Людоед (сборник)

– Знаешь, что это?

Виктор взглянул на крюк.

– Много лет назад этой штукой при охоте пользовались орочоны.

– Орочоны?

– Да. Это предки эвенков, из тунгусских племен. Охотник, значит, находил косолапого и дразнил его, чтобы тот вышел на поединок. Видишь рукоятку? За нее держался охотник. К ней привязывался сыромятный ремень. Обычно его делали из кожи изюбра или дикого козла. Петля нужна, чтобы крюк не выпал из руки. А на саму распорку надевался старый рукав. Его надвигали до самой распорки, чтобы медведь ее не видел. Знаешь, для чего? Косолапый хватал рукав, думая, что это рука, а в его глотке оказывалась эта хреновина с зазубринами. И медведь оказывался как на крючке, что твой карась. Он, конечно, пытался вытащить распорку, но рана только становилась ширше. Пока зверь ревел и возился с распоркой, орочон убивал его пальмой. Это обычная палка вроде черенка от лопаты, и к ней привязывали большущую тесачину вроде мексиканских, как они там, мачете? Кстати, некоторые смельчаки убивали медведя пальмой, не получив даже царапины! Лезвие пальмы затачивали так, что одним ударом им можно было срубить молодое деревце.

Смолин живо представил себе эту картину и с сомнением покачал головой.

– Видать, крепкие ребята были.

Егерь повесил крюк на место и вынул из кармана ириску.

– Чтобы ты был в курсе, сержант. И не воображал черт-те чего, фильмов всяких насмотревшись. Орочоны, конечно, были смелыми парнями. Но идти против хозяина тайги с ножом никому не советую.

– То есть ножом убить медведя невозможно?

– В теории – возможно, – ответил Олег, жуя конфету. – Но лично я за всю жизнь слышал всего два случая, как мужики закалывали косолапого. Так случилось, что другого оружия у них под боком не было. Один из них умер одновременно с медведем, а второй остался на всю жизнь калекой. Жена из-под него горшки выносит. Так что никаким геройством тут и не пахнет, сержант.

Егерь перевел взгляд на окошко.

– Скоро светать начнет. Ты завтрак приготовь. Там гречка с тушенкой есть, можешь рис отварить. С баллоном газовым разберешься?

Виктор кивнул.

– Хорошо. А я на разведку с Юмой схожу. Сегодня много дел. Нужно найти подходящую поляну для засидки, соорудить лабаз[2]. Утром привезут приваду. Так что скучать будет некогда.

Там же, суббота, 7.11

Виктор быстро сварил рис, размешал в нем тушенку, немного посолил и, обернув котелок старой газетой, спрятал его под одеяло. Он помнил, что так в детстве делала его бабушка. Пища долгое время сохраняла тепло, и не нужно было дополнительно разогревать.

Он прилег отдохнуть и не заметил, как погрузился в сон. На этот раз он спал без кошмаров, и разбудил его егерь.

– Вставай, сержант, – бесцеремонно растолкал его Шибаев. – Солнце уже высоко. Пора собирать сахарный тростник, черномазый ниггер.

Довольный своей шуткой, егерь хрюкнул.

Они быстро поели.

– Как говорится, свежо питание, да серится с трудом, – сообщил Олег, облизывая ложку. – Так, ладно. Приваду уже привезли. Нужно шевелить булками, чтобы ее не растащило зверье.

Он встал из-за стола.

– Благодарствую тебе, Господи, за ту еду, что послал нам, – пробубнил он, вытирая губы. Посмотрел на Виктора. – Там, в углу, ящик с инструментами. Возьми пилу, молоток, гвозди и веревку.

Когда Смолин вышел наружу, егерь поманил его пальцем.

– Иди сюда, сержант. Только не наложи в штаны. У меня для тебя сюприз.

– Что случилось? – нахмурился Виктор, шагая за Шибаевым.

Егерь обошел избу, остановившись у окна.

– Гляди.

