложниц. Почему он вообще должен соглашаться на какую-то из них?! Хотелось сделать выбор самому… И вот теперь и это желание осуществилось.

Чика ему понравилась и он ей, похоже, тоже. Фернан не сомневался, что он сумеет разыскать эту прекрасную танцовщицу в любой момент или же попросить в этом вопросе помощи у мудреца, который помогает им выучить местный язык.

Скоро из соседней комнаты пришел Себастьян. Увидев, что девушки здесь уже нет, он усмехнулся.

– Твоя красавица исчезла поутру, как фея из сказки. Отправишься на поиски возлюбленной?

– Да, но чуть позже, – мечтательно ответил Фернан. – Сначала позавтракаем.

Пока слуги хлопотали, расставляя блюда и напитки, Гонсалес сказал:

– Ты заметил, с какой угодливостью индейцы предложили мне приглянувшуюся девушку? Я окончательно прихожу к мысли, что мы здесь в особом почете и опасаться больше нечего.

Себастьян промолчал. Настрой Фернана все больше настораживал. Мало того, что его юный товарищ, окруженный почтительными слугами, окончательно размяк и больше не ждет от индейцев никакого подвоха. Так он еще, не ровен час, окончательно влюбится в эту танцовщицу. Риос с тревогой ждал того дня, когда Фернан заведет речь о том, что здесь можно бы и остаться жить. Сам Себастьян не доверял индейцам и ломал голову над тем, в чем подвох их внезапного гостеприимства, граничащего с раболепием.

7. Жизнь у майя

А время шло. Испанцы продолжали свои длительные ежедневные прогулки, знакомясь с жизнью индейцев майя. Поток новых знаний и впечатлений поначалу обрушился на них подобно лавине. Чудес и диковинок оказалось слишком много, вместить их в голове и осмыслить было просто невозможно. Но теперь, несколько свыкнувшись с этим удивительным городом, отойдя немного от шока, конкистадоры начали замечать многочисленные детали.

Мир индейцев во многом оказался совершенно другим, зачастую противоположным тому, к чему они привыкли в Испании. Домашние животные, играющие такую важную роль в Европе, здесь отсутствовали. У майя не было лошадей, коров, свиней, коз или овец. Земледелие также очень отличалось от европейского. Кукуруза, неизвестная в Европе, была главным продуктом питания. Из нее делали муку, пекли лепешки, готовили кашу. Еще выращивали тыквы, кабачки, помидоры и фасоль. Зато в Новом Свете не росли пшеница и овес, рожь и ячмень. Индейцы не использовали никакие плуги, да и кто бы их таскал, раз в этих краях не было лошадей или быков? Почву вскапывали заостренными палками и засевали. Но земля, похоже, давала щедрые урожаи.

Также туземцы разводили домашнюю птицу. Одна из них особенно заинтересовала испанцев. Очень большие самцы, крупнее даже лебедя, в окраске которых сочетались в основном черные и белые перья, задранный хвост веером. Ярко-красные головы были лишены перьев и выглядели страшно, как будто их укрывали ожоги. Клюв и шею украшали кожаные серьги. Самки оказались мельче и выглядели скромнее. Это были индюки, совершенно неизвестные в Европе. Такие птицы стали единственными, кто не проявил к испанцам никакого почтения. Стоило конкистадорам из любопытства подойти поближе, как один из самцов раздулся, встопорщил перья и с побагровевшей от гнева головой кинулся в атаку, резко крича и клекоча. Пришлось Себастьяну в целях самообороны пнуть его ногой, после чего индейцы подоспели и отогнали индюка палкой.

Возле города располагались каменоломни, откуда добывали известняк. Работники деловито вытесывали ровные блоки, из которых возводили самые разные постройки. Часть известняка перемалывали, получая скрепляющую смесь наподобие цемента, а также основу для штукатурки. Скульпторы создавали из камня и глины изваяния невиданных существ и барельефы, украшающие стены зданий.

