Рондо

Маргарита Гремпель

Рондо

Все совпадения имен и фамилий персонажей романа с реальными людьми может быть только случайными

Бог сказал: «Бойся слез обиженного тобой человека.

Он будет просить меня о помощи, и я ему помогу!»

Часть I

1

Не стоило мне говорить об этом. И не имело смысла, рассказывать чужую историю. Но любому терпению приходит конец. А каждому ожиданию наступает время перемен. Строки, что ложатся на бумагу, пишутся из далекой Сибири, из глубокой ее провинции – села Онгудайское. Оно посреди Алтайских гор, окруженных тайгой, как частоколом острога.

Я оказался здесь несколько месяцев назад в результате горьких обстоятельств, впрочем, для России – вполне обыденных. Как попадали сюда декабристы и писатели: Александр Николаевич Радищев и Федор Михайлович Достоевский… Кого только не заносила судьба, по-своему, в прекрасные края с удивительной природой.

Началась история моих грустных перипетий в мае 2016 года. Я спускался по лестнице с четвертого этажа из квартиры, где я уже долго жил. Наступила весна. Было утро. Солнце освещало через узкие окна лестничного проема бетонные площадки и ступени общего коридора.

Во дворе меня дожидался небольшой кроссовер. Я уже как год ездил на работу на личной машине. Прочувствовал счастье – передвигаться на собственном транспорте. Но, не доезжая еще до места работы, ощущения радости от весны и от японского автомобиля, на некоторое время портилось. Тлетворный, едкий и постоянный запах, особенно в теплое время года, встретил меня сегодня особенно плохо. Вы уже, вероятно, догадались, кто я… А если не успели, значит, я забегаю вперед. И все потому, что спешу рассказать вам историю моего гонения Велиаром. От него тоже всегда исходит такой же запах, но только еще хуже… Он персонаж с особым амбре…

Проходя в кабинет, я задержал свой взгляд на взрослой женщине и молодой девушке, что притаились в коридоре рядом с дверью. Помощница, работавшая со мной, исполняла обязанности фельдшера-лаборантки, хотя не имела даже средней медицинской подготовки, зато у нее имелся диплом – о высшем экономическом образовании. Такова устоявшаяся примета времени, когда инженеры работали дворниками, юристы – охранниками, а экономисты – медрегистраторами в морге.

– Сергей Петрович! – она обратилась ко мне – трудолюбивая и ответственная Оля. Хотела срочно доложить: – Там вас ожидают. У них постановление из следственного комитета. Вчера мне звонил Сунин. Уже вечером. Просил вас утром перезвонить. Я их пока не стала записывать. Вас дожидалась!

– А если коротко, в чем там суть? – отнесся я к таким обстоятельствам, как всегда обычно. Они стали уже обыденными и привычными для меня за долгие годы работы. До этого шесть лет я служил военным врачом. Побывал в горячих точках. Награжден был по случаю орденом Красной Звезды. И мне казалось, что удивить меня уже чем-то трудно. В жизни я насмотрелся всякого.

– Девочка написала заявление, что ее изнасиловал отец! – краснея и чувствуя себя неловко, произнесла Оля; она стыдилась того, о чем говорила. Работала в экспертизе всего пять лет, и все время краснела в таких щекотливых ситуациях, особенно, когда пыталась их пересказать.

– Ну, а тогда чего мы ждем? Начинаем работать!?

Медрегистратор, из-за гладкой кожи на лице, что она унаследовала от матери, выглядела моложавой и не дотягивала внешне до своего биологического возраста. Она пригласила двух ожидавших посетительниц в кабинет и стала записывать их в журнал…

Я молчал и смотрел в единственное окно своего кабинета. Меня занимало майское солнце, что щедро разбрасывало лучи и уже довольно высоко взобралось на полушаровидный свод голубого неба. Но еще высвечивало из-за противоположной стены по отношению к моему окну. Я видел четырехэтажное здание районной больницы и часть огромной территории. Все уже много лет разорялось и уничтожалось бездарным и глупым главным врачом. На должность его поставили только потому, что на его родной сестре женатым оказался функционер, занимавший влиятельные посты в области, и в свое время отметился даже вице-губернатором.

