Укрощение дьявола

3. Могу только сказать, не имея возможности знать все обстоятельства, что Вельзевул уходил из дома обычно вечером, а возвращался утром, поэтому он просыпался поздно. Ну, как поздно? В полдень. Из спальни он не выходил раньше этого времени. Хуже всего было то, что Сара завтракала почти всегда одна.

Его не было два последних дня, но в Сочельник она ждала его возвращения и была к нему подготовлена. Любимым цветом Вельзевула был серый: желая угодить его вкусу Сара купила в магазине Лорд и Тейлор на Пятой авеню вечернее платье с пайетками от Донны Каран. Розовой помадой накрасила губы, нанесла на лицо тональную основу и консилер, сверху которого положила сухую пудру. Чтобы подчеркнуть цвет глаз пальцами нанесла на веки лиловые тени. Волосы она заплела в косу, скрутила и собрала в пучок, закрепив шпильками. Преображение было удачным и Сара, любуясь собой, не отходила от зеркала, вставала перед ним в разные позы. Шикарному виду соответствовал роскошный парфюм Private Collection от Эсти Лаудер. Образно говоря, Сара купалась в божественном аромате этих духов, с наслаждением вдыхая травяные ноты, в которых угадывала или хотела угадать ноты гиацинта, липового цвета, резеды, жимолости и дубового мха. Впервые за долгие годы она была довольна своим видом и это вскружило ей голову. Что и говорить. В ожидании Вельзевула она не могла найти себе места; бродила по комнатам, бросая взгляды на часы, то и дело подходила к столу, сервированному к ужину, долго рассматривала офорт с видом виллы Фоскари в Ла Мира, потом, прислонившись плечом к стеклу, смотрела из окна на улицу. Было тихо и безветренно. Она смотрела на снежинки и подумала, что она может сказать о них лишь то, что они появляются в небе только затем, чтобы упасть на землю. А между тем в круглых подсвечниках из гладкого стекла горели свечи, а мягкие, задушевные голоса Дж. Гарленд, Ф. Синатры, Б. Кросби, Ната К. Кула и чарующие звуки музыки из таких песен как Single Beels, Silent Night, The First Noel, White Christmas наполняли комнату гармонией и светлой радостью великого праздника.

Было за восемь вечера, когда пришел Вельзевул в хорошем расположении духа. Он с порога метнул на Сару удивленный взгляд и потом еще продолжал разглядывать ее с тем же чувством. Он даже представить не мог, что Сара может перевоплотиться в себя элегантную и сексуальную. Это казалось ему фантастическим и…. безрассудным. Ценя телесную красоту, он никогда не видел ее в одряхлевшем теле. Но отчего бы не дать Саре сделаться красивой, если ей так этого хочется? Саре польстило его замешательство, она сделала вид, что ее не заботит ни ее внешность, ни изумление Вельзевула, но про себя подумала: «Подожди, я тебя еще не так удивлю». Надо отметить, что в ее радости при виде Вельзевула было нечто эротическое. Он переоделся в домашнюю одежду, умылся розовой водой и бодрый сел за стол, продолжая удивляться всему, что видел. Перед ним были салат Цезарь, стейки под брусничным соусом, фрукты, апельсиновый сок и бруклинский Чизкейк. Мог ли он думать, что женщиной движет намерение основательно водвориться в доме? По случаю праздника на столе было меритажное вино Dominus Napa Valley. Вельзевул наполнил бокалы, взял свой и подняв его, вдохнул аромат.

–Вино это достойно королей, – отметил он.

Затем устремил на Сару пристальный взгляд и сказал:

–За тебя, Сара. Я приятно удивлен всем, особенно тобой!

–Мне хочется видеть тебя довольным. Чего там! Я готова сделать все, что зависит от меня. Ты знаешь, как много я могу!

–О, уж мне ли этого не знать, – спокойно сказал он ей.

