Кукушка на суку. Акт второй

– Мариночка Юрьевна, не бросайте меня.

– Как тебя не бросать, Солнце моё. Ты ползёшь, как черепаха с попойки.

– Разуйся, – не выдержал и я. – Босиком легче, чем в лабутенах.

– Босиком? По этим камням? Сдурел?

– Тогда дай мне туфлю. Дай, говорю!

Виола нехотя сняла обувку и протянула мне. Я сразу же попытался отломать каблук. Но не тут-то было – обувь девушки была сделана на совесть.

– Странно, в кино постоянно видишь, как легко и просто они отламываются, а в реальности всё не так.

Пришлось вернуть туфлю хозяйке. После непродолжительных уговоров мы всё же оставили расстроенную девушку в одиночестве. Я насобирал для неё кучу камней, чтобы она могла ими кидаться в местную весьма ядовитую живность. Камни и нам пригодились. Пока мы двигались в поисках неведомого источника света, мне неоднократно пришлось прогонять ими змей-стрелок. Эта узкая небольшая змея была чрезвычайно агрессивной. Стоило нам сблизиться с ней, как она принимала боевую стойку, готовая совершить решительный бросок. Но как только в неё летел первый булыжник, она тут же шустро исчезала из поля зрения, уползая со скоростью гончего пса. Уже минут через пятнадцать мы обнаружили источник, отражающий солнечный свет. Это было окно в металлическом блок-боксе, неизвестно зачем здесь установленном. Помещение было маленьким, не больше шести квадратов. Оно имело два окна, выходящие на разные стороны. Дверь изначально запиралась на замок. Но кто-то неизвестный этот замок выломал ломом или монтировкой, и на месте запора теперь зияла дыра. Внутри помещения не было ничего, за исключением мусора, окурков и старого сидения от грузовика, обтянутого зашарканным дерматином. В полу посреди комнаты зияла дыра. Я не поленился в неё заглянуть. Увидеть содержимое колодца удалось только в свете фонаря, который мне в своё время дал Жандар. Там, на глубине примерно двух метров просматривалось устройство, напоминающее пожарный гидрант. Из него торчал квадратный шток. Я сообразил, что этот шток можно повернуть с помощью специального удлинённого воротка. Вороток не заставил себя долго искать. Он был спрятан под блок-боксом. Очень хотелось пить, поэтому я немедля попробовал открыть кран. Не сразу, но это мне удалось. Где-то за стеной помещения послышалось журчание воды. Труба выходила из земли метрах в десяти от блок-бокса. Из неё жидкость стекала в жёлоб и по нему водопадом срывалась в расщелину, ту самую, которую мы не смогли преодолеть на джипе. На вкус вода оказалась немного солоноватой. К тому же она изрядно попахивала сероводородом. Но жажду такой водой можно было утолить. Что мы сразу и сделали. Сухарецкая тут же отослала меня к Виоле:

– Девочка там уже места себе не находит. Беги скорее к ней и веди сюда. Мы здесь будем ждать помощи. Да смотри, не обижай её. Веди себя, как твой герой на экране. Да и вообще, Виолка классная девчонка. За внешней оболочкой капризной блондинки скрывается искренний и добрый человек. Когда-нибудь ты это узнаешь и поймёшь.

Надо же, Марина опустилась до наставлений. Хоть я тебя и уважаю, дорогая моя, но наставлений не приемлю даже от своих родителей. Меня от них выворачивает. Ещё и решает за всех: мы здесь будем ждать. Чего ждать? Когда скорпион на горе свистнет?

Ну да, с водой в пустыне жить можно. Но идея «ожидания» мне всё же категорически не нравилась. Появления спасателей можно ждать до посинения и не факт, что они вообще когда-нибудь появятся. Тем не менее, я всё же привык повиноваться авторитету этой женщины, поэтому двинулся выполнять её распоряжение. Прежде этого подобрал в куче мусора старую грязную пластиковую бутылку и, тщательно отмыв её, наполнил водой.

