Полная версия
Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2020
Вячеслав Куприянов
Глиняная армия деспота
Китайский деспот Цинь ШихуандиВо Втором веке до нашей эрыПовелел сжечь все умные книгиИ закопать в землю живьем ученых и поэтовА в своей гробницеСпрятал в засадеАрмию терракотовых воиновНа случай, если народ поумнеет.Но по прошествии времениВсю эту премудрость книжную восстановилиТе кто помнил наизусть эти книгиИ приснился мне глиняный страшный сонЧто глиняные солдаты деспотаПошли в наш век Двадцать первыйНезримым шелковым чайным глиняным путемПо уже открытым Памирам и УраламНа нашу русскую землюЧтобы закрыть наши русские книгиИ зарыть в нашу русскую землюВсех кто еще способен думатьНо шли они, как оказалось, напрасно,Ибо все это уже сделалиПростые русскиеСовременные деревянные матрешкиИ простые русскиеГлиняные детские свистульки.И некому восстановить нашу мудростьПоскольку никтоНичего не запомнилМилуо, Китай, 04.11.2019Евгения Джен Баранова
«Ажурного дня собирается пена…»
Ажурного дня собирается пенау леса Верлена, у поля Верлена,у синей избушки в седых камышах.А ты не умеешь землицей шуршать.А ты не умеешь похрустывать сердцем.Не тронь колокольцы, им видится Герцен.Они научились звонить ни о ком,как будто в небесный стучатся райком.Всё пенится, мнится, кряхтит, остаетсясиницей во рту, журавлем у колодца,а ты посторонним киваешь во мгле.Какие все мёртвые, милый Верлен.Ольга Афиногенова
Сосна
Вон на том берегу косеньком,Где теплеет в ряске река,Вымывались дружными веснамиГрузные объемы песка.Но и там, как водится, высиласьСреднего размера сосна.Знала ли она, что на выселках?Ведала ль о боре она?Вся ее сосновая гордостьУходила в соты коры,Мне же в них мерещились костиЯщеров былинной поры.Мы вбивали в эти чешуиныДва свирепых гладких крюка,Ладили "тарзанки", и жмурилась,Обмирая в струях, река.И тот берег паводки грабили,Что пираты южных широт,Подрезали плавными гранямиЛасковый песчаный живот.Но сосна не вскоре обрушилась,Лишь тянулась мягко ко дну,Словно с хвойной кротостью слушалаТу свою большую волну.И вошла в нее королевишной,Каравельной мачтой легла.Ну а что с того вихрю вешнему?Мало ль он мотает бревна?Вон на том берегу косенькомВижу я ее силуэт.Осенями, зимами, веснами,Не скажу тебе, сколько лет.«Кто-то ее раньше ведь выдумал», —Думаю порой на ходу,И не просто – в сердце мне вырубил.Только лишь на грусть-на беду?И у той обрывистой млечности,На краю последнего сна,Так ли мы войдем в свое Вечное,Как спустилась в реку сосна?Илья Семененко-Басин
Начальное единство
плетутвластвуютиспражняютсяпронизываютпохотствуютсделаны из стихийдействуешь в стихияхдействуешь в единстве стихийвластвуешь властвующимивластвуешь во властвующихЖажда стихов
любовь Бога – водопады, рекиБог рассеял моих врагов, поубивалплясали медленно, как вылеченные калекиГризим, Гевалв концерт на радостях, женщины пели песниукрашенные другимиа я был спрятан в тёмном залелучше бы не теряли в Рувимеинтереснейесли б ноздрями дыша, заржалитак я скучалМихаил Петров
«Бурно работают электростанции…»
Бурно работают электростанции,Вахту несут на морях моряки,А на параде на верной дистанцииДвижутся стройные наши полки.В небо врезаются истребители,с громом куранты считают часы,А человек в неукрашенном кителеПрячет улыбку в большие усы.Враг побежден, времена начинаются!Только вперед и ни шагу назад!Годы в лаборатории маетсяТихий Мичурин, мир будет как сад!Где-то поймали на шахте вредителя,Вновь Карацупа идет по тропе.Встал человек в неукрашенном кителе,Шлет он приветствия яркой толпе.Светит над родиной солнышко ясное,Всех победим мы в суровой борьбе.Счастье, что в пору такую прекраснуюЖить не придется ни мне, ни тебе.Сергей Крюков