Они выпили и поставили бокалы перед собой.

–Начнем с салата. Цезарь – отличное блюдо. Я сделала его по классическому рецепту, но немного по-своему, добавила чуть больше пармезана, чем полагается.

–Этот вкус – дар эпикурейству. Ты не говорила, что умеешь готовить.

–Я многое о себе не сказала, дорогой. Тебе надо узнать меня лучше.

Сара впервые употребила слово «дорогой» в отношении Вельзевула, и он не мог оставить это без внимания. Его доброжелательность разрешила все трудности положения: исчезло чувство принужденности: как все женщины Сара имела склонность отдаваться первому впечатлению, она все еще робела перед ним, немного терялась, плененная его значительностью, однако сейчас, она осмелела настолько, что совсем забыла муки скромности и свою зависимость от него.

–Не могу привыкнуть к тебе такой.

–Стало лучше или хуже? Я тебя спрашиваю, макияж мне совсем не идет?

–А я говорю тебе, что ты просто стала другой. Вот и все. Зачем тебе понадобилось красить лицо?

–Если ты не понял, зачем объяснять.

Сказав это, Сара вдруг сделалась серьезной, прикрыла лицо рукой, с минуту сидела молча, потом положила салфетку на стол, встала и направилась на кухню. На Вельзевула нашло какое-то оцепенение. Я мог бы сказать, что он был в глубоком раздумье. Вот только никаких мыслей у него в голове не было. Он просто перестал понимать, что происходит. Да и что тут понимать? У женщин много глупых причуд – не считая того, что каждая любит на свой необузданный манер. Это уж несомненно! Наконец, он повернулся на месте, положил локоть на верх стула и стал смотреть в сторону кухни. Сара не возвращалась. «Что она там делает? – подумал он и вслед за ней пошел на кухню. Сара сидела в слезах склонив голову на руку. Он сел рядом, совсем не зная, как ее утешить.

–В чем дело, – спрашивает.

Не поднимая голову, Сара сказала:

–Дело вот в чем. Я дура, хотела быть красивой для тебя.

–Прости. У меня нет чувства происходящего.

–Ты тут ни при чем.

–Но как же так?

–Я наказана за свою самонадеянность.

–Сара, я хочу, чтобы ты была красивой для меня.

–Правда, хочешь?

–Да, – ответил Вельзевул. Хотя на самом деле, он чувствовал, что принужден отдать должное ее усилиям.

–Ах, – смахнув слезу, проговорила Сара с глубоким вдохом. – Я не очень привлекательна и уж тем более не так молода, как ты.

–Сара, я старше египетских пирамид.

–Очень смешно, – улыбнулась сквозь слезы она. – Все время забываю это.

–Да и я тоже. Я не осознаю свой возраст.

–У тебя доброе сердце. Ты изыскан, умен. Ты безупречен. Человеческое и дьявольское в тебе дополняют друг друга.

Сказав это, Сара умолкла. Она по-прежнему была уныла и расстроена.

–Знаешь, иногда я отвратителен самому себе. Как сейчас.

Говоря так, Вельзевул потянул ее за руку и увлек за собой. Когда они вошли в гостиную, в полумраке которой мерцали огни свечей, откуда-то взялась музыка. Вельзевул заключил Сару в объятия и под нежную, полную проникновенных обертонов песню For the good times в исполнении Perry Como, они стали вальсировать. Сара была до такой степени взволнованна, что совсем потеряла голову и заплакала без причины; по крайней мере осмысленной и серьезной.

В сущности, что могло расстроить ее больше, чем жалость к себе самой. Она теснее прижалась к Вельзевулу, не чувствуя, что он обессилен морально и физически.

