Злачные места города Саратова

Обычно заходил я сюда с сокурсниками. Однажды после занятий забрели мы в «Арену» с моим товарищем Володей. Тогда в кафе разрешалось курить. Мы расселись за столиком, выложили дорогие и редкие в те времена болгарские сигареты «ВТ», вальяжно затянулись и пригубили по рюмке коньяка.

За соседним столиком сидел не совсем трезвый, неопрятно одетый молодой человек. Он бросал на нас недвусмысленные злобные взгляды. Потом нестройной походкой подошел вплотную, бесцеремонно уселся на свободный стул и развязно спросил:

– Есть семнадцать копеек. На шафран не хватает.

Для тех, кто не знает, дешевое плодово-ягодное вино, в просторечии шафран, стоило в то время один рубль пять копеек. Еще двенадцать стоила бутылка, итого – рубь семнадцать. В кафе имелось и такое. Чтобы отвязаться Вовка отсчитал требуемую сумму. Но получилось как в известном анекдоте. Незнакомец вернулся с пузырьком и тремя стаканами. Он уселся за стол, откупорил бутылку и полностью разлил ее на троих.

– Ну, будем!

Отказаться мы не посмели. Уж больно грозный вид был у нахала.

– Поговорим? – Продолжил парень.

Мало по малу мы разговорились. Оказалось, не такой уж и страшный наш собеседник. Звали его Андрей. Из его грустной истории выходило, что служил он в Афганистане, в Кандагаре. Многое повидал, и войну, и смерть. Был ранен. Девушка его не дождалась. И после возвращения он пьет уже второй месяц. До службы Андрей увлекался спортивной гимнастикой, был призером области.

Слова собеседника вызывали сомнение.

– Не верите? Если дадите мне еще на шафран, я сяду на шпагат.

Это становилось интересным. Мы сбросились на пузырек. После очередного выпитого стакана Андрей действительно попытался усесться на шпагат. Неуклюже раздвинув ноги, плюхнулся на пол как мешок, да так и застыл в неудобном положении. Оказывается, он просто заснул. Слава богу, что шпагат оказался продольным.

– Что тебе снится, крейсер Аврора? – Вова потрогал выпивоху за плечо.

Но ответа не последовало.

– Может он снова в тучах мохнатых вспышки орудий видит вдали? – философски подытожил я.

Слушая пьяную болтовню нового знакомого о службе в Афганистане, я вспомнил историю, рассказанную мне отцом.

МАРШАЛЬСКАЯ ШИНЕЛЬ

Все мы вышли из гоголевской шинели. Шинель будет главной героиней и в нашем рассказе. Было это в конце 1957 года. Мой отец, ефрейтор Красильников, служил тогда связистом в Закавказском военном округе. Часть находилась в подчинении окружного командования и располагалась в Тбилиси. Отец много рассказывал мне об этом чудесном городе, где дома ютились на утесах, сбегавших неровными уступами к Куре. А по вечерам над окрестностями раздавалось протяжное мужское многоголосье.

Сослуживцами отца были почти одни грузины, а взводом командовал русский – капитан Козлов. Казалось бы, не по рангу капитану командовать столь мелким подразделением. Однако были на то свои причины. Раньше Козлов был целым майором и командовал батальоном связи. Но любил приложиться к рюмке. Как то раз приехал в полк проверяющий из штаба, а командир связистов лыка не вяжет. Ну и понизили в звании и в должности, чтоб другим не повадно было.

Как не странно капитан привычек своих не бросил. Зачастую спирт, который выделялся на регламентные работы, то бишь, на протирку контактов, шел на пропой. Бывало на дежурстве Козлов, которого все за глаза называли «козел», закрывался в кабине связи и пил всю ночь напролет.

Капитал Козлов был родом из Саратова. Когда он узнал, что отец его земляк, стал часто приглашать ефрейтора к себе в кабину или в каптерку старшины, чтобы выпить и поговорить по душам.

– Красильников, ну-ка зайди ко мне, – говорил он, и было ясно, что придется пить всю ночь.

Поэтому сослуживцы считали отца любимчиком и завидовали ему.

– Что, опят бухали с «козлом», – говорил наутро с грузинским акцентом непосредственный начальник отца командир отделения сержант Вибляни. – Меня бы хоть раз пригласили.

– Ты же спирт не пьешь!

