У случайностей в плену

– Наверно я умер.

Девушка потрогала губами его лоб, посмотрела внимательно зрачки, пожала плечами, – бред. Ты здоров, чего нельзя сказать обо мне. Только я не умираю. Жизнь слишком щедрый подарок, чтобы от неё так запросто можно было отказаться.

Денис не услышал слов девушки о болезни. Собственно, он и саму её чётко не различал. Зрение упорно не желало возвращаться в нормальное состояние. Единственное, чего он сейчас хотел, чтобы его оставили в покое. Чувства и мысли отказывались подчиняться, зависая и кувыркаясь внутри головы цветными концентрическими кругами.

– Мне не нужны, понимаешь, ни помощь, ни участие, вообще ничего.

– Ошибаешься. Я же вижу, с тобой что-то не так. Уж не наркотики ли тому виной?

– Нет, это точно нет. Можешь просто уйти, тихо, без слов, развернуться и исчезнуть навсегда?

– Теперь точно не могу. Сейчас вызову скорую помощь. У тебя ведь есть телефон?

– Не нужно, девушка, умоляю вас. Со мной всё в порядке. Наверно, так странно тело покидает любовь.

– Любовь? Обнял, поцеловал, помечтал. Нашёл повод расставаться с жизнью. Если люди что-то необычное чувствуют, а потом расстаются, значит, никакой любви не было. Хочешь, я тебя поцелую? Мне не трудно.

– Откуда тебе знать, что такое любовь, сколько тебе лет, деточка?

– Я из-за болезни такая худая. Можешь не верить, но мне уже двадцать. Было. Теперь больше, Девушка подошла к Денису, наклонилась и поцеловала его в губы.

Неловко. Сразу смутилась и отпрянула, – ну, вот. Кажется, ты вернулся на Землю. Меня София зовут, можно Софья, но София правильно, так в паспорте. Лучше стало? По глазам вижу, намного лучше. Я уже нагулялась, ужасно замёрзла, наверно теперь обязательно простыну. Хорошо бы совсем, в последний раз.

– Что, совсем?

– Устала болеть. Не представляешь, как хочется отдохнуть.

– От чего отдохнуть?

– От всего сразу. С утра до ночи процедуры, таблетки. Всё болит. Ладно, ерунда. Никогда никому не жаловалась и вдруг перед тобой расплакалась как девчонка с соской. Ты так и не сказал, девушка бросила, да? Глупая она. Ты красивый. И любишь наверно очень-очень, если так сильно страдаешь. Меня бы кто так полюбил. Имя у тебя есть?

– Денис. Не переживай за меня, на самом деле я сильный. Наверно от неожиданности расчувствовался.

– Это заметно. Сидишь под проливным дождём, потому, что покинут любимой девушкой. Жалкий, убитый горем, сильно-сильно стараешься покинуть бренное тело, но себя жалеешь сильнее, чем утраченную любовь. Просто обожаете вы, мальчишки, нюни распускать. Сделали бы тебе хоть раз химиотерапию, когда волосы выпадают, тело от напряжения дрожит, руки-ноги не шевелятся, тогда бы узнал, что такое боль и беда. Или кожу бы с тебя живьём сняли. Э-эх, о чём я тебе говорю, разве такое можно понять, не испытав, не отведав?

– Что у тебя за болезнь… о себе говоришь или так, для примера?

– Забудь. Привычка глупая размышлять вслух. Я ведь одна почти всё последнее время. Ни подруг, ни друзей. Только мама. Да и та всегда на работе. Хоть наговорюсь с тобой. Я здесь рядом живу. Пошли ко мне, обсохнешь. На чучело похож, до чего промок.

– Неудобно. Чего ты со мной нянчишься?

– Привыкай. Сам видишь, жить не всегда комфортно, иногда, чтобы просто выжить, приходится страдать, терпеть боль, уговаривая себя, что это и есть самое прекрасное, что впереди возможны испытания более серьёзные и мучительные. А ты из-за детской игры в сердечные чувства расстроился. Я же вижу по глазам, что до неё у тебя девчонок не было. Первая любовь? Первая. Счастливый. У меня ни одной не было. Только в школе, когда совсем маленькая была. Коля, мы с ним за одной партой сидели, он меня сначала щипал и за косы дёргал, потом целовал в подъезде. Тогда я не так сильно болела, в школу ходила. Он с родителями уехал из нашего города. Больше никто никогда не любил. Разве что мама. Ладно, пошли, замёрзла я, мамка ругаться будет.