Слезы. Женщины. Этими мокрыми уловками начинаются и кончаются все их сцены. Они тогда еще жили в согласии, и такая сцена не могла быть ей или ему в ущерб. Сара вздохнула на груди Вельзевула не без мысли, что слезы сведут его с ума. Тем лучше. В эту волнующую минуту ей всего больше хотелось, чтобы Вельзевул проникся мыслью, что она – самая удивительная женщина, какую он когда-либо встречал. А между тем в этих слезах не было ничего особенно трогательного, и Вельзевул лишь вздрогнул от какого-то смутного ощущения. Он не мог не чувствовать уязвимость своего положения. Может показаться, что Вельзевул избегает женщин, а в тех случаях, когда это невозможно, он играл стоика перед ними. Судите о нем, как хотите, не забывайте только, что он дьявол. В интересах истины я должен сказать, что его склонность к женщинам была сомнительной, а восхищение ими – умеренным, чем видимо исключается полигамия.

После танца, который Сару сделал несчастной от избытка счастья, она пронзила Вельзевула сладострастным взглядом и взяла с каминной доски коробочку, упакованную в золотую бумагу с теснением.

–С Рождеством, дорогой.

Вельзевул покорно принял поцелуй в щеку. Подарком ему были духи Марк Джекобс.

–Твой подарок в спальне, – сказал он.

–Что там?

–Иди и посмотри.

Через две минуты Сара вернулась с букетом полевых цветов.

–Господи! Как это возможно? Ромашки, ирис, люпин, аквилегия, василек синий, гвоздика и все в одном букете! Откуда ты знаешь, что я обожаю полевые цветы?

–Я же дьявол, забыла?

–Я без ума от тебя!

Сказав это, Сара с наслаждением вдохнула густой аромат цветов и опять издала протяжный стон на выдохе. Вельзевул стоял рядом, и она сжала его руку выше запястья.

–О, Вельзевул, я знаю, ты, конечно, будешь все отрицать, но признайся, что ты любишь меня. Ну, хотя бы восхищаешься мной! Да, да. Я видела знаки твоей увлеченности. Пусть даже чувство утопало в каком-то смешении лукавства, притворства, показного безразличия, которое тебе нравится напускать на себя. Это странная, неожиданная любовь тебе вдохновила – ты принес мне зимой полевые цветы! Не скрывай свои чувства, не дай угаснуть в себе этой любви ко мне!

Едва опомнившись от столь поразительного монолога, он спросил:

–Скажи, по дороге сюда ты нигде головой не ударилась?

–Ах, сама не знаю, что говорю. Я благодарна тебе за ту радость, которую ты доставил мне. Чтобы ты ни говорил, мы могли бы жить вместе…

–В Аду, – присовокупил Вельзевул. – Там места хватит всем.

Он усмехнулся и двинулся к дивану, положил подушку под голову, лег на спину и вытянул ноги со словами:

–Было много дел. Я как выжатая губка.

Сара присела у его ног и положила букет на колени.

–Устал? – спросила она.

–Да. Если бы ты знала, как трудно быть дьяволом.

–Ах, Вельзевул, бедный ты мой!

После этих слов, в которых сквозила чуть ли не материнская жалость, Сара погрузила лицо в цветы. Потом запрокинула голову и не открывая глаз воскликнула:

–Боже! Когда же я была счастливее, чем теперь! Это какое-то волшебство!

–Тебе во всем видится волшебство.

Сара опустила руки вдоль тела, повернула голову к плечу и внимательно посмотрела на такого ей родного и близкого по духу мужчину.

–Ты не находишь, что мы похожи друг на друга? – спросила она.

–Как это? – не открывая глаз спросил Вельзувел.

–В тебе живут две разные личности. Одна – пессимист, для которого жизнь мрачная неизбежность, другая – артистическая натура, утонченная, благородная, а я – проекция тебя второго.

Тут он открыл глаза и не зная, как отнестись к этим словам, воскликнул:

–Только этого еще не хватало! Жизнь, которую я веду, принадлежит только мне. Мой опыт является суммой дьявольского предназначения. Я доволен своей жизнью, и мне не нужна родственная душа, которая разделила бы ее значительность и красоту.

