Заметки конструктора

Не все, но многие, работавшие с Рыжковым, знали, что он неплохой человек и даже неплохой директор Уралмашзавода, но только в рамках устоявшихся правил и норм поведения, что он не способен к перестроечным решениям и станет заложником политиканских лозунгов партии. Но, спасая его в своих глазах, я полагал, что он тоже прекрасно все понимал и только не мог повернуть туда, куда нужно. Святая наивность! При социализме, видимо, до таких постов могли добираться люди особого склада, поведение и образ мышления которых обычному смертному не дано понять. Как видно из его книги «Десять лет великих потрясений», написанной отнюдь не по обязывающим обстоятельствам, а по велению души и при полной свободе, он осознал только внешнюю атрибутику социализма вне причинно-следственных им порожденных связей. Он совершенно, если верить написанному, не понял, что «великие» потрясения и всё с ними связанное – есть прямой результат 70-летней насильно насаждаемой утопии и неестественной человеческой жизни, а совсем не козней Ельцина и иже с ним. Да, агонию системы можно было продлить, если она позволяла бы одному из главных лиц в государстве заниматься не мыльным порошком, а принятием действительно нужных нестандартных и быстрых мер по ее спасению. Ну, например, в рассмотренном выше случае взять да по просьбе конструкторов немедленно прикрыть преступную часть деятельности Госстандарта и наполовину его разогнать. Или оперативно прореагировать на товарную ситуацию и, как Гайдар, решительно и нахально, но разумно, не на соль и минтай, а коммерческие цены – на весь покупаемый государством за газ и нефть дефицит. То же – на собственные деликатесные продукты и подприлавочные товары. Дифференцированную, в соответствии с реальной стоимостью, квартплату. Короче, нормальную для бездефицитности цену на то, чем питалось и пользовалось высокое московское и прочее чиновничество. Да мало ли, что можно было сделать еще, хотя бы и для временного выживания? Не сделано. И, по всем представлениям, не могло быть сделано. А потому незачем сейчас после драки плакаться и резво критиковать пересекших дорогу. Свято место никогда пустым не оставалось. К тому же, о людях, мечтающих оставить след в истории, судят не по ими сказанному и написанному, а по их труда конкретным результатам.

По той же наивности, несмотря на преклонный возраст, не знал я лично и второго. Что человек, оказывается, может чуть не каждый божий день менять свои взгляды. Сегодня исповедовать одно, а завтра другое. Обещать и почти ничего не выполнять. Плыть по стихии событий и, не испытывая ни угрызений совести, ни стыда, оставаться на своем командном посту. Горбачев, объявивший себя главным перестройщиком, в действительности оказался единственным человеком, который на протяжении всех лет перестройки с удивительным упрямством отстаивал статус-кво и произносил «да» самый последний. Только разлагающаяся система могла поставить во главе огромного государства, ничем не одаренного человека, который даже сегодня, после всего происшедшего, не может понять, что его «успех» в устроенной им клоунаде и что бегают на него посмотреть из чисто стадного любопытства, а вежливо разговаривают в силу известной российской привычки к чинопочитанию, даже если он и бывший. Кандидат в президенты! Поистине нет предела человеческой ограниченности.

Сейчас я снова на своей прежней конструкторской работе, на той, с которой начинал и которой занимался всю жизнь на Уралмаше. После 85 года удалось вместе с нашими специалистами пустить еще два крупных объекта. Оба с великим трудом и оба, как это не смешно и не горько, – на Украине. Один из них – упомянутый цех высокочастотной закалки рельсов на меткомбинате «Азовсталь», второй – кольцераскатной стан на Трубопрокатном заводе в Днепропетровске.

Перестройка и последующие за ней события сказалась на нас так же, как и на стране в целом. Пока без работы не сидели, но делаем ее всё меньше и меньше по тем же причинам, что и все остальные. Резкое сокращение производственного персонала, практически полное отсутствие притока молодых специалистов, разрушенные связи, задержки с оплатой за продукцию и работу, все разрастающаяся сфера непроизводительного полумафиозного или совсем мафиозного посреднического труда и прочие беды.