Трельяж
Сквозь это зеркало, сквозь лёдГолодного стеклаМне память отголоски шлётС тех пор, как ты ушла.Трельяжа пагубная осьМой преломляет взгляд,Как будто шьёт меня насквозьИ тянет нить назад.Златая нитка ткёт парчу.Умеет же казнить!Зеркальный складень я кручу,Перегибая нить.И всё-то кажется, что яСвяжу исток и сход —И яркой памяти струяСама себя замкнёт.Но рвётся лучик ледянойСквозь зеркала оскал,Смеётся будто надо мнойГолодный лёд зеркал…Григорий Шувалов
«Мне повезло, дела мои неплохи…»
Мне повезло, дела мои неплохи,я на ногах уверенно стою,и поздний яд сомнительной эпохиеще не тронул молодость мою.Еще горит в груди огонь желанья,и я не сожалею ни о чем —я испытал любовь и расставанье,и смерть стояла за моим плечом.Я разлюбил бездушных и строптивых,похожих на холодную зарю,я счастлив был недавно в этих ивах,а нынче с равнодушием смотрю.Ушла вода, и обнажились мели,притихли у причала корабли,и все, что в этой жизни не сумели,мы словно крошки со стола смели.Геннадий Калашников
«Я сослан в немоту, туда, где уже давно Макар и телята, где зимуют раки…»
Я сослан в немоту, туда, где уже давно Макар и телята, где зимуют раки,где в бубен бьёт и старым сухим ребром играет мой ровесник бес,где в логове слов над листом бумаги согнулся, высунув перо и язык, АкакийАкакиевич, перебеливая циркуляр, спущенный по инстанциям ему с небес.Плачь не плачь, утони в слезах, но, если, если тебе изменила Муза,если над притяжением, над упругой волной словесной утрачена власть,что тебе жар глаголов, тяжесть существительных, клейковина союзови наречий неверная, невесомая и не очень понятная вязь?Я – ловец и добыча, живу у словесной реки, вдоль её гужевого потока,там, где бог из плавучей машины, как капитан Немо, вываливается и подслеповато щурит глаза,я бреду вдоль течения, бесполезными жабрами хлопая, как после потопа,и в обратный бинокль, пролетая, безмолвно глядит на меня стрекоза.Я молчу, я молчу, я молчу, я молчу, покуда по верхнейстороне воды медленно приближается утлый, угрюмый чёлн,и впустую перебираю мерёжи синтаксиса, трясу грамматики верши:где откуда куда вот теперь и если впрочем будто и уже ни при чём…Юлия Белохвостова
«Болеть нельзя. И умирать нельзя…»
Болеть нельзя. И умирать нельзя,пока звонят по праздникам друзьяи есть, кого позвать на день рожденья.Пока не все закончены дела,в саду ни разу слива не цвела,не варено сливовое варенье.У мамы отопленья дома нет.А мама есть, ей восемьдесят лет,она не хочет выходить из дома.Есть яблоки, не пропадать же им?В кастрюле тесто кажется живым,такая в нем растущая истома.А ты томишься, сочиняя стих,момент для засыпанья пропустив, полночи провозившись с пирогами.Раскладываешь по пакетам снедьи думаешь, что – нет, нельзя болеть,когда наутро надо ехать к маме.Надежда Кондакова
«Этот мальчик, порезавший нежные вены…»