Слова эти возмутили Сару, и вполне справедливо.

–Что ты знаешь обо мне?

–Тождественность человеческих существ ведет к тому, что изучение страстей и слабостей одного человека позволяет прояснить особенности всех остальных.

–Неужели ты никогда не испытывал желание сблизиться с женщиной?

–В любви люди взаимно подавляют друг друга. В дружбе больше положительного. Движущая сила дружбы – преданность. Но это чувство всегда обязывает к чему-нибудь.

–Эти цветы. Ты сделал то, что доставило мне удовольствие.

Растроганные интонации, однако, не оказали на Вельзевула никакого впечатления.

–Не могу сказать, почему, – бросил он.

–Я тебя знаю. Ты никогда не выскажешь полностью, то, что хочется. Ты прожил тысячи лет и никогда не чувствовал себя любимым. Это ужасно!

–Любовь – слабость, она делает мужчину зависимым, ревнивым, подозрительным…

–Любовь делает всех счастливыми!

–Как подумаю про поцелуи, слюни, похоть, так сразу плеваться хочется. Моя природа исключат все это.

–Почему ты выбрал меня?

–В оценке людей, как и человек, я руководствуюсь личными пристрастиями, будь то симпатия, отвращение, любопытство.

–Ты презираешь людей, особенно женщин за их противоречивость. Но в тебе самом немало противоречий. Я удивлена, как до сих пор ты не потерял терпение от своей многоликости.

–Это мнение – плод ложного представления обо мне. Выкинь все это из головы.

–Ты боишься быть откровенным со мной. Вот и все.

–Я вел откровенные разговоры со многими женщинами. Мало кто помнит теперь Сафо с острова Лесбос, Клеопатру, Екатерину II, Элеонору Рузвельт, Маргрет Тэтчер, Мадлен Олбрайт. Но никому из них я не сказал всей правды. И тебе не скажу.

–Ты хоть раз, один единственный раз испытывал влечение к женщине?

–Я меньше всего создан для роли любовника. При все том должен сказать, что мужчина не может любить женщину больше, чем себя самого. Насколько я сейчас еще могу вспомнить, Роберт Сауди как-то сказал Шелли, который в то время разрывался между женой и любовницей: «Мужчина должен уметь ладить с любой женщиной. Я ведь не расстаюсь со своей женой. По-моему, в конечном счете, семейная жизнь у всех одинаковая. Выбор женщины ограничен, да и разницы между ними, признаться, тоже нет никакой».

–Может быть, он прав, – согласилась Сара. – Но это никак не общее правило.

4. Сара даже не знала, что подумать, когда в гостиную вошел Вельзевул в довольно-таки странной одежде. Так одевались, следуя моде в прошлом веке. На нем был темно-коричневый шерстяной пиджак, кроем и фасоном изобличавший его чикагское происхождение, белый воротник, непомерно широкие полы, чулки, словом, нечто причудливое и свободное в обшлагах. Он встал перед ней и скрестил на животе руки: глаза его икрились лукавством, в уголках губ пряталась улыбка. Он веселым видом своим хотел показать, что сейчас он в образе.

–В некоторых отношениях мне нравится быть квакером, – пояснил Вельзевул.

–Смею вас спросить, сэр, – сказала Сара в манере того времени. – Что тому причиной?

–Обратитесь к лидеру нашей общины, он объяснит, – в той же учтивой манере отвечал Вельзевул. – Квакеры, как никто другой, умели жить в полном соответствии со всеми законами природы.

–У тебя есть талант к подражанию. Фантазия твоя неистощима!

–Тут не в фантазии дело, а в выборе. Если бы я мог жить человеческой жизнью, мне бы не пришлось искать себя. Есть община, которая мне очень близка по духу, я говорю о мормонах. Все у них мне нравится.