– Давай зайдём в магазин, хоть к чаю чего-нибудь купим.

– Нельзя мне чай. Много чего нельзя. Проще сказать, чего можно. Себе купи, только заварки у нас нет. Мама не хочет меня дразнить, тоже ничего запретного не ест и не пьёт.

– А цветы можно?

– Смотря какие. Хризантемы можно, ромашки. На остальные у меня аллергия.

– Смотрю, тебе ничего нельзя. Как же ты живёшь?

– Хорошо живу. У меня есть мама, гитара есть, много-много книжек. С тобой вот наговорюсь, буду потом вспоминать, эмоции в стихах описывать. Я и рассказы пишу. Про любовь. Иногда так увлекусь, что сама влюбляюсь в своих героев. Один раз всерьёз влюбилась. Ночами не спала, разговаривала с ним. А рассказ переписывать пришлось. Он, кстати, тоже Денис. Я его под дождём нашла, как тебя. И влюбилась… с первого взгляда. Не веришь? Дома дам почитать. Я никогда не вру.

– Почему не верю, какой тебе смысл обманывать?

– Ещё я на гитаре люблю играть, песни пою. Слова сама сочиняю. У меня пять плёнок уже записано на магнитофоне с собственными концертами. Только мне больно очень на гитаре играть. Струны тугие, кожа на руках лопается, приходится медиатором пользоваться. Ещё я рисую. Карандашные портреты. Героев всех своих рассказов нарисовала. Тоже могу показать. И Дениса, в которого тогда влюбилась, тоже. Он немного на тебя похож. Вот и пришли.

Старенькая пятиэтажка из белого кирпича, первый этаж, двухкомнатная квартира, встретившая въедливым запахом медикаментов.

София разделась, не снимая варежек, что было очень неудобно. Эти варежки приковывали внимание Дениса всю дорогу. Осень, дождь. Девушка в плаще с капюшоном, с раскрытым зонтом, и вдруг в матерчатых варежках.

– Принюхиваешься? Знаю, не очень романтичный запах. Я привыкла, не замечаю. Вот ванная, раздевайся. Меня можешь не стесняться. Полоскать одежду самому придётся, мне кожу мочить нельзя, слезет сразу. Потом в стиральную машину засунем. Высушишь утюгом. Сам справишься, – София сняла варежки, под которыми ладони были плотно обёрнуты бинтами.

– Кожа не приживается. Не обращай внимание. Вот мамин халат, он тебе в самый раз будет, она у меня габаритная. Не стесняйся ты так, не на свидание ведь пришёл.

Девушка звонко засмеялась. Голос у неё был музыкальный, мелодичный. Говорит, словно поёт, а не разговаривает, – ты спортивный, сильный. Правильно, что в тебя девочки влюбляются.

Теперь Денису захотелось рассмотреть Софию.

Невысокая, с огромными, очень выразительными серо-голубыми глазами, кукольное личико, белоснежная кожа, короткие русые волосы, худая, словно тростиночка, еле заметные холмики грудей. И улыбка. Похоже, девушка с ней родилась и никогда не расстаётся.

– В этом халате ты на мою маму похож. Выжимай одежду, пусть немного стечёт. Порошок вон там. Только я уйду отсюда, мне нельзя им дышать, задохнусь сразу. Включать машинку вот так. Потом ко мне приходи. Буду хвастаться.

Чистота в доме была как в операционной, идеальная. Ничего лишнего. На стенках множество искусственных цветов во всевозможных кашпо. В комнате Софии два кресла, застеленная кровать, возле которой подставка для капельницы и маленький столик, заставленный медикаментами, два стула возле большого стола, на котором лежала книжка и две стопки писчей бумаги. София достала из тумбы стола пластиковую папку, на которой фломастером написано "Избранное".

– Вот. Читай здесь, это про Дениса, остальное потом. Скоро мама придёт, мне нужно будет отвлечься на обязательные процедуры. Тогда уже дальше почитаешь, если интересно. Ну, что, не обманула? Мальчика зовут Денис. Проливной дождь. И поцелуй. Ага! А если я знала, что тебя встречу, и это на самом деле судьба, тогда как? Ладно, Денис, расслабься. Мало разве в жизни совпадений. В рассказе у меня девочка здоровая, не то, что я.

– Знаешь, София, мне немножко не по себе. Мистика какая-то. Так не бывает.

– Ато, ещё как бывает! Я же тебе говорила. Смотрю, сидишь. Сразу тебя узнала, потому что сама придумала. А вот и мама. Слышишь, дверь открывает?

