Краски. Логово дракона. Часть 3

Кроме того, ему давно опостылел этот тайный треугольник из Мелани, Бенедикта Фергусона и его самого. Он определенно вздохнет с облегчением, когда в его арсенале будет союзник в лице Дениэла Кентмора.

Или не будет. Потому что эта конфиденциальная информация была интимной частной жизнью его дочери, это не про мотоцикл рассказывать. А Дениэл, как бы не выглядели их с Алексой вылазки в гараж или кафе, мог быть не готов к ней. Скорее всего, не готов. Интересно, к такой информации вообще можно быть готовым?

Оливер смог оценить вид молодого человека, пока тот проходил внутрь его кабинета и закрывал за собой дверь. Счастливый влюбленный, и добавить больше нечего. Интересны стали дальнейшие изменения работника в корпорации, ведь обычно личные метаморфозы кардинально меняют все остальные отношения человека. Время покажет.

– Ты рано вернулся из отпуска, – констатировал он факт. – Что-то случилось?

– Я пришелся там некстати, – сообщил Дениэл, скривившись, и присел на предложенный начальником стул.

– Мне жаль, – посочувствовал шеф. – Какие у тебя планы на оставшийся отпуск?

Несмотря на то, что мистер Траст разговаривал своим обычным тоном, выглядел он очень напряженно, будто привычное кресло под ним вдруг стало неудобным. Однако Дениэл списал уставший тревожный взгляд, которым его одаривал начальник, на издержки собственного восприятия после кошмарного отпуска на родине.

– Никаких, – ответил он, – могу приступить к работе с понедельника, если нужно.

– Нет, не нужно, – отказался владелец корпорации. – У меня к тебе другая просьба. Даже не знаю, насколько тебе это будет обременительно, но я все же рискну.

Дениэл кивнул, готовый выслушать любое предложение.

– Вы с Алексой общаетесь, – заметил Оливер. – Мне бы хотелось попросить тебя показать ей город. Она нигде не была, я думаю, ей будет интересно.

Совесть ударила Дениэла под дых. Интересно, догадывается ли мистер Траст о его непростом отношении к Алексе? Стало стыдно за свое желание поцеловать малышку в кафе, она ведь совсем еще ребенок, требующий сопровождения в клыкастом городе! Но от воспоминаний ее пухлых губ в кабинете стало значительно жарче, а улыбка рвалась наружу, как ни старался ее скрыть шофер. Начальник неверно расценил паузу в разговоре и решил, что просьба непосильна для него.

– Дениэл, ты не обязан, – сообщил Оливер замолкшему работнику. – Это твой отпуск, тебе самому решать, быть нянькой для нашей дочери, или нет. Я пойму, если ты откажешься.

– Я не чувствую себя нянькой рядом с Алексой, мистер Траст. Она очень интересная и неординарная девушка! – Бросился защищать подругу Дениэл, чем удивил не только собеседника, но и себя самого. – Я с удовольствием покажу ей город. Просто перед визитом к вам я думал о том же самом, но предложить самостоятельно не осмелился бы.

18

«Чем ты занимаешься завтра?» – Пришло ей сообщение от нового в записной книжке адресата, добавленного туда всего час назад.

«Пока не думала, радуюсь сегодняшнему дню. Ты ведь не просто так спросил?» – Ответила девушка.

«Не просто, – согласился телефон. – У меня неделя отпуска, хочешь погулять по Сан-Франциско со мной?»

Изумленный вздох вырвался из ее рта, и девушка, вскочив с кровати, запрыгала по комнате от радости. Выпустив на свободу немного эмоций, Алекса, попискивая от счастья, схватила телефон и поспешила ответить другу.

«Да, конечно! Я очень хочу! – Написал она, ведомая диким восторгом, но потом засомневалась и добавила: – Это папина идея, да?»

Сжимавший телефон Дениэл скривил лицо, до чего догадливой оказалась его приятельница. Но потом он вспомнил свои мысли о прогулках, посетившие его в кафе, и прикинул на секунду, чья же это могла быть идея? Папина? Вероятно. Но папиным было лишь предложение, будто шофер перекинул эту мысль в мозг начальника неведомыми путями, потому что совпадения были нереальными.

Интересно, почему мистер Траст так сделал? Он определенно догадывался об отношении Дениэла к его дочери, иначе он был бы близоруким ослом, а он таковым не был. Но чего ради тогда он отдавал ему Алексу? Это ведь не «Мини Купер», который можно было сдать на временное пользование надежному человеку, а его родная дочь. И Дениэл – всего лишь водитель, который к тому же на десять лет ее старше. О чем же думал ее родитель?