–Иногда мне кажется, что ты являешь собою тип вечного юноши.

–Хорошо сказано.

–Послушай, раз ты можешь возвращаться в прошлое, почему бы тебе не прожить жизнь какого-нибудь квакера, себе в удовольствие.

–Прошлое неизменно. Я не могу втереться в уже завершенное событие. Но я могу присутствовать наблюдателем: возможности самостоятельно участвовать в судьбе какого-либо человека у меня нет. Сейчас ХХI век, я соответствую своему времени, поэтому я могу вмешиваться в ход любого события мирового значения, могу вредить, мешать, направлять, влиять, определять, что-то завершать.

–Одна особенность, характеризующая тебя как романтика, возможно, больше, чем что-либо другое, проявляется в твоей отчужденности. Тебе неуютно в наше время, ведь так.

–Да. Я нахожу современный мир пошлым, стремительным, много всего искусственного, фальшивого, сейчас время жирных паразитов, так я называю политиканов. Поэтому я так часто убегаю в прошлое.

–Каким образом?

–Через музыку. У меня есть ложа в Метрополитен-опера. Я был на всех премьерах, включая величайший концерт всех времен и народов, который состоялся в 1983 году в честь столетия первого театра мира.

–А что ты играл вчера?

–Сонату си минор Листа.

–Спасибо, что ты со мной делишься не только своими знаниями, но и духовным богатством. Скажи, а прошлом есть твое любимое время?

–Само собой. Поскольку я люблю музыку, а самым насыщенным музыкой периодом был 19 век, – время полное красоты, да еще и литературу, то мне не приходиться раздумывать над тем в какое именно время мне хочется вернуться. С трепетом и нетерпением я возвращаюсь в Париж. Время между 1830 и 1840 годами. Только представь себе сколько великих людей жили в одно время и встречались друг с другом в этом прекрасном городе: Паганини, Фр. Шопен, Ф. Лист, Г. Берлиоз, Р. Вагнер, Мендельсон, Шуман, Эжен Делакруа, О. де Бальзак, Ж. Санд, В. Гюго, А. Дюма, Г. Гейне, Вебер, Шатобриан, А. де Мюссе, Проспер Мериме, Сент-Бев, Ламартин, Дженни Линд – шведская певица, она обладала голосом огромного диапазона, отличавшимся красивым тембром и кристальной чистотой. Иоганнес Брамс, Антон Рубинштейн, великий тенор Рубини, Жозефина Фодор и многие другие. Париж был тогда центром духовной жизни Европы.

–А ты был в Мулен Руж?