Смолин наклонился, не веря своим глазам.

Меньше чем в метре от избушки на земле виднелся четкий след огромной когтистой лапы.

– Вон еще, – показал узловатым пальцем егерь в сторону. – След свежий. Когда я ночью выходил наружу, их не было, я проверял. И Юма ничего не учуяла. А когда мы вернулись, она сразу забеспокоилась, все в лес рвалась.

– Медведь? – спросил Виктор, собственно, сам зная ответ на этот вопрос.

– Он самый, – подтвердил Олег, присаживаясь на корточки. Изучив след, он поднял голову: – Ширина пальмарной мозоли почти двадцать сантиметров.

– Это мне ни о чем не говорит, – раздраженно сказал Виктор. Глаза егеря сверкнули.

– Пора бы уже башкой начать соображать, сержант. Средний размер медвежьей лапы – от 13 до 16 сантиметров. Это тебе о чем-то говорит? А такие мишки тоже далеко не карлики. Лапой махнет, твоя башка оторвется и, как колобок, покатится.

В памяти Виктора вихрем пронеслись кадры ночного кошмара – Лариса с содранным лицом. Он поежился.

– То есть…

– То есть в этом косолапом как минимум двадцать пять пудов. То бишь четыреста килограммов живого весу.

Егерь поднялся на ноги.

– Это что ж выходит, – задумчиво произнес он. – Он пришел сюда, когда ты один был?!

Смолин почувствовал, как в глотке застрял комок, сухой и шершавый.

– Ладно, не дрейфь, – заговорил ободряюще Шибаев. – Пошли.

Он окинул застывшего мужчину цепким взором:

– Ты ведь сам хотел этой охоты, сержант. Или нет? Напомнить, кто меня сюда ехать заставил?

Не дожидаясь ответа, егерь направился в лес. Помедлив, Виктор поплелся следом.

Они долго шли, и примерно через шесть километров тропа вывела их на небольшую опушку. Привада, помещенная в брезентовые мешки, была подвешена между двух елей. Рядом валялись доски.

– Твой помощник это все по лесу тащил? – недоверчиво спросил Виктор.

– Во-первых, их двое. И речка тут рядом, в пятистах шагах, – разъяснил Олег, махнув рукой в сторону едва видневшейся тропы. – Это во-вторых. Ладно, гляди туда, сержант. Там будет лабаз. А приваду устроим здесь. Место хорошее, пустошь прилегает к лесу. Поляна ровная, не сухая. С засидки все будет как на ладони.

– Откуда ты знаешь, что сюда придет медведь? – недоверчиво спросил Виктор, оглядываясь по сторонам.

– Потому что неподалеку я нашел задранного оленя, – отозвался егерь. – И видел свежие следы. Почти такие же крупные, как те, что у избушки. Чуть дальше, на севере, кочки перекопанные. Судя по всему, косолапый расковыривал гнезда осиные. Не забывай, что медведь после жрачки идет пить, тут и ручей недалече. Все условия, в общем. Шумел камыш, деревья гнулись, и все такое.

Он сорвал брезент, развязал один из мешков, и в нос тут же ворвался нокаутирующий смрад тухлого мяса.

Егерь довольно усмехнулся.

– Салага ты, сержант. Или не знал, что медведь мясцо с душком любит?

Виктор с отвращением смотрел на бычьи головы, плоть которых была уже тронута разложением. На черных ноздрях застыла губчатая кровяная корка.

– А что во втором? – указал Смолин на другой мешок.

– Рыба. Излюбленные места медведя – берега лососевых рек и нерестилища. Поэтому наш клиент рыбку обожает.

– Почему мы не устроили все это возле той берлоги? – задал вопрос Виктор. – Там, где я был вчера?

Олег недовольно тряхнул головой.

– Мне не нравится это место. Как хошь, так и думай. Да и следов, окромя зацепок на деревьях, я никаких не увидел. Медведь туда давно не заходил.