«Скажем так, он не против. Это совместная идея, – взвесив все, нацарапал он. – В какое время тебе будет комфортно выехать?»

«Я рано встаю, выбирай ты», – уступила ему инициативу Алекса.

«Заберу тебя у входа в девять утра. Не рано?» – пропищал телефон.

«Можно и в шесть, – хотела ответить девушка, готовая выехать с ним прямо сейчас хоть на край вселенной, но, чтобы не шокировать приятеля, написала простое: – Не рано».

«До завтра, Алекса!» – Пришло ей сообщение, пропитанное его теплым басом.

«Добрых снов, Дениэл!» – Ответила она, застенчиво закусив губу.

Ни о каких снах на таком душевном подъеме не могло быть и речи. Она посмотрела на часы – стрелки едва доползли до отметки в девять вечера, воистину бесконечный день! Поразмыслив, Алекса решила навестить владельца «ледяной башни», которого, как ей казалось, она не видела недопустимо долго. Вприпрыжку она поднялась на третий этаж, и, едва ее кулачок опустился на тяжелое дерево проема, дверь резко распахнулась, словно ее там ждали. Отец стоял, прижимая мобильный к уху.

– Насколько это опасно?.. Я понял, Лиз, давай в понедельник обсудим, только напомни мне, пожалуйста, с утра… Пока! – Закончил он телефонный разговор и обратился к гостье: – Здравствуй, детка! Как ты?

Она легко впорхнула в его логово и расслабленно устроилась возле окна, из которого открывался вид на вечерний двор с яркими пятнами уличных фонарей.

– Все отлично! – Просияла дочь той самой лучистой улыбкой, которая заставляла его излишне уравновешенное сердце порой трепетать. – Ты мне не сказал, что он вернется!

Отец смерил ее взглядом, удивившись поразительной трансформации. То непростое решение, которое он принял перед разговором с Дениэлом, оказалось сказочно верным для девушки. Сегодня он решил, что их дочь заслужила быть радостной и довольной, даже если это продлится всего неделю, и неважно какой ценой. К черту все.

Но догадки, что оно окажется переломным для их семьи по многим вопросам и перетряхнет все привычные устои, включая личные отношения с Мелани, не покидали его седеющей головы. Значит, так тому и быть, мужчина будет учиться жить заново.

– Разве? – Беспечно осведомился он. – Мне, наверное, показалось это очевидным, милая. Дениэл ездил домой в отпуск.

– Теперь я это знаю, – сообщила Алекса с улыбкой и перевела тему на более насущную: – Я сегодня утром звонила маме.

– И как она? – Поинтересовался отец.

– Была очень рада. Приготовила подарок на день рождения.

– Мотоцикл? – Попытался пошутить он, но девушка нахмурилась.

– Мама довольно ясно и жестко выразилась относительно этой идеи, пап, – отчеканила Алекса резко и серьезно. – Я не очень хочу больше разговаривать на эту тему, мне не нравится, когда мне обрезают крылья на мечту.

Ого, а их малышка и правда выросла! Отец внимательно смерил ее взглядом и набрал в легкие побольше воздуха, готовый к важнейшей тираде в своей жизни.

– Алекса, ты не будешь вечно на наших поучениях и запретах. К счастью, мы с мамой можем думать о твоих мечтах все, что нам заблагорассудится, но в скором времени выбор будет только за тобой. Потому что это твоя жизнь, – указал он пальцем на полную изумления дочь, – и не нам с мамой проживать ее.

Тишина, повисшая в строгих светло-голубых стенах «башни», начала резать ухо своим оглушительным звоном. Две пары карих глаз – одни изумленные и растерянные, а вторые строгие и неуверенные в завтрашнем дне – уставились друг на друга.

«За что боролась, на то и напоролась», – подумала Алекса.

Не зря же она решилась взять на себя ответственность за свою жизнь, теперь, будь добра, разговаривай с отцом на равных, без смущения и отвода глаз.

– Мне жаль, что мы с мамой против твоей затеи, – продолжил хозяин кабинета. – А еще мне жаль, что ты не осознаешь всей опасности такого рода техники. Дениэл очень красив в седле, я не спорю, но ты – девушка, и твои функции и задачи несколько иные.