–Разумеется. Причем в золотое время, когда там блистала Ла Гулю, танцовщица незаурядная, у нее было свое, ей одной присущее обаяние. Ну, и, конечно, Лотрек. Он приходил по два-три раза в неделю. Кажется, он жил в доме на рю Пигаль. До сих пор помню, громыхает оркестр в большом зале, горят все лампы, большинство присутствующих – иностранцы, они полностью отдаются волшебству музыкального водоворота, Ла Гулю как вихрь, кружится в бешенном ритме, потом в прыжке вскидывает ногу и с визгом садится на шпагат. Какими словами можно охарактеризовать ее стиль? И был ли у нее стиль. Куда более важно другое: – она умела создать нужное настроение. Эта вздорная, надменная и безнравственная манера вести себя доставляла ей шумный успех у грубых душ, наводнявших залы подобных домов. Им нравилась ее наглая и нелепая претензия на исключительность. Лично я видел в ее попытках олицетворять нескромность некую артистическую одержимость. Что до Лотрека, он был необщительным, сидел всегда один, много пил, но он видел, понимал, чувствовал все, что творилось вокруг. Тогда он был малоизвестен и возбуждал внимание лишь тех, кто слышал о его уродстве. К чести американцев, они раньше других оценили гений Лотрека и стали покупать его работы. Позднее состоялась выставка его картин и один проницательный финансист с Уолл-стрита сказал: «Я не нахожу, что его картины мало пригодны для моего дома, Фанни. В гримасах его женщин есть боль, а сами работы дышат возвышенной печалью». «Но художник груб, он рисует распутных женщин», – возразила ему молодая спутница в соломенной шляпе. «Давно ли вы стали безразличны к страдающей душе, обездоленной судьбою? Да, манера груба, но ее оправдание – в гениальности художника. Другие художники видят назначение в том, чтобы вознести свой талант на те высоты, откуда он будет виден всем, но Лотреку не нужна слава, он не думает о бессмертии, не испытывает страха перед величием божьим, он честно рисует то, что чувствует. Его сердце, пронзенное сотней стрел, истекает кровью. Не забывайте, что творчество – единственное утешение великих людей склонных к уединению. Там их счастье. Может быть, позже вы полюбите его, но не за то, что он аристократ, вы просто обнаружите, что природное благородство Лотрека сообщает прелесть любой детали в его картинах». Это объяснение отнюдь не обескуражило Фанни и она, выражая наивную веру в гений художника, сказала с воодушевлением: «Теперь я его понимаю!» Я был и в тот вечер, когда за столиком сидел принц Уэльский, будущий король Эдуард VII. Забавная вышла сцена – Ла Гулю, как обычно ярко накрашенная, замечательно вульгарная, одетая без вкуса, неизменно в своих рваных чулках кружится в танце, не всегда попадает в ритм, она часто позволяет себе вольности, но ей все простительно, она звезда Мулен Ружа, так вот, она знает, что в зале высокородный принц, и как бы непроизвольно движется во время танца к его столику, а когда оказывается рядом, бросает в него озорной горящий взгляд, который мог озарить светом самый темный подвал, и кричит: «Эй, Гэльский, с тебя шампанское!» Если учесть, что слова обращены к английскому принцу, это довольно вызывающий жест. Но Ла Гулю великолепна, эффектна и может себе позволить быть дерзкой со всем блеском своего жеманства. Она часто попадала в скандальную хронику. Я видел, что принц был приятно обезоружен ее непристойностью. На другой день за обедом он одному барону сказал весьма изысканно: «Желал бы видеть я снова Ла Гулю, а там уже манит меня причудливый Мулен Руж. Эта женщина непристойна, больше, чем допустимо. Но именно в этом ее очарование». Однажды какой-то журналист, чей посредственный ум находил ее чересчур распутной, возмутил Ла Гулю своим порицанием. Она быстро нашла блистательные слова для ответа: «Что за вопрос?! Черт бы побрал всех этих газетчиков! Мне все можно. Я глуха к голосу рассудка, это у меня от матери. О отце своем, не знаю, что и сказать. Он был заклинателем змей. И вообще, я дивный цветок ночи – да что там! – я прекрасное творение господа бога».

Вельзевул умолк опечаленный. Через минуту, он поднял глаза на Сару, покачал головой и произнес:

–Время, время!.. Все самое хорошее ушло в прошлое.

–Поверить не могу, что ты видел самого Тулуз Лотрека!

–Не только видел, но и пил с ним. Я купил у Лотрека рисунок Валентино, он был сделан на салфетке сангином.

–Ты видел гениальный фильм Хюстона «Мулен Руж?»

–Еще бы! Он в моей коллекции шедевров. Для меня величайшее удовольствие смотреть этот фильм и дышать воздухом Парижа тех лет. Голливуд создал много шедевров, но магия есть только в избранных фильмах.

–В «Касабланке» есть магия! И в «Мальтийском соколе».

–Еще «Жилец» р. Джона Брама. «Мускусная роза» р. Гр. Ратов, «Принц лисиц» р. Генри Кинг, «Частная жизнь Елизаветы и Эссекса» р. М. Кертиц, «Асфальтовые джунгли» Джона Хьюстона, «Дом о семи фронтонах» р. Джо Май и другие.