Егерь надел перчатки и, ухватив бычьи головы, потащил их к выкорчеванному дереву. Привязал приманку проволокой за рога, отошел на шаг, критично оглядывая результат работы.

– Иногда на приваду бочку ставят, – сказал он. – Дно к корням прибивают, или просто булыжники кладут, чтобы унести нельзя было, а уже сверху – требуха – лакомство медвежье. Пока он, значит, в бочке ковыряется, ты сверху – пиф-паф.

«Пиф-паф, все убиты!» — мысленно проговорил Виктор. Кажется, это слова Сергея, произнесенные им незадолго до самоубийства.

– Эй, сержант! – позвал его егерь. – Оглох, что ли? Бери доски.

С этими словами он двинулся к месту постройки лабаза.

– Самое главное, чтобы ты находился с подветренной стороны, – говорил Олег, начиная приколачивать толстые перекладины между двумя осинами. – Лабаз строится как минимум в пяти метрах от земли. Так меньше вероятности, что зверь почует тебя. Когда окажусь наверху, будешь подавать доски. Сиденье должно быть удобным и прочным, иначе сон сморит, и вниз брякнешься. Прямо в лапы Топтыгину.

Виктор не оценил шутки. Перед его глазами все еще маячил образ оставленного под окошком следа. Как там сказал Олег? Четыреста килограммов? Он подумал об орочонах, которые с одной кривой железкой ходили на медведя. После того как он увидел медвежий след, правдивость рассказанных егерем историй об охоте орочонов вызвала у него серьезные сомнения. Такому гиганту что суй в рот крюк, что не суй, отгрызет руку к едрене матери, и привет Шишкину. Ерунда все это.

Олег между тем приколачивал жерди для опоры ног. Виктор машинально подавал ему доски.

«Может, все случится сегодня ночью», – подумал он, и где-то глубоко внутри у него словно что-то надломилось. На секунду его охватил всеобъемлюще-беспримесный страх, липкий и холодный, как болотная жижа. Страх за себя и сына. Ведь если из его затеи ничего не выйдет, его сын Артемка…

Он даже не будет думать об этом. Иначе все, что он затеял, окажется напрасным. Все.

Но как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

«У меня все получится».

– Обязательно, – прошептал Виктор.

– Че ты там бормочешь, сержант? Молишься небось? – крикнул сверху егерь. – Помоги мне… Помост готов, поручни тоже. Жердь для спины осталась, и, пожалуй, все. Останется только ветками замаскировать.

Наконец лабаз был построен, и Олег спустился вниз, критически разглядывая свое творение.

– Вообще-то его нужно за неделю до охоты строить, – проговорил он. – И две штуки. Так, чтобы привада между ними была. Это если ветер изменит направление. Но на второй лабаз времени нет, это первое. Второе, здесь роза ветров практически неизменна, все время дует с запада, то есть с пустоши на тебя. Зверь не должен ничего почуять. Эх, курить охота. Да, кстати. Вечером, перед засидкой, рот прополощи. А еще лучше еловой хвои пожуй. Медведь курево ого-го как чует! Зрение у него не очень, а вот нюх острый. Ботинки тоже травой натрешь. Чтобы никих запахов гуталина или сапожной мази… Проверь, чтобы на тебе не было блестяшек всяких. Я имею в виду пряжки или «молнии» с пуговицами. Они могут отсвечивать, и медведь тебя заметит.

Виктор с подозрением смотрел на шаткую конструкцию среди ветвей.

– Он сюда не полезет?

Егерь с жалостью посмотрел на мужчину, словно перед ним был непроходимый тупица.

– Ты, по ходу, сержант, про косолапых знаешь не больше, чем ребятенки из яслей. Будто окромя сказки про трех медведей и не слыхал вовсе. Взрослые бурые медведи не лазают по деревьям, разве что лончаки с пестунами.

– Какие пиз… пистуны?

