Немой

Александр Синичук

Немой

Каждый из нас,

словно художник

берет кисть воспоминаний,

окунает её в палитру событий

и наносит на холст ожиданий.

Как жаль, что холст мироздания,

неподвластен, кистям человека.

1. Гром средь ясного неба

Лучи уходящего солнца заставляли прищуривать глаза, но это не мешало любоваться поистине прекрасным явлением природы. Облака растянулись тонкой пеленой; бескрайнее небо начало розоветь. Колосья в поле еле шевелятся от дующего на них прохладного ветра. Жующая зелёную траву корова в полном одиночестве изредка мычит в ожидании своего хозяина. Она, как и все, чувствует приближение вечера; вечер для неё это что-то необъяснимое и страшное, потому что за вечером наступает ночь, а ночь в свою очередь – это тьма, а тьма – это неизвестность, которая пугает всё живое.

На крыльце одного из домов станицы сидел белокурый мальчишка Матвей в серых залатанных штанах и натирал воском большие для его ног сапоги, доставшиеся ему от покойного отца. Кажется, в их зеркальном блеске уже можно увидеть отражение, но этого было мало. Вновь он наносил воск и размазывал по всей длине сапога аккуратным тонким слоем, затем усердно полировал куском ткани вперед-назад.

Мать Матвея, Наталья Афанасьевна, была больна неподвластной местным знахарям хворью, появившуюся после получения письма о героической гибели мужа. Она с колющей болью в груди вспоминает тот день, когда земля под ногами провалилась, а сердце отказалось верить в утрату любимого человека. Наталья Афанасьевна и без того настрадалась на этом свете: предыдущие двое детей умерли при родах, а Матвей родился, когда ей было уже за сорок лет.

– Матвей, сколько можно начищать свои сапоги? Ты лучше бы за коровой сходил, вечереет. Будешь по потёмкам снова бродить.

– Да не беспокойтесь, матушка, моргнуть не успеете, я туда-обратно.

– Ты, Матвей, давеча меня так же успокаивал, вот только скотина до глубокой ночи на лугу ждала тебя…Бедная Белянка…

– Уверяю Вас, моя Вы беспокойная, корова будет доставлена до дому до темна.

Однако природа не умеет ждать, и великое противостояние света и тьмы подходило к концу. Солнце уже смирилось с поражением и было готово уйти на покой, чтобы с новыми силами выйти на битву утром. Станица, окруженная лесами и полями, погрузилась в непроглядную тьму.

Матвей накинул свой бешмет, в сотый раз полюбовался сапогами и отправился за Белянкой. Темнота не пугала его, поскольку сей путь он знал как свои пять пальцев; казалось, даже знает каждую ямку на своей дороге и где лежит каждый камень. Он словно кошка уверенно делал шаг за шагом будто видит дорогу, однако приходилось ступать исключительно на память.

Вот в окнах домов появились огни, глядя на которые в душе появлялось тепло и уют.

«Эх домой бы поскорее,» – думал он.

Дома вдоль дороги заканчивались. Под ногами почувствовалась мягкая трава, в которой сверчки уже начали свою ночную песню, разбегаясь в разные стороны. Окидывая взглядом луг, коровы видно не было. В голове появилась мысль, что она могла выдернуть кол и убежать, испугавшись темноты.

Протяжное «му-у» послышалось впереди.

– Иду, иду! – крикнул Матвей, ускорив шаг.

Корова в суматохе ходила кругами, успокоившись только тогда, когда услышала голос Матвея.

– Ну вот он я, не бойся, не забыл про тебя.

Схватив руками еле видную верёвку на которой была привязана корова, Матвей нащупал вбитый в землю кол и несколькими резкими рывками вытащил его из земли.

– Давай, пойдем скорее домой, заждалась, знаю, – Матвей потянул корову за верёвку, но та не сдвинулась с места.

Появились первые звезды, они загорались одна за другой, казалось, было уже не так темно и можно было увидеть силуэты близлежащих домов, сливающихся с темнотой. Корова стояла на месте и с опаской смотрела в сторону леса, тихо мыча от страха.

– Не бойся, там никого нет, – сказал Матвей, поглаживая Белянку по голове.

Ласки, пришлось сменить на грубость, и после нескольких ударов палкой по спине корова все же пошла. Некоторые внезапные остановки не заставляли долго ждать новых ударов, после которых корова покорно продолжала идти домой.

