У случайностей в плену

– Брешешь. Вот провалиться мне на этом месте – брешешь. Ко мне ещё и не так клеились. Дальше ври.

– Зуб даю. Я ведь никуда в тот раз не поступил, а родителям сказать боялся. Получил повестку в армию и сбежал. Около года на севере бичевал, чтобы не призвали. Тебе не писал, потому, что боялся, что военкомат по писульке сыщет. Потом устал скрываться, сам пришёл на призывной пункт. Из учебки меня отправили в Эфиопию в составе ограниченного контингента группы войск, как бы на помощь братскому народу.

– Сказки рассказываешь. И чего ты там делал, в той Эфиопии?

– Как что – воевал. Не представляешь – сколько там нашего брата полегло, сгинуло.

Витька скинул рубашку. На плече и груди были круглые шрамы, – пулемётная очередь. Еле выходили.

У Катьки на глаза навернулись слёзы. Она прижалась губами к ранам и заплакала.

– А потом… потом, – захлёбываясь слезами, спросила она.

– Потом реанимация, реабилитация, куча операций, больничная койка. Письма из-за границы писать не разрешали. Нас ведь там как бы и не было. У меня в военном билете место службы – Рязань.

– А теперь… теперь ты куда?

– К тебе, Катюха, к тебе, родная. Вот, глянь, – Витька достал из внутреннего кармана колечко, – примерь, должно подойти. Какая же ты красивая стала. Работаешь, учишься?

– На рынке тружусь… грузчиком.

– Кем-кем! То-то я смотрю, от тебя перегаром пахнет. Мамочки родные, это же я во всём виноват! Всё, теперь твоё дело отдыхать.

– Разве я что-то пообещала! Ну, слеза выкатилась, что с того. Я же как-никак девочка.

– Ты же кольцо примерила, грудь целовала… плакала… и вообще. Не морочь голову, Катька, давай лучше поцелуемся. У меня от твоего родного запаха крышу сносит.

– Вот ещё, пока бороду не сбреешь, пока не пойму, что это ты, даже думать не смей. Жить-то где собираешься?

– Само знамо – у жены. Мы же с тобой сколько лет как повенчаны.

– Что-то не припомню такого мужа… и под венец не ходила.

– Так я напомню. Ты же мне самая родная. Ладно, не трепыхайся, я не в претензии. Дурак был, с этим не поспоришь. Это же надо было придумать – от любви на край света свалить. Поехали обновки тебе покупать. У меня денег полно, на всё хватит. Где теперь у вас шмотками торгуют?

– Какие покупки, сказала же – пока не побреешься, пока не признаю – ко мне не подходи.

А сама припала к бородачу, зарылась у него подмышкой, и ревёт.

Кажется, в этот миг она была по-настоящему счастлива.

Мечтать расхотелось сразу.

– Витька, мой Витька. А это точно ты, не обманываешь?

– Вот же я, трогай. Можешь документы проверить.

Дурёха

Покупаю вакцину от чувств – и внутри не болит,

Только изредка щемит в груди, не давая забыться,

И бесстыже раздета весною душа-инвалид…

Ей замёрзнуть не страшно…

Намного страшнее влюбиться…

Только твоя девочка

Знаете, что такое настоящая, выкручивающая из живого тела суставы души тоска-кручина?

Фёдор Михайлович тоже до поры не знал и вот…

– Дурёха, право слово, это как, это почему? Я же тебя… можно сказать первый раз за всю жизнь по-настоящему влюбился. Ну и что, что мне пятьдесят три, а тебе вдвое меньше, девочка моя. Ага, моя… держи карман шире. К экстрасенсу сходить, в церковь? Свечку поставлю, помолюсь, глядишь услышит Создатель, мать его ети… если существует нечто подобное в природе. Где ты, любовь моя!

Мужчина был безутешен, потерян настолько, что подчинённые стали поговаривать о том, что босс по всей видимости стал вдовцом. Кто-то из активистов бегал по этажам со списком – кто сколько готов пожертвовать на печальную церемонию.

Слухи расползались, множились. Люди прятали от начальника глаза.

Все в компании знали, что Фёдор Михайлович – отменный семьянин, каких поискать, что Ильза Викентьевна для него – свет в окошке.

Начало печальных событий было положено в обычной командировке.

Заканчивался формальный срок действия контракта на поставку комплектующих для сборки пылесосов. Нужно было обновить договор.

Можно было послать одного из замов, но захотелось развеяться, хоть на несколько дней отойти от монотонных будней, от постоянного нервного напряжения.