Этот мальчик, порезавший нежные вены,этот в сумерках века влюблённый герой,непорочный, как Блок, как де Сад – откровенный…Но – гора никогда не сойдётся с горой!Только лет через двадцать, а может, и больше,ты услышишь сквозь зуммер отчаянный крик,что любовь не сгинела, как вечная Польша!Так порочная Клио развяжет язык.И сквозь тысячу русских соборов и башен,и сквозь сто иудейских великих пустыньты увидишь, что слеплен из пыли и брашенэтот мир, погружённый то в ужас, то в синь.И почувствуешь там, на другой половинето ли космоса, то ли бездонных Бермудкак колотится в чёрной безжизненной стыни,твоё сердце, обвитое тысячью пут.И восстанешь, как сфинкс – из песка или глины,или вовсе – из боли, тоски, черноты…И поймешь, что как прежде, чисты и невинны —и лукавая вечность, и мальчик, и ты…Виталий Штемпель
«Жил не с краю, – в дальнем том краю…»
Владимиру Алейникову
Жил не с краю, – в дальнем том краю,Где ни городов, ни горожан.Стайки сопок. В кузнице – вальжан.Я вернусь на родину мою.Там всё также. Глушь и – тишина.День минул – не отыскать улик.Кормчими богатая странаВ рай вела, да завела в тупик.Но живут. Протянут ковш-потир:«Пей и не желай нам перемен».Всяк мудрец. И грешный этот мирВидит, как из бочки Диоген.Может быть однажды отболит:Там ли был им, или здесь я гость?..В три рядка дома – убогий вид,В шаге от околицы – погост.Даль, в которой тысячи дорог.Миражи над синим ковылём.Смог уйти – глядишь и вспомнит Бог.А остался – позабудь о нём.Станислав Минаков
Опустевшее время
Станислав Александрович Минаков – поэт, переводчик, эссеист, прозаик, публицист. Родился 22 августа 1959 г. в Харькове. Закончил в Белгороде восемь классов школы № 19 и Белгородский индустриальный техникум (1978) а в 1983 г. – радиотехнический факультет Харьковского института радиоэлектроники Публиковался в журналах, альманахах, антологиях, хрестоматиях, сборниках многих стран. Автор 5 книг стихотворений. Член Национального союза писателей Украины (принят в 1994, исключен по политическим мотивам в 2014), Союза писателей России (2006), Русского ПЕН-клуба (2003). Лауреат Международной премии им. Арсения и Андрея Тарковских (Киев – Москва, 2008), Всероссийской премии им. братьев Киреевских (2009), Харьковской муниципальной им. Б. Слуцкого (1998), «Народное признание» (2005) и др. С 2014 г. живёт в г. Белгороде.
Последний
Хуже всех придется тому, кто останется тут один —озирать опустевшее время вокруг себя —помраченный ядом напрасных своих седин,угасающей памяти ниточки теребя.Он бы рад за усопшими следом сбежать, уйти,но земля зачем-то носит его, хранит.Ибо неисповедимы Господни пути,и непостижим оснований Его гранит.А оставшийся шепчет: «Боже, я так устал!»«Господи, – он бормочет, – как всё болит!»Он доел всю овсянку и даже допил фестал,но Господь его даты всё длит и длит.Нескончаем урок. Одиночества двести лет.Он встаёт и, качаясь, бредёт – за шажком шажок.Он бормочет псалом, посылая друзьям привет.И они с облаков помавают: держись, дружок!Собакин триптих
1Человек тоскует по собаке.То и есть та самая тоска:Слышится, как будто паки, паки —ближний лай из дальнего леска.Человек глядит на юго-запад,видит там коричневый закат.А слезоточивый песий запахне уходит никогда, никак.Может быть, пора угомониться,и наступит в целом благодать.Ты жива ещё, моя мопсица?Трудно с расстояньем совладать.Но помеха ль сотня километровнам для волевого марш-броска?Заиграйте на рояле «Petroff»,чтобы враз покинула тоска!2Ты стареешь. Но всё ж не очень.А собака – стареет быстро.Увядает от ночи к ночи,как карьера премьер-министра.Отвисают у пёски ушки,как тесёмки у старой шапки,льнет седая башка к подушке,не вмещаются лапки в тапки.