В этом затерянном среди джунглей городе оказались настоящие мастерские, в которых плели корзины и циновки, вили веревки и делали посуду. И это было удивительно. Фернан и Себастьян на каждом шагу видели доказательства развитой культуры индейцев. Перед глазами конкистадоров в сотнях мелких аспектов открывалась настоящая цивилизация. Кто мог ожидать найти ее здесь, за тысячи миль от Европы?

Чика окончательно перебралась к Фернану. Она ночевала всегда с ним, но утром частенько пропадала. Гонсалес не мог знать заранее, вернется ли она через час, к обеду или поздно вечером. У девушки была и своя жизнь, неизвестная конкистадорам. Испанцы пока не сумели разобраться в ее статусе. Кем считалась Чика в местной иерархии? Танцы на сцене во время праздников – это почетно или же зазорно? Есть ли у нее родственники? Где она жила раньше, чем занималась? Ответов на эти вопросы не было.

Девушка часто сопровождала испанцев во время прогулок по городу. Она не могла похвастаться косоглазием или скошенным лбом – чертами столь привлекательными в понимании индейцев – но Фернан видел, какими восхищенными взглядами провожают ее мужчины. И тот факт, что эта красавица принадлежит ему, наполнял душу молодого человека гордостью.

Вот уже почти месяц испанцы провели в этом странном плену. В их жизни ничего не менялось. Они все так же свободно бродили по городу, окруженные эскортом воинов и слуг, наряжались в богатые одежды, ели самые изысканные блюда, упражнялись в местном языке. И время от времени задавались вопросом – чего же хотят от них индейцы?

Фернан, по самой своей природе любопытный и жадный до знаний, совал нос повсюду, куда только можно. Как-то он увлекся работой одного скульптора. Немолодой уже мужчина, худой, жилистый, в одной набедренной повязке долго крутился вокруг квадратной серой глыбы. Известняковый монолит, высотой не уступающий человеку, стоял возле недавно возведенного в центре города здания. Похоже, именно здесь и будет стоять творение, скрытое пока под слоем камня.

Арсенал мастера состоял из целой дюжины каменных резцов, топориков и зубил. Рядом лежали еще и молотки самых разных размеров. Скульптор хватал то один инструмент, то другой, примерялся и со знанием дела сноровисто долбил глыбу. Потом брал в руки тесьму с разметкой и скрупулезно замерял результаты своей работы, соблюдая известные лишь ему размеры и пропорции.

Первый этап создания статуи испанцы пропустили. Сейчас процесс был в самом разгаре. Боковые грани стелы оставались гладкими. Похоже, что выпуклое изображение подразумевалось лишь на лицевой стороне. Под ударами твердого базальтового резца постепенно проступали черты задуманного творцом. Фигура, в которой человеческие черты в равных долях смешивались с чудовищными. Руки, сложенные на животе, ноги и торс выглядели вполне обычно, но голова оказалась огромной, гипертрофированной. Из раскрытого рта вываливался длинный язык, опускаясь до самого массивного квадратного подбородка. Глаза были непомерно велики, крючковатый нос напоминал клюв хищной птицы. Лоб украшал сложный орнамент, а над ним скалилась клыкастая пасть дракона, готовая, казалось, вцепиться в макушку человека.

– Зачем они повсюду делают изображения чудовищ? – вполголоса спросил Фернан. – Ты хотя бы где-нибудь здесь видел прекрасную скульптуру?

– Не видел, – признал Себастьян. – Кстати, морда этой твари больше всего похожа на маску того мясника, который вырезал сердце девушке на вершине пирамиды.

Испанцам сложно было принять такое искусство. В Европе шел триумфальный расцвет Возрождения. Несравненные гении – Леонардо, Микеланджело, Рафаэль – к этому времени создали величайшие произведения. Другие выдающиеся мастера творили свои шедевры. Картины, скульптуры, барельефы воспевали красоту человеческого тела. Как религиозные, так и мифологические сюжеты стремились запечатлеть в камне, металле, красках совершенство линий. Передать абсолютную гармонию. В Испании и Италии статуи пророков, Девы Марии или античных героев ваяли с таким искусством, что они казались живыми людьми, заключенными в непроницаемую темницу мрамора или бронзы.