– В боевых условиях можно и спырт, – парировал Вибляни, хотя все знали, что каждую неделю сержант ходит в увольнение и возвращается от родственников с парой бутылок «Саперави».

После ночных попоек часто болела голова. Капитан Козлов не пил помалу. А отказаться не было никакой возможности. Как говорил известный киногерой: «Ты меня уважаешь? Так пей!»

Однажды пришлось пить с капитаном весь день, у него там в Саратове кто-то родился, кажется, племянница. Отец пришел в казарму под вечер с больной головой и свалился на кровать, чтобы отоспаться. Но не тут-то было. Грузины, которых во взводе было большинство расселись под окном и затянули свои бесконечные песни. Грузинское многоголосье, кто его слышал, не может не понравится. В другое время отец с удовольствием послушал бы и «Сулико» и другие песни. Но только не сейчас, когда от выпитого раскалывался череп. Не спасала даже надвинутая на голову подушка.

– Да когда же они заткнутся?

А грузины все пели и пели. И не было тем напевам ни конца, ни края.

В итоге отец вылил со второго этажа ведро воды прямо на головы незадачливых певцов.

Гневу горячих горцев не было предела. Они ворвались разъяренной толпой в казарму, впереди всех сержант Вибляни. С криком «Зарэжу» он схватил отца за грудки, припер к стенке и изо всех сил стал его трясти.

Вдруг из-за широких грузинских спин раздался властный окрик капитана Козлова:

– Отставить!

Нехотя толпа мстителей разошлась. Но этим дело не кончилось. Впоследствии Вибляни водил отца к своим родственникам, угощал «Саперави» и, тыча пальцем, с восторгом говорил:

– Это тот, который вылил на нас ведро воды.

Грузины всегда любили храбрость.

Впрочем, вернемся к нашему повествованию.

18 октября 1957 г. было опубликовано Заявление ТАСС, где, в частности, отмечалось, что «…турецким генштабом совместно с американскими военными советниками разработан оперативный план проведения военных операций против Сирии. Ни у кого не должно быть сомнения, что в случае нападения на Сирию Советский Союз, руководствуясь целями и принципами Устава ООН и интересами своей безопасности, примет все необходимые меры к тому, чтобы оказать помощь жертве агрессии».

Войска Закавказского военного округа выдвинулись к турецкой границе. Надо вам сказать, что командовал округом маршал Рокоссовский, который как в свое время и Жуков, попал в опалу. Хрущеву не нужны были герои-победители. Помимо оперативного штаба, который расположился в городе Мцхета, в живописных лесистых предгорьях для командующего построили небольшой бревенчатый домик. Маршал не прочь был побаловаться охотой.

Но, даже на охоте маршалу нужна связь. Поступил приказ: протянуть кабель в домик командующего. Капитан Козлов взял с собой сержанта Вибляни и ефрейтора Красильникова. И вот наша троица, подключившись к ближайшей воздушной линии, а проще говоря к столбу, пробирается по лесисто-гористой местности, протягивая полевик. Впереди, сверяясь с картой, ковыляет капитан Козлов, за ним Вибляни, замыкает колонну ефрейтор Красильников. Скрючившись, он разматывает кабель из висящей на плече тяжелой бухты.

– Товарищ капитан, можно помедленнее, – стонет ефрейтор.

– Вперед солдат, маршал не любит ждать.

Вдруг капитан неожиданно останавливается. Слава богу, заблудился «козел», – думают остальные.

– Сержант Вибляни, вы разбираетесь в картах?

– Никак нэт, вон у нас Красильныков в политэхе учился.

– Ефрейтор, что означают эти полоски?

– Это бергштрихи, товарищ капитан.

– Берг.. что, что?

– Штрихи! Показывают наклон местности.

– Сам знаю, – делает умное лицо Козлов. – Так куда дальше идти?

– Судя по их направлению, вниз и направо.

Наконец наши герои выбрались на большую поляну, в центре которой стоял небольшой бревенчатый домик с крылечком. Сбоку виднелось еще одно строение, на двери которого красовалась прорезь в виде бубнового туза. Каждый советский человек в этом чуде архитектуры несомненно узнал бы сортир.

Подойдя метров на сорок к крыльцу, связисты в нерешительности остановились.