Окликаешь зверька из бездныи моргаешь на мониторе,но старания безполезны —даже если полезно горе.Понапрасну твой голос дышит,ничего у тебя не выйдет:даже если собака слышит,то мерцаний твоих – не видитв нетех тщетного интернета.Кроток сфинкс у камней Хеопса.Нет на свете грустней портрета —носогубные складки мопса.3Человечек – собачья обличка – нас на здешней земле посетил.Притулился, душа-невеличка, погрустил, подышал, отпустил.Где ты, Сонька, родная мопсонька, где теперь твои машут крыла?Что ж так мало, столь кратко-тихонько ты меж нас пожила-побыла?Говорят, у преддверия Рая ты нас встретишь в положенный срок,подбежишь, золотая, играя, и с собой поведешь за порог.А покуда – с тревогой незрячих, в непонятке, нахлынувшей враз,помним глубь человечьих собачьих понимающих преданных глаз.И когда мы гребём, заметая по углам ежедневную персть,к нам слетает, летит золотая, золотая собакина шерсть.«В неделю первую Поста…»
В неделю первую Постабыла еда моя проста,да – тяжек ум. Хотя в капели,слетавшей с синего холста,я слыхом слышал Те уста,что говорили или пели.В неделю первую Постабыла душа моя чистаи по отцу сороковинысправляла. И, неся свой крест,сквозь слезы видела окрестсвои ж безчисленные вины.Не досчитавши до полста,я список лет прочел с листа,и, ужаснувшись, благодарен:у Гефсиманского кустамне тоже Чаша – непуста,напиток огненный – нектарен.«Свечка – тоненький цветочек, свечка – странный огонёк…»
Свечка – тоненький цветочек, свечка – странный огонёк,света надобный глоточек, окормительный денёк,рвущий тьму непрободную, эту тягостную жуть,эту родину родную, помрачённую не чуть,эту сладкую заразу, этот морок, этот гной,этот ад, нависший сразу над тобой и надо мной.А всего-то колыханье – золотое, как слюда.Однократное дыханье, но посланье – навсегда.И сияет как ребёнок благодарный имярек…Свечка – стойкий стебелёнок, свечка – верный человек.У Иоанна Лествичника
A ceвepный мacтep тaкиe пиcaл oбpaзa,гдe Aнгeл Гocпoдeнь нa зeмлю cтpyилcя oчимa,и cвeт, ниcxoдивший c нeбec дeиcycнoгo чинa,нa cтpaждyщиx пaдaл, вpaчyя, кaк Бoжья poca.И cyднoй пeчaтью гopeл нa Eгopии плaщ,и нe былo ни тopжecтвa, ни тeм пaчe глyмлeньянaд змиeм пoвepжeнным, a пo пecкy иcкyплeньяшёл пpaвeдник в кpacнoм, зaщитник – нe вoлк, нe пaлaч.И ecли cмятeнный в нaдeждe вcxoдил нa пopoг,тo видeл: клoнилиcь к нeмy cocтpaдaнные лики —cквoзь кpивдy cтoлeтий, oбмaннyю cyмpaчь oлифы,oклaдoв oкoвы — и Maтepь, и Cын, и Пpopoк.He злaтa cycaльныe, a – cинeвa, биpюзaнa нимбax яcнeли дыxaниeм гopниx oтмeтин.Hecyeтным cepдцeм вoзвыcьcя дo мыcли o cмepти.Taкиe киpиллoвcкий мacтep пиcaл oбpaзa.Про Зеведея
Се – сидит Зеведей, починяющий сети.«Где же дети твои?» – «Утекли мои дети.В Галилее ищи их, во всей Иудее,позабывших о старом отце Зеведее».Так речет Зеведей, покидающий лодку.И мы видим тяжелую эту походкуи согбенную спину, поникшие руки,ветхий кров возле Геннисаретской излуки.А вдали, как поведано в Новом Завете,оба-двое видны – зеведеевы дети,что влекутся пустыней, оставивши дом их,посреди первозванных, Мессией ведомых.Да, мы видим: они, Иоанн и Иаков,впредь ловцы человеков – не рыб и не раков —босоного бредут посреди мирозданьянам в укор и в усладу, в пример, в назиданье.Вот – пред тем, как приблизится стражников свора,сыновья Зеведея в сиянье Фавора,вот – заснули под синим кустом Гефсимани —от печали и скорби, как будто в тумане,и всегда – как надёжа, защита, основа —обнимает Иаков, старшой, Богослова.