Фёдор Михайлович даже от водителя отказался, сам сел за руль.

Никаких планов строить не было желания. Если честно, он просто хотел отдохнуть ото всех и выспаться.

Рулить делами фирмы был приказом назначен Веретенников, единственный по-настоящему преданный человек, но даже ему была озвучена завуалированная версия переговоров.

Телефон был отключен, жена и зам заранее предупреждены, что переговоры будут ответственными и сложными, что лучше его не беспокоить.

В живописном пригороде был с соблюдением мер секретности снят на неделю уютный домик, где его никто не сможет отвлечь от созерцания природы и чтения, на что в реальной жизни не оставалось ни сил, ни времени.

Вопрос с поставщиками был предлогом для поездки, но его тоже необходимо было решить, с чего и начался побег от самого себя.

– Верочка, – позвал директор завода невзрачную как моль, чересчур серьёзную молоденькую секретаршу, – возьмите документацию, подготовьте договор. Меня ни для кого нет. И кофейку, кофейку нам, милейшая.

– Константин Андреич, где вы выкопали такую “очаровашку” с печальными глазами? Неужто жена выбирала, чтобы соблазнить было нечем, – хихикнул посетитель, намекая на известное всем пристрастие собеседника к слабому полу.

– Не скажите, Фёдор Михалыч, Верочка – такая умница, такая очаровашка. Достоинств у неё немерено. Если бы она не была моей сотрудницей… женщина-огонь, честное слово, на скаку кого угодно остановит. Сражает наповал. Работает, учится, прыгает с парашютом, сплавляется на байдарке по горным рекам. Когда всё успевает?

– Ладно, не суть важно. У меня просьба. Обеспечь алиби на неделю, чтобы комар носа не подточил. Что-нибудь предельно правдоподобное.

– Понимаю, понимаю, дружище, – сам, бывало, грешил. О, женщины!

– Ты не так понял. Зря возбудился. Хочу уединиться, помечтать, покопаться в памяти.

– Одобряю. Самому всё обрыдло. Но подружка не может помешать. Могу поспособствовать.

– Не стоит.

– Не стОит или не стоИт? Шучу. Какие наши годы. Хотя… у меня реально уже два внука. Верочка, у тебя всё готово?

Контракт оформили мимоходом. Выпить за дружбу Фёдор отказался, сославшись на то, что за рулём, а вину за нелицеприятное мнение о Верочке, хотя она о нём даже не догадывалась, решил загладить, чтобы совесть не мучила.

В портфеле нашлась пара совсем не дешёвых безделушек, подаренных некогда компаньонами по бизнесу для супруги, но так и не нашедших применения. Ими и отдарился, поблагодарив девушку за профессионализм и исполнительность.

– Вы, Верочка, прелесть! Был бы немного моложе – пригласил бы на свидание. Благодарю!

Девушка приняла презенты с восторгом: бижутерию тут же примерила, брызнула на тонкое запястье духами.

– Восхитительный букет, Фёдор Михайлович. У меня тоже кое-что для вас есть. Ароматизатор для автомобиля. Авторский дизайн флакона. Не поверите, моделью для эскиза была я.

– Именно в таком неожиданном виде? Не жалко расставаться с шедевром?

– Вовсе нет. Наброски были сделаны на пляже. Художник был очарован моей фигурой.

– О, да! Судя по формам – было чем восторгаться. Позвольте откланяться. Масса, знаете ли, дел.

– Понимаю.

Фёдор Михайлович вышел на свет, зажмурился: романтическая неделя одиночества началась.

Он чувствовал себя счастливым.

Покрутив в руках подарок, Фёдор многозначительно ухмыльнулся, сунул статуэтку в бардачок, – достоинств у девочки действительно хватает. Пусть даже художник приукрасил. “Где мои семнадцать лет…”

Заселившись в арендованный домик на берегу живописного озера, мужчина достал из багажа бестселлер, занимательный триллер, обещавший путешествие в молодость, в благодатные времена романтической молодости.

Прочитать удалось с десяток страниц, когда раздался звонок телефона.

Фёдор поморщился, но посмотрел на экран, где высветился незнакомый номер.

Немедленно был дан отбой. Захотелось совсем выключить аппарат, но привычка – вторая натура: без связи он чувствовал себя неуютно.

Звонок возобновился.

– Мне некогда. Перезвоните позже.

– Не бросайте трубку, Фёдор Михайлович, – прозвучал смутно знакомый весьма приятный женский голос, – это Вера, референт и секретарь Константина Андреевича.