– Пестуны, лопух, – фыркнул Шибаев. – До двух лет детеныш лончаком зовется. С двух до трех – пестуном. После трех годков это уже взрослый медведь.

Он отряхнул ладони.

– Давай приберемся тут. Под лабазом должна быть стерильная чистота, как на операционном столе. Если все делать по уму, то до лабаза двоим на лошади подъезжать нужно. Так раньше всегда делали. Один взбирался наверх, а второй уезжал. Чтобы, значит, след запутать. Понял?

– Это ты к чему? Что я на тебя сяду, и ты меня к дереву привезешь? – ухмыльнулся Виктор.

– На меня, сержант, как залезешь, там же и слезешь, – холодно улыбнулся в ответ егерь.

Когда вокруг осин был наведен тщательный порядок, Олег вдруг сказал:

– Медведь, конечно, на дерево не полезет. Но ему ничего не мешает ждать тебя внизу. Чуешь, сержант?

– Вполне.

– Поэтому промахнуться нельзя. Подранок может немало бед натворить. И если зверь ранен, добрать его нужно в любом случае.

– Добрать – это добить, что ли?

– Именно. Был случай, когда зять моего кореша в одиночку на медведя пошел, поспорил он с кем-то. Пальнул в зверя, ранил его слегка, а тот давай дерево трясти, где, значит, лабаз был построен. Мужик-то удержался, а вот ружье его вниз свалилось. И никого больше не было. Так подранок его два дня стерег. Дождался, когда тот задремал и сам к нему сверху свалился. И все, разорвал охотничка, что твой Тузик грелку. Такие дела, сержант.

– Ты собаку с собой возьмешь?

– Нет. Во-первых, псов обычно используют, когда медведя на берлоге берут. Во-вторых, с одной собакой на медведя не ходят. Как минимум две или три. Так что Юму оставим дома. Теперь третье, самое главное. Поскольку ты будешь наверху, помни, что зверь ниже тебя, и пуля пойдет иначе, сверху вниз, она как бы наискосок прошивает медведя. Целься чуток выше убойного места. Знаешь хоть, куда целиться, сержант?

– Мозг, сердце, – ответил Виктор.

– Верно. Если представить себе медвежью голову сбоку и провести черту от глаза к уху, то за ней и будет головной мозг. При стрельбе в лоб целься между глаз. Стреляя в угон, целиться нужно между ушей, даже чуть ниже. Чтобы попасть в сердце, стреляй сзади лопатки, в место локтевого сгиба, там у медведя обычно вытерта шерсть от ходьбы…

– Ясно.

– Не перебивай, – одернул его Шибаев. – Про спинной мозг забыл. Или хребет, один черт. Хребет проходит по середине спины медведя, туда и целься. Попадешь в шею – тоже неплохо. У зверя там основные кровяные сосуды, он быстро слабеет, и даже если уйдет, то недалеко. Попадешь в легкие – медведь тоже уйдет. Он, конечно, сдохнет рано или поздно, но дальность его ухода может быть огромной. Все остальные раны – по лапам, по животу, по жопе – бестолковы. А иногда и опасны. Попадешь в кишки – может лопнуть желчный пузырь, все мясо испоганишь.

Егерь скатал в рулон зловонные мешки из-под привады, перетянув их длинным шнурком.

– Медведь крепок на рану, сержант. Бывало, он уходил с пятью-шестью дырками в теле, некоторые из которых были смертельными. Даже с пробитым сердцем он может пройти до ста пятидесяти шагов. У него жир выполняет функцию тампона, рану как бы затыкает, поэтому смерть не так быстро приходит. И преследовать такого подранка опасно. Сколько было случаев, когда ночью охотник, не дождавшись подмоги, уходил следом за подранком, а тот, запутав следы, нападал на нетерпеливого дурака. В итоге подыхали оба. Медведь – один из немногих, кто, будучи подранком, становится партизаном. Запомни это.