Нам откроют деянья, где явлены братья:Иоанн златокудрый – ошую Распятья,и, сквозь дымчатый свет тополиного пуха,мы Святаго увидим сошествие Духа,а потом – как, зашедшись от злобного хрипа,опускает Иакову Ирод Агриппамеч на шею, святую главу отсекая;у апостольской святости участь тякая.Дальше мы озираем весь глобус как атлас:Компостеллу из космоса видим и Патмос,и Сантьяго де Куба, Сантьяго де Чили…Это всё мы от братьев навек получилив дар – свечение веры, величие жертвы.Те, что живы, и те, кто пока еще мертвы,грандиозную видят Вселенной картину,окунаясь в единую света путину,где пульсирует Слово Христово живое,за которым грядут зеведеевы, двое.…Да, понятен посыл, и отрадна идея.Отчего же мне жаль старика Зеведея?Тополь
Если тополь за окном,Ничего не надо боле.С ним – без муки и без болиЗа оконный окоёмМожно кануть. Голубой,Безсловесный, безпечальный,Глубиною изначальнойОн врачует нас с тобой.Трепет, ропот. Лист и ветвь.Ничего в нём больше нету —О покое два завета:Тихий звук и слабый свет.Плат – заплата на заплатеУ него, но ты не плачь.Мы за счастье не заплатим:Тополь – царь, а не палач.Тополь – плот, и тополь – поле.Пальцы слепятся в щепоть.Гул целебный, дар тополийЕдиняет дух и плоть.Это – я ль? А это – ты ли?Явь? Или её испод?Волны света золотые.Тополь. Воля. Путь. Господь.Волчица
Марине Кудимовой
Когда пространство ополчитсяи горечь претворится в ночь,грядет тамбовская волчица —одна – товарищу помочь.И на рассерженны просторы,где дух возмездья не зачах,но искорёженны которы,глядит с решимостью в очах.Гнетёт серебряные бровии дыбит огненную шерсть,и слово, полное любови,в ней пробуждается как весть.«Почто, безпечный мой товарищ,ты был расслаблен, вял и снул!Покуда тварь не отоваришь,не размыкай железных скул!Сжимай – до вражьего издоха —любви победные клыки!»Кровава хворая эпоха,но лапы верные – легки.«Всё происходит именно тогда…»
Всё происходит именно тогда Когда не происходит ничего Из глаз бежит весёлая вода И горний свет ложится на чело И счастье обнимает – как беда И с этим не поделать ничего Слабеющие губы шепчут «да» Молчи не говори мне ничего Не ведать и не видеть ничего К щеке живой далёкая щекаНа миг приникла будто на векаЧего ж ещё? Не надо ничегоПревыше – быть не может ничегоДля каждого попавшего сюдаСвет с Темью разделяет лишь слюдаИ больше между ними – ничегоТы плачешь? Успокойся, ничего,Нет разницы меж «ныне» и «всегда»Всё будет непременно и тогдаКогда уже не будет ничегоSkype
Сын по скайпу показывает ему пятимесячного внука. Внук, солнечный малый, лыбится и пищит. Он говорит сыну: «Какой смешной глазастый пищун!». Дочь по скайпу показывает ему его собаку. Та сопит, кладет башку на лапу и глубоко задумывается. Он говорит дочери: «За эти три года она еще больше стала походить на тюленя. И пятачок у неё поседел». Жена по скайпу показывает ему большие сливы из их сада. «Ты в новой красивой блузе, тебе идёт, – говорит он жене. – Сладкие?» «Да, очень», – отвечает жена.Евгения Коробкова
«Пока огонь вращается внутри…»
Родилась в 1985 г. в городе Карталы Челябинской области. Окончила архитектурно-строительный факультет Южно-Уральского государственного университета, факультет журналистики Челябинского государственного университета, Литературный институт имени Горького. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Знамя», «Арион», «Графит» и др. Обозреватель отдела культуры газеты «Комсомольская правда».