      Однако есть кое-что и радующее. Полностью сметен партийный и прочий унизительный контроль, исчезли всякого рода бесчисленные согласования, Госстандарт, с которым два десятка лет воевала вся деловая инженерная братия, приказал долго жить в части всего им изобретенного и остался с тем, чем положено ему заниматься. Люди, конечно, прежде всего молодые, стали более инициативнее и предприимчивее. Это хорошо. Это движение вперед, но, к сожалению, весьма осторожное в тех направлениях, которые по настоящему нужны обществу. Ничего не поделаешь. По таким законам плавного и очень медленного подъема начинаются все новые полезные процессы.

Политическая же ситуация, связанная с преобразованиями внеэкономического содержания, менялась и продолжает меняться сверхбыстро.

Горбачев ушел со своего поста так и не сказав «Простите» народу, управлять которым взялся не имея на то никаких способностей, а, следовательно, и прав. Ушел после известного переворота, главным идеологом которого фактически являлся и отличался от бунтовщиков тем, что три дня молчал, в то время как его приверженцы говорили и действовали в соответствии с проводимой до сего политикой, не навязанной, активно им защищаемой и пропагандируемой. Интересно, что предпринял бы он при ином завершении переворота. Помните, как у Цвейга королева Елизавета не желала казни Марии Стюарт?

Высокая оценка его деятельности со стороны хитрых политиков западного мира – элементарная дань за развал нашей страны, освобождение восточной Европы и даром доставшегося повышения ими собственного потенциала. И если кто-то из наших продолжает в подобной оценке поддакивать Западу, так это есть чисто российское преклонение перед авторитетной особой, вне понимания истинной подоплеки ее поступков и суждений.

Стремительно организовалось СНГ. Сотворено оно было по всем правилам бытия и нашей культуры и безусловно не для того, чтобы покончить с Центром, а по чисто человеческим эгоистическим устремлениям, ради власти и желания быть первыми. С собственными президентскими самолетами, дачами, личной охраной и, главным образом, быть в окружении первых.

Эта окологвардия постарается сделать всё, дабы их первые были самыми первыми, конечно, не в том, что нужно народу. Впрочем, можно сказать, уже постаралась и сделала это столь же быстро, как в свое время придворные царя быстро развратили большевиков. По тем же побуждениям стали обосабливаться и полуотделяться автономии и области, появились президенты и губернаторы со своей челядью и аппаратом.

Объясняющих и пропагандирующих преимущество и полезность происходящего пруд пруди – их ничуть не меньше, чем несколько лет назад доказывавших и рекламировавших прямо противоположное.

Правда, есть перемены: однобоко-тенденциозные утверждения любого толка сегодня соседствуют рядом. Генеральный принцип демократии – свобода (хотя и расшатывает государство) продолжает оставаться на знамени новой власти. Видимо, для того, чтобы окончательно добить социализм и заставить людей забыть, что в нем было не только плохое, но и хорошее. Во всяком случае такое последнее, игнорирование которого новой властью может снова привести страну к очередному бунту.

Можно с достаточной вероятностью предсказать и дальнейшее развитие событий.

Мне кажется, главный определяющий момент нашего будущего существования в силу инерционности человеческого мышления состоит в том, что общество еще долго будет находиться под давлением эгоистических групповых и личностных интересов, сильных самих по себе и дополнительно отшлифованных до безупречности десятилетиями прошлой системы.

Какими бы превосходными не были отдельные лидеры и какими бы они благородными идеями не руководствовались, аппаратная верхушка, эта главная сила любого общества, сделает всё возможное и невозможное для сохранения элементов распределительного механизма. Всеми силами она будет отторгать лидеров от экономики и обращать их главное внимание на упоительную для человеческих страстей борьбу за влияние и политическую власть.