Виктор снова посмотрел на лабаз. На одной из перекладин сидел громадный ворон. Сложив крылья, он пялился на мужчин, слегка склонив голову. Шибаев проследил за его взглядом, на острых скулах заиграли желваки.

– Мы будем вместе, – сказал он. – Вот только стрелять будешь ты один. Это тебе нужен медведь. Не мне. Чуешь разницу? Я просто организовываю вам встречу. Так-то.

Смолин не сразу ответил, обдумывая слова егеря.

– Наверное, это будет справедливо, – наконец произнес он.

– Ну да, – бесстрастно откликнулся Олег. – Я возьмусь за ружье только в том случае, если медведь полезет конкретно на меня. Не забывай, что это за место, сержант. Я просто так тут комара не прихлопну. Да, еще. Подмойся перед выходом. Я не шучу. Только мыло тщательно смой, с подмышек особенно. Даже я чую, что ты попахивать начал. Если погода будет безветренной, твой духан по всей опушке разнесется.

Внезапно он придвинулся к Виктору, словно желая сообщить ему некий секрет, нежелательный для посторонних ушей.

– А еще я чую страх. Понимаешь, сержант? Я даже в темноте вижу, как тебя трясет. Будто тебя на расстрел вот-вот поведут. Этот страх прямо-таки сочится из тебя, как смола из сосны, когда по ней топором вдарят.

– Я не собираюсь тебе что-то объяснять. Оставь свои домыслы при себе, – хрипло ответил Смолин, но егерь лишь усмехнулся и принялся рассуждать вслух:

– Я тащусь с тебя… Что называется, шумел камыш… Городской фраер собирается ехать бить медведя. И куда? На Вороний мыс. Он уговаривает меня, обещает мильоны, мол, хочу косолапого, и все тут! Лады, едем. Парень в первый же день находит берлогу. При этом я вижу, что он буквально в штаны ссыт от каждого, понимаешь, треснутого сучка в лесу. Ночью стонет, как издыхающий пес. Но все равно – хочу медведя. Хочу, и все. И хочется и колется, да? Это все про тебя, сержант.

Олег приблизил свое загорелое лицо вплотную к окаменевшему Виктору. Каждая щетинка егеря напоминала крошечную посеребренную иголочку, складки морщин были настолько глубокими, что, казалось, в них можно было бы впихивать монетки, и они бы не выпали. В темных глазах сквозила холодная неприязнь.

– Зачем тебе медведь, сержант? – в упор глядя на мужчину, спросил Олег. – На стенку башку его повесишь? Или шкуру у камина расстелишь? Ответь.

– Это не твое дело, – сквозь зубы вымолвил Виктор.

Отступив назад, Шибаев смерил его презрительным взглядом. Казалось, еще мгновение, и он ударит его, и Смолин даже приготовился к подобному развитию событий.

«Я уже жалею, что согласился привезти тебя сюда», – прочитал он по глазам старого егеря.

– Ну, идем, что ли? – сказал Олег после паузы. – Вернемся за пару часов до заката.

Откуда-то с дерева бесшумно спикировал второй ворон. Хрипло каркнув, он уселся на опорную жердь лабаза.

– Идем, – тихо сказал Виктор.

Ступая след в след за егерем, он буквально кожей чувствовал, что все это время за ними кто-то внимательно наблюдает.

Там же, суббота, 20.41

В назначенное время они были на месте.

– Скажи спасибо, что у меня накомарник запасной есть, – сказал егерь, протягивая Виктору противомоскитную сетку для головного убора.

– Спасибо, – отсутствующим голосом поблагодарил Смолин.

– Надевай прямо на кепку. Иначе гнус покою не даст.

Мужчины взобрались по перекладинам на помост. Виктор снял с плеча ружье, направил ствол в сторону привады.

– Приготовься к тому, что сегодня, может, впустую ночь пройдет, – предупредил его егерь. Он бережно погладил приклад своего «Тигра».

– Я вижу, ты был бы этому рад, – сухо заметил Смолин, надевая накомарник.