– Надо бы доложить, – негромко проговорил капитан. Лишний раз на глаза начальства, особенно такого высокого, лучше не показываться. Кого послать? Конечно самого младшего по званию, кому терять нечего.

– Ефрейтор Красильников. Пойдите, посмотрите что к чему. Если командующий на месте отрапортуйте по всей форме.

Хоть бы было закрыто, подумал отец и двинулся к домику. Он поднялся по лестнице, дернул за ручку и дверь отварилась. Озираясь по сторонам, на ватных ногах ефрейтор вошел внутрь. Домик был небольшой: прихожая и две комнаты. В передней на крючке висела маршальская шинель. Все говорило о том, что хозяин дома.

– Товарищ маршал, – срывающимся голосом почти прошептал отец.

Тишина.

– Товарищ маршал, – повторил он и переступил порог первой комнаты, представляющей собой импровизированный полевой кабинет командующего.       Пусто.

– Товарищ маршал, – прошептал ефрейтор и толкнул дверь второй комнаты, где стояла пружинная кровать и нехитрая мебель.

Пусто.

– Ф-ух, – с облегчением выдохнул отец и, посвистывая, двинулся назад.

Он выглянул из входной двери и призывно махнул рукой. По довольному выражению лица связисты поняли, что никого нет и бодро потащили кабель ко входу.

И тут отцу пришла в голову безумная мысль. Он бросился в сени, быстро нацепил маршальскую шинель, надел фуражку и вальяжно вышел на крыльцо.

Капитан и сержант застыли на месте как вкопанные. При этом лицо капитана перекосилось. Он дико вращал глазами, силился что-то сказать, но словам не давал вырваться наружу застрявший в горле комок. Недаром говорят, что у страха глаза велики. В ужасе ни капитан, ни сержант не видели того, что шинель волочилась по полу. У отца рост был всего лишь 165 сантиметров, а у Рокоссовского под два метра. Никто из них не заметил, что фуражка свисала до самых глаз и болталась на голове, словно горшок на палке.

Наконец, нервно сглотнув слюну, Козлов заорал срывающимся голосом:

– Встать, смирно!

– Вольно, вольно, заносите, – небрежным жестом пригласил капитана ефрейтор.

– Я убью тебя, – закричал Козлов, а Вибляни давился от смеха.

– Ай, молодэц.

– Я тебя на губе сгною.

Впрочем, кончилось все благополучно. Связисты установили телефонный аппарат и получили благодарность от командования. К вечеру капитан отошел, и они крепко выпили. Козлов позвал и Вибляни, который по такому случаю тоже пил разведенный спит. Захмелев, капитан многозначительно прикладывал палец к губам и постоянно повторял:

– Только никому, ни-ни, военная тайна.

– Нет, товарищ капитан, мы – могила.

Но, как говорится, шила в мешке не утаишь. Отец молчал, но нельзя было заткнуть рот Вибляни. Он рассказывал о случившемся своим родственникам и всем сослуживцам, каждый раз приукрашивая и добавляя новые черты. История обрастала фантастическими подробностями и стала почти легендой, а мой отец – полумифической личностью. Казалось, скоро об этом будет знать вся Грузия, а о нем будут слагать песни как о витязе в тигровой шкуре.

Говорят, существовал еще один свидетель этой истории. По слухам, витавшим в штабе округа, маршал в это время сидел в нужнике, все видел и хохотал до слез. И хотя я знаю обо всем случившимся только со слов отца, а он как барон Мюнхгаузен никогда не врет, могу заключить, что так оно и было.

4. ЛЕДОК

История этого пивного бара началась еще в советские времена. Он располагался на улице Лермонтова недалеко от перекрестка с проспектом Ленина (нынче Московской). Как известно, тогда с пивом была напряженка. Бутылочное в магазинах появлялось редко и разбиралось очень быстро. В центре Саратова существовало всего несколько точек, где можно было купить разливное. Одним из таких мест был бар «Ледок». Можно сказать, что это был даже не бар, а полноценное кафе с десятком столиков. Единственное неудобство состояло в том, что за столами невозможно было засидеться. Они представляли собой высокие тумбы с полкой для вещей и круглой столешницей. Выпивать приходилось стоя. Впрочем, это не снижало популярность заведения.

На закуску предлагался довольно широкий выбор блюд: вобла, бутерброды с селедкой, раки и даже креветки, что в советское время было редкостью. Пиво наливали прямо из гибкого шланга, словно на конвейере. Очередь к стойке никогда не заканчивалась.