Острые и порою едкие статьи Евгении Коробковой на сайте «КП», ее легкие, ироничные посты на Фейсбуке читаю всегда с удовольствием. Впервые познакомившись со стихами Евгении, была удивлена, но не очень. Кого-то они мне напоминали, но тоже не очень. Обэриуты? Конечно же! Можно сказать: тепло-тепло… но все же – не горячо. И тут умер поэт, связь с которым обнаружилась в моем сознании мгновенно. Ранний Лимонов, открещивающийся от обэриутов, вроде бы и совсем их не читавший.
Позволю себе небольшой мемуар. Историю эту – рассказываю впервые. Март 1974 года, я, недавняя выпускница Литинститута, только что пришла работать в журнал «Октябрь». Каждый день мне на стол ложилась кипа стихов, присылаемых «самотеком». Однажды взгляд мой привлекла рукопись, где стихи были написаны разноцветными чернилами: синими, красными и зелеными. Стала читать: впечатление ошеломительное, не похожее ни на что существовавшее тогда в литературе – «смесь абракадабры с гениальными проблесками» – отозвался позже об этих стихах важный литературный критик. Разумеется, опубликовать это было невозможно. Но все же я решила показать рукопись коллегам по редакции. Опытная литературная дама, одни ухом услышав прочитанное, едва глянув на рукопись, заключила: это сумасшедший. Почему так думаешь? – удивилась я? – Потому что только в психушке так пишут и так расцвечивают рукопись разными чернилами. Да смотри, и имя тоже выдуманное – Эдуард Лимонов…
Я счастлива, что в нынешние времена могу рекомендовать читателям «Плавучего моста» эти необычные стихи необычного автора, и «необычность» их уже не вызывает столь чудовищной реакции, как всего полвека назад. Во-первых, обэриутско-лимоновская литературная ветвь уже исторически вписана в русскую поэзию, во-вторых, перед нами автор, органически продолжающий эту линию. Я ничуть не сомневаюсь, что Евгения Коробкова похожа на свои стихи – честные, открытые, искренние. Зазор между автором и стихами – минимален.
Надежда Кондакова, поэт, редактор ПМ
«Ведро воды из сердца набери…»
Ведро воды из сердца набери Пока на дне мерцают фонари, Сочатся вакуоли авокадо. Осталось мало, но не в этом суть Подняться чуть, потом спуститься чуть, А на двоих уже не хватит яда. Останься на ступеньках, посмотри, Пока огонь вращается внутри И крутятся знакомые квадраты. Иголка ли споткнется на ребре, Улыбка ли на тонком серебре Мелькнет и разобьется о когда-то. Вода уйдет, впитается в песок. Знакомое лицо наискосок Порвется как ненужная бумажка. В проделанную дырку на ремне Привидится когда-нибудь не мне Про «нарисуй мне гробик для барашка».Тверская
В этой жизни надо как-то жить.В этой жизни надо как-то смерть.Но куда ни выберешь смотреть —всюду виновато государство.Ходят крысы утром по Тверской,ходят люди, мучаясь тоской,ходят тетки с надписью такой:«Помогите сыну на лекарство».У стены «Макдональдса» стоитУлыбаясь, модный инвалид.У него обрубок от ноги,В левом ухе у него сережка.У него написано вот так:«Помогитенабигмак»Люди смотрят, замедляют шаг,И дают немножко.Вот слепая девочка поет,только ей никто не подает(потому что выберет народинвалида, чтоб свалил отсюда).Потому что, если не фигня,из бигмака вырастет ступня:вот сейчас посередине дняБудет чудо.Пенсия