Она сделает всё, чтобы самые правильные лозунги в области экономики обрастали такими практическими решениями, которые продолжали бы держать страну в состоянии «барщины», ибо свою собственность никто еще никогда не отдавал сам без силового на то воздействия.

Можно предполагать, что в силу неумения и плохих знаний мы еще долго разговорами о защите бедных и о деньгах будем прикрывать настоящую экономику. Не будем ею заниматься и по другой, основной, причине: более привлекательного пока, причем для самых энергичных и предприимчивых, занятия – дележа ничейной собственности и накопления «дарованного» народом капитала. Непременные его атрибуты: спекулятивные махинации, подкуп и обман – несовместимы с созидательным процессом.

Общая культура общества такова, что властные и собственнические поползновения будут еще долго превалировать над его действительными интересами, психологические моменты в восприятии ситуации являться определяющими, а неумение решать конкретные вопросы практики, да еще при отсутствии надлежащей инфраструктуры, будут заменяться принятием программных лозунговых установок, кадровыми перестановками и прочими внешне впечатлительными реорганизациями.

Развитие будущих событий будет стимулироваться в значительной мере снизу, в обход официальных, предпринимаемых сверху шагов. Действенность этого рынка инициатив станет тем успешнее, чем быстрее две главные противостоящие группы откажутся от своих притязаний.

Одна – от неуемной и неразумной страсти к сверхмерному, а теперь еще и рваческому, обогащению.       Другая – от утопического, приведшего нас к катастрофе, вожделения к уравнительно-распределительному существованию.

Я, повторяюсь, был и остаюсь сторонником эволюционного пути развития, при котором управляющие воздействия лишь подправляют естественно сложившееся течение жизни. Но мы второй раз в этом столетии по безграмотности российских вождей, всеобщей нашей ограниченности и святой вере в скорую сказку были его лишены.

И вновь я задаю себе вопрос. Либо мы играем в чудесную игру, с изначальной убежденностью в некую представляемую, а не реальную, действительность, в которой нам нравится сам процесс занебесного парения, либо мы все просто глупы и нами как правили, так и будут править в угоду человеческим страстям, влиянию и власти?

Поймем, разберемся, что к чему – будем жить. Нет – существовать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДНЕВНИКОВАЯ

Я назвал эту часть дневниковой, хотя в ней нет ни дат, ни даже хронологической последовательности. Так она названа только в силу дневникового характера послуживших для нее записей, как реакции на текущие события в личностной инженерной оценке соответствующего периода моей жизни. Для удобства чтения они сгруппированы по разделам, представлены в прошедшем времени и несколько отредактированы в том, что касалось каких-либо частных моментов или потребовало корректировки и некоторых незначительных дополнений с учетом сегодняшней действительности и новых от нее впечатлений.

«Правила, столь успешно действующие на уровне клеток и органов, могут стать источником той подлинной философии жизни, которая приведет к выработке кодекса поведения, построенного на научных принципах, а не на предрассудках, традициях или слепом подчинении непререкаемым авторитетам».

Г. Селье

РЕАЛЬНЫЙ СОЦИАЛИЗМ И ПЕРЕСТРЙКА

Социализм, как искусственно задуманное и таким же образом создаваемое социальное построение, был способен эффективно действовать только в рамках одного – двух поколений людей, вооруженных знаниями, умением и жизненным опытом под прямым или косвенным воздействием предшествующей эпохи. В шестидесятые годы, когда ушло первое поколение, стало уходить второе и появилось много новых людей, уже воспитанных полностью новой системой, он стал все быстрее и быстрее деградировать и приобретать свой натуральный марксистский вид с неумением ее граждан учиться, работать и управлять.

Характеристика тому эти заметки тех лет о прогрессивно нарастающем развале социализма и его логически завершающем конце – перестройке.