Виола и на самом деле из-за нашего долгого отсутствия изошла на фекалии. Она сразу набросилась на меня, обвиняя во всевозможных грехах:

– Ты специально еле плёлся, чтобы позлить меня! Чего ты мне суёшь? Воду? Ты в своём уме? Я не буду пить из этой жуткой бутылки. Ещё не хватало подцепить букет тропических лихорадок, типа холеры и гепатита.

О как! Казахстан, оказывается, тропическая страна. Гламурный кругозор – это свалка ненужной и даже вредной информации. Но издеваться над Виолой я не стал. Хотя за розовой оболочкой капризной девчонки мне так и не удалось увидеть что-либо путное, я миролюбиво попробовал дать ей выплеснуть весь накопившийся негатив наружу. Куда там! Бесконечные претензии. Скорее запущенная мной скважина иссякнет, чем поток придирок этой розовой куклы. Чтобы её успокоить я потратил изрядный запас нервов и времени. Дура гламурная! Из-за её вздорного характера мы плелись к Марине целую вечность. Именно эта задержка и привела к трагедии, о которой я вспоминаю с особой горечью и сожалением. Не могу себе простить, что всё получилось настолько тупо и фатально. До сих пор грызу локти и исхожу желчью, вспоминая картинку, открывшуюся нашему взору по возвращении к скважине. Дверь была закрыта, а когда я её распахнул, то в ужасе отпрянул. Марина сидела на дерматиновой автомобильной сидушке, сложившись пополам, а по ней и вокруг неё бегала армада черных пауков, большая часть из которых имела на спине красные пятна. В первый момент я подумал, что она мертва. Но при нашем появлении женщина пошевелилась, хотя не смогла поднять голову и что-то сказать. Виола дико и пронзительно завизжала и выскочила прочь. А я бросился к Сухарецкой. Эх ты, любитель-энтомолог. Не тронь его и он тебя никогда не укусит. Ага – сейчас прям! Вот вам, вот вам, гады! Я смахивал пауков с её тела и давил, давил, давил. Паучье войско тут же бросилось спасать свои чёрные тельца в куче мусора. Я подхватил лёгкое тело несчастной женщины и вынес его на улицу. Вернувшись, стал неистово и предельно брезгливо прыгать на этом ворохе бумажек, тряпок, окурков, бутылок и прочего мусора. Остановился только после того, как мои силы совершенно иссякли. Как я, здоровый парень, мог оставить эту женщину в одиночестве? Как? И главное – зачем? Да, она, несомненно, опытна и умна. Но даже имея такие достоинства нельзя противостоять в одиночку этой безжалостной пустыне. Что же я наделал! Эх-х, Федька! Дурак ты, дурак. И эгоист безмозглый. Вполне возможно, что её покусали не эти невзрачные чёрные паучки, а тот тарантул, которого ты попытался задавить перед тем, как пойти за Виолой. Тарантул – один из противнейших и самых ядовитых пауков мира. Я его увидел в самый последний момент, когда проходил мимо блок-бокса с набранной для Виолы водой. Он полз по металлической стене. Здоровенный, размером с мою ладонь. Я снял ветровку и попытался сбить паука со стены, чтобы уже на земле задавить. Но Сухарецкая, увидев это, бросилась на его защиту:

– Не трогай! Не трогай его!

– Но это же тарантул! – я вновь попытался стряхнуть паука со стены.

– Ну и что? – женщина перехватила мою руку. – Он что, напал на тебя? Ни один паук в пустыне, ни одно насекомое никогда первым не нападает на человека! Не обижай никого и тебя никто никогда не укусит.

Я послушался и ушёл. А теперь она умирает.