Старушка стащила творожный сырок.Она получила хороший урок:Старушку за это постыдное делоПрилюдно ругала начальник отдела.Господи, нет!В наушниках Dolby Stereo.Выбегу,Включая громкую песню.Господи,Я хочу стареть, как дерево,Чтобыне выходить на пенсию.Голуби
Что мне Сократ, что мне Платон;к чему ньютоны и протоны?Куплю я нарезной батон(люблю я свежие батоны).Не знаю, как прожить не зря,что в этом мире добродетель?Батон крошу, прохожих зля,но доставляя радость детям.Да, инвалидов-голубейя тоже радую.Быть может,кормить их – в сотни раз умней,чем в офисе бумажки множить,играть с компьютером в лото,лепить на батарею жвачку…Пусть лучше осень рвет пальто,как обезумевший Башмачкин.Просьба
Дождь, как старая пластинка,Так шипит, что слов не слышно.Липнут листья на ботинки,На афишах мокнет Пьеха.Люди прыгают неловкоЧерез лужи, как по крышам.Я стою на остановке,Жду трамвай до теплотеха.Этот день еще не прожит.Воду пьют из луж окурки.Что случится мигом позже —Правда – я совсем не знаю.Я прошу, хоть слов не слышно:«Здесь, внизу я, в белой куртке,Разреши не знать о лишнем,Дай мне просто ждать трамвая!»Старый шкаф
Закройте шкаф. О, бельевой сквозняк,
Как сильно дует ветер полотняный…
Б.БожневТуда еще не прятался никто…В игре свою победу предвкушая —Забраться в шкаф. Блуждать среди пальто.Но, задней стенки шкафа не нашарив, —Открыть глаза. А вместо шубы – ель,И теплый снег, как драп, повис стеною,И вертикальным горизонтом щельОт двери шкафа светит за спиною.Свет фонаря приклеился ко льду.Прозрачная изба, открыты двери.Не подходи. Беги домой скорее.Там спит колдун.На снег сползла рогатая луна.Лес оживает. И на фоне этомУже дрожат, как пальцы колдуна,Снежинки, перечеркнутые светом.Успеть. Вбежать. И выбрать ЭТУ жизнь,Захлопнув старый шкаф уже снаружи.– Ты прятался так долго? Ну, держись!Ты весь в снегу и пропустил свой ужин…А после долго думать: зря, не зряУшел тогда, что было там такое?Но дважды эту дверь открыть нельзяИ до конца не обрести покоя.Страшный сон
А я не собиралась умиратьа я не собиралась умиратьЯ в лес за земляникой собиралась.– Надень ушанку, – кто-то говоритчтоб не схватить отит на оба уха.– Надень ушанку, – кто-то говорит, —Не то схлопочешь страшный гайморит.– Надень ушанку, – кто-то говорит, —у нас же не понос, так золотуха.А я не собиралась умирать,Я в лес пришла, но там стояла осеньЯ вместе с ней осталась постоять,надела шапку, как велела мать,Но мне и в шапке было сорок восемь.О любви
Над этим можно прослезиться,
Судьба живущих нелегка:
Вороне не нужна лисица,
Но их связали на века!
Я как решетку раздвигаю строчки.И мысль догнать не может, хоть и силится,Как я проникла сквозь штрихи и строчкиТуда, где побежит моя лисица.Есть у меня лишь миг, ползу по дереву,Сидит ворона, хлопает ресницами,Я не боюсь свободного падения,Боюсь, что не увижу я лисицу.«Ворона, – говорю, – подвинься, детка,Что ты расселась, будто бы царица?Я тоже посижу на этой ветке,Мы будем вместе ждать мою лисицу.Ворона, ешь свой сыр, да поживее,В моем мешке сто плавленых томится,Их сброшу для лисицы, пусть жиреет,Мне ничего не жалко для лисицы».В мой зад впились иголки старой ели,От боли на зубах скрипит силициум.Вороне хорошо, там пух и перья…Но я терплю, все от любви к лисице.И как хочу работать я вороною,Чтоб сыр кидать, но не кричать милицию,Считать, что мы – как Петр и Феврония,Но только в образе Вороны и Лисицы.Илаяли
Я стою и смотрю ей в глаза, а сам тут же придумываю