Имя парня зажгли ее лицо яркой пунцовой краской, и дочь, смущенно улыбаясь, все же отвела взгляд. Улыбнулся и Оливер, потому что супруга оказалась права – это «его Дениэл» так «испортил» их малышку. Он умиленно смягчился и продолжил тираду.

– Но я понимаю, что упрямством ты пошла в маму, – сообщил он девушке, откуда растут ноги ее несносного характера. – И, вероятно, в будущем единственным способом сохранить с тобой отношения – будет сдаться. Но я тебе этого не говорил.

Его заговорщицкий смешок немного согрел атмосферу холодных стен, но девушка не смеялась. Она только что поняла, что папа условно разрешил ей абсолютно все, потому что это – ее жизнь. А они больше не воюют с ней, но рядом.

– Я тебя услышала, пап, – проговорила Алекса, надеясь, что мама разделит решение главы семьи по возвращению.

Похоже, последнее письмо Санта прочитал невнимательно и применил ее желание к отцу, а не к матери. Девушка помолчала, переваривая, но тут вспомнила кое-что еще:

– Расскажи о своих мотоисториях!

Она уселась поудобней и одарила родителя заинтересованным взглядом. Собеседник попытался сделать вид, что не понимает, о чем она вещает, но Алекса не спрашивала, а утверждала. Это означало только одно – его сдали. И он догадывался, кто единственный мог это сделать, а значит, отвертеться не получится.

– Что мне рассказать? – Тяжело вздохнул родитель, смиряясь с неизбежным.– Я был той еще занозой, принес немало беспокойства своим родителям.

– Беспокоиться – это личный выбор каждого, – мудро заметила девушка, прокачанная маминой психологической литературой. – Я не верю, что ты сильно мучил своих предков.

– Спасибо на добром слове! Но я был единственным ребенком в семье, все было для меня… – Тут он запнулся и посмотрел на своего единственного ребенка. – Ты – совсем другое дело, Алекса, даже не говори ничего! Мама с папой были обеспеченными, а я – шалопай. Учиться не хотел, хотел мотоцикл. Мелани же – младшая из троих детей у бедных и гордых родителей, самая любимая. С нее и требовали больше, и ожидания накладывали неподъемные, но она старалась, училась почти всегда на высший балл. И вот мы уселись на моего коня и поехали! После вечеринки с пивом…

– С пивом? – Скривилась шокированная Алекса.

– С пивом, – кивнул понуро родитель. – Пьяный за рулем – преступник. Мы очень удачно упали, могли ведь и убиться! Тогда даже шлем не обязывали надевать, не то, что Дениэл ездит сейчас – весь в броне…

– А дальше? – Попросила продолжения заинтригованная дочь.

– А что дальше? Мотоцикл у меня в итоге отобрали, правильно и сделали, – отмахнулся отец, разочарованный глупым мальчишкой, каким был сам когда-то давно. – Родители Мелани написали на меня заявление в полицию за увечье дочери – она сломала руку. Правда, на следующий день забрали, когда я сутки отсидел в камере, протрезвел и одумался. Нечем гордиться. Они до сих пор считают меня шалопаем. Может они и правы.

– Пап, ты не шалопай! – Возмущенно воскликнула девушка, вступаясь за подростка-Оливера. – Я тобой горжусь! И мама, вероятно, тоже, раз после этого вышла за тебя замуж.

– Более того, она поссорилась с родителями из-за меня, – выдохнул разочарованно глава семьи. – До сих пор они не очень жалуют наш брак.

– Мамины родители живы? – Удивилась Алекса. – Но почему я их ни разу не видела?

– Живы и здравствуют, как и мои, – кивнул отец. – Одни не очень хотят с нами знаться, а другие живут в Канаде. Может, однажды ты с ними познакомишься, кто знает?

Алекса вернулась в комнату наполненная, но задумчивая. Ее не покидало ощущение, что она проспала все свое детство, будто толком и не жила до недавнего времени. Оказывается, ее предки живут где-то в пределах этого континента, а девушка ничего о них не знает. Как такое может быть, скажите на милость?

Отчаянно нуждаясь в физической работе, которая всегда неплохо структурировала мысли Алексы, она забралась в свой обширнейший гардероб, преисполненная намерения после сегодняшнего инцидента перетрясти всю одежду.

Из двенадцати полок и двух отделений с вешалками выжили лишь несколько нарядов. Сумки, полные вещей, которые теперь были ей малы, переместились в кабинет мамы – «Фонд» найдет, куда их пристроить.

