Главная партия для третьей скрипки

– Не понравится – звони. Привезу обратно.

И Арина обреченно произнесла:

– Пристали как банный лист. Что делать. Деньги ваши. Давайте съезжу.

* * *

Хуже всего было идти на завтрак. Арина старалась пораньше, но все равно: в ресторане пара столов всегда занята. И как будто специально усаживаются, чтобы на нее глазеть.

Она и так не красавица, а утром – чудовище. Глаза заплывшие, лицо серо-бледное. Местный врач ее даже на консультацию позвал. Осмотрел, велел меньше жидкости вечерами и обязательно высыпаться. А как прикажете спать? После маминой смерти она – будто пружинка срабатывала – стабильно подскакивала в четыре утра. И все, сна ни в одном глазу. Овец считать бесполезно. Единственное, что помогало, – стакан теплого чая с сахаром. Лучше два. Заснуть удавалось, но лицо утром отекало безбожно.

А пансионатная публика выглядит, будто каждого еще в постели косметолог обиходит. Румяненькие, свежие. Нарядные.

Арина, вспоминая их с мамой поездки в дома отдыха, собиралась ходить на завтрак в спортивном костюме. Но первый раз надела и поняла: в тренд не попала. Дальше спускалась в ресторан в джинсах и водолазках. И все равно полностью терялась среди чужих ярких красок, стильных кардиганов, твидовых брючек, ярких пончо, элегантных шалей.

Будь в пансионате обычный заезд, оказалось бы легче. Но, как назло, сейчас студенческие каникулы. И некрасивая худая девушка с желтыми глазами почему-то весь молодняк чрезвычайно веселила. Только ленивый в остроумии не упражнялся. Беззлобно. Без угрозы. «Вон печальная селедка пошла». «Унылое создание уныло ест свою унылую свеклу». А одна из студенточек, когда стояли рядом на раздаче за обедом, вежливо спросила:

– Скажите, вы в библиотеке работаете?

Придумывать себе легенды Арина не умела, поэтому ответила правду:

– Нет. Я играю на скрипке.

И вызвала просто гомерический взрыв хохота.

Поначалу было обидно, потом просто внимание обращать перестала.

Все равно в пансионате оказалось лучше, чем в квартире. Тут хотя бы смертью не пахнет. А с остряками-студиозусами Арина старалась не пересекаться. В бассейн ходила вечерами, когда остальные на дискотеке. В спортивный зал являлась рано утром. Персональный тренер, который вроде бы входил в стоимость, внимания ей не уделил. Окинул единственным оценивающим взглядом, сухо сказал: «Захотите поработать на тренажерах – я к вашим услугам». Но своим видом дал понять: лучше не подходи.

Арина с опаской оглядела сооружения, похожие на орудия пыток, и решила: ни бицепс, ни трицепс ей качать не нужно. Выбрала самое простое: крутить педали велотренажера и смотреть телик, шагая по беговой дорожке.

Девушка изо всех сил старалась, чтобы у нее не было времени для раздумий. Составила себе плотное расписание. Плавала, бегала, гуляла, каталась на лыжах. Даже на ингаляции и в соляную пещеру ходила – в вечно пустое медицинское отделение. Но забыться все равно не получалось. Хотя горе сейчас было иным, чем в январе.

Тогда она именно по матери тосковала. А сейчас – особенно когда встречи в астрале прекратились – больше жалела саму себя. Как получилось, что жизнь сквозь пальцы утекла? Чего она добилась за целых тридцать два года? Ни мужа, ни детей, ни друзей. А умение очень средненько пиликать на скрипке достижением не назовешь.

В милом мире, рядом с мамой, было так хорошо, что и стремиться никуда не хотелось. Уют, дом, телевизор. Полное понимание. Непреходящее чувство безопасности. А сейчас даже непонятно, с чего начинать. Идти в институт? Но на кого?! Искать новую работу? Где и кем?!

Ох, стало бы все как прежде. Когда мама рядом с ней.

Арина несколько раз пыталась использовать технику Льва Людовиковича, чтоб вызвать мамочкин образ, попросить у нее совета. Но ничего не выходило.

И тогда она – совершенно случайно! – разработала собственный метод. В шутку назвала его «медитация лыжных гонок».

Поначалу Арина собиралась освоить горные лыжи – благо в пансионате имелись и подъемник, и отличная горка для новичков. Но на ней все время торчали насмешники-студенты, и девушка решила не подставляться. Начнет падать у всех на глазах – еще больше издеваться станут.

Зима, лес кругом. Можно и на обычных покататься.