Подходя к дому, Матвей увидел знакомую фигуру подле крыльца, это была Наталья Афанасьевна, вышедшая на улицу встретить Матвея.

– До темна, говоришь? – крикнула она.

Матвей промолчал.

– Заводи Белянку, да напои её и коня.

– Хорошо, матушка.

Матвей завел в хлев корову, поставил возле неё ведро воды и отнёс ведро воды коню, закрыл хлев на замок, и отправился в дом.

Наталья Афанасьевна сидела у окна, перечитывая старые письма мужа, на глазах у неё появились слёзы. Матвей не стал тревожить мать и отправился к себе в комнату, сел в кресло и закинул ноги на стул, глазами уставился в потолок. В тишине был слышен тихий плачь матери, который она пыталась скрыть, дабы не услышал сын. Так Матвей просидел до глубокой ночи, пока глаза сами не закрылись.

Появились первые лучи солнца, легкий туман опустился на землю, петухи пытались перекричать друг друга. Лежавший на крыше рыжий кот зажмурил глаза, впитывая тепло восходящего жёлтого гиганта. Первой на улицу вышла живущая по соседству одноглазая бабка Клава. Бабка Клава была диковинкой в станице, всю молодость она трудилась в шахте, и не просто трудилась, а пахала как лошадь: там, где здоровые мужики носили по мешку камня, она брала два и даже носом не вела, а когда кто-то хотел филонить, так она могла и по горбу ударить, и попробуй её силой напугать. В память о молодости у неё остался огромный горб, который заставлял бабку Клаву кланяться земле. В попойках самогона средь мужиков ей тоже не было равных, она выпивала за четверых и со свежей головой могла продолжать работу. За спиной её водилась молва, что сам чёрт боится бабку Клаву. И день она не начинала пока не выпьет кружки самогона, а если кто наливал половину, так она, гневно рыча, требовала налить до краёв, однако в обиходе жизни она жила тихо и спокойно, боясь только котов. А если какой кот наберётся смелости подойти к ней, так она ударит костылем об землю, да как рявкнет, что кот от страха и бежит куда подальше, стараясь больше не попадаться ей на глаза.

Матвей как обычно сладко спал на своей кровати; он уже слышал стук дверей, которые тревожили его сон, и знал, что скоро придёт мать будить его. Он пытался насладиться последними мгновениями перед неминуемой побудкой.

– Просыпайся! – раздался крик, – Просыпайся, Матвей! Куда чёрт тебя носил ночью на коне?

– На коне? – удивленно спросил Матвей в полудрёме, даже не открыв глаза.

– Не ври мне, конь весь загнанный стоит! – кричала Наталья Афанасьевна.

– Матушка, не бывал я нигде, дома был всю ночь, – зевая, сказал Матвей, приподнявшись и упершись на одну руку, другой протирая глаза.

– Врёшь, Матвей, снова к своей Вере мотался, от того ты и не выспался. Сколько раз можно говорить, не водись с ней, бабка её ведьма, точно беду на нас наведешь.

– Брось такое говорить. Никакая она не ведьма, все это слухи и домыслы людей умом невыделенных, а коня я как на ключ закрыл, так больше не отворял.

– Ну пойди, погляди на него, – сказала Наталья Афанасьевна.

Матвей, качаясь по сторонам, пошёл в стойло посмотреть на коня. Отворив дверь, он был ошарашен трудным дыханием коня, который жадно втягивал воздух своими большими ноздрями, тело его горело огнём, глаза испуганно смотрели по сторонам. Сон прошёл как и не бывало.

– Вот же дива, ей богу, чертовщина.

–Так кто скакал на бедном Громе? – послышался голос сзади.

– Перед богом говорю, матушка, не знаю и знать не могу.

Наталья Афанасьевна не хотела верить в это, ведь если это был не Матвей, то тут явно глаз положила нечистая сила. Единственное объяснение было то, что Матвей водит её за нос.

– Совсем не ценишь ты мать, сынок, точно со свету сжить хочешь меня своими шутками, Бог тебе судья.

Матвей опустил голову и не мог понять, чем это таким он заслужил этакое недоверие.

– Отведи корову на луг, да не забудь напоить её, верёвку и кол я положила на крыльцо.

– Хорошо, матушка.

На крыльце помимо верёвки стояла кружка молока и лежала пшеничная лепешка, Матвей с улыбкой на лице уселся на порог и начал за обе щеки уплетать её, запивая молоком. Вытер рукавом рот, привязал верёвку за шею Белянке и потащил её на луг.