Марксистская философия была заложена ее молодыми, не знающими жизни, авторами на базе игнорирования законов природы живого. Потому все ее положения, касающиеся интересов человека и его отношения к окружающему миру, оказались сплошной схоластикой. Главным в ней являлся анализ принципов распределения произведенного обществом продукта, исходя из которого делались глубокомысленные выводы об отношении работника к труду. Работника же всегда интересовал только одно – что получает он лично и как полученное соответствует его собственной оценке. В этой чисто потребительской характеристике общества степень его совершенства определялась величиной доли присвоенного продукта. Но разве только ею? Нет. И в этом еще одно заблуждение марксистов.

Второй составляющей эффективного труда и движения общества к благополучию является предоставляемая людям возможность творчества, проявления ими своего Я. Чем больше действующая система отвечает данному требованию, тем быстрее и продуктивнее она развивается. Доказательство тому – одинаковые темпы роста производительности труда в отдельные периоды для совершенно разных социальных систем. С другой стороны вне того, кому достается больше от прибавочного продукта, общество девальвирует, когда оно начинает сковывать инициативу и ограничивать проявление личностных качеств своих членов, их творческих устремлений. Наступают кризисные явления.

Однако вместо оперативного вмешательства вожди систем подводили себя и своих подданных к войнам и революциям. Вздобренная на крови и смерти новая формация начинала ход вперед на другом витке исторической спирали, а людям объясняли ее успешное движение новым способом соединения средств производства и рабочей силы – глубокой тайны, скрытой якобы основы общественного строя. На деле же, работающие просто получали возможность больше проявлять свое Я, чем раньше, а стоящие у власти – новую форму присвоения прибавочного продукта и в другом количественном составе. Последнее, если учитывать не само приобретение и накопление богатства личностью, а собственно потребление, т. е. количество ею использованных (проеденных, растраченных) благ, социализм нельзя признать прогрессивным явлением. В сравнении с капитализмом он резко сократил количество людей, присваивающих сверх меры. Благодаря этому поднял жизненный уровень бюрократов, политиканов и лодырей, расплодил их за несколько десятилетий до невероятных пределов и поставил по доходам в один ряд с деловым большинством, обеспечивающим истинное благополучие страны. Он установил социальное равенство для подавляющего большинства, но на относительно низком уровне. Уровне ниже потенциальных возможностей общества по техническому и культурному его развитию.

Новая формация, как и предыдущие, пришла через революцию и вопреки ожиданиям ее идейных основателей, принесла неравенство в распределении продукта через известный принцип равных возможностей. Выделив маленькую часть стоящих у власти и уровняв деловых людей со второй их бездеятельной половиной в правах на благо, социализм проигнорировал законы природы и оказался обреченным на относительное обнищание. Круг замкнулся на том, что декларировалось «классиками» по отношению к так резво раскритикованному ими капитализму. Истина (я использую это слово в двух значениях: как характеристику чего-то общего и как – конкретного частного, здесь – в первом его значении) не так проста, чтобы ее можно было трактовать как нечто абсолютное и окончательное. «При зарождении нового, – писал Джон фон Нейман, – ему свойственен классический стиль. Но по мере старения новое начинает обретать черты барокко и это сигнал опасности». Теперь – уже другой.

Несостоятельность тоталитарной социалистической системы мы признали. Но признали фактически на уровне следствия, а не причин. Почему система приобрела вид весьма устойчивого (казалось даже несокрушимого) социального построения? Почему люди с таким энтузиазмом бросились его возводить, а сейчас еще многие из них упорно стремятся оградить от разрушения? Ясно, что не от одной любви к искусству. В строительстве оказались сильно заинтересованы две группы. Одной, относительно небольшой, рвущейся к власти, страшно импонировала в случае победы ожидаемая возможность практически никем неограниченного и неконтролируемого ее (власти) использования. Другой, достаточно представительной, люмпен-пролетарской, из числа не умеющих, а порой и не желающих работать, привлекательной была идея уравнять себя в правах с теми, кто хотел и умел работать.