Равнинные лыжи популярностью не пользовались. Арина еле нашла старичка, который открыл ей прокат. Зато инвентарь достался – новенький, легкий. Никакого сравнения с деревяшками, на которых они с мамой катались.

В рекламном проспекте пансионата заверяли, что лыжню в лесу каждый день прокладывает специальный человек. На деле им оказалась сама Арина. Поначалу небольшие круги нарезала – боялась заблудиться, потом стала забираться все дальше и дальше в лес.

Она каталась в любую погоду. И особенно ей нравилось нестись по лесу в сумерках, да еще когда метель. Краски смазаны, снежинки в лицо, ветер свистит, лицо горит, лес нависает черно-белым куполом. И очень легко представить, что мама тоже рядом с ней. Только чуть-чуть отстала.

А если разогнаться до предела своих возможностей, когда сердце стучит из последних сил, дыхания не хватает, – то наступало еще более странное, на грани яви и сна, состояние. Арина мчится, ветер вышибает слезы – и возникают полностью фантастические картинки. Будто ей всего двенадцать, и она в совсем другом доме отдыха – вместе с мамой. Там завтракать все ходят в лыжных штанах и тапочках. А на ужин дают вкуснейшие макароны с печенкой. Но все равно получается голодновато, поэтому отдыхающие обязательно ходят на лыжах в ближайшую деревню. В местном сельпо очень вкусная селедка и серый, часто еще теплый хлеб. Арина и вкус, и запах его ощущала. А главное – чувствовала невидимое присутствие и постоянную защиту мамы.

Постепенно она привыкла, что зимний лес – принадлежит только ей. Ей одной что-то шепчут высоченные ели, ради нее, единственной зрительницы, с деревьев торжественно и печально осыпается снег.

Но однажды, когда вьюга завывала особенно яростно, Арина выехала на свою любимую полянку и опешила. На поваленном дереве, спиной к елке, сидел человек. Неподвижный, безучастный. А вокруг – ни лыжни, ни следов.

Она перепугалась. Из какого он мира – настоящего или того, что двадцать лет назад? Или вообще мерещится? Холод, ветер, хлопья снега в лицо – а фигура совсем застывшая. Только огонек сигареты мерцает.

Просто развернуться и прочь? Но любопытство пересилило. Подъехала поближе, робко спросила:

– Вы кто?

Видение медленно повернуло голову в ее сторону. Пыхнул ароматный дымок. Румяные щеки, несерьезная щетинка вместо усов. Да это мальчишка совсем! Даже не студент – школьник.

Он повращал глазами, сфокусировал взгляд. Медленно проговорил:

– Печальная селедка приплыла.

Арина отшатнулась.

Парень столь же тягуче, будто слова давались с огромным трудом, продолжал:

– У тебя янтарные глаза. Как у тигра. И лицо мадонны. Потерявшей младенца.

И вдруг сунул ей сигарету:

– На. Затянись.

Арина даже в школе, когда начинала курить и сигареты добывать было совсем непросто, никогда ни за кем не докуривала. Брезговала. Тем более зачем это делать сейчас, когда она уже больше месяца, как бросила? Но было в лице мальчишки что-то неземное и очень властное.

И она, словно бы под гипнозом, взяла сигарету и затянулась.

Сразу закашлялась, на глазах выступили слезы. Парень, по-прежнему медленно и смазанно, констатировал:

– Диагноз ясен. Девственница. Слушай урок. Сначала набираешь дым в рот. Потом затягиваешься. Очень медленно. В три приема. Вот так, на весь объем легких. Поняла?

– Это… наркота? – с ужасом спросила Арина.

– С ума сошла! Это березовая кора.

– Врешь.

– Береза – символ России. Однако сильно недооценена. Поверь: цепляет потрясающе. И хмель приятный, легкий.

– Нет, я не буду.

– Значит, никогда не найдешь.

– Кого?

– Ты постоянно рыщешь здесь, в лесу. Значит, кого-то потеряла, – ухмыльнулся он.

Краска бросилась в лицо. Откуда он знает?

Арина пробормотала:

– Я просто катаюсь на лыжах.

– Не ври мне, я сейчас просветлен. Вижу тебя насквозь.

И взгляд – мутный, властный. Исподлобья.

Снова протянул сигарету, и Арина, хотя когда-то обещала маме не прикасаться к токсинам – а как еще эту березовую кору назвать?! – послушно затянулась. На сей раз по правилам. Глубоко.

В первую секунду не почувствовала ничего. Потом вдруг в лицо ударила кровь, в мозгу застучало приятными молоточками. Парень показался ужасно милым.

А дальше случилось чудо.