Перед домом стояла бабка Клава, которая всегда пугала Матвея из-за отсутствия глаза.

– Добро утро, – сказал Матвей.

Бабка Клава заулыбалась.

– Доброе…доброе… – сказала она.

Не задерживаясь на разговор, Матвей потянул корову, чтобы как можно скорей уйти, пока та не спросила ничего.

Бабка Клава пристально наблюдала за Матвеем, единственным глазом.

На лугу уже давно паслись другие коровы, Матвей отвёл Белянку к могучему дубу и камнем вбил кол в землю, вытащил из-за пазухи прихваченную книгу и, опёршись спиной об стол дерева, принялся читать её.

– Привет! – послышался дивный, нежный голос сзади.

Матвей выглянул из-за дерева и увидел Веру, девочку лет шестнадцати, небольшого роста с белыми как снег волосами.

– Как ты нашла меня?– спросил Матвей, пряча книгу под бешмет.

– Долго ли тебя искать? – засмеялась она, – А как спалось тебе, Матвей?

Матвей насторожился.

– Я-то хорошо, вот только Гром с утра загнанный стоял, будто всю ночь на нём скакали.

– А ты не скакал на нём? – спросила Вера.

– Быть может ты меня совсем за дурака держишь. Если бы я скакал, стало быть не удивлялся.

– Тогда и вправду странно, – задумчиво ответила Вера.

– Ещё и эта бабка Клава пугает меня, как посмотрит на меня, так жутко становится, уж не ведьма ли она, про неё слухов тоже много ходит.

– Тоже? А про кого ещё?

– Да брось, это я так… к слову… – ответил Матвей.

– Да нет, Матвей, говори коль начал.

– Эх, ты не подумай, что я так считаю, но в станице говорят, что у тебя в роду будто ведьмы есть и силы эти переходят ко всякой женщине, что родится в твоей семье.

– А если бы и так это было, перестал бы любить меня?

– Нет, конечно, нет. Что ты говоришь такое?

– Пойдем на речку, Матвей? – спросила Вера.

– Не могу, мне ещё нужно воды корове натаскать, – ответил Матвей.

– Успеется, пойдем, Матвей.

– Не могу, матушка не будет рада.

Вера развернулась, не сказав ни слова, отправилась к реке одна.

Долго еще наблюдал Матвей за удаляющейся фигурой, покуда та не скрылась за оврагом.

2. Свято место пусто не бывает

В вечернюю воскресную службу вся станица собралась в церкви, дьякон Савелий хриплым, еле слышным голосом читал всем знакомые молитвы, в десятый раз обходя икону Божией матери. Туда же под руку привел Матвей и свою мать, она всегда заходила со слезами на глазах. Несмотря на своё худое здоровье, у бога она просила лишь здравия для сына.

– Матвей, сходи за коровой, – на ухо прошептала Наталья Афанасьевна.

– А как же ты, как ты одна домой пойдешь? – возразил он.

– Ничего, я с соседкой бабой Клавой дойду, она проводит, не беспокойся, ступай.

– Ступай-ступай, дитя, я провожу, – кивнула бабка Клава.

Матвей и рад был просьбе матери, поскольку в этот раз ему не придётся слушать песнопения старого дьякона Савелия, слова которого он мало понимал.

Придя на пастбище коровы не было видно, что сильно напугало Матвея, он не нашел ни верёвки, ни кола; к удивлению, не было даже следа от вбитого колышка.

– Что же я теперь матушке скажу, где ж теперь искать тебя, Белянка? – прошептал Матвей.

– Белянка! Белянка! – кричал он, бродя по округе.

Поиски были напрасны. От безысходности Матвей рухнул на землю и пытался подобрать слова для матери. Солнце коснулось макушек деревьев далеко на горизонте. Матвей смотрел вдаль в надежде разглядеть Белянку. Вот он, ослепленный солнцем, смотрит на куст вдали и пытается найти схожие черты с коровой, а вот что-то похожее на мычание.

– Нет, показалось. Ну что же, как говорит матушка: «На всё воля божья», – сказал Матвей, поднимаясь, отряхивая свои штаны от пыли.

Каждый шаг всё ближе к дому увеличивал его тревогу, шаг за шагом сердце начинало биться чаще. Аккуратно отворяя дверь в дом, Матвей увидел сидящую за столом мать с бабкой Клавой.