Марина Юрьевна лежала на земле, скорчившись в позе эмбриона. Судя по всему, она была в параличе. Изо рта выходило рвотное сусло. Я приподнял одно веко, затем второе. Зрелище было невероятно страшным. Холодный озноб трижды пробежал туда-сюда по моей спине. Зрачок под правым веком был расширен до полного предела. Смотрелось это жутко. А под вторым веком и того хлеще. Мало того, что зрачок был расширен, идентично первому, но он ещё и смотрел совсем в другую сторону, несоосную первому. Виола стояла в пяти метрах от меня, стянув своё тело длинными худыми руками в полный обхват и буквально тряслась от ужаса. Её закусанные до бела губы реально вибрировали. Но мне было не до неё. Надо было как-то спасать Сухарецкую. Но как?

– Воды! – зарычал я. – Быстро!

– Она кончилась, – проблеяла в ответ розовая овечка.

Вырвав из её рук пустую бутылку, я буквально несколькими словами, наполненными под завязку доходчивыми русскими аллегориями, кратко обрисовал всё, что о ней думаю. Когда вернулся, картина не изменилась. Почти не изменилась. Сухарецкая по-прежнему лежала, свернувшись калачиком, а Виола уже не только тряслась, но и рыдала. Рыдала во весь голос, как говорится, белугой. Я приподнял голову укушенной пауком женщины и стал вливать в неё содержимое бутылки:

– Пей! Давай, родная, пей. Надо выводить токсины хотя бы таким образом.

Получалось плохо, но в перерывах между вливаниями, Сухарецкая зашевелила губами. Лицевые нервы и язык не слушались её, и я ничего не понял. Только через некоторое время мне удалось расшифровать отрывки её несвязной речи. Можно было понять, что её укусил каракурт. Но не один, а несколько. Она хотела прибраться, а в куче мусора оказались многочисленные самки этого самого ядовитого паука Средней Азии. Да уж, не трогай этих тварей, и они на тебя не нападут. Учила меня уму разуму, учила, а сама…

– Что мне делать? Куда они тебя укусили?

Обескураживающий ответ звучал примерно так:

– Уже поздно… Прошло много времени… Отсасывать яд каракурта нельзя, им можно запросто отравиться.

– Что можно сделать?

– Ничего. Готовь ночлег, уже темнеет.

Эх, Марина Юрьевна, Марина Юрьевна… Даже на ложе, на смертном ложе, ты думаешь о других. Солнце быстро проваливалось за горизонт. И на самом деле: скоро стемнеет. Я подумал, что спасти женщину, ставшую мне практически родной, может только обильное питьё и тепло. На всякий случай я спросил Виолу:

– У тебя нет никаких лекарств?

– Нет. Я ничего не употребляю.

Понятно. Все женщины, как женщины, таскают с собой ворох всевозможных болеутоляющих и прочих средств для всех органов тела, а у этой «звезды» кроме косметики и айфона – ничегошеньки нет.