В лесу, всего метрах в десяти, мелькнула такая знакомая мамина сиреневая куртка.

Арина поспешно сунула сигарету мальчишке и бросилась за ней.

– Ты куда? – крикнул вслед парень.

Она не обернулась. Мама! Рядом, здесь.

«Арина, прекрати! – уговаривал разум. – Тебе показалось. От этой коры — совсем ум за разум».

Но девушка все разгонялась и разгонялась. В ушах свистел ветер. Где-то вдалеке звенел мамин голос: «Арина, быстрее! Я тебя жду!»

Погоня продолжалась с километр, а потом мама обернулась, помахала ей рукой и растаяла в воздухе.

Арина остановилась. Поморгала. Все.

«Действие березовой коры кончилось», – ехидно констатировал разум.

«Но я видела ее!» – упорно отозвалась она.

И уныло поплелась назад.

До поляны, где встретила курильщика, добиралась почти час. Не сомневалась: мальчишка давно ушел. Но нет: все еще сидит. Совсем повалился на дерево, глаза закрыты. Куртка, шапка припорошены снегом. Смеркалось, метель усиливалась. Что с ним? Накурился до смерти?

Арина с опаской приблизилась, тронула за плечо:

– Эй, ты живой?

Бледные, подернутые синевой губы пробормотали:

– Селедка… я в прекрасном, солнечном мире.

Руки ледяные, на щеках белые пятна.

– Ты замерзнешь! Умрешь!

– Нет, янтарь-девушка. Я просто уйду в другой, лучший мир.

Арина растерянно оглянулась. Шесть вечера. Тьма кромешная. Черные купы елей нависают над головой. Мобильник то и дело вылетает из зоны приема. Снега – по бедра, а то и глубже.

– Как ты пришел сюда?

– По воздуху.

И правда: ни намека на следы. Хотя сегодня метель, ее лыжня тоже еле заметна. Но все-таки видна.

– Эй, слышишь меня? Я сейчас домчусь до пансионата и пришлю кого-нибудь за тобой.

– И плохого ма-альчика Костю буду-ут опять руга-ать! – голосом капризного ребенка протянул парень.

– Кто тебя будет ругать? С кем ты приехал?

– С ма-амочкой.

– Как ее зовут? В каком она номере?

– Ладно, шучу.

Он тяжело поднялся. Пошатнулся. Уперся руками в ель. Пробормотал:

– Тут где-то лыжи валяются.

– Где именно?

Показал неопределенно рукой. Арина послушно присела на корточки, начала разгребать снег. Мальчик Костя насмешливо за ней наблюдал. Когда девушка выкопала маленькие охотничьи лыжи, принял их из ее рук как должное. Вместо «спасибо» хмыкнул:

– Ангелы тебя не простят.

– Чего?

– Самая лучшая смерть – тихо замерзнуть в нирване. Был бы сейчас в раю, на лютне играл. А тут тебя черт принес.

Она вгляделась в его лицо. Юное, точеное, очень красивое. Спросила с искренним любопытством:

– Сколько тебе лет?

– Можешь поржать. Пятнадцать.

– Так ты что, правда, сюда с мамой приехал?!

Костя неловко пристегнул лыжи. Буркнул:

– Она рвалась. Я отшил. Слава богу, студент. Имею право ездить один.

– Как это: в пятнадцать лет и студент?

– А вот так. Маменька самоутверждалась. С пеленок третировала и своего добилась. Дитенок-вундеркинд получился. Ток-шоу, журналисты. Костя Клыков, самый юный студент психфака. Неужели не слышала никогда?

– Не-а.

– А я тебе автограф хотел дать. Ладно, потащились домой.

Арина хотела пойти первой, но мальчишка не дал:

– В жизни бабе не доверю дорогу искать.

Спорить она не стала. Покорно ждала сзади, когда Константин оступался. Врезался в дерево, падал в снег.

– Будь ты неладна, сельдь! – ворчал парень. – Лыжню проложила кривую!

А она восхищенно думала: вот бывают ведь такие люди. В пятнадцать лет – студент. Красивый, уверенный в себе. Она его старше вдвое, но безоговорочно готова искать ему лыжи, пропускать вперед, терпеть упреки.

До пансионата добрались только к восьми.

– Ужин йок, – констатировал мальчишка. – Значит, они нас сами вынудили. Теперь – для разнообразия! – попробуем кору дуба.

– Что?!

– Неужели не слышала никогда? Отличное народное средство. Ее даже в аптеках продают.

– Ты издеваешься надо мной?