– Как-то рано ты вернулась, – сказал Матвей, с подозрением посмотрев на одноглазую старушку.

– Напоил корову? – спросила Наталья Афанасьевна.

– Да, напоил…и коня тоже – сказал Матвей, пытаясь оттянуть печальную новость.

– Баба Клава, а расскажите, как вы глаз потеряли? – продолжил он.

Баба Клава засмеялась, рукой поправив повязку на глазу.

– Ну! Ты что такой говоришь? Прекрати сейчас же! – крикнула Наталья Афанасьевна

– Ничего, – остановила её бабка Клава, – сколько лет живу и еще никто не рискнул меня спросить об этом.

– Ты, наверное, Матвей думаешь, будто там история небывалая – продолжала она – да только ничего необычного там нет. Глаз мой кот когтями своими цепкими выцарапал, от того и глаза нет у меня, потому я их и не люблю.

Бабка Клава засмеялась еще сильнее. Матвей и Наталья Афанасьевна удивлённо посмотрели на неё.

– Пора и мне домой идти, – сказала бабка Клава, вставая, упираясь на костыль, – а коль позовёте еще, так приду, – смеялась она.

Дождавшись пока она уйдет, Матвей рассказал матери о том, что не нашёл он корову. Наталья Афанасьевна побледнела сильнее прежнего.

– Что же случилось, Матвей? – спросила она жалобным голосом, слезы выступили на её глазах.

– Белянка пропала, матушка, я обошёл всё вокруг, но её нет нигде.

– Видимо плохо ты привязал её. Ох горе, горе. Где теперь её искать?

– Найдётся, матушка, ничего с ней не случится, – успокаивал Матвей мать, – Утром отправлюсь её искать.

– Ох горе… какое горе – повторяла Наталья Афанасьевна. Она легла на кровать и покрыла голову платком.

Сердце Матвея разрывалось, видя какую боль он ей причинил, без того больной. Шаркая сапогами по деревянному полу, побрел к себе в комнату и лег на кровать, закрыл глаза и пытался уснуть. Время шло, но сон так и не приходил. Матвей лежал и думал, где ему еще искать её и если не найдет, то как быть без коровы.

На небе взошла полная луна, освещая комнату. За окном наступила тишина, лишь редкий лай собак нарушал её. Редко кто выходил на улицу, поскольку суеверный люд говорил, что Господь разрешил только ночью нечистой силе выходить, чтобы не тревожить тех, кто днём славно трудился, а ночью покорно спал. А тех, кто день проспал и ночью бродить пойдет, тех нечистая сила к себе и приберёт.

Протяжное и громкое: «М-у-у» раздалось у окна.

Матвей открыл глаза и не поверил в услышанное. Это была Белянка, её он не спутает ни с кем.

– Белянка, Белянка! – радостно кричал Матвей.

– Матушка, просыпайтесь, Белянка вернулась, я же говорил – найдётся, – повторял он, стоя на одной ноге и натягивая сапог на другую.

– Скорее заводи её, – ответила Наталья Афанасьевна, приподнявшись с кровати.

Выбежав на крыльцо, Матвей остолбенел. Казалось, кровь перестала бежать по его телу, ладошки в миг стали мокрыми. Перед ним стояла женская фигура еле различимая в темноте.

– М-у-у, – повторяла она неестественным голосом для человека, но естественным для Белянки.

Подошедшая мать тоже стояла как вкопанная, в горле встал колючий ком, который словно душил её.

– В дом, в дом, скорее в дом, – сказала она хриплым голосом.

– Избави нас, Господи, от лукавого, – крикнула Наталья Афанасьевна, закрывая дверь.

Голос сзади добавил: «Аминь.»

– Матвей, скорее, соль возьми, посыпь на проходе да возле окон. Если то ведьма, то не зайдет она без приглашения.

Матвей схватил соль и посыпал везде, где сказала мать. Взглянув в окно, не увидел ничего – силуэт растворился, как и не бывало.

В сарае завизжал конь визгом, умоляющем о пощаде. Никто не рискнул проведать его. Страх овладел ими. Конь кричал и бил копытами о стену.

Было слышно как отворился замок и начали хлопать двери. В окно раздался стук. Наталья Афанасьевна бесконечно молилась; Матвей, не издав ни звука, скованный страхом сидел возле неё.

Наталья Афанасьевна молилась до самого утра, Матвей не произнес ни слова, просидел всю ночь подле матери.

