Петля разума

Дэвид Исаев

Петля разума

– Рик, как ты думаешь, я реальна? – спросила она.

– Не знаю. Я уже не знаю, реален ли я сам.

Глава 1. Капсула

Рик проснулся в холодном поту. Несколько мгновений он потратил на осознание всего. Того, чего он лишился, чего сейчас у него нет. В глубине души, ему было известно, кто во всем виноват, но он уже устал корить себя за это, уж слишком много времени у него было после того события, чтобы полностью разобраться во всем, раскаяться. Тяжкое бремя, в виде заезженных размышлений, убивала его; он был не в ладах со своими ужасами внутри головы. По этой причине приходилось прибегать к этому. То, о чем даже подумать было бы стыдно в прошлой жизни.

Маленькие, цвета изумруда, капсулы. Названия Рик не знал, да и смысла не было в этом сейчас: что-либо знать, изучать, думать о чем-то. В настоящий момент будет здорово нащупать рядом флакончик с капсулами. Да и обнаружить по близости остатки вчерашней еды, то есть бутербродов и всякой прочей еды быстрого приготовления, доставило бы ему небольшое облегчение. Ведь в худшем раскладе вещей, он будет вынужден покинуть свое забытое Богом убежище, некогда привлекательный, ныне заросший, весь в мусоре, пыли и паутинках, напоминающий тем самым самого Рика, загородный дом. От прежней солнечной и теплой атмосферы, витавшей здесь некоторое время назад, остался лишь больной рассудок, прокручивающий вновь и вновь эти воспоминания. Это место служило новым пристанищем Рика, совсем не похожее на тот дом, где все было безмятежно. От этих мыслей ему становилось тоскливо, хотелось закутаться в свое потрепанное запятнанное одеяло, и забиться в угол у одной из стен этого холодного места, пропитанного сыростью и тоской.

Они редко бывали здесь. А если быть точнее, всего дважды. В первый – когда были совсем юными, только исследующими окружающий мир. Рик прекрасно помнил те ощущения, ведь он уже успел испытать их еще раз. Помнил, как приехали на такси, этот заросший двор, просторную веранду с простым столом и двумя креслами качалками, и кругом гора пыли. Внутри вся мебель была накрыта простынями. С первых секунд знакомства стало ясно, что требовалось немалое время, чтобы привести дом в порядок. Поэтому было принято решение, что обязательно все отдраят, но только не в этот раз. И, немного насладившись духом природы, уехали. Зато во второй раз они уже имели представление, с чем будут иметь дело, и были явно лучше подготовлены. Потратив весь день на уборку, они так и остались здесь ночевать, однако поняли, что им еще рано здесь жить. Уж слишком много времени они провели в подобных условиях. Им хотелось драйва, эмоций, городской суеты. И, несомненно, когда все новые ощущения, открывающиеся в городской жизни, превратятся для них в рутину, они проведут здесь намного больше времени. Только все это будет в другой раз. Другой раз, которому не суждено было случиться. Он все это прекрасно помнил, как будто все было вчера. Возможно, он был прав.

Попытка приподняться отразилась резкой режущей болью в висках. Голова сейчас казалась ему самым тяжелым, что ему приходилось держать на своих плечах.

– О Господи, что же я с собой делаю?! – завыл Рик в очередной раз, но боли в этих словах было ни капли не меньше, чем в первый. Отчаяние, от которого волосы встали бы дыбом, раздели он его с кем-нибудь. Но вокруг ни души. Лишь беспорядочно растущие ели и придорожная заправка, где-то в полумиле отсюда. Рик давно потерял всякий интерес к еде, настолько, что не смог бы себя заставить даже спуститься на первый этаж, где и располагалась кухня, какие бы усилия он не прилагал для этого. Однако, наступал тот момент, перед которым отступала вся его закоренившаяся апатия. Тот самый, когда голод начинает прижимать кишечные стенки друг к другу. Животный инстинкт самосохранения, благодаря которому он еще не отправился за «ней». Хоть он уже и не верил в подобную чушь, такую, как жизнь после смерти, но надежда на это согревала остатки души.