– Селедка, я, наоборот: расцвечиваю твою жизнь красками! – хмыкнул он. – К тому же кора дуба прекрасно отбивает аппетит.

– Костя! Но ведь это… вредно!

Мальчик отвернулся от нее. Фонарь бросал на его лицо бледно-мертвенный отблеск. Слова звучали глухо:

– Но уже пора идти отсюда. Мне – чтобы умереть. Вам – чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее, это никому не ведомо, кроме бога.

– Что это?

– Последние слова Сократа, – вздохнул Костя. – Ладно, забей. У меня в башке таких фенечек миллион. Ну что? Пошли курить?

– Нет, спасибо.

Она секунду поколебалась и добавила:

– Ты щеки отморозил. Надо помазать чем-нибудь.

– Пойдем к тебе. Помажешь.

– Но…

– Селедка, не трясись. Насиловать не буду. Мне просто хочется, чтоб кто-то рядом был.

И ощущение, будто магнитные волны от него исходят, притягивают.

«Поймают нас в моем номере. Что дядя Федя скажет?» – в отчаянии подумала она.

Но Костя уже властно взял ее вялую ладошку своей сильной рукой. Велел:

– Веди.

В комнате – сразу расположился как хозяин. Достал из мини-бара бутылочку коньяку, орехи. Открыл, хлебнул, передал ей:

– Аперитив.

– А в пятнадцать лет разве алкоголь можно?

– Ой! – хихикнул он. – Сельдь, так это ведь ты нарушила закон! Меня к себе в номер привела. Тебя теперь могут за совращение малолетних привлечь! Лет пять дадут.

Она отчаянно покраснела. А Костя цыкнул:

– Быстро пей, пока я в полицию не заявил!

И снова она послушно исполнила его волю, глотнула обжигающего пойла.

– Умничка. Прямо хоть женись на тебе.

Арина опустила голову. Промолчала.

– Девки на моем курсе в таких случаях говорят: «Сначала пиписку отрасти!» – хихикнул Костя. – А ты чего такая вялая, сельдь?

– У меня мама умерла, – вырвалось у Арины.

– И че? Кайф. Бабки. Свобода! Я б только радовался.

– А у меня хорошая мама была, – вздохнула девушка.

– Да неужели? – хмыкнул он. – Хорошие – дочек замуж выдают и внуков в школу водят.

– Не говори так!

– У нас пока свобода слова. У нормальных матерей счастливые дети. – Он скрипнул зубами. – А из тебя что выросло?

«Откуда он знает? Так много знает – обо мне?!»

Но Косте уже надоело вести беседы. Решительным тоном он подвел итог:

– В любом случае моя волшебная кора дуба исправит любой трабл[1].

Вытащил из внутреннего кармана трубочку папиросной бумаги, какие-то ошметки в целлофане – по виду и правда похоже на дерево, пахнет опилками. Велел Арине:

– Ножницы мне подай.

Она притащила маникюрные. Пока Костя священнодействовал, робко напомнила:

– Тебе щеки надо помазать.

– Надо – бери сама и мажь, – отрубил он.

Арина в ответ промолчала. Но мазь положила на стол. Константин к тюбику не притронулся. Ловко скрутил две сигаретки. Одну протянул ей и глумливо произнес:

– Командир корабля желает вам счастливого полета.

Щелкнул зажигалкой – однако папироски не поджег. Сердито произнес:

– Чего ты трясешься? Смотреть противно.

– Боюсь, – честно призналась она.

– Чего? Говорю тебе: кора дуба – лекарственное растение. Оно не запрещено.

– Другого. У меня ведь настоящее видение было. От единственной затяжки. Когда мы березу курили.

– Счастливка, – вздохнул он. – Это бывает: когда не по-детски вштыривает. С ерунды.

– А что сейчас со мной будет?

– Тебе будет хорошо.

– А что я увижу?

– Сельдь, да без разницы, что ты увидишь. Тебе экспериментировать обязательно надо!

– Зачем? – Арина не удержалась от улыбки.

– В терапевтических целях. Ты себя в зеркале видела? Ходишь, озираешься затравленно, как хорек. Для тебя любое, что дает раскрепощение, – эликсир.

– А вдруг я с ума сойду?

– Не волнуйся. Ты для этого слишком занудна.

* * *

Ничего у них с красавчиком-подростком не случилось – хотя Арина (очень втайне) надеялась.

Пришли в себя одновременно. В разных концах комнаты. Он развалился на ее кровати. Она скрючилась в кресле. В окошко робко просился скудный февральский рассвет.

– Ох, сельдь! Ну, у тебя и видок! – хихикнул Костя.