–Давай вспомним «Газовый свет», тоже магический фильм. Такое полное погружение в викторианские времена. А по-твоему, какая поэзия магическая?

–Из поэтов я выше всех ставлю Э. По. Его «Ворон» меня не только очаровал, но и потряс. Даже если в этом стихотворении нет никакой идеи, оно абсолютно гениальное и пока никто не доказал обратное. Поэзия бывает разной; сентиментальной, скучной, грустной, пафосной, патриотической, напыщенной, тщательно отшлифованной и бессмысленной. Примечательно то, что ни одно стихотворение, написанное поэтом, не имеет той естественности и душевности, которые свойственны народной песне. Возьмем русскую культуру, она вторична и в целом лишена стиля, но величие русского духа в их романсах, в народных песнях. Только в них можно понять неприкаянную русскую душу. Шотландские народные песни превосходят немецкие или французские, но в душевности и романтичности они уступают американскому фольклору, в который так ненавязчиво вплетены африканские и индейские мотивы. Кантри – величайший из всех известных стилей. Он как ковер, красота которого в тончайших оттенках, их сочетание в рисунке создает гармонию. Как я тебе сказал, «Ворон» произвел на меня незабываемое впечатление, я читал его много раз и до сих пор не могу сказать, что я вынес из его мистического содержания. Неважна суть, гораздо большее значение имеет впечатление. Художественная выразительность и музыкальность отличают этот шедевр. Поэма уникальна несмотря даже на то, что стихотворная форма позаимствована у викторианской поэтессы Элизабет Барретт. Опубликована поэма 29 января 1845 года в нью-йоркской газете “Evening Mirror”. Поразительно, что величайшая поэма в истории человечества принесла автору всего пять долларов. Именно такую сумму составил авторский гонорар. Но если размер заимствован, то особенность строфы является оригинальной. Поэма состоит из восемнадцати строф, каждая строфа содержит по шесть строк, последняя из них – рефрен. Здесь любопытна система рифмовки: с заключительным стихом рифмуются вторая, четвертая и пятая строка. По намеренно отсылает читателя к балладной традиции, а именно – к балладе Г. Бюргера «Ленора». В «Вороне», образ которого является предвестником смерти, возлюбленную героя зовут Ленор. В тексте есть мотив древнегреческой мифологии и библейские аллюзии: упоминается Эдем, а также бальзам из Глаады, который мог бы залечить душевные раны убитого горем героя. На место героя По ставит себя. Предполагается, что поэма была написана в 1844 году, когда смерть его жены Вирджинии Клемм была неизбежной, она уже два года болела чахоткой и умерла в 1847 году. Отсюда становится понятным то, что поэма пронизана меланхолическим настроением, время действия – ночь в декабре, состояние – тревога, тема – смерть. По использует прием аллитерации, с помощью которого он создает атмосферу безысходности, бессилия человека перед лицом рока. Образ ворона сам по себе метафора – символ страха. Некоторые литературоведы согласны с тем, что источником вдохновения По стал роман Ч. Диккенса «Барнеби Радж», главный герой которого имел говорящего ворона. Почти уверен, что они ошибаются в этом. Я был в музее Эдгара По в Ричмонде и видел иллюстрации Джеймса Карлинга и мне показалось, что он точнее передал образ мыслей и общее настроение героя, чем Гюстав Доре, известный своими работами на библейскую тематику. Я читал исследование Томаса Маббота, американского профессора и литературоведа, еще раньше меня впечатлила его исследовательская работа в отношении Джона Мильтона. Так вот, Маббот предлагает две версии как наиболее правдоподобные. Согласно первой, По сочинил «Ворона» в момент посещения им Бархатайского пруда в 1843 году. Там он обсуждал стихотворение с поэтессой Энн Бархайт. Вторая версия говорит о том, что По написал «Ворона» в 1844 году, во время проживания на ферме семьи Бреннан. Старшая дочь в семье, Марта