Со скоростью мышки профессионального геймера я вытащил вонючее водительское кресло на улицу и стал выгребать ногами весь мусор из помещения. Зачем только я увидел солнца луч в твоём окне? Внутри меня всё бурлило, клокотало и бесилось. Какой дурак соорудил тебя посреди пустыни? Вода? Кому она здесь нужна? Наверняка, тебя отгрохали во времена Советского Союза. Тогда любили вбухивать огромные деньжищи в разного рода мелиорации и рекультивации земель. С другой стороны, чтобы мы сейчас делали без воды. Нет-нет. Нет вины строителей, что в блок-боксе поселились пауки. Скорее в этом можно винить тех, кто выломал дверь и накидал огромную кучу мусора. Эх, люди, люди, человеки… Вычистив таким образом помещение, я уже собрался вносить внутрь больную, но неожиданно увидел среди бумаг, пакетов, бутылок и окурков спичечный коробок. А вдруг? Я аккуратно взял коробок в руки и открыл его. Он был забит использованными спичками. Но, о чудо! Среди сожжённых собратьев нашлось три спички с серными головками. Они были сухими, так как валялись долгие годы внутри помещения. В процессе сгребания мусора в кучу обнаружилась и причина агрессии пауков. Я сразу не обратил внимание на многочисленные светлые и немного оранжевые шарики. Только теперь до меня допёрло, что это коконы каракуртов, из которых должны были вылупиться тысячи новых ядовитых пауков. Вернувшись внутрь помещения, я стал внимательно осматривать его стены. И точно: в углах, на вентиляционной решётке и просто в небольших углублениях стен на паутинах висело множество подобных шариков. Да и пауков там было пруд пруди. У них здесь роддом республиканского значения. Офигеть! Я вернулся на улицу и разжёг костёр. Но самые крупные бумаги, а среди мусора находились газеты и журналы, по которым можно было изучать историю Казахстана последних тридцати лет, я не стал бросать в огонь. Запаливая их в виде факелов, я бегал по комнате и сжигал паутины, пауков и их ещё нерождённое потомство. Покуражившись вволю и посчитав, что помещение стало абсолютно стерильным и безопасным, я вернул назад водительскую сидушку, а следом занёс и Марину Юрьевну. Дамочка в розовом всё это время безучастно стояла в стороне.

– Ты чего встала? Давай, заходи, уже темно совсем. Скоро похолодает.

– Нет, ни за что, – пролепетала в ответ Виола, быстро завертев головой.

– Ну, как знаешь! – отрезал я. – Никто не собирается носиться с тобой, как дурак с писаной торбой.

Через десять минут совсем стемнело, а костёр догорел, так как особо долго гореть в нём было нечему. Тут же в дверь аккуратно постучали:

– Фёдор, пусти меня.

– Открой сама. У нас слуг нет.

Она осторожно приоткрыла дверь:

– Здесь правда больше нет пауков?

– Правда, правда! Заходи и затвори за собой.

На лбу у меня горел фонарик, я продолжал вливать воду в рот Сухарецкой. Она впала в кому и больше не приходила в себя. Меня её состояние очень напрягало.

– А если они снова приползут? – осторожно прозондировала перспективы девушка.

– Не приползут. Я по углам набросал золу от сгоревших журналов.

– Это их испугает?

– Естественно. Всё живое на земле боится пожаров.

– Как? В пустыне нечему гореть. Они, наверное, и не знают, что такое пожар.

– Знать не знают, но генетическая память и рефлексы есть у всех.

– Их предки жили в лесу? Если это когда и было, то миллионы лет назад. Вряд ли за это время сохранились хоть какие-то рефлексы.

– Ты не слышала, что рассказывал про Мангышлак Жандар?

– Нет, я не слушала его.

– А надо бы хоть иногда слушать других.

– Давай не будем ругаться, – выхолощенным голосом предложила она.

– Я и не ругаюсь. Жандар рассказывал, что Мангышлак, а по-казахски Мангистау, переводится, как земля тысячи поселений.

– Вряд ли это так.

– Да нет, «это так». Совсем недавно, буквально вчера, по меркам истории нашей планеты, здесь цвели сады.

– И куда всё исчезло? Не могло же всё так запросто в одночасье испариться?

– Могло. Климат земли непрерывно меняется. Ледниковый период тоже окончился недавно, если не вчера, так позавчера. Большая часть Казахстана и всей Средней Азии была покрыта бесконечным количеством огромных и не очень огромных пресных озёр, оставшихся после таяния ледника. Пока земля нагревалась и с её поверхности сходили последние очаги гигантского оледенения, всё было хорошо. Влага испарялась в огромных количествах и дожди над этой территорией выпадали в избытке. Кроме того, величественное пресное море-озеро, заполнявшее несколько тысяч лет назад огромную Западно-Сибирскую равнину, переливало избыток влаги через Тургайскую лощину, расположенную чуть севернее Мангышлака, сюда на юг. По свидетельству арабских историков всего лишь несколько веков назад купцы Средней Азии, по реке, вытекающей из Аральского моря, приплывали в море Каспийское. Русло этой реки, которая до сих пор называется Узбой, хорошо известно и поныне.