– А ты красивый, – спокойно отозвалась в ответ.

Что он там ей за лекарственные растения дал – бог весть. Но раскрепостило ее мощно, ярко, полностью.

Настроение беззаботное, детское, летнее. Может, разбежаться и бухнуться на кровать, перепугать Костю?

Но его взгляд сказал: «Не смей».

И Арина покорно отправилась в ванную. Долго умывалась, массировала лицо, похлопывала веки. И в зеркале себе даже почти понравилась. Надо ей подчеркивать желтый цвет глаз подводкой кофейного цвета. И худые щеки тоже можно румянами маскировать, где-то она читала.

Вышла из туалета с улыбкой.

– Чего сияешь, селедка? – усмехнулся Костя.

– Ой, ты, наверно, не поверишь. Мне было так хорошо! Я летала всю ночь. Индия, море, Арктика, джунгли какие-то, дикари. Драки, карнавалы. А я – все время сверху, у людей над головами. Все видно и безопасно. Фонтаны Лас-Вегаса видела. Катманду – еще до землетрясения, когда все ступы были целы. Китов на Мадагаскаре.

– Класс! – оценил он. – А я просто дрых. Башка, блин, дурная. Ладно, пойду перья чистить. Сколько времени?

– Девять.

– Блин, в десять маман явится. Повезет меня обратно в тюрьму. Дай коньяку еще.

– Не дам. Твоя мама на меня тогда точно в полицию заявит.

– Трусиха противная, – буркнул Костя.

Арина услужливо предложила:

– Давай, лучше тебе кофе сварю. У меня кипятильник есть.

– Спасибо, милая моя селедка, – усмехнулся он. – Как мне тебя осчастливить за твою доброту?

И вдруг бережно достал из внутреннего кармана аккуратную бархатную коробочку:

– Держи. От сердца отрываю.

Арина с любопытством взяла. Шальную мысль: «Вдруг внутри кольцо?!» безжалостно отогнала.

Открыла. Заглянула. Внутри – крошечная таблетка. Запаяна в целлофан.

– Это что? – растерянно пробормотала Арина.

– Волшебный эликсир.

– Чего-чего?

– Особая, только избранным доступная таблетка. Просто запиваешь ее водой – и начинаешь путь к себе. Через тернии к звездам. Ну, говори быстро: берешь?

– Нет, – решительно произнесла Арина.

– Блин. Старая, но глупая. Все тебе расчехлонивать надо!

– Чего?

– Ой-е! Ты узбечка, что ли? По-русски не понимаешь? Икслеймить. Разжевывать. В рот класть. Сколько тебе лет? Тридцать или два?!

– Тридцать два, – глупо улыбнулась она.

– Ну вот. Почти угадал. Ума только не нажила. Ты про Альберта Хофмана хотя бы слышала?

– Нет.

– А про Станислава Грофа?

– Откуда?

– Вот темнота. Это знаменитые психиатры. Исследователи. Это экспериментальное лекарство всю их жизнь перевернуло. «Я почувствовал, как удар божественной молнии выбил мое сознание из тела. Я перестал осознавать присутствие ассистентки, лаборатории, психиатрической клиники, Праги и всей планеты. Мое сознание распространялось с невообразимой быстротой и мгновенно достигло космических измерений. Границ и различий между мной и мирозданием больше не существовало». Понимаешь, сельдь?! Ты тоже свою жалкую жизнь перевернуть сможешь!

– Нормальная у меня жизнь. Переворачивай лучше свою.

– Эх ты! – Костя вздохнул. – Как тебе еще разжевать? Этого эликсира в открытом доступе нет. Я с огромным трудом добыл. Можно сказать, с риском для жизни. И дарю тебе от души. А ты мне трэш гонишь.

– Костя… А может, мы вместе? – робко предложила Арина.

– Доза на одного. Вдвоем только зря испортим. Три секунды тебе. Берешь?

– Беру, – решительно произнесла она.

– Жир!

– Что?

– Супер. Вау. Бинго! Уговорил. Валяй, сельдь. Пробуй. Горжусь тобой. Только не забывай: ты и так уже за рамками статистики.

– Это как?

– Рыба дольше двадцати пяти лет не живет.

Костя тяжело поднялся и ушел, нарочно громко хлопнув дверью.

* * *

Арина вернулась домой и сразу бросилась к компьютеру. Что еще за таблетки, от которых сознание достигает космических высот? И разве проводят сейчас такие эксперименты? Вроде чем-то подобным занимались гитлеровцы, когда издевались над пленными. Но в наши дни? Да еще по своей воле?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

От английского trouble – проблема.