Разумеется, европейцы, столкнувшиеся с традициями скульптуры, принятыми у майя, не могли оценить их привлекательность. Но вот что не подлежало сомнению, так это мастерство индейцев. Человек на барельефе, сколь бы отталкивающей внешностью он не обладал, удивлял тонкостью работы и мощью производимого впечатления. Глаза на огромной голове смотрели свирепо и требовательно, толстые губы правдоподобно кривились в насмешке. Казалось, что могучие руки только и ждут момента, чтобы протянуться вперед и схватить зазевавшегося прохожего. Перья, украшавшие голову, выглядели вполне настоящими, так изящно они были выточены. Казалось, что стоит подойти, махнуть рукой и они осыплются вниз.

Подобные барельефы не раз попадались на глаза конкистадорам. Они уже знали, что эта работа еще не завершена. После того, как скульптура будет окончена, ее раскрасят, что придаст композиции еще большую художественную силу. То есть, с точки зрения испанцев, изваяние станет еще более мрачным и устрашающим. Грозные глаза обретут внимательные зрачки, перья и одежда запестреют яркими цветами. Весь барельеф заиграет самыми разными оттенками. Диким и непривычным, хотя и искусным был этот монумент.

Впереди Фернана и Себастьяна ждало немало интересного. Перед ними открывались любые двери. И время от времени испанцы этим пользовались. Заходя в мастерские, они наблюдали за ремесленниками, которые воспринимали это любопытство с восторгом. Водя гостей за собой, мастера показывали им всю специфику своей работы, сопровождая экскурсию подробными комментариями. Мало что удавалось понять из этих объяснений, но глаза помогали там, где оказывалась бессильна речь. Так конкистадоры постепенно увидели, как местные жители делают посуду, ткут ткань и обрабатывают нефрит.

Чика почти всегда сопровождала испанцев во время этих прогулок. То, что их удивляло и интересовало, казалось ей совершенно обыденным и вряд ли достойным внимания. Тем не менее, девушка надолго не оставляла Фернана одного. Она терпеливо бродила с конкистадорами по городу, стараясь объяснить им все, чего они не понимали. Там, где слова оказывались бессильны, в ход шли мимика и жестикуляция. Работники в мастерских кланялись ей ничуть не меньше, чем самим испанцам. Она же общалась со всеми дружелюбно и с самой искренней улыбкой.

– Себастьян, а ты заметил, как уважительно мастера, воины и слуги из нашего эскорта относятся к Чике? – задумчиво спросил Фернан. – Как считаешь, это из-за того, что она сопровождает нас? Или девушка сама по себе обладает каким-то высоким статусом?

– Ты уже наверняка размечтался и в своих фантазиях видишь ее принцессой? – хмыкнул Риос.

– А почему бы ей и не быть принцессой? – с вызовом спросил Фернан. – Нам тут почести оказывают королевские, так что и спутницы у нас должны быть соответствующие.

Себастьян промолчал, но мысли его одолевали все более тревожные. Он, перепробовав несколько любовниц, тоже решил сделать окончательный выбор, и обзавелся постоянной наложницей. Риос пренебрег местными канонами красоты и остановился на девушке, которая не могла похвастаться заостренными зубами, многочисленными татуировками или деформированной головой. Себастьян предпочел невысокую хрупкую девчонку, стройную и смуглую, с нежной кожей и шелковистыми волосами, удивительно искушенную в любовных вопросах.

Но он относился к ней исключительно как к наложнице и знал, что с легким сердцем сбежит из города, как только они будут готовы. А вот сумеет ли Фернан расстаться с Чикой?

«Мальчишка окончательно размяк, – хмуро думал он. – Со своей танцовщицы глаз не сводит. Да и лицо такое влюбленное и мечтательное, что смотреть тошно. Дойдет до того, что Фернан потребует взять ее с собой, когда мы надумаем сбежать. Тут и самим выбраться из джунглей будет тяжело, куда еще тащить с собой девушку?»