Оказывается, Алекса сильно поправилась. Ей пришлось убрать почти все белье, платья и костюмы. Нужно сказать маме, чтобы она не покупала так много вещей для нее, ведь девушка все равно не выходит из дома.

– Не выходила, – поправила она сама себя, кокетливо блеснув счастливым взглядом в зеркале. – Сегодня все изменилось.

Она стояла перед собственным отражением, как и утром, только теперь у нее было больше свободного времени. Еще два года назад перед Благотворительным Балом Алексу поразило отражение в зеркале, больше напоминавшее мальчишеское. Сейчас девушка заметно округлилась в нужных местах, а тонкая талия теперь привлекала внимание на фоне обретающих форму бедер. Нет, она не стала толще, и жира не ощущала. Это было другое, словно кости двигались, оформлялись, как будто подростковое созревание, но запоздалое. Она читала, что такие вещи должны происходить в более раннем возрасте и полагала, что она этот период миновала.

Интересно было бы поговорить на этот счет с мамой, когда та вернется.

19

– Я привез в Сан-Франциско плохую погоду, – встретил ее приятель ранним утром возле зеркальной двери, будто простые смертные могли решать столь глобальную вещь, как хмурь облачного неба, и Алекса рассмеялась в ответ.

Водитель, галантно открыл девушке пассажирскую дверь автомобиля и, дождавшись, пока та усядется, присоединился к подруге с другой стороны.

Первым делом они поехали в «Голден Гейт Парк». Еще на парковке Дениэл передернулся от мысли о красной «Ауди», бросившейся в глаза в паре машин от них, и вспомнил, как в последний раз гулял по зимнему саду. Выгнав непрошенную Кэтрин Валенски из своей головы, он растворился в бархатном карем взгляде своей спутницы.

Пасмурная погода с грустным небом в густых серых облаках смягчалась позитивом от совместной прогулки с девушкой по пустынным утренним дорожкам. Ее тонкая кисть держала надежный локоть, закованный в непромокаемую спортивную куртку, швы которой едва выдерживали мускулы молодого человека. Легкий ветер шевелил пушистый мех на капюшоне кофейного пальто Алексы, а компанию ему теперь составляла юбка с глубокими складками и изящные сапожки.

Он опять на нее пялился. Девушка рассказывала ему про свои патенты, которыми Дениэл поначалу живо заинтересовался, но потом засмотрелся на ее фигуру, и разговор превратился в монолог. Каким-то образом Алекса почувствовала, что тот отвлекся, и опять перехватила его взгляд, притянутый далеко не рассказом. Интерес и известного рода тяга друг к другу были обычным делом в отношениях между людьми разных полов, о чем они оба догадывались. Но, каждый раз смущаясь этого, они замолкали, что ужасно мешало узнавать друг друга поближе.

– Пора рассказать, как ты съездил, – нарушила неловкое молчание Алекса.

– Мне не очень приятно вспоминать это, – поморщился Дениэл.

Ему нравилось просто идти с ней под руку и ни о чем не думать. Яркие газоны цвета бильярдного сукна простирались громадными зелеными волнами, нетронутыми пока пятнами клумб и цветочных высадок, а жухлая хвоя лиственниц, коей были усыпаны тропинки, смягчала каждый шаг путников, словно причудливый ковер. Солнца сегодня не ожидалось, но Дениэла это ничуть не смущало, потому что его личное солнце шло рядом с ним.

– Куда ты ездил? – Не унималась девушка.

Дениэл тяжело вздохнул, догадавшись, что отмолчаться не удастся.

– В Миррормонт. Это небольшой городок рядом с Сиэтлом, – нехотя доложил он. – Там сыро, мрачно, и мучают недобрые воспоминания.

– У тебя там мама, да? – Допрашивала Алекса, прекрасно зная подробности его биографии из резюме. – Как она поживает?

– Да, Сара, – кивнул ответчик. – Она снова выставила меня вон и попросила не возвращаться, как и тогда, в восемнадцать. Сейчас она много пьет и курит, живет с местным алкашом. Может, она и права, что спровадила меня из дома, там бы я пропал.

Дениэл удивился, с какой обыденностью он вспоминает то, что еще недавно доводило его до отчаяния и неуправляемых вспышек гнева. Здесь, когда рядом был его добрый молчаливый слушатель, вся ситуация казалась надуманной, не стоящей и половины тех эмоций, которые там едва не свели его с ума.