– Говорите.

– Вы забыли папку с документами.

– С какими ещё документами… договор? Ах, да. Я про него даже не вспомнил. Обрадовался свободе. Оставьте пока у себя. Заеду позже.

– Но здесь ваш паспорт. Права и всё такое. Вы ещё не уехали?

– Бред, как права могли оказаться… ах, да, точно. Рассеяный с улицы Басейной. Не могли бы вы привезти злополучную папку? Такси оплачу. Моральные издержки компенсирую.

– Диктуйте адрес.

Через час Вера приехала в уединённую обитель.

– Не откажите отужинать со мной. Право, так неудобно получилось.

– Ну что же, пожалуй, соглашусь. Здесь так мило. Вековечные сосны, хвойный воздух, цветы, озеро.

– Да-да. Стоит протянуть руку с орехами, как со всей округи сбегутся белки. Совсем ручные создания. С веранды видно лебедей. Здесь действительно мило. Я долго выбирал уединённую обитель. Сейчас отпущу водителя, закажу чего-нибудь вкусненькое. Какие блюда предпочитаете, что любите? Не обидитесь, если на столе будет вино?

– Вы один здесь живёте?

– Абсолютно один. Мечтал несколько лет убежать от всех сразу.

– И тут я… уничтожила нечестивым присутствием мечту. Извините! Вот ваши документы. Поеду, пожалуй.

– Нет-нет. От вас я не предполагал убегать, поскольку мы даже незнакомы. Весьма признателен за заботу. Представляю, если бы меня остановили по пути. Так мило с вашей стороны.

У Фёдора Михайловича странно кружилась голова. Перед ним стояла всё та же Верочка, но удивительно привлекательная, фантастически соблазнительная.

Мужчина невольно загляделся, пытаясь сопоставить видимую графику соблазнительной фигурки с теми пропорциями, которые акцентировал в статуэтке художник.

– Не смотрите на меня так, словно хотите съесть. Можете потрогать – я живая. У вас здесь есть лодки? Так хочется покачаться на волнах.

– Не знаю. Должны быть. Сейчас выясню.

– Какой же вы, Фёдор Михайлович… пригласили, а ведёте себя как мальчишка. Расскажите о себе.

– Так нечегорассказывать. Родился, женился…

– С этого места подробнее.

– Учились на одном курсе. Пару раз танцевали. Поцелуйчики, то-сё… Софочка забеременела.

– Брак по залёту. Обидно, досадно. Никакой романтики. А любовь?

– Не помню. Честное слово, не помню. Лирика как-то быстро превратилась в прозу. У меня идеальная жена, прекрасная работа.

– Но чего-то не хватает. Именно поэтому вы здесь. Забавно. Я тоже одна, но мечтаю влюбиться.

– Я здесь неделю буду жить. Составите компанию?

– У меня накопились отгулы. Это так, мысли вслух. Роскошный домик, природа. Мечта! Мы втроём с подругами комнату снимаем. С удовольствием пожила бы в такой изысканной обстановке.

– Вот и чудненько.

– Что насчёт лодки? Катаемся или как? Да, интим исключён. На всякий случай предупреждаю.

– Безусловно, Верочка. Что ты такое говоришь. Даже в мыслях не было.

Одета девочка была слишком скромно. Несправедливость эту Фёдор Михайлович исправил на следующий день: заехали в бутик, купили то, сё… на его взыскательный вкус.

Верочка не кокетничала, не притворялась, вела себя с достоинством, но очень просто.

С ней было так легко, так щекочуще приятно, как ни разу не было за почти три десятка лет семейной идиллии.

Днём они гуляли, беседовали буквально обо всём, даже спорили, вечером вслух читали ту самую книгу, после чего эмоционально обсуждали каждый эпизод за ужином со свечами, делились рассказами о том, чем жили, о чём мечтали.

Ночами Фёдора Михайловича посещали нескромные мысли, но позволить себе приблизиться на более интимное расстояние к ставшей вдруг родной девочке не посмел.

Верочка действительно была умница: она всё видела, всё чувствовала, всё понимала. Её не было нужды завоёвывать.

В предпоследнюю ночь девочка после ужина пришла в его комнату, без рисовки, очень обыденно, словно это было привычным семейным ритуалом, сняла пижаму, нырнула под одеяло и прижалась, прожигая мужское тело нагой грудью, словно так было всегда.

– Почему… Вера?