Когда на улице наступил белый день и уже повсюду были слышны голоса и смех местного люда, страх прошел сам собой. События, произошедшие ночью, казались обычным страшным сном.

– Проведай Грома – сказала Наталья Афанасьевна.

На удивление, замок был снова закрыт, отворив который, Матвей зашёл в стойло. Конь был снова измучен чуть ли ни до смерти, глаза его просили о помощи.

– Что же такое твориться, бедный Гром.

– Я позабочусь о нём, пойди, поищи Белянку – сказала Наталья Афанасьевна, тихо подошедшая сзади.

– Хорошо, мама.

– Возвращайся скорей.

Матвей промолчал.

Часами он бродил по лугу, пока не дошел до оврага, где он часто сидел с Верой, это было их укромное место от лишних глаз. Матвей сел на камень и смотрел на качающееся дерево, пытаясь дать объяснение событиям, произошедшим ночью.

– Привет, – сказал нежный женский голос сзади.

Вздрогнув и оглянувшись, Матвей увидел Веру.

– Как спалось? – смеясь, спросила она.

Матвей вскочил на две ноги, глаза его наполнились злостью.

– Так это ты, ты это сделала?

Вера засмеялась.

– Отвечай! – злобно крикнул Матвей.

– Может и я, а что?

– А что? – удивился Матвей, – Неужто ты и вправду ведьма, даже если так…То для чего? Какой прок тебе такое делать?

– Я ведь люблю тебя, Матвей, да только мать твоя против меня.

– Любовь так не проявляют, глупая ты девчонка.

– Глупая? Да что ты знаешь о любви, что ты знаешь о плохом и хорошем, о добре и зле, добра дружочек мой не может быть без зла, иначе как ты узнал бы, что такое добро. То, что для тебя, быть может хорошо, для меня быть может плохо.

– Убирайся, Вера, прочь. Видеть тебя мои глаза не могут, так и знай. Я всем расскажу про твои козни.

Волосы на голове Веры встали дыбом, взгляд стал безжизненным, руки сжались в кулаки.

– Ах так, проклятый мальчишка, не бывать тому, ибо обрекаю тебя на муки при жизни, отныне ты забудешь как говорить, да не вспомнишь как писать, а глаза твои не смогут и строчки прочитать!

Матвей испуганно смотрел на Веру, в глазах её была ненависть.

– М-э-э! – ответил Матвей.

– Пойди, немой Матвей, расскажи обо мне.

Ноги Матвея задрожали, слезы повалили градом, он что есть сил побежал прочь. Смех слышался сзади, и как бы быстро он не бежал, оборачиваясь, он видел Веру в нескольких шагах от себя, идущую спокойным шагом.

Возле дома собрался люд, Матвей, заметив Савелия, подбежал к нему, оглянулся назад, Вера пропала.

– М-э-э, – мычал Матвей.

– Где же ты был, дитко? – грустным голосом спросил Савелий.

Немой молчал.

Войдя в дом, Матвей увидел бездыханно лежащую мать, соседские бабки рыдали, кружась вокруг неё, мужики стояли, безмолвно опустив голову.

Дьякон подошел сзади и положив руку на плечо Матвею сказал:

– На всё воля божья.

С тех пор прошло много лет, немой так и не заговорил, он сидел большую часть дней в своём кресле и молча смотрел на единственное окно в его комнате, оставшись один на один со своим горем.

Немой на веки замолчал,

На всё ведь воля божья.

Но чем он это заслужил?

Насколько сильно он грешил?

Ведь, по учениям Христа,

Господь прощает мудреца,

Прощает вора и убийцу,

Прощает подлого лжеца.

Тогда зачем творить такое?

Зачем на это божья воля?

Нам не понять его пути,

Его мотивы не ясны.

С пути намеченного им

Нам не свернуть, коль захотим

Стенать и маяться доколе?

Когда на всё есть Божья Воля.

3. Николай Павлович

С тех пор как Матвей замолчал и остался один на белом свете, прошло много лет, каждый в станице пытался всяким помочь ему, как говорится, с миру по нитке – голому рубаха. Не исключением была и бабка Клава. Вера бесследно исчезла, а немой ходил на берег реки слушать истории рыбаков. В этот день на берегу рыбачил Василий, возничий, не так давно перебравшийся в их станицу. Говорят, в своё время он возил даже посыльного коменданта из Петербурга. Матвей подошел к нему и тихо сел рядом.

– О, Немой! Здравствуй, – сказал Василий, протянув ему лепешку – Держи, перекуси.