Гонсалес же наслаждался обществом Чики и столь далеко вперед пока не заглядывал. Он вообще толком не думал о том дне, когда им предстоит сбежать. Тем более что мир индейцев таил еще так много интересного! Ни кто иной, как именно Чика привела испанцев в мастерскую по обработке перьев. Искусство, с которым местные жители их обрабатывали, вызывало изумление.

Зайдя в одну из мастерских, конкистадоры стали свидетелями создания живописного плаща. Немолодая уже женщина работала за ткацким станком. Рядом на столе лежал готовый рисунок, выложенный из перьев. Постепенно, один за другим, она вплетала их в материю. Долго европейцы наблюдали за этой кропотливой и трудоемкой работой. Плащ постепенно вырисовывался, украшенный сложным узором. А ведь таких изделий они видели в городе немало. Трудно было вообразить, сколько же времени и сил нужно для сбора перьев, изготовления сотен плащей, накидок и платьев.

Однако одеждой использование перьев не ограничивалось. Они покрывали тканые ковры и большие яркие флаги, использовавшиеся в ритуальных церемониях. У богатых индейцев испанцы часто видели веера, а огромные пышные опахала на длинных деревянных ручках защищали вождей от солнечных лучей. Толстые хлопковые куртки, которые служили здесь доспехом, тоже обшивали перьями. Высокие плюмажи, а то и настоящие короны украшали головы жрецов и знати. Нечто похожее испанцы постоянно видели и вокруг себя. Такие же мозаики из перьев на стенах их дворца, веера в руках слуг, украшения на одежде. Все это снова наталкивало на мысль о том, что им тут оказывают непонятное и незаслуженное почтение.

Но самое удивительное ждало впереди. В одном здании они лицезрели процесс изготовления бумаги. Это было большое помещение, в котором работало около двадцати индейцев. Работа шла непрерывно. Одни приносили откуда-то с улицы длинные волокнистые полосы (опытный Себастьян объяснил, что это, скорее всего, внутренний слой коры какого-то растения), другие варили их в глиняных чанах. Затем эти полосы вынимали, складывали, выравнивали по каким-то меркам, усердно били специальными каменными молотками. Процесс занимал много времени. Получившиеся листы то чем-то смачивали, то выносили наружу и сушили на солнце, то терли каменными скребками. Увидеть результат их стараний можно было здесь же. В мастерской лежало несколько готовых изделий – длинных полос толстой плотной бумаги.

Один из мастеров с поклоном подвел испанцев к стопке и жестом предложил прикоснуться.

Фернан провел пальцами по слегка шершавой поверхности.

– Удивительно хорошая бумага, – признал он. – Плотная, хоть и довольно серая. Пожалуй, не намного хуже той, что можно встретить и в Европе. Интересно, зачем она дикарям?

– Кто знает, – пожал плечами Себастьян. – Она довольно прочная. К тому же, смотри, какие полосы длинные. Шагов пять в длину. Ее можно и в качестве ткани использовать.

Недолго пришлось испанцам ломать голову над тем, для чего индейцам нужна бумага. Ответ ждал, как ни странно, в том самом дворце, который служил им резиденцией. Отправившись однажды гулять по его коридорам, они наткнулись на комнату, где сидел писец. Он, как и прочие местные жители, относился к пленникам почтительно и, поприветствовав их поклоном, показал результат своей работы.

Перед конкистадорами лежала книга. Самая настоящая книга из уже знакомой бумаги. Листы, покрытые тонким слоем какой-то смеси, похожей на штукатурку, стали ослепительно-белыми. К первой и последней странице были приклеены тонкие деревянные обложки. Развернутая, она достигала длины в добрых шесть шагов. На белой поверхности отчетливо виднелись места сгибов. Очевидно, что она складывалась в виде гармошки. Самым же поразительным было то, что вся она пестрела сложными разноцветными символами.

Возле книги стояло несколько глиняных баночек с красками разных цветов, а в руке писец держал две кисточки. Конкистадоры переглянулись, не находя слов, чтобы озвучить свое изумление. Значки, запечатленные на листах, казались такими же необычными, как и все здесь, но испанцы сообразили, что это буквы.