и ее муж утверждают, что По читал им свое стихотворение еще до публикации. Как бы там ни было, нет причины думать, что По написал своего «Ворона» в порыве вдохновения и что все эффекты поэмы являются результатом всплеска фантазии, а не сознательным выбором. По свидетельству Сьюзен Вайс стихотворение пролежало на столе По более десяти лет неоконченным, он работал над ним с большими перерывами, что-то добавляя, изменяя и исключая. Через год после публикации «Ворона», который имел огромный успех, По пишет эссе «Философия творчества», в котором на примере «Ворона» подробно излагает свои взгляды на принципы работы, он отмечает, что ни один элемент поэмы не был случайным, он писал с той последовательностью, с какой решают математические задачи. И в самом деле, в поэме нет ничего случайного, лишнего, в ней строгая система, которая исключает любые несоответствия. В поэме не случайно наличествует 108 строк. Автор сознательно стремился к такому объему, он полагал, что идеальный объем стихотворения не должен превышать сто строк. Другой задачей было создать подходящую атмосферу, которая могла бы вызвать у читателя сильное душевное волнение. Здесь По всех превзошел – печальная интонация погружала читателей в бездну меланхолии. Следующая мысль была о предмете грусти и По решает, что смерть любимой женщины является наиболее эмоционально сильным предметом переживаний героя, – так родилась основная тема «Ворона». Скорее всего выбор был продиктован самой жизнью Эдгара По, в раннем детстве он потерял свою мать, а потом умерла его жена. Теперь, художественный эффект. По использовал такой универсальный прием, как рефрен – одно слово. Он допускал, что этот прием может сделать поэму монотонной и однообразной. Поэтому, сделав неизменным его звучание, он постоянно меняет его смысл. По пошел дальше и усилил рефрен долгой гласной о, которая часто употребляется с согласной r. Так родилось знаменитое слово «nevermore». Композиция поэмы проста и естественная, она строится на привычной структуре «вопрос – ответ». Так родились магические строки: “Prophet!” said I, “thing of evil! – prophet still, if bird or devil! By that Heaven that bends above us-by that God we both adore – Tell this soul with sorrow laden if, within the distant Aidenn, it shall clasp a sainted maiden whom the angels name Lenore – Clasp a rare and radiant maiden whom the angels name Lenore” Quoth the Raven “Nevermore”. По словам По он начал писать стихотворение с кульминационной строфы, он искал один единственный вопрос, в ответ на который слово “nevermore” вызвало бы наиболее сильное впечатление. Таким образом в работе он двигался назад. Сочинив развязку, он в нарастающей последовательности строил вопросы героя. Примечательно, что этой строфой поэт определил стихотворную форму, так как заранее установил не только общее расположение строк, но и метр, ритм и длину. В работах, посвященных анализу «Ворона», встречаются разные версии идеи поэмы. Мне лично импонирует версия об самоистязании. Ведь герой, в котором мы угадываем юношу студента, ведь он над книгами склонялся в полусне, предполагает, что слово “nevermore” является единственным, которое знает ворон, но продолжает задавать ему вопросы, зная, что услышит в ответ. Это осознанный акт самобичевания, лишь обостряющий чувство беспросветной скорби. В поэме упоминается галаадский бальзам, что отсылает нас к Книге пророка Иеремии: «Разве нет бальзама в Гилиде? Разве нет там врача? Отчего нет исцеления сынам народа моего?» Эдем – еще одна библейская отсылка. Герой спрашивает у ворона, встретится ли он со своей любимой в Раю. В другом месте герою кажется, что в комнату вошел серафим и Бог послал его, чтобы он принес ему непенф, своего рода антидепрессант. К славе «Ворона» многие хотели приобщиться и среди тех, кто сеял зерна сомнения в уникальности «Ворона» были, только вообрази себе Сара, китайцы.