– Мне очень жаль, что у вас с мамой такое приключилось, – ответила девушка и слегка сжала его локоть, желая поддержать. – А как ты оказался в Сан-Франциско?

– После того, как остался без дома, я отправился в Сиэтл, там с работой получше, чем в Миррормонте, – вспоминал молодой человек. – Потом полгода жил в Портленде. Постепенно смещался на юг, пока не добрался до сюда.

– А где твой отец?

– Я про него ничего не помню, он погиб при исполнении, когда мне было восемь лет, – равнодушно вещал Дениэл, не понимая, куда делись эмоции. – После несчастного случая Сара не стала о нем больше говорить. Никогда. Запретила спрашивать. Я не видел дома ни одной его фотографии. В эту поездку я увидел его лицо впервые после гибели, мне отдала фото из своего личного архива мать моего друга. Хочешь, покажу?

Алекса кивнула. Молодой человек достал из рюкзака черно-белую фотографию родителей восемьдесят пятого года и протянул ей, внимательно следя за реакцией. Совершенно ошалелыми глазами девушка металась взглядом между картинкой и живым человеком, пока не нашла сил подать голос.

– Дениэл, это просто невероятно! – Наконец, выдохнула она. – Твоей маме, наверное, очень сложно быть с тобой рядом!

– Наверное. Мы с ней об этом не разговаривали, – безрадостно усмехнулся он. – Мы с ней вообще не общаемся.

Ядовито-зеленые газоны скрылись за высокими кустами акации, спрятавшими друзей от нерезкого ветра. Ковер из хвои закончился, уступив место аккуратной грунтовой дороге, петляющей в зарослях парковой растительности. Друзья все так же мирно шли под руку, раздумывая о жизни, такой разной, но такой схожей.

Неведомая тоска по детству мужчины взяла Алексу за горло, и она передумала продолжать расспрос. Вместо этого девушка вдруг поняла одну вещь.

– Знаешь, за последние сутки мне уже второй раз приходится удивляться прожитой чужой жизни, – задумчиво протянула она. – Отец вчера рассказывал о своих школьных годах. Тоже очень насыщенно, много воспоминаний и ошибок. Знаешь, что странно? Мне иногда кажется, что моя жизнь проходит мимо меня. То есть, она уже прошла мимо. Да, сейчас я живу осознанно, но где гарантии, что это все не исчезнет, как пропало мое детство? Я его совсем не помню…

– То есть, как не помнишь? – Удивился Дениэл. – Совсем?

Алекса кивнула. Теперь потерялась в самой себе и она, глядевшая вдоль тропинки до самого ее поворота к Японскому саду. Он очень удивленно оценивал ее, всю жизнь считая, что богатство уменьшает количество проблем, особенно в детстве, но, видимо, он ошибался.

– Расскажи, что ты помнишь? – Попросил он, искренне желая узнать больше об этой удивительной девушке.

– Помню маму и папу, – убито констатировала она факт. – И тебя. Книги, гараж, паяльник. В детстве я ходила гулять в палисадник, но помню его урывками, там еще не было ярусной клумбы. Помню, как софиты в мамином кабинете отражались в ее вечерних платьях, которые она мне показывала каждый год перед Балом. И папин кабинет. Все.

– Обалдеть, – только и смог выдохнуть Дениэл, но тут усмехнулся, вспоминая свое состояние до поместья Траст. – Знаешь, я однажды так заработался по ночам, что не смог вспомнить последних пары лет. Дни были однотипными, один похожий на другой.

Ее несчастный взгляд ответил красноречивее любых слов. Он остановил спутницу за плечи и заглянул в ее печальные глаза, такие умные и гениальные, но одинокие и опустошенные. Неужели в мире есть люди с более поганым детством, чем у него? Вроде бы, живые родители, богатый дом, куча денег, свобода выбора… Что не так?

– Я тоже нигде не был, Алекса, – вдруг понял он. – Миррормонт, Сиэтл, Портленд – это все рабочие зоны, там нет места для души. Хотел бы я показать тебе мир, заодно и сам посмотрел бы.

Он потянул девушку дальше, туда, где, он точно знал, совсем скоро из пушистых крон кленов и акаций покажутся алые крыши японских пагод. Словно сговорившись о том, что было изначально невозможно, счастливые друзья поспешили скорее жить, пока на это оказалось отведено время. Совсем немного времени, всего неделя. А потом вернется мать затворницы, и жизнь снова встанет на паузу.

Или не встанет.