Всё это я ей так долго рассказывал не для того, чтобы улучшить её исторические и географические познания, а для того, чтобы самому не думать о состоянии Сухарецкой. Я излагал лекцию, продолжая попытки влить как можно больше воды в организм Марины Юрьевны.

– Так вот, земля постепенно просохла и нагрелась, поэтому основные маршруты движения воздушных масс, насыщенных атлантической влагой, пролегли севернее этих мест. В наше время мы в России страдаем от избытка дождей, а всё, что южнее нас, иногда годами их не видит. Так и высох постепенно этот благословенный край, сады которого воспевали поэты Средневековья. Уже в нашу бытность на глазах у всех испарилось целое Аральское море. Его исчезновение не объяснишь только тем, что воды рек, в него впадающих, разобрали на орошение. Нет, это чушь собачья.

Мы ещё долго болтали обо всём и не о чём. Практически до самого утра. Время от времени я выходил на улицу, чтобы наполнить бутылку водой. Да, уж, ночи в Казахстане не очень тёплые, прямо скажем. В помещении было гораздо теплее. Всё-таки блок-бокс, внутри стен которого проложен толстый слой утеплителя, не так быстро нагревается, но и не так быстро остывает. Время от времени я включал фонарь для того, чтобы осмотреть помещение на предмет проникновения сюда пауков. Единственную явно видимую дыру, которая зияла в двери на месте замка, я заткнул найденной в мусоре тряпкой. Слава богу, что башка у меня в критических ситуациях не теряет способность мыслить рационально. Я обильно поил Сухарецкую практически всю ночь. Но под утро усталость взяла своё.

Проснувшись, я даже сразу не понял, где я и почему сижу на полу, опёршись спиной о металлическую стену. Начав вспоминать события предыдущего дня, я сильно пожалел, что всё это мне не приснилось. А мысль про сон, была одной из первых после пробуждения. Жаль, жаль, жаль. Виола тоже сидела на полу, подложив под мягкое место свою сумочку, но спина её не опиралась на стену. Она спала, низко склонив голову между колен. Очуметь! На что способен человек! Из неизвестной глубины памяти всплыли рассказы про войну, когда люди спали, двигаясь в строю, под непрерывную канонаду пушек. Что там с Мариной? Я коснулся её плеча и буквально взвыл, задрав глаза в потолок. Плечо было ледяным. Не просто холодным. А буквально ледяным. От моего воя и стонов проснулась Виола и, преодолевая упорство затёкших конечностей, испуганно вскочила. Её глаза были наполнены ужасом. Она ничего не сказала. Поняв причину моего воя, девушка тихо зажала лицо ладонями.

Так мы остались вдвоём. Одни, без вечной немного навязчивой заботы этого замечательного человека. Вечная ей память.

Эпизод двадцать первый

В пустыне чахлой и скупой

Я похоронил Сухарецкую в 10 метрах от скважины, на возвышенности у обрыва. Почему «я»? Потому что Виола всё время после нашего пробуждения стояла, как вкопанный истукан, как Родосский Колос. Она стояла у входа в вагончик, и мне приходилось постоянно её обходить. Я не сделал при этом ни одного замечания. К чему слова? Она не шелохнулась даже тогда, когда я протискивался мимо неё с телом Марины на руках. Перед тем, как завалить покойную камнями, я снял с неё лёгкую курточку, в которую она была одета и обувку. Ей они уже были не нужны, а нам пригодятся. Потом я долго стоял над могилой и неотрывно смотрел в то место, где под камнями должно было быть лицо несчастной женщины. Жаль нет музыки, цветов и обелиска. На нём я написал бы: «Здесь покоится Ангел во плоти, Человек-душа, отдавший всего себя без остатка нам, живущим и поныне».