Единственный человек, которому не оказалась безразлична судьба Рика, был его друг Мартин. Несмотря на провал первых попыток вытащить его из бесконечного круговорота самоистязания, он не оставлял надежду. Мартин, учитывая, каким он казался снаружи, каким хотел себя всем показать, оказался слишком ранимым, чтобы продолжить наблюдать, как его близкий друг медленно угасает. И в конечном итоге, осознал, что не в силах его спасти. Ведь нельзя помочь тем, кто не хочет, чтобы им помогали. В один момент он просто приехал на фургоне, загруженным продовольствием, велел ребятам все это выгрузить в дом, разложить туда, где им полагается лежать, а сам поднялся в комнату Рика.

– Привет… Эм, слушай, чел, – ему стало тяжело говорить из-за внезапно подступившего кома в горле. Казалось, Рик даже не видит его, и на мгновение Мартин подумал, что он вновь с «ней».

– Да, Мартин. Что тебе нужно? – ответил Рик.

– О, ты тут, бро, я уж испугался, что ты вновь улетел за орбиту, – сказал Мартин, наивно полагая, что разрядит этим атмосферу. Сколько бы Мартин не пытался перестать грузиться тяжелыми мыслями, он прекрасно понимал, что вся вина за те события лежит на нем. Но ему не хватало смелости признаться в этом даже себе.

– Да, я уже давно за этой орбитой, дружище. К моему сожалению, тут есть кислород.

– Да брось, чел. В общем, прикинь, что я тут решил – короче, хочу кое-что сделать для тебя. Там парни выгрузили тебе еды, ее хватит надолго. По крайней мере, пока ты не придешь в себя, а ты, смотри сюда, а ты придешь в себя, понимаешь меня, чел? Вот. И еще, самое главное, – Мартин спустился вниз и спустя пару минут поднялся с большим пакетом.

– Здесь капсулы, Рик. И деньги. Пожалуйста, брат, – это был первый раз, когда Мартин назвал его братом, – пожалуйста, не трать их на алкоголь и наркоту. Капсул тут достаточно, а деньги тебе пригодятся, когда решишь начать новую жизнь. Я верю брат, что ты найдешь для себя новый луч, маяк, что укажет тебе путь к лучшему, ведь ты заслуживаешь этого. Я хотел им стать, но, видимо, это не в моих силах. И… Рик, ты это… ты прости меня. – не в силах контролировать эмоции, Мартин отвернулся и вытер нахлынувшие слезы рукавом пиджака.

– Мартин. И ты меня прости. В моих словах нет никаких чувств, но, наверно, в таких ситуациях принято так говорить. Я бы возможно и хотел ненавидеть тебя, как в начале, либо обижаться, чтобы теперь взять и простить тебя. Но мне просто плевать. И если ты закончил, я бы не отказался уйти туда, где я счастлив, жив. Там, где нет этого гребанного мира, сгоревшего дотла, где вокруг один пепел и холод, безразличие и лицемерие, грязь и мой похуизм на все это. Так что Мартин, благодарю тебя, ты не был обязан, но ты поступил как друг. Но как ты понял, я не могу ответить тем же. Физически не могу.

– Ладно, дружище, я так понимаю, пришло время прощаться. В день нашего знакомства, поверить только, если бы я знал, что все так будет. Боже. Рик. Прощай…

Мартин быстрым шагом, вновь оказавшись беспомощным перед новым потоком эмоций, будучи не в состоянии понять, что с ним происходит, привыкший чувствовать холод, превосходство, смешанное с цинизмом и высокомерием, сейчас был просто раздавлен и разбит. Разбит собственными усилиями. Выйдя на улицу, и, как можно скорее удалившись, он просто сел и начал рыдать, окунув голову в ладони, будто старался спрятать в них свою слабость от этого мира. Впервые за очень долгое время. Он просидел так около пяти минут, пока не смог сделать глубокий вдох, успокоиться. Вернувшись, он в последний раз посмотрел на окно комнаты, в которой сейчас Рик уже держал в двух пальцах капсулу, рассматривая ее и выбирая момент, когда оправится в столь приятное путешествие, в котором он точно знал, что получит ожидаемую награду. Мартин сел в фургон, где его уже ждали ребята, и спустя пару минут вокруг вновь воцарилась тишина, которую не то, чтобы Рик любил – ему просто было плевать на это. И в подобном своем отношении, он ко всем был одинаково справедлив, не делая ни для кого исключения.

Сам Рик был бы рад забыть прошлое, смириться с событиями, гложущими его нутро.

«Начать бы все сначала».