Два означенных момента: исходные положения, увенчанные ярлыком теории и освященные пропагандистски раздутым «великим» именем Маркса, и чисто эгоистические человеческие устремления – определили не только логику и, пожалуй, единственный возможный вариант, как подтвердилось теперь, негодного сооружения, но и весь последующий ход событий, всё с нами происшедшее и происходящее. Эти два момента, без каких-либо дополнений, могут объяснить неприятие большевиками любой доказательно-аргументированной критики и полное игнорирование столь же убедительного предвидения последствий революции со стороны умнейших людей того времени. Неподготовленность захвативших власть к строительству нового общества и потому метания из стороны в сторону. Десятки революционных преобразований, так ничем по большому счету и не закончившихся. Колоссальные репрессивные акты в верхах и еще большие в низах. Окутанную тайной жизнь «вождей» и обнаженную чуть не донага жизнь простого народа с унизительной демократической ее освещенностью. На последних этапах разлагающую мафиозность общества. Уравниловку, массовое воровство, мошенничество, неумение работать. Падение культуры, образованности и нравственности. Двойную систему получения благ через зарплату и распределение. Двойные цены на продукты, товары и услуги одного и того же качества и, наоборот, одни – для таковых разного качества. Многочисленные противозаконные и «узаконенные» льготы и привилегии, все негативное остальное, без исключения.

Социализм породил бесчисленное обилие проблем, но, кажется, наиболее злободневной из них и, как говорят математики, имеющей наиболее устойчивую корреляционную связь с устойчивостью простейших форм тех или иных глупостей, была проблема контроля, когда контроль, как элемент анализа ситуации, необходимый для принятия оптимального решения, подменили внедряемом в глобальном масштабе контролем недоверия. Привлекли для этого огромную армию людей, а они учинили контроль по самым простым и удобным для счета показателям.

Отсюда и пошло. Легко считаемую копейку мы поставили над миллионными потерями, если подсчет последних не предусмотрен соответствующей инструкцией. Количество сделанного – над его качеством. План, обязательства и внешнюю представительность какого-нибудь почина – над конкретными результатами труда. Работу железной дороги стали измерять тонно-километрами, а работу конструктора – листами техдокументации. Школы – количеством успевающих, а науки – числом кандидатов, докторов и сочиненных ими статей. Организации – проведенными мероприятиями и процентом охвата сотрудников.

Показатели! Термин чисто социалистический. Авторов их было достаточно. Заняв целый подвал в «Правде» за 15.12.82 г., писали два из них и доказывали читателям, как было бы хорошо, если всем пошивочным мастерским установить ограничительный норматив по объему мелких партий. Тогда бы они, мастерские, сразу переключились на индивидуальных заказчиков, и людям не пришлось бы терять 100 миллиардов часов на самообслуживание. И невдомек авторам, что для многих это плохо, а совсем не хорошо. Настроившись на дурацкую волну, забыли они, что, если товар отличный, покупка его готового значительно выгоднее и увереннее. А индзаказ – кот в мешке в части качества. Деньги надо платить вперед, бегать на примерки. Забыли, что основная масса людей давно перешла на покупку готового платья и обуви.

Вот так и с любым другим показателем. Строили его, чего-то придумывали, а запускали в «производство» и оказывался – не тот, не отвечал жизненным коллизиям. Не зря, говорили умудренные старики, раньше показатели, а лучше критерии, по которым оценивалась работа, будь то людей или предприятий, держались хозяином в секрете и выводы он делал не по неким жестким показателям, а на основе исключительно анализа конкретного события или предмета. Не нужны они ему. Был бы готовый продукт. Было бы то, что нужно потребителю и был бы доход производителю.