– Мамочка, родненькая, я так по тебе соскучилась. Знакомься, это Денис. Я его от душевной травмы спасаю. Его любимая бросила. Он постирает, высушится и уйдёт. Не ругайся, а!

– Да что ты, деточка. Денис, можно вас на пару слов? На кухню, пожалуйста, проходите. А ты не подслушивай. Ишь, любопытная Варвара, уши растопырила. Мы быстро.

– Мам, Денис хороший. Не нужно ему ничего лишнего говорить. Я ведь женщина. Должно же во мне оставаться хоть капля загадки.

– Готовься к процедуре, женщина. Я его чаем напою. Вижу, что вкусненького себе накупил. Голодный, наверно. Проходите, Денис, присаживайтесь. У нас не очень удобно. Наш дом, скорее клиника, чем жильё. Думаю, вы успели заметить.

– Если можно, на “ты”. Не привык, когда старшие обращаются официально. Предупреждая первый вопрос, докладываю: учусь на третьем курсе в другом городе. Программист. Родители живут здесь. Папа инженер, мама учительница. Встретились случайно. София подошла ко мне сама. Был один поцелуй. Пожалуй, очень целомудренный. Как дочка целует маму. Я к ней не приставал, руки не распускал, непристойных мыслей не вынашиваю.

– Знаю. Как ты мог к ней приставать, если она ещё ребёнок? Ей лет много, а физическое развитие отстало лет на шесть. Ей же ничего почти нельзя. От всего аллергии и воспаления. Несчастный ребёнок. Не понимаю, за что судьба так наказывает этого ангела. Она так талантлива. Но я стараюсь убедить, что она обычная. Незачем Софочке знать лишнее, надежды питать. Ещё размечтается, подумает, что существует способ обмануть болезнь. Нет у неё такого шанса, и не будет никогда. Целый букет тяжелейших генетических заболеваний. Неизлечимых. Прошу вас… тебя, Денис, ничего себе не придумывай. Она фантазёрка, очень обаятельная фантазёрка. В неё все сходу влюбляются. Нельзя давать ей надежду, которую невозможно осуществить. Это может ускорить болезнь.

– Собственно, я ничего такого… а дружить с ней можно? Просто иногда приходить, читать её рассказы, слушать песни, беседовать.

– У тебя есть три часа. Читай, слушай, развлекайся. Не могу сразу отнять у Софии такую игрушку. Постарайся ей не понравиться. Так будет лучше… для неё. Она привыкла жить одна.

– Как вас зовут?

– Анна Павловна. Старайся при ней не кашлять, не сморкаться. И ни в коем случае не дотрагивайтесь до неё. Это может вызвать серьёзное воспаление.

– Я вас услышал. А папа у Софии есть?

– У девочки замечательный папа. Был. Умер три года назад. Не выдержал чувства вины перед дочкой. Генетические заболевания – подарок от его рода. Он очень страдал от этого. Выпивал. Инфаркт. Теперь нас совсем некому поддержать. Моего заработка не хватает на медикаменты, хотя работаю в больнице. Иди, она ждёт.

Выйдя из кухни, Денис увидел, как девочка на цыпочках подходит к своей комнате. Она обернулась, приставила палец к губам, призывая молчать. Похоже, подслушивала. Но разговаривали они тихо, вряд ли София чего-то слышала.

– Не мог громче говорить? Ну, рассказывай скорей. Небось, сказала, чтобы дышал через раз и в сторону, ближе, чем на три метра, не подходить. Не чихать, не пукать. Так? Не слушай её. Я смерти не боюсь, просто нисколечко. Смерть – это избавление. Можно, я ещё раз тебя поцелую? Тихонечко. Мама ничего не узнает. Просто чтобы доказать, что мне совсем-совсем не страшно.

– София. Давай лучше продолжим начатое. У нас мало времени. Анна Павловна разрешила чем угодно заниматься… три часа. Только без глупостей.

– Тогда так: кассеты с записями я дам тебе послушать с собой, рукопись тоже. Только обещай вернуть. У меня копий нет. Сейчас я буду петь… а ты слушать. Хочу посмотреть на твои эмоции, для меня это очень важно. Потом расскажешь всё про себя. Всё-всё, но коротко. Дальше, хочу знать про вашу с Ириной любовь. Всё-всё. До мельчайших подробностей. С самого начала и до самого конца. Я уже рассказ задумала, очень-очень чувственный. Но сначала поцелуй. Договорились? Думаю, в три часа уложимся.