– А я и не скрывал, что не хотел тут никакой охоты, – парировал Олег. Он зарядил карабин, положив его на колени. – Я тебе специально упор под твой винторез сделал, – сказал он Виктору. – Чтоб рука, значица, не дрогнула в нужный момент.

Солнце медленно клонилось к западу, раскрашивая небо сочным пурпуром. Громко крякая и хлопая крыльями, невдалеке пронеслась утиная стая.

– Ты очень заботлив, – хмуро произнес Виктор.

– Это точно, – казалось, егерь не заметил сарказма. – Кстати, сержант, не сочти меня шкурником, но мне нужны от тебя гарантии.

– Гарантии? Ты о чем? – удивился Смолин.

– Гони аванс. Я и так с тобой два дня ковыряюсь.

– Резонно. Только не пойму, почему финансовые вопросы нельзя решить после охоты.

Глядя, как Виктор достает деньги, Шибаев ответил:

– Откуда я знаю, вдруг тебя косолапый сегодня порвет. С кого мне гонорар требовать? Я трупы не привык обыскивать. Мы люди порядочные.

– Интересная логика, – протянул Виктор. Он отсчитал егерю стопку купюр, и тот быстро спрятал деньги.

– Логика нормальная. Я же не все у тебя забираю, – заявил он. – Не дрейфь, сержант. Если что, на остаток тебя похоронят. Если, конечно, будет что хоронить.

Их взгляды пересеклись.

– Очень смешно, – сухо произнес Виктор. – Но твои приколы начинают уже утомлять.

Егерь ничуть не смутился.

– А то что, сержант? Все бросишь и домой поедешь? Валяй. Или морду мне набьешь? Я честный по крайней мере. Что думаю, то и говорю. Ты мне не нравишься.

– Наши мнения в этом схожи, – признал Смолин. Он посмотрел в сторону привады. Осторожно ступая и принюхиваясь, к рыбьей требухе приблизилась лиса.

– Вот и огневка пожаловала, – прокомментировал Олег. – Нужна лисья шкурка? Хотя нет. Ты своими пулями ей всю красоту пышую испортишь.

Некоторое время ярко-рыжая хищница поедала рыбу, затем, утолив голод, бесшумно скрылась в зарослях.

– Красива, шельма, – с нескрываемым восхищением проговорил егерь вслед лисице. – Я как-то своей Дарье шубу подарил. Самолично всех лис отстрелял.

«Плевать мне. И на шубу, и на твою Дарью», – едва не вырвалось у Виктора, но он сдержался. Егерь уже начинал его откровенно бесить.

«Может, пристрелить его после всего, как…»

Эта мысль напугала его.

Похоже, у него началось помутнение рассудка. Нужно держать себя в руках.

«Нет, – прошептал внутренний голос. – Помутнение началось шестнадцать лет назад. Когда вы приехали сюда с Серегой…»

Он вдруг подумал, что не курил уже почти сутки и сейчас отдал бы все на свете за пару затяжек.

– Темнеет, – раздался тихий голос Шибаева. Он заворочался, доставая из рюкзака термос. Отпив сладкого чая, он закрутил крышку, даже не предложив Виктору.

«Сука жлобская», – подумал тот.

Впрочем, чай ему не нужен.

С огромным удовольствием он бы сейчас выпил коньяку. Граммов сто сразу.

– Имей в виду, сержант, – заговорил егерь. – Если после твоего выстрела медведь останется на месте или, отбежав на пару шагов, сляжет, сиди на лабазе. Нужно выждать время. Если не шевелится – спускаемся. Как подойдем, обрати внимание на его холку и уши. Если уши прижаты, а шерсть дыбом – зверь жив, его следует немедленно добрать. Чуешь?

– Чую, – проворчал Смолин. Он поморщился, приподняв затекшую ногу.

– Ну а если ты уснешь и брякнешься вниз, а косолапый за тобой погонится, беги, что есть дури. Знаешь, как надо от медведей бегать?