Публика собиралась соответствующая. Окрестные бомжи, заросшие щетиной интеллигенты и местные работяги. Люди посолиднее предпочитали более презентабельные места. Курить разрешалось, поэтому дым стоял коромыслом. Под шумок можно было плеснуть в кружку принесенную с собой водочку. Многие забегали с трехлитровыми банками и даже с полиэтиленовыми пакетами, чтобы взять пиво на вынос.

Как-то раз я познакомился в «Ледке» с одним БИЧом (бывшим интеллигентным человеком). Мужчине было лет под шестьдесят, звали его Анатолий. Небритое лицо, трясущиеся руки – когда-то он работал преподавателем в университете на кафедре научного коммунизма. Он поведал мне, что ему надоело рассказывать студентам всякую чушь о скорой победе грядущего светлого будущего. Короче, решил резать правду-матку, за что и пострадал. Сначала его выгнали из партии, потом и с работы. Жена с бедолагой развелась, дети выросли и отвернулись от отца-неудачника. Так мужчина оказался на самом дне. Оставались кое-какие накопления, но скоро и они закончились. Пришлось продать доставшуюся от родителей однокомнатную квартиру и перебраться в коммуналку. Единственной жизненной отдушиной для Толяна стало почти ежедневное посещение пивбара.

Здесь мужчина знакомился с такими же как и он отщепенцами и они днями напролет травили байки и делились историями из своей жизни. Как-то раз Толян поведал о почти сюрреалистическом происшествии, которое все сочли за небылицу.

Несколько лет назад, умерла родственница одного из знакомых Анатолия. Хоронить решили в деревне, где жило большинство членов семьи. Но как перевести труп? Заказывать труповозку – дорого, да и замучишься оформлять бумаги. Ничего умнее не придумали, как перевезти ее поездом, завернув в ковер.

Они поехали в плацкарте, а ковер положили на третью, самую верхнюю полку. Познакомились с попутчиками. Это были два мужика, по виду деревенские жители. Конечно, в дороге, как водится, все перепились. В те времена на выпивающую в поезде компанию никто не обращал особого внимания. Половина пассажиров бухала по-черному. Да и милиция не шерстила по вагонам как сейчас.

Наутро сильно болела голова, а соседей на месте не оказалось. Отсутствовал и ковер. В советское время хороший ковер был неизменным показателем достатка. Попутчики не смогли устоять. Проводник рассказал, что они вышли ночью. Тащили что-то тяжелое.

– А как же труп? – спросил я.

– Мертвую родственницу так и не нашли, – закончил рассказ Толян.

– Представляю, какой это был сюрприз для попутчиков.

– Вранье, – таков был всеобщий приговор посетителей бара.

«Ледок» просуществовал еще какое-то время. В девяностые, когда пиво появилось в каждом магазине, бар не выдержал конкуренции. В помещении прописался тематический клуб для представителей секс-меньшинств с недвусмысленным названием «От заката до рассвета». Сейчас и его нет. Строение долго пустовало и ветшало на глазах. Потом его снесли. Теперь на месте заведения стоит какой-то новомодный особняк. Впрочем, это уже совсем другая история.

В связи с этим мне вспомнился случай из семидесятых годов прошлого века, напрямую затронувший меня и мою семью.

КРЕЩЕНИЕ

Это случилось в далеком 1970 году. Об этом уже в наши дни мне рассказал отец. Тогда он работал инженером-конструктором на Саратовском подшипниковом заводе в просторечие – Шарике, а мама трудилась на авиационном заводе экономистом.

Несмотря на то, что в прошлом родители были примерными октябрятами, пионерами, а потом комсомольцами, мама сохранила некоторую религиозность. Скорее всего, на нее повлияло семейное воспитание, в котором основную роль играла ее мать, моя бабушка, истово верующая и набожная женщина. При каждой встрече она буквально пилила свою дочь – окрести да окрести, а то внуки не попадут в царствие небесное.

Легко сказать – окрести! А как бывшие комсомольцы при тогдашних марксистско-ленинских догмах могут пойти в церковь? Хотя, почему бывшие? Мама в свои 27 лет еще была комсомолкой. Короче, пятно на всю биографию. Хорошо еще, что родители не были партийными. Тогда разговор был бы короткий – партбилет на стол и прощай будущая карьера.