Что делать дальше? Ждать я не хотел. Не хотел изначально, а теперь тем более. Горькое место. Мёртвая пустыня. В прямом смысле этого слова: мёртвая. Не будет помощи. Ждать бесполезно. Чтобы выжить надо отсюда улепётывать. Улепётывать немедленно. Прямо сейчас. Я подошёл к Виоле и попытался заговорить. Бесполезно. Ноль эмоций и реакций. Такое ощущение, что её заколдовала злая ведьма и принцесса в розовом костюме превратилась в соляной столб. По крайней мере, лицо её было совершенно белым. Под кожей не просматривалось ни кровиночки. После нескольких бесплодных попыток, я плюнул на этикет, схватил девушку под локоть и поволок в сторону места аварии. Она послушно вяло переступала ногами, по-прежнему, никак не реагируя на внешние раздражители. Долго мне её пришлось тащить. Но когда мы дошли до «промежуточного лагеря», где на дне оврага покоился сгоревший вместе с Жандаром джип, ватное состояние девушки меня уже просто бесило. Вот, прикидывается же немощью! Прикидывается! Этого ещё мне не хватало. Мы пока даже не вышли в сторону шоссе, а с меня уже градом катил пот, в глазах пелена, в висках стучало что-то непонятное с громкостью курантов на Спасской башне. Вот зараза! Мы так никогда не дойдём до спасительного шоссе. Время близится к обеду, а до назначенной цели такими темпами за один переход не дойдёшь. Придётся ночевать прямо посреди пустыни. Такая перспектива меня вовсе не радовала. Так может переночевать уже в этом вагончике, а завтра выдвигаться, как только начнёт светать? И что, мне сейчас опять переть эту «сломанную куклу наследника Тутти» на своём горбу? Надо было как-то разбудить спящую красавицу. И я не нашёл ничего лучше, как заорать: «Змея-а-а-а!!!» Я так громко крикнул, что сам испугался и машинально подпрыгнул вверх. Девушка взвизгнула и тут же прижалась ко мне всем телом, ища защиту у сильной половины человечества. Вертя непрерывно головой, она спросила:

– Где змея? Где?

– Уползла уже, – ухмыльнулся я в ответ.

– Скотина, врёшь. Вот зачем ты это делаешь? Назло?

– А как я должен был тебя привести в сознание? Ты, словно, дури наглоталась вперемежку с косячком. Вообще невменяемая была. А теперь, вот, – я развёл перед ней руками, улыбаясь и демонстрируя солнцу её прекрасное состояние, – любо дорого посмотреть.

Виола зло фыркнула, сложила ручки калачиком и развернулась ко мне задом. Так-с, начинаются вечные женские штучки-дрючки-закорючки. Вот как с такой по пустыне путешествовать?

– Виола, мы сегодня похоронили дорогого мне человека. Давай, не будем ругаться.

– Угу, – только и услышал в ответ.

– Нам надо отсюда выбираться.

– Я никуда не пойду, можешь не распаляться, – грубо ответила девушка, по-прежнему стоя ко мне спиной.

– Мы здесь сдохнем.

– Не сдохнем. Нас спасут.

– Кто? Никто не знает, где мы.

– Узнают. Это не трудно. В двадцать первом веке живём.

– Ладно, хорошо, – я решил подойти к решению вопроса с другой стороны, – а если не найдут. Хотя бы сегодня не найдут. Где мы будем ночевать?

– Здесь, – в подтверждение сказанному она слегка топнула ножкой.

Прямо топотунья какая-то. Я мотнул головой в досаде:

– Здесь, под открытым небом?

– Ничего, сейчас лето.

– Температура ночью опускается ниже десяти градусов. Этого достаточно, чтобы умереть от переохлаждения.

– Что-то прошлой ночью ты не сдох.

– Зачем так грубо? Прошлой ночью мы в домике ночевали. Он держит тепло. Туда спать пойдём?