– Договорились. Только тихо, чтобы мама ничего не знала.

– Ура! Подожди, сначала приготовлюсь. Только не смейся. Я так волнуюсь. Глаза закрой. Не подсматривай.

Денис почувствовал легкое прикосновение горячих губ, потом между губами застенчиво пролез кончик влажного языка. Юноша не ожидал от себя какой-либо реакции вообще, просто выполнил просьбу, разрешив обычный поцелуй.

Сила и глубина внезапного ощущения удивила. Вкус поцелуя показался сладко-фруктовым. Губы были очень приятными на ощупь и вкус: возбуждающими, мягкими, волнующими, чувственными.

Юноша в недоумении открыл глаза.

София дышала, высоко и сильно вздымая грудь, словно только что пробежала стометровку. Глаза её были открыты, словно фары, излучая энергию крайней степени удивления, покрывшееся румянцем смущения лицо покрыто белыми пятнами.

– Так бывает всегда?

– Как?

– Я чуть не умерла от удовольствия. Немножко щекотно, но там, внутри, я чуть не выпорхнула из себя. Мне так показалось. Поток блаженства прокатился вниз, потом вверх, закружилась голова, внизу что-то напряглось, потом стало жарко-жарко, и трудно дышать. С тобой было так же?

– А, ты про это… почти всегда. Если тот, кого целуешь, тебе действительно нравится.

– Хочешь сказать… Денис, скажи, я ведь в любом случае женщина, правда, разве я не могу нравиться? Хоть кому-нибудь, самую чутельку, вот столечко.

– Девочка ты, а не женщина. Красивая, юная, привлекательная. Почему ты решила, что не можешь нравиться? Это совсем не так.

– Почему мама говорит, что мне нельзя быть женщиной?

– Не знаю, София. Ей лучше знать.

– Не ври. Она тебе всё рассказала. Почему мне нельзя быть женщиной, – требовательно и жёстко спросила девочка,  с расстановкой произнося каждое слово.

– Из-за особенностей здоровья, наверно. Она за тебя переживает.

– Мамка сказала, чтобы ты больше не приходил, так? Только не ври!

– Ну-у-у… как бы…

– Понятно… сказала-сказала. Так я и знала. И ты больше не придёшь, послушаешь её, да?

– Не знаю, как быть, София. Мама очень просила. Её расстроило наше с тобой знакомство.

– Она днём работает. Ты же всё равно должен будешь мне кассеты принести. Вот и повод. Поговорим ещё о чём-нибудь, я спою, стихи почитаю. Свои. Хочешь, про тебя тоже напишу? Хочешь! Это что, преступление, если у меня будет один единственный друг?

– Хочу, конечно, хочу. И стихи, и рассказы, и песни. Но, пойми, София. Я скоро уеду учиться. Приезжать смогу дня на два в месяц. Ты будешь расстраиваться, скучать, заболеешь ещё сильнее. Давай лучше забудем нашу встречу. Ты ведь привыкла жить одна. Анна Павловна сказала, что слишком близкое общение для тебя опасно. Любая случайная инфекция способна убить. Не могу и не хочу быть причиной твоей гибели.

– Моя болезнь неизлечима. Мало того, прогрессирует. Умру я через год или через месяц, какое это имеет значение, если никогда в жизни не узнаю, что такое настоящая дружба, не почувствую вкус поцелуя, не надышусь запахом мужчины, с которым мне захочется обняться и умереть.

Денис, ты сейчас разговариваешь со мной, не с мамой. Говори за себя. Испугался связаться с инвалидом? Так и скажи. Я пойму. Я ведь не жалуюсь, ничего не прошу. Только немного, вот такую маленькую капелюшечку живого общения. Чтобы ты приходил, рассказывал чего-нибудь. Чтобы смотрел на меня… как сейчас… слушал. Больше мне ничего не надо. Даже целоваться совсем не обязательно… если тебе это неприятно.

Глаза Софии стали влажными, готовыми к немедленной протечке, улыбка начала расплываться, превращаясь в болезненную гримасу.

За несколько неуловимых мгновений, лишь судорожное движение мимических мышц выдавало её страдание, девочка с собой справилась, привычно водрузив на лицо дружелюбную улыбку.

Денис почувствовал  себя негодяем, трусом. София являла собой образец силы духа, самообладания, стойкости. Нет, не мог он показать слабость, предать ожидания девочки, для которой вечность исчисляется лишь коротким отрезком числа дней, наполненных ограничениями, страданием и болью.