Как бы там ни было, в один прекрасный весенний день мама взяла меня за руку, сгребла в охапку сестренку, которая была младше на год и куда-то повела. Мне было в то время всего три года, и я не совсем понимал, что происходит. Сначала мы долго ехали на троллейбусе. Потом подошли к красивому дому с золотыми маковками. Затем какой-то бородатый дядя брызгал на нас водичкой, давал вкусное печенье и ложечку сладкого компота. Было смешно и весело. В итоге на нас надели алюминиевые крестики на веревочке, и мы поехали домой. Вот и все, что я запомнил, приобщившись к церкви. Гораздо худшими были последствия для родителей.

Каким-то образом, хотя понятно каким, о крещении сразу узнали на работе. Говорят, все священники были негласными осведомителями всемогущей конторы под названием КГБ. Маму пропесочили на собрании и исключили из комсомола. Это было не так страшно, ведь в 28 лет комсомольский возраст заканчивался. При этом ударили и по карману – лишили квартальной премии. С отцом приключилась другая история.

Спустя некоторое время папу вызвали к начальнику отдела. В кабинете кроме него находился какой-то неизвестный человек.

– Вот познакомьтесь, это корреспондент областной газеты «Коммунист» товарищ Вагнер Роберт Генрихович.

«Еврей, что ли» – подумал отец.

Как будто читая его мысли, Вагнер проговорил:

– Я из поволжских немцев.

Он по-свойски похлопал отца по плечу, крепко пожал руку и попросил начальника оставить их наедине.

– Ну, рассказывайте Юрий Александрович, как же так получилось. Весь советский народ строит коммунизм, а вы своих детей крестите?

– Это все жена затеяла, – отец потупил глаза. – Я даже не знал.

– Да вы не волнуйтесь. Женщины – они все такие. Но вы, передовик производства, ударник социалистического труда куда смотрели?

Заметив, как при этом стушевался собеседник, журналист сменил тактику.

– Курите? – Он достал из кармана пачку «Явы».

Хоть отец и не курил, он дрожащими руками взял протянутую ему сигарету. Затянувшись, закашлялся с непривычки.

Еще чего доброго в обморок упадет, подумал Вагнер и проникновенным голосом сказал:

– Я все понимаю. Думаете, что я одобряю весь этот энтузиазм в кавычках. И церковь я уважаю. Расскажите мне, как все было.

Отец успокоился. Этот журналист ему даже чем-то нравился. Темные волосы с проседью, профессорская бородка – все говорило о том, что перед ним человек интеллигентный. Такой не предаст. И отец как на духу выложил ему все, что знал.

На следующей неделе в областной газете появилась большая статья под названием «Опиум для народа». Вот выдержка из нее:

«Молодая мама, комсомолка, втайне от мужа решила окрестить своих детей в церкви. Старшего сына она тащит за руку. Он упирается изо всех сил. Младшую дочь она держит на руках. Девочка плачет навзрыд.

В церкви темно и сыро. Бородатый священник еще больше пугает детей. Вот уже плачет и мальчик. Ему всего три года. Кем он вырастет с такой мамашей. Куда смотрит обманутый супруг?

Есть мнение, что трудовой коллектив должен заклеймить позором подобное поведение молодой матери, чтобы никому не повадно было своими поступками дискредитировать великие завоевания социализма!»

Статью перепечатали в заводской многотиражке подшипникового завода «Знамя труда». Коллеги втайне сочувствовали отцу, но в присутствие начальства демонстративно не подавали руки.

Мораль: не доверяй попам и журналистам!

5. КАЗИНО

Когда-то в лихие девяностые во всех городах нашей необъятной страны открылись тысячи казино и игорных домов, в которых истосковавшиеся по азартным играм россияне просиживали ночи напролет и проигрывали миллионы. Заработали казино и в Саратове. Только на проспекте Кирова расположились как минимум четыре заведения с рулеткой, блэкджеком и игральными автоматами. Далее, если спускаться по Волжской улице к набережной, еще штук пять игорных домов. А в большом зале ожидания речного вокзала по причине отсутствия судоходства разместилась игральная контора «Бинго». Тут разливали пиво и в режиме нон-стоп выпадали выигрышные номера. Выпил пиво, посмотрел в карточку, выиграл, снова выпил. Хорошо!