Она промолчала. Это скорее всего означало, что туда она не вернётся. Не вернётся по понятным причинам.

– Значит решено: мы здесь ждём, а ночевать пойдём в избушку.

– Можешь прямо сейчас туда валить. Я здесь останусь.

Она по-прежнему изображала из себя обиженную девочку. А возможно и не изображала. Но мне эта бодяга начинала надоедать:

– Ага, значит я сейчас пойду туда, а вечером вернусь за тобой.

– Лемешев, иди в ж..пу.

– У-у-у, опять грубишь.

И тут она отборным матом высказала всё, что обо мне думает и послала меня по известному эротическому маршруту. Хорошо, раз так, делай, что хочешь, а я сваливаю. Я взял бутылку с водой, так как у неё, если что, оставался неиссякаемый источник в виде скважины. И потопал по слабой автомобильной колее, по которой мы сюда приехали. На прощание крикнул:

– Приятного общения с каракуртами, змеями и шакалами! С людьми тебе всё равно не ужиться.

– Проваливай, – голос её был полон раздражения. – Ты хуже шакала.

Минут через пятнадцать я успокоился. Быстрая ходьба всегда на меня действует, как лекарство. Чтобы совсем отвлечься от мыслей о брошенной на произвол судьбы девушке, я стал прикидывать, за какое время смогу добраться до шоссе. Ехали мы по этим кочкам не больше часа – это точно. Но Жандар гнал во всю катушку. Километров 60-70? Да… Хотя нет, это, скорее всего, иллюзия. Мы с Виолой прыгали и скакали на заднем сидении и нам казалось, что шофёр лихачит. Но по таким колдобинам не больно-то и разгонишься. Возможно, скорость вообще не превышала тридцати км в час. Хорошо, примем за основу среднее значение. Предположим, что мы ехали со скоростью сорок км в час. В таком случае за 50 минут мы бы преодолели 33,3 километра пути. Фу! Это сущая ерунда для меня. Я пойду быстро: 6 км, нет 7, даже 8 км в час. Всего лишь через каких-то четыре часа я уже буду на шоссе. Проголосую и уговорю водителя съездить за Виолой. Сейчас, вероятно, часов одиннадцать. Значит в шестнадцать нуль-нуль, в крайнем случае в семнадцать, я уже вернусь за ней. Такие расчёты меня изрядно приободрили, ускорив мой шаг. Я уходил от девушки всё дальше и дальше. А мои мысли становились всё мрачнее и мрачнее. Они лезли в голову нагло и без спроса. Как ты мог так поступить? Одну ты уже бросил и вот результат. Ты хочешь организовать в этом месте массовое захоронение? Она же совершенно беззащитна. А если её, на самом деле, укусит какой-нибудь паук, или прибежит стая шакалов? Или шакалы не бегают стаей? Без разницы. Я себе, если случится непоправимое, этот свой уход уж точно никогда не прощу. Хватит с меня Сухарецкой. Но если Марину я покинул без всякой опаски за неё, то с девушкой всё не так. Она и в подмётки не годится опытной женщине, которая могла легко справиться не только с шакалами, но и со зверями в человеческом обличие. Тем не менее, пустыня сожрала и не подавилась даже таким опытным бойцом, как Сухарецкая. А ведь Марина родилась здесь. И даже ходила в походы в такую же пустыню. Хм, неопытная девушка сгинет здесь в два счёта. Чёрт тебя дери, надо засунуть все свои амбиции в анус и возвращаться. Да пошла она! Нет, не пошла, Федя, возвращайся. Поспорив сам с собой непродолжительное время, я остановился. А затем нервно плюнул и резво двинулся назад. Приближаясь к месту, где оставалась девушка, я увидел, что она стоит и вглядывается в приближающийся к ней объект. Поняв, что это я возвращаюсь, она вновь уселась на камень. Слава богу – жива. И на этом спасибо.