В прищуренных глазах егеря плясали безумные огоньки.

– Как? – на всякий случай спросил Смолин, про себя готовясь к какому-либо подвоху.

– Надо бежать так, чтобы медведь уменьшался. Если медведь увеличивается – ты бежишь неправильно.

Егерь захихикал.

– Ладно, шутки в сторону. Усвой одну вещь. Косолапому куда легче справиться с обосранным от страха трусом, чуешь? Нежели с охотником, готовым к обороне. Пускай у ентова охотника даже ружья нет. Бежать от медведя нельзя! По сути, он как собака, он чувствует внутреннюю силу! И если противник от зверя не бежит, медведь начинает думать, что тот готов к схватке! Это всосано каждым из них с материнским молоком! С древних пор медведи помнят: если человек выжидает момент, никуда не бежит, значит, тут что-то не так. И у тебя всегда есть шанс остаться в живых.

Виктор молча кивнул, про себя гадая, хватит ли у него мужества следовать подобным советам.

– А знаешь, какая байка среди охотников ходит? – спросил Олег и, не дожидаясь ответа Виктора, проговорил: – Говорят, много лет назад косолапого водкой наказывали. За то, значица, ежели он скот погубил чей-то. На поляне клали коровью тушу, а в землю ведро водки закапывали. Медведь наедался мяса, пил водку и заваливался спать. Так вот, пока он дрых, мужики ему на шею сыромятный ремень надевали с колокольчиками. Так, чтобы медведь не смог его снять. Он просыпался, а вокруг все звенит. Так он покоя лишался, отчего ревел, как умалишенный. Через несколько дней он попросту валился без сил и сдыхал.

Виктор краем уха слышал егеря, не сводя глаз с привады. Кроме лисы и небольшого зверька, оказавшегося горностаем, привадой никто не заинтересовался.

Незаметно прошел час. Лес окунулся в вязкие сумерки, изредка шелестела листва. Смолин таращился в темноту, тщательно прислушиваясь к каждому звуку.

Внезапно где-то совсем рядом захлопали крылья, и Виктор задрал голову. В паре метров над ними на ветку уселся крупный ворон. Оперение угольно-черное, с металлическим отливом, клюв напоминал кривое лезвие. Загнутые когти с силой обхватывали ветку, которая слегка пружинила под весом птицы.

– Этого еще не хватало, – прошептал Олег. Он вмахнул рукой, но жест этот был каким-то вялым, неуверенным. Птица не шелохнулась. Ворон лишь раскрыл и сложил крылья, как бы говоря: «Никуда я отсюда не улечу, мне и тут комфортно».

Подул слабый ветер. Теплый воздух уступил вечерней прохладе, и нудно зудевшие вокруг комары, тщетно пытавшиеся проникнуть сквозь мелкоячеистую сетку, закрывавшую лица мужчин, быстро исчезли.

– Будь готов включить фонарь, – приглушенно произнес егерь. Лицо его было напряженным, и Виктор не сразу понял, чего от него хотят. Олег повторил, приложив указательный палец ко рту.

Со стороны привады раздался едва слышный шорох. Так шуршит приминаемая ногами трава. «Или лапами», – пронеслась у Виктора мысль.

Он навел ружье вниз, включив подствольный фонарь. Затем медленно перевел ствол на звуки шороха.

Это был медведь.

Довольно крупный, мех светло-палевого окраса. Перебирая мощными лапами, он приблизился к прикрученным к корневищу бычьим головам. Фыркнул, огляделся по сторонам, приподнялся за задние лапы, словно желая расширить поле обзора, и только после этого принялся обгладывать приманку. Странно, но движущийся в траве луч подствольного фонаря Виктора, казалось, совершенно не заботил животное.

Виктор почувствовал, как висок прочертила струйка горячего пота. Он повернул голову, словно ища поддержки у егеря.

Олег сделал в воздухе жест указательным пальцем, имитируя нажатие спускового крючка.