Да что там говорить, мне довелось побывать даже в знаменитом казино «Метелица», что располагалось на Новом Арбате в Москве. Но больше всего мне запомнилось казино в саратовском ресторане «Волга». Здесь можно было играть всю ночь до утра. Игрокам полагалась бесплатная закуска: канапе с оливками, колбасой и овощами, шашлычки на шпажках, бутерброды с селедкой и даже с икрой. Правда, выпивка разливалась за деньги и была довольно дорогой.

Обычно мы заходили сюда втроем. У нас сложилась устойчивая компания: я и двое моих коллег по университету: мужчина и женщина, можно сказать, девушка. Мужчина был с бородой и выглядел более чем солидно. Женщина примерно моего возраста носила очки и также смотрелась презентабельно. Примерно раз в неделю вечером после работы мы встречались на кафедре и выходили на проспект Кирова в поисках дозы адреналина. Ее нам давала игра в рулетку.

У нас было негласное правило: каждый играет на свои деньги, а общий выигрыш, если он случался, делился поровну. Я играл интуитивно, на удачу. У товарища с бородой была своя стратегия игры. Он долго присматривался к выпадающим номерам, потом надолго задумывался, мысленно осуществлял какие-то только ему известные вычисления, а потом делал ставки. Однако нельзя сказать, что он выигрывал чаще меня. Скорее – наоборот. Я пытался разузнать, в чем заключается его методика, но в ответ получал только странные и путанные рассуждения.

Главное было вовремя остановиться, не проиграть уже заработанные деньги. После окончания игры и при наличии выигрыша мы посещали ближайшее кафе и отмечали победу. Как правило, на всю сумму полученного навара. Мы не копили. Товарищ говорил: «Как пришло, так и ушло». Да и выигрыши были по большей части небольшие.

Как-то раз я сорвал банк, оприходовал в рулетку кругленькую сумму. Три раза подряд поставил на «зеро» и трижды выиграл. Игровой стол сразу закрыли, а мой товарищ все проиграл. Немного подумав, я счел справедливым не делить выигрыш поровну и отдал коллеге меньшую часть. Он сильно обиделся, но совместная выпивка сгладила неловкость.

В конце нулевых из-за запретов волна развития игорного бизнеса схлынула. Сейчас остались только одни букмекерские конторы. В связи с этим мне вспоминается один забавный случай, связанный с хмельным азартом, который когда-то рассказал мне отец, а ему, в свою очередь, мой дед.

ОСЬ ОТ КОЛЕСА

Шёл 1928 год – последний год НЭПа. Дед, тогда еще молодой парень – просто Сашка, жил на хуторе под Марксштадтом. Так назывался в то время центр автономной республики немцев Поволжья – бывший Екатериненштадт (впоследствии Екатериноград), а ныне Маркс Саратовской области. В городе проживало много зажиточных бюргеров, среди которых особенно выделялся герр Отто Мюллер. Как и подобает фамилии, Мюллер владел несколькими мельницами, а также содержал местный кабак, или как он его называл «гаштет».

Питейное заведение представляло собой большой сосновый сруб. Внутри находился просторный зал с длинными деревянными столами и лавками. За стойкой стоял сам герр Мюллер и разливал водку, по-немецки шнапс, в большие двухсотграммовые стаканы. И хотя наемных работников у бюргера хватало, опасаясь обмана, он предпочитал наливать выпивку самостоятельно.

Молодежь окрестных хуторов нередко наведывалась в райцентр, выпить немецкого шнапсу и погулять с местными кралями. Сашка тоже нередко наведывался к своему дяде, который держал кузнецу на окраине Марксштадта. Кузнец Василий был в своем роде уникум. Размером со шкаф, под два метра ростом, с таким же ненасытным брюхом, он отличался нечеловеческой силой. Бог наделил дядю отменным здоровьем. Он пил водку литрами, пил и не пьянел.

Когда Василий приходил в гаштет, сбегались все окрестные немцы посмотреть, как поглощает шнапс эта бездонная бочка.

– Хорош, русский хорош, – кричали они без акцента и поднимали пивные кружки за здоровяка.

Выручка вырастала сразу в несколько раз, поэтому хозяин кабака иногда поил дядю Васю бесплатно.

– Ты Василий заходи почаще, – ласково провожал дядю герр Мюллер.