– Захотелось прислониться, почувствовать живое тепло, поделиться своим. Просто так. Не ищите подвоха, Фёдор Михайлович. Я взрослая. Мой поступок ни к чему вас не обязывает. Мужчина и женщина наедине. Воздух вокруг наэлектризован до предела. Я чувствую ваше желание. Разве можно быть рядом и не заразиться?

– Не хочу, чтобы в последствие тебе пришлось пожалеть. Цветок, который сорвали, быстро вянет. Я стар… для тебя. У нас нет, не может быть счастливого будущего.

– Его ни у кого нет. Есть только иллюзии. Вот вы… у вас есть всё, о чём только можно мечтать: положение, семья, успешная карьера, достаток… а вы от всего этого убегаете. Образ идеального будущего не сложился. Пока оформляли пейзажный фон, антураж, потеряли несколько самых важных элементов, здоровье и молодость, например. Утратили безвозвратно.

– Не научился я жить малым. Стремился быть кем-то значительным, расширял личное пространство, в итоге оказался в лабиринте, из которого нет выхода: слишком много токсичных обязательств.

– Кризис среднего возраста. Самая большая в жизни переоценка ценностей. Женщинам за пятьдесят ещё сложнее. Многие сходят с ума. Моя мама, например, эмигрировала в личное пространство и не вернулась оттуда. Вы мне нужны. Сегодня, сейчас. Вы первый, кто отнёсся ко мне как к девушке, а не как к самке. У меня нет ничего, кроме молодости и стремлений, у вас – ни того, ни другого. Хочу поделиться.

– Щедро.

– Зря вы так, Фёдор Михайлович, я искренне, безвозмездно.

Эта ночь была территорией бесконечного счастья.

Неземное блаженство растянулось на сутки.

Увы, время невозможно остановить, даже когда для этого есть серьёзный повод.

– Верочка, поехали со мной.

– Зачем, Фёдор Михайлович, предлагаете руку и сердце?

– Хотел бы, но… не могу оставить семью. Жена не заслужила такую кару. Назначу тебя замом, введу в совет директоров. Помогу с квартирой.

– Торгуетесь, назначаете цену. Предлагаете роль фаворитки, любовницы. Боюсь, знаете ли, продешевить. Шучу! Просто не хочу превратиться в стерву. Вы мне ничем не обязаны. Расслабьтесь. Мне было хорошо, вам, как я понимаю, тоже. Не нужно ничего придумывать. Я от поцелуя не забеременею, а жизнь… сама всё расставит по местам.

– Я привязался к тебе. Хочу и могу упростить, раскрасить твою жизнь. У меня большие возможности. Хочу быть рядом.

– Будь, пока нас обоих такие отношения устраивают. Мне моя жизнь нравится. Ты – тоже.

– Как ты себе это представляешь? Ты здесь, я – там. Между нами сотни километров.

– Думай.

– Я тебя… люблю! Позволь попробовать сделать тебя счастливой.

– Смело. А там, в кабинете Константина Андреевича, смотрели как на привидение.

Фёдор покраснел, – большое, девочка моя, видится на расстоянии. Не разглядел сразу.

– Я не в претензии. Не вы первый. Внешность у меня неброская. Не стремлюсь выделиться. К богатству тоже равнодушна. Люблю движение, энтузиазм, страсть. Моя широта вам не по силам.

– Поехали, не пожалеешь.

– Не обещаю, но подумаю.

– Я уже всё решил…

– Всё, – заулыбалась Вера, – это очень… очень много. Боюсь, не осилю.

– Где же ты раньше была?

– В какой период времени?

– Когда я был молод.

– Вот вы и ответили на свой вопрос. Домой отвёзёте?

– Хоть на край света.

Верочка всплакнула, когда прощались.

– Сдавай дела, рассчитывайся. Жду звонка. Отказ не принимается. Королевой жить будешь.

Фёдор Михайлович вновь обрёл желание жить, был полон энергии и энтузиазма, сразу по приезду развёл бурную деятельность.

Была снята, со вкусом обставлена квартира, расчищена вакансия зама, продуманы до мелочей нюансы конспирации.

Днём Фёдор Михайлович думал о Верочке, ночами о ней мечтал и грезил, вызывая в воображении объёмные голограммы. Он был счастлив, что такая девушка согласилась быть рядом.

Прошла неделя, затем вторая.

Вера как в воду канула: не звонила, не отвечала.