– Эх, поговорить не можем с тобой, но хоть послушай меня. Расскажу тебе случай интересный, который произошел со мной много лет тому назад на заставе.

Холодным ноябрьским утром четверга заскрипели деревянные колёса повозки, медленно волочащейся по оледенелой, слегка припудренной утренним снегом дороге. В повозке ехали двое мужчин, укутанные до самых ушей. Держащий поводья старик с красным носом пытался укрыть меховым воротником всю голову, но тот, как назло, постоянно падал. Сидевший сзади уже не молодой мужчина в белом пальто, закурив трубку, рассматривал кривые деревья, тянущиеся по обеим сторонам вдоль дороги. Вдали появилась застава, расположенная недалеко от города.

– Неужто скоро чаем напоют нас. А, барин! – сказал старик, ударяя поводьями лошадь, чтобы та ускорила шаг.

– Верно подмечено, Василий, скоро будем отогреваться. От заставы до города рукой подать. Ну и холодно же здесь.

Повозка набрала скорости; холод уже никого не пугал; мысль о горячей еде грела душу. Застава показалась во всей красе, она была похожа на форт-огромное укрепление, выполненное из красного кирпича, с массивными воротами посередине.

– Стой! – крикнул караульный в длинной шинели, закинув ружьё на плечо.

Повозка остановилась.

– Кем будете и куда путь держите? – продолжал караульный.

– Меня зовут Виктор Фёдорович Златоуст, – сказал мужчина в белом пальто, встав в полный рост и гордо закинув голову, – не думаю, что моё имя что-то значит для Вас, я посыльный коменданта, господина Рыжова из Петербурга. Мы везём письмо особой важности для господина Дубова, ныне ответственного в этих местах.

– Что-то староваты Вы, господин, для посыльного, а разрешение на проезд у Вас имеется?

– Нет, такового нету, – сказал Виктор Фёдорович

– Согласно распоряжению командира заставы, я не имею права пропускать Вас, – сказал караульный, сняв ружьё с плеча и взяв его в обе руки.

– А ну зови своего командира! Это что он такое удумал, неужели ему надоело находиться на этой должности? – грозным голосом сказал Виктор Фёдорович.

Подходящий от ворот заставы второй караульный развернулся, подбежал к воротам и постучал в них. Открылось окошко, и караульный что-то сообщил, затем встал возле ворот и тоже взял ружьё в руки. Сидевший в повозке Василий и вовсе покраснел весь, иней на его ресницах оттаял, и он со страхом и интересом наблюдал, что же сейчас произойдет.

Прошло уже больше двадцати минут, но никто не выходил. Василий, держа поводья, начал трястись от холода. Мужчина в белом пальто ходил вокруг повозки и подбирал слова, как пригрозить умалишённому, не захотевшему его пропускать.

– Долго ли ждать твоего командира или ты нас заморозить тут решил? Так знай – и ты будешь отвечать по закону, – сказал Виктор Фёдорович.

– У меня приказ. Командир в курсе о Вашем приезде, господин Златоуст, – хладнокровно ответил караульный.

– В курсе? Тогда какого черта он еще не тут?

В громадных воротах открылась небольшая дверь, из неё вышел высокий мужчина в офицерском мундире, раскинув плечи, он медленно шёл к повозке.

– Ну и сапоги, да как блестят, наверное, целыми днями начищает. А, барин? – сказал Василий, вновь покраснев.

– Напыщенный индюк он, слишком много думает о себе, – ответил Виктор Фёдорович, нахмурив брови.

– Я же сказал, без разрешения никого не пропускать, на кой леший вы меня отвлекаете? – кричал офицер, стряхивая снежинки со своего мундира, продолжая идти спокойным шагом.

Виктор Фёдорович начал всматриваться в офицера. Вдруг на его лице появилась еле заметная улыбка, которую он так хотел скрыть, пытаясь сохранить грозный образ; брови поднялись.

– Вы кто такие… – кричал офицер, всматриваясь в лицо мужчины в белом пальто – …будете? – шепотом продолжил он. Офицер остановился в нескольких шагах от лошади и смотрел на Виктора Фёдоровича, снег на его мундире уже не беспокоил его, глаза его заблестели.

Наступила тишина. Офицер и Виктор Фёдорович стояли напротив друг друга, не шевелясь, и молчали; караульный и Василий переглядывались, не понимая, в чём дело. Так продолжалось несколько минут.