Да, и такие мысли рождались в его, обезображенном своими же стараниями, рассудке. Рождались, обреченные оставаться там лишь на короткое время. Существовать до очередного «возвращения». Так он называл эффект капсул, о которых даже и не узнал бы, сложись все иначе. Судьба была неблагосклонна к нему, если, конечно, она вообще имела к этому отношение.

– Не заслужил я этого дерьма, – часто повторял Рик, то ли вслух, то ли внутри себя.

– О какой судьбе может идти речь, когда меня лишили всего. Лучше бы я умер тогда, вместе с ними…

Лицо его было заросшим и испачкано то ли едой, то ли еще чем-то, и не выражало ровным счетом ничего. Замусленная борода по задумке природы была рыжей, что сейчас было трудно определить, и выглядела уместно грязной на фоне его засаленных черных волос. Глаза, пронизанные болью и тоской, потерянный взгляд, взгляд человека, который до сих пор не понимал, ради чего он продолжает жить. Нельзя передать, насколько болезненным было для него пребывание в этом мире – в мире, где от «ее» существования остались лишь образы и воспоминания. Жизнь, в которой остановились стрелки часов, где время существовало лишь там, в дали, среди людей, которые его ценили. Либо продолжали себя убеждать в этом, веря, что они успеют, что вот-вот со временем придет то самое время, когда уже можно будет начать жить. Однако время имеет свойство лишь забирать, с абсолютным хладнокровием, не считаясь ни с кем. Ни с кем, кроме Рика. В отличие от тех людей, Рику было плевать. У него уже забрали все, что можно. Что имело цену. Все остальное он бы сам принес и отдал, если бы хоть кто-то, кто управляет этой жизнью, временем, изъявил желание у него забрать. Жестокая несправедливость, либо плата за собственные грехи и фатальные ошибки. От этого диссонанса существовало только одно спасение – капсулы.

Когда-то Рик был высокий и слегка подкаченный милый парень, с типичной прической и легкой щетиной. Теперь его было не узнать. Два совсем разных человека. И увидев себя в зеркале, прежний Рик бы ужаснулся. Даже одежда на нем была вся в грязи и истасканная, истощающая резкий запах пота. У человека могло возникнуть ощущение, будто он ее не снимал с момента появления на свет. И оказался бы прав. Ведь с «ее» уходом ушел и Рик, высвободив это существо, олицетворение безразличия. Но ему было все равно. С каждой минутой, проведенной здесь, он терял способность думать, осознавать, будто выполняя обещание, несмотря ни на что выжить в своей никчемной, ничего не стоящей, пустой жизни. Существование, лишенное всякого смысла. Некогда горевший как факел, ныне лишь пепел, как напоминание об огне, лишенного возможности загореться вновь. Однако не забудет он одно – ту самую ночь. Лицо того таксиста, тротуар напротив дома, дверь которую лучше бы он не открывал. Накрытый стол, конверт… Не перестанет винить себя, ведь он мог поступить тогда иначе. И варианты, кажется, продумал он все, даже самые нелепые и крайние.

– Ах, – простонал Рик, пытаясь нащупать рядом бутылку воды и вчерашний бутер, который купил в заправке у дороги. Либо не желая спускаться за последним подарком Мартина, либо уже забыв об этом, он предпочел просто заглушить голод и жажду, приложив для этого минимум усилий. Большего ему и не надо было. И, в конечном итоге, обнаружив вчерашние остатки, Рик остался удовлетворен. Ему не придется сейчас заставлять себя вставать с этой заляпанной кровати, что только своим далеким прошлым напоминала спальное место.

– Еще один сранный день, – с этими мыслями он начал поглощать бутер, не разжевывая, предварительно взяв его в свои запачканные руки, попутно запивая все водой. С момента, как он проснулся, и до «легкого завтрака», его не отпускала мысль – как можно быстрее отправиться к ней. Если бы Мартин не решил его снабдить крупной, даже для Рика, партией капсул, их у него было в достаточном количестве, ведь в свое время он неплохо запасся, потратив на это последние остатки своих средств. Именно остатки, ведь большую часть он пропил, засиживаясь постоянно то в кабаках, то в барах. Теперь алкоголь не интересовал его, он так и не справился со своей задачей, залечить душевную рану. Им не наполнишь ту образовавшуюся пустоту в душе. В этом и была привлекательность капсул: под их воздействием к нему приходили те самые ощущения, оставшиеся где-то там вдалеке; но сколь бы яркими и красочными они не были, в реальности их не существовало. Хоть он и знал, что все это лишь плод его воображения, и поначалу как-то еще понимал это – то теперь же ему было просто плевать; он жил в этом мире, состоящем из отрезков событий прошлого. Теперь этот новый мир перевесил тот старый и стал для него реальнее, нежели настоящее. Настоящее стало для него сном, кошмарным и ужасным, от которого он хотел как можно скорее проснуться. Реальность была для него сущим адом, где кроме душевной боли не осталось ничего, с чем имелась возможность соприкоснуться. А там, в этих возбужденных от действия капсул клетках мозга, протекала жизнь с любимым и единственным дорогим ему человеком. Мия. Лишь три буквы, но это слово было самым значимым в его жизни.