Пришлось ехать. Но на месте ждало ещё большее разочарование: Верочка уволилась и куда-то уехала, оставив в съемной квартире у подружек лаконичную записку: “Прости и прощай. За меня нельзя решать, тем более всё. Не хочу стать ещё одним токсичным обязательством”

– Дурёха, я же фигурально! Где… где тебя теперь искать!

Впервые в жизни Фёдор Михайлович был по-настоящему влюблён, впервые бессилен перед обстоятельствами.

Она мечтала

Живя то будущим, то прошлым,

воспоминаньем и мольбой,

я без тебя сто жизней прожил

и лишь мгновенье был с тобой

Андрей Дементьев

Странное безумие, нервная обречённость до дрожи, нестерпимая боль, скрутившая так, что невозможно было вдохнуть или выдохнуть, но не в теле, где-то за его физическими пределами, заполняло всё обозримое пространство.

Взвинченное эмоциональное состояние, как эстафетная палочка облетело вокруг, взывая о сочувствии, о сострадании, поддержке. Беззвучный крик души немедленно отозвался, вначале внезапными порывами ветра, поднявшими тучи пыли, пробежавшими по мостовой шустрыми завихрениями, вздымающими мусор, срывающими листья с деревьев, затем резко сгущающимися сумерками.

Небо неожиданно заволокло чернотой, раздались далёкие раскаты глухих взрывов, раздирающих небо в клочья, затем стеной обрушился дождь, многоярусной паутиной разворачивались сверкающие молнии…

Денису казалось, что негодует и страдает вместе с ним весь мир. Мир, который рухнул в одночасье. Его мир, казавшийся незыблемым и восхитительно дивным.

Он стоял, раскинув руки, мечтая о том, чтобы одна из молний пронзила его бренное тело, которое перестало быть нужным. Ливневые струи омывали лицо, стекая мутным потоком, превращая его в подобие огородного чучела, терзаемого безжалостной стихией.

Юноша представил себе, как жизненные соки растворяются в этих жалящих, больно вгрызающихся в чувствительную кожу лица каплях, стекая удобрением в землю, превращая его самого в мумию вместе с ускользающим сознанием.

Затеряться, исчезнуть, пропасть. Других желаний не было.

Однако небо не обрушилось, и твердь под ногами не разверзлась. Даже фонарь не растратил способности светить, хоть и превращал недалёкие предметы в качающиеся размытые силуэты. Всё оставалось прежним, кроме самого Дениса, который представлял себя бесплотным призраком.

А всего-то… получил весточку об утрате взаимности в любви.

– Извини, – сказала бездушная телефонная трубка голосом Ирины, его возлюбленной, – нам необходимо расстаться.

– Как, почему, что случилось, родная?

– Всё просто, Денис. Жизнь не стоит на месте. Наша любовь не смогла вовремя подрасти. Она была слишком слаба и очень беспечна. Ты думал, что объятия и поцелуи дают право на ответные чувства, поэтому, слишком часто оставлял меня одну. Наверно, я не очень сильная, не смогла перенести равнодушие, только и всего. Лёня меня утешил, когда было особенно плохо, поделился живым теплом, развеял грусть, дал надежду на светлое будущее. Теперь я люблю его. Всё в этом мире появляется и исчезает, повторяясь вновь и вновь. Не грусти. Так происходило всегда, мы не стали трагическим исключением.

– Скажи, что пошутила, Ирочка, этого просто не может быть. Я жду тебя на нашем месте, очень соскучился.

– Я не шутила. Все именно так, как ты услышал. У меня теперь есть Лёня. А ты, ты Денис, ты прошлое. Всё просто. Смирись.

– Я слышу, как ты плачешь.

– От счастья, Денис, от счастья. Разве ты не знал, что слёзы иногда бывают сладкими?

– А я, что ты оставляешь мне?

– Не знаю, я об этом не думала. Наверно, тебе достанется память о том, чего сделать не захотел или поленился. Тебе же было со мной хорошо, сам сколько раз об этом говорил. Вот и проверь, так ли прочны твои чувства. Моя любовь, точнее предвкушение сказочных событий, стремления окунуться в источник настоящего счастья, оказались слишком хрупкими. Всё равно спасибо тебе, Денис! Ты замечательный друг. Могу предложить и дальше общаться в этой роли. Если хочешь, конечно.

– Вместо конфетки фантик? Наверно я соглашусь. Может, тогда поймёшь, что я лучше любого Лёни?

– Нет, Денис, не надейся. У нас всё по-взрослому. Я купила билет на поезд под названием жизнь лишь в один конец. Дружба, это всего лишь дружба. Мы с Лёней скоро поженимся.