– Я приду. Завтра приду. Обещаю. Ты подумаешь, я подумаю. Обещать ничего не буду. Оставим пока этот разговор. Ты спеть обещала, и много чего ещё.

София принесла гитару, долго устраивалась в кресле. Подвижная мимика девочки свидетельствовала о том, что ей больно, но глядя на Дениса, она улыбалась.

Песня была длинная, мелодия тягучая, сильный голос брал за живое, выдавливая невольно слезу из единственного слушателя. Денис поймал себя на том, что рядом с этой несчастной девочкой не может чувствовать себя отверженным страдальцем. Глядя на неё, становилось стыдно думать о том, что неудача на любовном фронте – это невосполнимая потеря, смертельная травма и  терзающая боль.

Ведь Ирина объяснилась с ним корректно, без претензий и сцен, даже предложила дружбу. Сколько раз до и после этого приходилось расставаться с кем-то на время, терять совсем. Порой на душе  было грустно, невыносимо  мерзко, тревожно и пусто, но проходило время, беспокойные эмоции отпускали, забывались, тускнели. На смену одним людям приходили другие. Жизнь неизменно продолжалась, предлагая интересных друзей, новые перспективы, иные связки, чаще всего гораздо привлекательнее прежних.

София запела, явно желая понравиться. Она не отрывала ни на секунду взгляд от глаз Дениса, улавливая его восприимчивую реакцию, отражающуюся на лице, способность к сопереживанию.

Ни разу в жизни с ней не происходило подобного сегодняшнему.

Она чувствовала страстное желание дарить ему свой талант, понимая, что Денис по-настоящему впечатлён. И ещё, ещё он чувствует в отношении её не жалость, а неподдельный интерес, общается на равных, не акцентируя внимание на неприглядных деталях изъянов ущербного организма.

Девушка транслировала искренние чувства и невысказанные мысли, облекая их в слова, интонации, ритмы и голос, а юноша чутко вслушивался, улавливая эти зашифрованные сигналы.

Удивительным образом они понимали друг друга, но не могли выразить смутные пылкие порывы словами или привычными действиями.

То, что происходило между ними, нельзя назвать любовью. Рождающиеся чувства видимо не имели пока названия, но, не нуждались в том, чтобы их систематизировали.

Магнетизм характера Софии или иные её качества, Денис сам не понимал, что именно привлекал его, настолько сильно притягивал, что он забыл обо всём, увлечённо наблюдая за подругой.

Три часа, отпущенные Анной Павловной на общение, пролетели незаметно. Мама их ни разу не беспокоила. Постучав в дверь, спросила разрешение войти.

– Денис, пора прощаться. Твоя одежда высохла, я всё привела в порядок. Можешь одеваться. Что ты сделал с моей девочкой? Она просто светится. Забыла, когда видела её такой счастливой.

– Анна Павловна, извините, но я иногда буду приходить к Софии. Иногда. Не часто. Пожалуйста.

– Я уже поняла это, глядя на дочь. Помни о том, что она не обычная девушка, с какими ты привык общаться, она хрупкий хрустальный цветок, который может разбиться даже от случайного прикосновения. Никто из нас не хотел для неё такой судьбы, никого нельзя винить, но и отменить болезнь мы не в силах. Надеюсь на твоё понимание.

– Спасибо, Анна Павловна! София, во сколько встречаемся завтра?

– Можешь прийти утром, часов в десять, после процедур. Буду ждать. Очень. Вот, это плёнки и рукопись. Только не потеряй.

Если бы ей это не причиняло нестерпимую боль, девочка обязательно захлопала бы в ладоши, так она ликовала, выражая возбуждённое состояние мимикой и сверкающей радостью взгляда, внешне оставаясь бесстрастной.

Денис сразу же отправился к школьному другу, Витьке Кирпикову, у которого можно было сделать копии рукописей и плёнок, оцифровать музыкальные записи, переписав на более удобные и современные компакт диски.

Витька не спросил, как у него дела на любовном фронте, про отношения с Ириной он знал, а Денис даже не вспомнил, что всего несколько часов назад хотел расстаться с жизнью, считая себя самым несчастным человеком на Земле.

Он сам не заметил, как разложил по полочкам события сегодняшнего дня, присвоив каждому из них оценочное значение, где Ирина прочно заняла незаметное место на второй полке, потеснившись в пользу дружбы с Софией.

Если отношения с Ириной он рассматривал в отчётливом матримониальном контексте, многократно красочно представляя свадьбу, эротические моменты предстоящего близкого общения, создание прочной семьи, то с Софией это всё не представляло интереса и ценности.