Глава 2. Приют

Рик не знал своих родителей. Еще с самого раннего периода жизни он перенес на себе все тяготы. Нельзя было услышать, как он с кем-то говорил о своем детстве. Оно было наполнено тоской и обидами: на жизнь, на себя, родителей. Как и любой другой ребенок, Рик нуждался в материнской любви, которой его обделила судьба. До некоторого времени он продолжал верить в лучшее, что есть на небе дяденька, который найдет его маму и приведет к нему. Но маленькое, все еще полное надежд сердце, было обречено стать жестче, получить свой первый рубец. Рик верил во встречу с матерью пока не начал взрослеть, понимать, что чудес не бывает, что нет там никого наверху, над облаками. Осознание – пожалуй, самое худшее, что могло произойти с этим, до сих пор любящим свою мать, мальчиком, которому для любви к ней не обязательно было даже ее знать. К матери, которой, возможно, уже не было в живых. Но тем и хорошо осознание – оно делает нас сильнее, трезвее. Оно избавляет от мнимых мечтаний, иллюзий и насильно толкает в будущее, наполняя наш разум агрессивностью и решимостью. Единственное, что связывало его с прежней жизнью, о которой не было сознательных воспоминаний, была игрушка, в виде тянущегося человечка. Он звал его Армстронг, и был слишком сильно к нему привязан. В эту обитель печали Рик попал уже вместе с ним. Всюду таскал его с собой, не позволяя никому до него дотрагиваться. Некоторые дети обижались за это на Рика, называли жадным. Им не было дано понять, какую ценность представляла для ребенка простая игрушка, служившая доказательством того, что у него были родители. Он не смог бы уснуть, не держа его в руке, ведь каждую ночь, он представлял, что это теплая мамина рука.

Что мама уже не придет ему не сказал никто. Хоть и тетеньки в приюте внушали ему надежду теплыми словами о том, что мама его уже ищет, он рано или поздно должен был понять все. Сам. В какой-то момент он просто устал ждать.

Чем старше становился Рик, тем с большим безразличием к нему относились здесь. Надо быть справедливым, у большинства обитателей приюта были похожие судьбы, и каждый пекся о своем горе. А женщинам, что ухаживали не только за ним, хватало своих забот; да и к тому же, невозможно сопереживать каждому из обитателей, когда уже к вечеру, после изнуряющего дня, лишаешься всех сил, ухаживая за всеми. Так и проходил каждый его день, в «приюте надежды», где каждый был сам за себя, меняясь лишь в те редкие моменты, когда здесь решали что-то отпраздновать. Лишь тогда там воцарялся уют, и кружила по всем помещениям некая атмосфера искренности. Возможно, это была заслуга алкоголя, которым хоть и не злоупотребляли, но все же к которому в редкие моменты работники прибегали за помощью. Ведь и самому персоналу, хотя бы в праздники, хотелось приложить максимум усилий, чтобы подарить этим, итак лишенных всего, человечкам, как можно больше добра.