Фернан присел возле книги и, не веря своим глазам, провел пальцем вдоль символов. Выглядели они очень разнообразно. Каждый значок напоминал миниатюрный рисунок или герб. Многочисленные завитушки, кружки, точки, линии. Некоторые походили на изображения гротескных лиц – с тяжелыми челюстями, толстыми губами, крючковатым носом. От богатства красок и обилия мелких деталей начинали болеть глаза. Букв оказалось много. Гонсалес насчитал около восьмидесяти самых разных.

– Воистину, этого я не ожидал, – Фернан поднял на друга изумленные глаза. – Себастьян, похоже, что у дикарей есть своя письменность.

– Да, и она еще более причудливая, чем у арабов, – ответил Риос. – Я уже не знаю, чего ждать дальше. Завтра, не ровен час, мы обнаружим, что у индейцев хранятся карты земли, на которых есть очертания не только этих мест, но даже Европы и Африки.

Склонившись над рукописью, испанцы в изумлении рассматривали разноцветные значки, глянцевито блестящие на белой поверхности. Буквы располагались столбиками. Конечно, нечего было и мечтать о том, чтобы прочитать написанное.

Оставив писца в одиночестве, конкистадоры вышли на улицу. Это открытие поразило их едва ли не больше, чем гигантские пирамиды, возвышающиеся посреди города. Лишь теперь они в полной мере осознали, что здесь, на другом краю света, существует цивилизация, которая не слишком сильно уступает европейской.

– А ведь у них и стены дворцов, и барельефы, и каменные стелы также зачастую покрыты подобными рисунками, – изумленно произнес Фернан. – Подумать только, здесь кругом буквы. Наверное, вся история этой земли записана, а мы не можем ее прочитать.

– У них нет железа, почти нет домашних животных, они не используют колеса, – перечислил Себастьян. – Как они умудрились достичь такого развития?

Отсутствие колес уже не раз обращало на себя внимание испанцев. Они пару раз видели, как индейцы перетаскивали большие каменные плиты, подкладывая под них катки из толстых ровных бревен. Но на этом использование принципа вращения и завершалось. Нигде им не попадались на глаза телеги или хотя бы самые простые тачки. Ни разу не видели они, чтобы какую-то тяжесть поднимали наверх веревками, перекинутыми через блоки. Даже гончары делали свою отличную посуду без гончарных кругов, просто вылепляя будущие горшки и кубки пальцами и выглаживая бока специальными изогнутыми дощечками.

Чем больше времени проходило, тем больше свидетельств высокой культуры обнаруживали конкистадоры в этих краях. Постепенно преодолевая языковой барьер, они находили ответы на многие вопросы. Цивилизация индейцев открывалась перед ними во всей красе. В городе находились настоящие цирюльни, где посетителей стригли и брили. Себастьян даже отважился посетить одну из них. Вернулся он идеально выбритым и с укороченными волосами. Кожа на подбородке, до того скрытая бородой, была очень бледной и резко контрастировала с загорелым лицом. Такая, казалось бы, мелочь изменила его до неузнаваемости. Себастьян неосознанно ерошил свою вьющуюся русую шевелюру, постепенно привыкая к новой прическе.

– В качестве бритвы используют лезвия из обсидиана. Острые, не дай бог! Но, вообще, молодцы. Ловко орудуют, черти! У меня ни одного пореза. Не хочешь и сам сходить?

Фернан к этому времени отпустил волосы. Черные крупные кольца уже ложились на плечи. Иногда он собирал их в хвост, перевязывая тесьмой. Свою пока не густую щетину он раз в два-три дня атаковал бритвой, найденной в сумке Себастьяна.

– Ну уж нет, спасибо, – буркнул Гонсалес. – Вряд ли я буду себя спокойно чувствовать, когда какой-нибудь дикарь подберется к моему горлу с отточенным лезвием.