20

Ярчайшее солнце, не покидавшее всю неделю Париж, слепило и сейчас. Оно врывалось неестественно радостно в ее тусклый отельный мир, било по сетчатке глаза, нервировало неуместным восторгом, раздражало игрой зайчиков в стеклянных и металлических поверхностях.

Пока помощница держала оборону на выставке, Мелани, щурясь, передвигалась по временному жилищу, собираясь на встречу с Пьером Фурье, директором «Спленде» – самого крупного ювелирного дома Европы. Из всех выставочных стендов Пьер очаровался именно «Ювелирным Домом Траст», и теперь субботний день обещал ей баснословные деньги.

Выставка вообще приносила плоды едва ли не бо́льшие, чем «Благотворительный Фонд», раскинув свои скромно сложенные крылья на полную мощь именно здесь, во Франции. Скорее всего, по возвращению домой «Ювелирный Дом» придется расширять до полноценной фирмы, потому что поездка в Париж оказалась невероятно продуктивной.

В ход теперь уже пошли эскизы не только флористической коллекции. Джулии пришлось поднять архивы «Дома» пяти-, а то и шестилетней давности. Секретарь сканировала стародавние эскизы, хранившиеся в шкафу «на всякий случай» и не планировавшие показывать миру своего утонченного носа.

На фоне такого ажиотажа Мелани купила на Елисейских Полях в бутике для художников листы и краски, возвращаясь со встречи с мсье Фурье, после успешного, как считала Мелани, делового обеда. Она прорисовала макеты украшений до тех пор, пока погожее мартовское небо за окном не сменилось темной синевой.

Почти всеми вечерами, как и сегодняшним, женщина была совсем одна. Молли отдыхала в своем номере на десяток этажей ниже ее жилья, не таком пафосном и обширном, но это был выбор помощницы.

– Мне вычурно такое излишество, миссис Траст! – Воскликнула блондинка в испуге. – Как в музее, где не то чтобы жить, вещи потрогать лишний раз страшно.

На чем начальница и оставила ее в покое, поселив в обычные отельные просторы. Так Мелани осталась на этаже совсем одна. Пустые стены в шелковых тканевых обоях с равнодушным видом нависали над ней, вытаскивая своим комфортом и роскошью всякий шлак из ее души. Выходить же на знакомые улицы она не отваживалась, потому что каждый переулок города напоминал ей о том кошмарном лете, когда они были здесь всей семьей. Поэтому дизайнер драгоценностей проводила время в номере, упиваясь творчеством и недобрыми мыслями.

– Чертов Париж, – продребезжала женщина в пустоту номера.

Она даже подумать не могла, что, едва закончатся все проблемы, и она окажется в условиях полного блаженства и достатка, как ее закопанные глубоко в подсознании эмоции детства придушат все ее довольство собой. Последние двенадцать лет Мелани жила в страхе, борьбе и неопределенности, и сейчас, когда жизнь пошла на поправку, ее мышцы, перенапрягшиеся от постоянного тонуса, начало сводить такой судорогой, что она едва могла контролировать себя.

Оливер ей как-то сказал, что «и это нужно пережить». Она понимала и сама, что «нужно». Но быть гневной, злобной и агрессивной, несдержанной и неуравновешенной, тем более, на людях, оказалось крайне постыдно.

Все детство она старалась быть удобным ребенком, всю молодость – удобным подростком, всю сознательную жизнь – удобной дочерью, а после диагноза Алексы – сильной мамой. И сейчас, когда уже ничего не нужно было тащить на плечах, стиснув зубы, она забыла, что такое быть собой.

– Кто такая эта «собой», мама?! – В сердцах воскликнула она, уставившись в зеркало.

Но оттуда смотрела лишь какая-то чужая женщина, даже не мать, молодая, неестественная, словно покрытая пластмассовым куполом. Хорошо, что никто из родных ее не видит сейчас, они бы не поняли, что произошло с ее лицом. Тим Гудвин явно перестарался с волшебством.

Хоть Мелани и не хотела сдаваться после огромной проделанной работы над собой и жалостливо просить помощи, но, к сожалению, была вынуждена признать, что ей нужен специалист. У самой не вышло поправить свою голову, как она ни старалась. Потому что сильной она быть умеет, а счастливой – нет. Именно здесь, в Париже, она начала понимать, что умение быть счастливой раздражает ее в Алексе. Та же самая черта, которая бесила Офелию в ней, когда Мелани встретила Оливера и полюбила его.