Дениса привлекли совсем иные особенные отличия девушки, которые прежде не приходилось замечать в качестве приоритетных характеристик для самой близкой представительницы противоположного пола.

София была настолько неповторимой, своеобразной, что вызывала позитивные эмоции независимо от интимных фантазий.

Но так юноша думал лишь в самом начале. Когда дома он читал рассказ, слушая одновременно пение подруги, в голову то и дело проникало воспоминание о невинном поцелуе, который, всплывая, возбуждал вполне определённое желание.

Пусть эротическим грёзам не суждено быть реализованными, так распорядилась судьба девочки, разве это так важно, когда ты готов к полной самоотдаче, независимо от телесных наслаждений? Так Денис думал, пытаясь понять, что движет его стремлением быть для Софии самым близким и самым нужным.

Юноша представлял, как поменяет ради Софии профессию, как окунётся в суть проблем её многочисленных болезней и непременно найдёт способ спасти. Не может быть, что совсем ничего нельзя сделать. Так не бывает. Должны же когда-то случаться чудеса.

Записей песен было много, качество звучания ужасное, однако, обаяние и магнетизм голоса неизменно порождали бурю эмоций, наслаиваясь, усиливая желание быть как можно ближе к  удивительной, поражающей силой характера Софии.

Денис с наслаждением перебирал в уме разнообразные звучания её имени: Софья, Соня, Софочка. У Витьки в интернете он нашёл это замечательное имя, обозначающее понятие мудрости. И то, что София считается матерью основных христианских добродетелей: Веры, Надежды и Любови.

Так оно и было на самом деле. Юноша верил, что София – его судьба, по крайней мере, сегодня и сейчас. Чувствовал, что она дарит ему надежду на счастливую жизнь, пусть не очень долгую, но полную радости. Откуда появились такие мысли, не было даже малейшего желания задумываться. Что касается любви, разве без этого чувства можно было бы проникнуться к человеку таким беспредельным доверием?

Повесть, в которой был юноша по имени Денис, сцена их знакомства и романтическая история отношений с девушкой по имени Люся, была интересная, но до жути наивная. Что могла написать неопытная девушка, ни разу в жизни не испытавшая любви, ориентируясь лишь на прочитанные книги?

Эмоции, чувства и поведение молодых людей по ходу чтения много раз вызывали у Дениса улыбку. По отношению к Софии он был слишком опытен, хотя его познания и практика мало чем отличались от целомудренной жизни девушки.

Поцелуи, несколько контактных танцев, скромные объятия – вот и все приобретения на данной ниве, не считая конечно коллекции чувственных эмоциональных впечатлений.

Ценность рассказа была в ином. Это были не просто фантазии. В своём повествовании София отразила всё то, о чём мечтала, чего ждала от жизни, но была уверена, что ничего даже в достаточно далёком приближении не могло осуществиться из-за жестокой болезни.

Денис читал и представлял себе, что из списка грёз реально можно преподнести в качестве осуществимых событий.

Всё было настолько сложно, ведь он даже ни разу не видел обнажённой женщины, не представлял истинное строение нежного девичьего тела.

Как можно было пытаться осуществить чужие чувственные мечты, не имея личного опыта? Это равносильно тому, как София пишет свои рассказы.

Денис понимал, что задуманное им – чистой воды  авантюризм, но ему так хотелось сделать Софию счастливой, что иные мысли полностью исчезли из сознания. Юноша закрыл глаза, без труда вызвав образ подруги, и принялся вести с ней оживлённый диалог. Даже голос представлял, словно она рядом, сам уже не понимая, снится ему это общение или настолько яркое видение он способен создавать в воображении.

Когда на следующий день молодые люди встретились, Денис путался, что ему привиделось и о чём действительно говорили.

София рдела, как рябиновая гроздь в предзимье, радуясь и восхищаясь каждым сказанным юношей словом.

Несмотря на то, что днём девочке непременно нужно было спать, делать необходимые процедуры, обо всём на свете было забыто до прихода Анны Павловны.

Она не ругалась, лишь безвольно изображала всплеском рук негодование, качала головой и пожимала плечами.

Мама даже уйти Дениса попросила позже обычного срока. А ребята всё говорили, говорили, говорили. Число тем не уменьшалось. Им было интересно знать друг о друге всё. София по ходу Денискиных рассказов переживала эмоционально за каждое слово, радуясь, если всё складывалось в его пользу.