Тонны, метры, штуки, обозначенные конкретной цифирью, оказались фетишизированы до абсурда. Но и этого оказалось мало. Карусель махровой бюрократии вовлекла в сферу своего вращения творческий труд инженера и ученого. Учинила для них многочисленные экспертизы, проверки и контроль на соответствие продукции и собственно шагов по ее созданию действующим нормативам, инструкциям и стандартам. Придумала сотни сопутствующих основной конструкторской и проектной документации всевозможных технических условий, карт уровня, патентных формуляров и прочих циркуляров, тысячи согласований и утверждений с соответствующими подписями должностных лиц министерств, комитетов и головных институтов.

Какова была полезность всей последней работы и произведенных при ней бумаг? Процентов пять, может, наберется. Все-таки что-то при этом подправлялось, что-то добавлялось или исключалось. А какова полезность основной работы над главной документацией, по которой изготовлялось оборудование и строился тот или иной объект? Здесь цифры совсем другого порядка. Даже для не «удачного» объекта, освоение и пуск которого шел с определенными осложнениями и вызывал справедливые нарекания, его предпусковую готовность, а тем самым полезность труда непосредственных создателей можно без натяжки оценить на уровне 95%.

Спрашивается, что же это была за организация, которая позволяла трудиться людям с эффективностью в 20 раз отличающейся друг от друга? Каждый, кто дорожит временем и ценит свой труд, ответит однозначно. Порядок негодный. Он порожден необузданным желанием людей всё и вся контролировать без какой-либо мало-мальски стоящей оценки полезности сих мероприятий. Порожден фетишизацией контроля, наивным представлением руководителей о неформальном выполнении подчиненными их установлений. В подтверждение сказанного остановлюсь на нескольких характерных примерах.

Что такое качество будущего изделия на стадии разработки с инженерной точки зрения? Это соответствие лучшим известным аналогам. Плюс какая-то доля нового, с оценкой необходимости его внедрения и степени риска. Плюс гарантия, что задуманное будет реализовано качественно и с минимально-возможным отклонением от требований чертежей.

Высокий уровень проекта обеспечивается талантом, знаниями и опытом специалистов, применяющих при работе весь арсенал методов, которыми они владеют, включая их интуицию. Контроль качества в плане собственно контроля возможен и допустим, но он может сделан специалистом, по крайней мере, такой же компетенции, путем конкретного рассмотрения изделия во всем его специфическом сочетании. И для этого также требуется талант, знания и опыт. Здесь не может быть общих правил, общих рецептов. Это искусство. Ан нет, заявляли тогдашние контролеры и предлагали сведенные в сборник объемом в 100 листов стандарты, по которым громадное многообразие производимой техники могло быть автоматически взвешено на основании неких показателей качества. Разве не глупость уложить в 100 листиков тысячи учебников и сотни тысяч специальных изданий, по которым инженеры учились делу, а потом еще заимствовали не менее объемный практический опыт предшествующих поколений.

Не потому ли на пуске любого объекта никогда не было ни одного товарища из занимавшихся оценкой продукции по названным липовым показателям качества? Там предъявлялось одно единственное требование – обеспечить работу машин для производства на них требуемой продукции во всем сложнейшем, повторяюсь, сочетании многочисленных факторов, подвластных только специалистам, а не чиновникам от техники.

Качество будущего изделия на сто процентов определяется чертежом, и лишь просмотрев их все, можно что-либо определенное сказать об уровне машины (имея в виду, что она будет надлежащим образом изготовлена). Нет. Опять говорили нам из контролерского отряда. Для того нужна карта уровня. И вот сочинялся документ на экскаватор. У нашего ковш – 4 м3, у аналога меньше – 3,5 м 3. Но тот, у которого ковш больше, имеет на 1 метр короче стрелу. Циклы копания у них почти равны, а масса разнится на 3 тонны. Затем приводились еще некие цифры, уже Бог знает, как определенные, поскольку на чертежах их нет. И делался глубокий вывод – наш лучше. Разве это не насмешка над процессом создания новой техники?