Глава 3. Мия

Время шло, Рик взрослел. Чувства, наполнявшие его сердце, сменялись одно на другое, перерастали из обиды в гнев, из гнева в раскаяние пока не возвращались на точку старта. Этот круговорот, возможно, так и остался бы ненарушенным, не появись в его мире она. Милая девушка, замкнутая, словно выброшенный котенок, отданная самой себе, сидевшая обняв колени в углу гостиной. По всей видимости, она здесь была новенькой, что было большой редкостью для данного приюта. Рик зачем-то посчитал, что должен проникнуться к ней жалостью. Постоянно все мысли о ней, когда кушал, спал. Но подойти к ней он не решался. Скорее всего, он так и не нашел бы в себе решимости, если бы не один случай, не оставивший ему иного выбора. Пока Стэн и Пит – двое сплоченных и агрессивных подростка, типичные ребята, которые не прочь самоутвердиться за счет слабых, не имеющих возможности себя защитить, не начали приставать к ней. Сначала ничего необычного не происходило, пока девочка с криком не попыталась избавиться от их компании и не убежала в сторону своей комнаты. Добраться до ее двери было не суждено. Как только Пит настиг ее, резко схватил за волосы и бросил об пол. Рик, ведомый злобой и желанием причинить боль обидчикам, ринулся к ним. Надо признаться, Рик был не лучшим образом физически сложен, и шансов у него было маловато. Но бросить на растерзание маленького котенка двум псам он не мог. Схватив Пита за плечо, он попытался его откинуть, но Пит был намного сильнее, и, ожидаемо, ответил ему куда больнее. Тем временем, воспользовавшись ситуацией, девочка опомнилась и убежала в место, куда изначально стремилась. Не стоит говорить, чем стоил этот героический поступок Рику, ведь в итоге он пролежал несколько недель с ушибами и травмами. И, к сожалению для Рика, одними тумаками дело не обошлось. Первая неделя в больничке была полна одиночества, и спасали лишь отчасти парочка любимых книг. Но все изменилось в один вечер – она зашла к нему в комнату. Молча сев на стул, что стоял рядом с кроватью, она сначала посмотрела ему в глаза, а потом несколько минут просидела с опущенным взглядом. Неловкие минуты тянулись как часы, пока Рик не осмелился нарушить тишину.

– Как тебя зовут? – секунды затишья, пока из ее уст не прозвучал ответ.

– Мия.

–А меня Рик. Ты очень милая, Мия.

От этих слов Мия засмущалась и убежала. Сердце Рика бешено колотилось и сжималось в груди. Он впервые испытывал это чувство. Какая-то смесь счастья, страха, обиды. Что-то похожее он испытал, когда пацаны постарше втихаря угостили его напитком, который пили взрослые в праздники. Еще несколько дней прошли обыденно: забитая мыслями о Мие голова, редкая боль в теле и это странное чувство, которое становилось только сильнее. Рик уже шел на поправку. Он успел привыкнуть к своему новому образу жизни, и ничего не предвещало перемен, пока его комнату вновь не посетила Мия. На этот раз она была более разговорчивой, продемонстрировав это словом «Привет». Рик совсем не ожидал ее увидеть именно в этот момент, и от внезапности у него прошлась резкая боль в сердце, несмотря на то, что он постоянно представлял себе следующую встречу с ней, воображая в голове их диалог.

– Привет, Мия.

– Как твои дела? Тебе уже лучше? – спросила она, не пытаясь скрыть робости.

– Уже лучше, доктор обещал, что скоро снова смогу заниматься теми же бессмысленными делами, которыми я занимаюсь, сколько себя помню тут. А твои как? Эти кретины тебя больше не обижали?

– Нет, после того случая они больше ко мне не лезли. Кстати, спасибо тебе большое, прости, что не поблагодарила тебя раньше, в первый раз.

На Мие уже трудно было разглядеть следы страха, и ее лицо как будто стало более жизненным, теплым.

– Не стоит благодарить, думаю, на моем месте так поступил бы каждый.

– Но другие ведь не заступились…

Они продолжали общение, Мия начала приходить все чаще, пока он не выздоровел. Теперь они были неразлучными: вместе гуляли, Рик читал ей свою любимую книгу, она свой сборник стихов, подаренный ей мамой на ее день рождения, за месяц до своей гибели. Крепла дружба, между двумя забытыми и брошенными на произвол судьбы.

Мия была девочкой небольшого роста, немного худенькой, светлая бледноватая кожа, черные волосы. Ничего примечательного, но Рику было этого достаточно, чтобы любить ее больше жизни. Однако рассказать о чувствах ему не хватало смелости, он слишком сильно боялся потерять ее одной этой фразой. На пути его решимости к признанию в чувствах моментально вставали, наполненные страхом, мысли:

«А вдруг она не любит меня? Вдруг она считает меня лишь другом?»

Его размышления прервал звук приближающихся к нему шагов. Это была она, как всегда излучающая красоту, по крайней мере, такой он ее видел всегда.

– Слушай, Рик, нам надо поговорить, – сказала она сходу.

– Привет, о, ну раз ты так настаиваешь, – отшутился он в своей манере, но ей было не так весело.