– Как такое могло произойти? Ведь ты любила меня.

– Нам с тобой хотелось, чтобы так было. Юношеские мечты. Мама сказала, что первая любовь всегда заканчивается болью, но о ней с благодарностью помнят всю жизнь. Ты встретишь свою любовь, но это точно буду не я.

– Давай встретимся ещё раз, поговорим всерьёз. Я уверен, всё ещё можно исправить.

– Нет, Денис, уже невозможно. Я от тебя ничего не скрываю, говорю как есть. А встретиться можно. Записывай адрес, я живу у Леонида. Сейчас и приходи.

– Почему раньше не позвонила, не сообщила, когда ещё не было поздно?

– Не могла разобраться в себе, боялась сделать тебе слишком больно, мучилась, винила себя в непостоянстве, считала предательницей. Поверь, это совсем не так. Сердцу не прикажешь. Когда-нибудь ты это поймёшь. Мама научила, как поступить. Теперь говорю только правду, без эмоций и нервов. Думаю, ты сможешь меня простить.

– Никогда! Я хотел сказать, никогда не поверю в нечаянную любовь. Он взял тебя силой? Говори. Я его уничтожу.

– Денис, не волнуйся ты так. Я действительно его люблю. И к тебе… тоже отношусь очень хорошо. Тебя ждать, придёшь?

– Нет. Я так не могу. Это неправильно, жестоко. Почему?

– Этот вопрос  ты должен задать себе. Когда сумеешь ответить на него, станет легче. Оглянись вокруг. Наверняка сейчас мимо тебя проходит любимая. Ты разволновался и не заметил её. Улыбнись. Жизнь никого из нас не оставит без взаимности.

– Пытаюсь улыбаться. Только тебе лучше этого не видеть. Можно испугаться и остаться заикой на всю жизнь.

– Прощай, Денис. Не заводись. Это просто реальная жизнь. Она постоянно что-то отнимает даже у самых счастливых людей. Давай заканчивать разговор, пока ты ещё способен адекватно мыслить. Если надумаешь, можешь приходить, буду рада  тебя увидеть. Целую.

Денис в  отчаянии и злобе что-то пронзительно едкое выплёвывал в микрофон, но трубка выдала звуки отбоя, оставив его наедине с бушующими эмоциями.

Крик отчаяния перекрыл порыв ветра, превратив миг расставания в магический ритуал, переходящий в минорный ритм ливневых струй. Театральность момента подчеркивала обращённая, как бы к небесам обречённая поза с раскрытыми, словно в мольбе, руками.

Слёзы текли из глаз, вместе с ним плакало, стонало, рыдало небо.

Денис чувствовал себя лишним, одиноким на этой жестокой планете.

Звуки ливня дополняли, усиливали минорные ритмы момента, превращая простые, как земля и вода слова "я тебя не люблю" в  причину столь мощного отчаяния, которое способно внушить мысль добровольно расстаться с жизнью.

Напор тревожных эмоций быстро заполнял образовавшийся в мыслях и чувствах вакуум, пока не спрессовал поток ощущений в единую массу, где невозможно было уследить, понять, вычленить что-то конкретное.

Гнетущая какофония неопознанных впечатлений перемешала возможность их осознания.

Денис в растерянности уселся на ближайшую скамью, сосредоточенно уставился в какую-то отвлечённую точку, расфокусировал зрение, расслабил тело, полностью утратив связь с реальностью.

Он был настолько переполнен страданием, что казался себе пустым, неодушевлённым.

Из небытия его вырвал голос, глухо и тихо доносившийся, словно звучал из другой реальности.

Денис попытался сосредоточиться, уловить направление, откуда звучала речь. Сознание сопротивлялось, не желая лишиться невесомого равновесия.

– Эй, парень, ты живой? Да очнись же. Дождь идёт. Холодно и сыро. Ты настолько влюблён в стихию, что не можешь с ней расстаться, – девочка залилась звонким смехом. Смысл сказанного доходил с трудом, – я вот терпеть не могу эту мерзкую слякоть. Хожу назло себе, чтобы простыть и заболеть, смертельно, навсегда. Чтобы не жалко было расставаться с жизнью. А ты?

– И я…

– Что, ты?

– Умереть и расстаться хочу. Навсегда.

– Для этого есть реальная причина?

– Конечно, есть. Но кому до этого есть дело?

– Например, мне. Видишь же, я за тебя переживаю. Что случилось?