– Дело твое. Еще месяца два-три и сможешь себе на голове соорудить такую шикарную прическу из косичек, что любой индеец умрет от зависти. А там и до проколотого носа недалеко.

Цирюльня была всего лишь очередным проявлением высокой культуры местных жителей. Архитектура, непривычная, но искусная живопись, сельское хозяйство раз за разом подчеркивали развитие индейцев. Центральную часть города пересекали ровные дороги. И даже за его пределами испанцы обнаружили два тракта. Один из них тянулся на юг, второй – на запад. Сделанные в виде длинных прямых насыпей из камней и щебенки, с отлично утрамбованным покрытием, они возвышались над уровнем окружающих полей, теряясь где-то за линией горизонта. Таким дорогам не страшны были ливни и непогода и по ним постоянно передвигались торговцы и путешественники.

Но все же наиболее занимательной сферой деятельности оказалась торговля. На базаре царил строгий порядок. Со временем испанцы выяснили, что на рынке есть специальные сановники, которые следят за тем, чтобы торг велся честно и без обмана. В городе находились специальные постоялые дворы, где останавливались купцы. Поскольку ни лошади, ни быки, ни верблюды здесь не водились, то таскать все приходилось просто на своих плечах. Торговый караван выглядел примерно так: длинная вереница носильщиков, каждый из которых несет на спине большой тюк. Носильщики как на подбор были крепкие, кряжистые и удивительно выносливые люди. Каждый из них мог нести ношу в треть собственного веса на протяжении целого дня.

Никакой единой валюты не существовало. Иногда шел простой прямой обмен, когда одни товары меняли на другие. Но все же некоторые предметы широко использовали в качестве денег: маленькие слитки меди, рулоны ткани, красивые мелкие ракушки или какао-бобы. Золота в этом регионе оказалось мало. Лишь небольшие партии этого металла в ювелирных изделиях попадались на рынке. Даже у местной знати золотых украшений было немного. Здесь выше всего ценился нефрит, а еще и вправду великолепные, длиной в руку взрослого мужчины, зеленые перья. Позволить себе такой плюмаж могли лишь самые богатые люди.

Какао конкистадоры оценили по достоинству. Перемолотые зерна заливали кипятком, добавляли соль, специи и в итоге получался пенистый, терпкий напиток, бодрящий и придающий сил. Иногда, наоборот, вместо соли добавляли мед и ваниль. Увидев, что белолицые чужаки не оценили спиртное, которое здесь делали из перебродивших растений, индейцы с тех пор поили их почти только какао. Испанцы поначалу не восприняли это как что-то необычное. Лишь со временем, вволю побродивши по базару и увидев, что здесь бобами расплачиваются как в Европе монетами, Фернан и Себастьян поняли, что их тут потчуют в буквальном смысле жидкими деньгами. Это в очередной раз стало поводом для вопроса – а почему к ним такое почтительное отношение?

Жизнь индейцев открывалась перед испанцами все больше. Многим загадкам находилось вполне обыденное объяснение, что, однако, не облегчало их понимания. Например, косоглазие, столь широко распространенное среди местного населения, оказалось искусственным. Конкистадоры приметили, что у маленьких детей перед глазами болтается какой-то шарик, привязанный к волосам ниткой. Шарик этот был невелик, не больше абрикосовой косточки, и ребенок постоянно косил на него глазами.

– Думаешь, из-за этого здесь половина людей косоглазых? – поинтересовался Фернан.

– Похоже на то, – задумчиво произнес Себастьян. – Постепенно глаза привыкают пялиться на этот шарик, после чего его снимают. У взрослых я ни разу не видел таких бусин. Меня больше интересует, зачем они это делают? Может, это какой-то оберег? Или украшение? Неужели индейцы не понимают, что дети вырастают и выглядят как дурачки?

– Взрослые стараются сделать потомков похожими на себя. Ох и странная здесь мода.

– Я однажды слышал, что в Африке есть племена, которые украшают головы куском мяса. Считается, что человек тогда выглядит просто неотразимым. Можно представить, какой нимб из мух и прочей мошкары окружает головы таких модников.