– Понимаешь… нет, мне не стоит это говорить, пока.

Она развернулась и только собралась делать шаг, как Рик вырвал из себя фразу:

– Я люблю тебя.

О, это ожидание. Ему казалось, будто прошли уже миллионы лет, все в приюте скончались, как и вся жизнь на земле, которая уходила у него из-под ног. Когда она обернулась, у нее были слезы на щеках. Ничего не говоря, она со всей силой обняла его.

– Эй, ты мне так все ребра переломаешь.

– Глупенький, – произнося эти слова, она поцеловала его. Несколько часов пролежали они в обнимку, каждый думая о своем. Это могло означать лишь одно: он нашел то, что ему было нужно больше всего, что он никогда не отпустит.

Глава 4. Армстронг

Рик сидел во дворе, в своем излюбленном месте, спрятавшись от лучей полуденного солнца, расположившись в прохладе тени дерева. Все его внимание было обращено, как и полагалось в такие моменты, в очередную книгу. Погруженный в сюжет, он немного перепугался, когда, подняв взгляд, обнаружил перед собою Мию.

– Ты давно тут стоишь? Господи, ты бы хоть не подкрадывалась так тихо, я не хочу сыграть в ящик, так и не увидев мир вокруг.

– Ой, прости, но оно того стоило. Раз уж ты заговорил о мире вокруг, у меня возникла идея. Уверена, ты будешь в восторге.

– Надеюсь не так же сильно, как после твоей очередной великолепной идеи подсыпать слабительное в кастрюлю с супом, угоститься которым повезло всем, кто находится в этом прекрасном местечке, под названием «лучше пристрелите меня». До сих пор не могу вспомнить без смеха, как были прекрасны следующие недели, проведенные взаперти в своей комнате, – с сарказмом проговорил Рик.

– Да брось, признайся, хохотал ты тогда посильнее чем после своих идиотских шуток.

– Смею признать, они вовсе не идиотские.

– Короче, я тут случайно услышала, как Жируха с Кэпом обсуждали поход на речку в эти выходные, и, если верить их словам, находится она не так, чтобы сильно далеко отсюда.

– Да и стоит приплюснуть сюда запас сил Жирухи, вряд ли она может себе позволить такую роскошь, как пешая ходьба на дальние дистанции.

– Хаха, точняк, так вот… – попыталась продолжить Мия, но Рик никак не унимался.

– Кстати, ты немного ошиблась в одном слове – не услышала, а подслушала.

– Можно я расскажу, клоун?

– Зачем ты сама у себя спрашиваешь разрешения?

Улыбке Рика не суждено было продержаться долго.

– Ай, зачем сразу бить.

– Дослушай. Так вот, я тут подумала, все равно уже скоро мы выберемся из этого убожества, почему бы нам не перебраться тайком через забор во время тихого часа, все равно всем насрать, чем мы там занимаемся в своих комнатах. Да и тем более, до темноты мы успеем вернуться, как раз будет время ужина и об этом наверняка никто не узнает.

– Хм, а знаешь, это действительно заслуживало быть услышанным. В отличие от твоего обычного трепа, тут у меня даже появился интерес.

– И зачем я с тобой общаюсь…

– Ладно, когда думаешь идти? – спросил Рик.

– Сегодня.

– Ха, не, дорогуша, мне кажется, ты торопишь события. Типа, надо ведь все обдумать, спланировать, понимаешь?

– Да зачем, мы ведь не собираемся не возвращаться. Да и к тому же, это тут, совсем рядышком.

– Кроме «услышанных» слов, есть еще какие-то доказательства этого?

– О Боже, какой же ты занудный. Ты, когда выбираешь что надеть, так же долго все планируешь и анализируешь?

– Ну, учитывая мой гардероб, я лишен этой возможности.

– Короче, блин, сегодня я буду у тебя, а там уже по старинке спустимся из твоего окна и переберемся через забор.

– Повезло тебе, что моя комната не на третьем этаже…

В доме объявили, чтобы все разошлись по своим комнатам, когда как Рик и Мия уже были там, и только радовались этому сообщению. Собрав все, что может им пригодиться в рюкзак, взяв с собой пару батончиков, которые давались на обед, Рик потянул дверцу тумбочки, чтобы взять Армстронга. Он и сам не мог понять, почему мысль оставить его в комнате так его расстраивала и заставляла испытывать сильное чувство стыда.