– Вас зовут Ирина? – переспросил я имя девочки, услышав его от медрегистратора. Та записывала ее данные из свидетельства о рождении в журнал. Потом она записала паспортные данные матери. Непреложные условия. При таких экспертизах, когда девочка – несовершеннолетняя, должны присутствовать родственники, чаще – мать, учитель или воспитатель, если ребенок из детского дома или интерната.

– Да, – ответила Ирина.

По виду ей казалось больше, чем 14 лет. Но по свидетельству о рождении ей исполнится четырнадцать только через два месяца, и она получит паспорт. У нее было красивое, разумное лицо, определившаяся грудь, округлые бедра и выпуклые ягодицы. Сказать, конечно, о соотношении шейки к телу матки наглядно я бы не смог. Но внешние параметры соответствовали половозрелой девушке. Все сказанное я уже научился определять по наружным признакам. В силу опыта у меня был уже наметанный глаз. Хотя на моей памяти приняли новые уголовный и уголовно-процессуальный кодексы. Последние изменения касались и половой зрелости. Ее не нужно стало определять. Уголовные статьи разделили по возрастам. Строгость наказания зависела в новой трактовке от того, знал ли преступник заведомо, что девочке не исполнилось, к примеру, еще 14-ть или 16-ть лет, и так далее, с различными приложениями и комментариями. Но вот это, как мне кажется, сделали зря. А раньше под определением «половой зрелости» предусматривалось, в коротком изложении, соответствует ли физическое развитие девочки, независимо от фактического возраста, 16-ти годам, какое должно было быть у нее к этому времени. Либо случалось наоборот. В 16-ть лет она могла оказаться не половозрелой – когда в своем развитии не достигала того полового состояния, какое должно состояться в таком возрасте. Спекуляций на упомянутых статьях и определениях появилось много. Если 14-летней девочке, подвергнувшейся изнасилованию, судебный врач давал заключение, что она достигла половой зрелости, то статья становилась другой – более легкой или мягкой, а если девочка в 16-ть лет не достигала половой зрелости, то статья наказания виновного резко утяжелялась. Границы были очень размытыми. Наверное, поэтому юристы изменили кодекс. Они забрали у врачей право решать судьбу виновного и потерпевшей. И оставили исключительное право за собой. Надеюсь, из лучших побуждений – борьбы с коррупцией. Теперь судебно-медицинское определение половой зрелости и следователей и судей не интересовало, поскольку кодекс поделил статьями с мерой наказания, исходя только из возраста потерпевшей. Коррупция в неоднозначном вопросе перешла или перейдет к юристам.

– Ну, расскажите мне, что с вами произошло? – обратился я снова к девочке. Она вела себя настороженно или даже испуганно, будто до сих пор чего-то боялась. Она часто озиралась на мать. А та умышленно отворачивалась и выказывала удивительное спокойствие. Дочь не понимала такого поведения близкого человека. Искала у нее поддержки и сочувствия или даже помощи при ответах на вопросы. А та, видя перед собой не очень внешне убедительного эксперта – то есть меня – маленького, неказистого, с седыми волосами в бороде-шотландке – захотела вмешаться:

– Вы знаете… – начала она…

– Нет-нет, – перебил я, – давайте сначала я выслушаю вашу дочь, а потом, вероятно, мне что-то придется спросить и у вас…

– Расскажите, что с вами произошло? – снова я перевел взгляд и свои вопросы к девочке, которая не производила впечатления, что она несчастная, убитая горем, с поруганной честью, и ни кем-нибудь, а очень близким для себя человеком – отцом. Было в ней нечто лукавое и лживое. Словно она хотела что-то скрыть и завуалировать, чтобы то самое «что-то» не выглядело заметным для постороннего взгляда.

– Он меня изнасиловал! – заученно произнесла она…

Конечно, девочка не могла знать, что понятие «изнасилование» не относится к категории судебно-медицинской экспертизы. Врач не решает вопросов насильственных или добровольных действий половых отношений. Часто образующиеся кровоподтеки, называемые в народе «синяками», на внутренней поверхности бедер могут образоваться как от насильственного раздвигания ног, так и оказаться результатом бурной половой страсти при обоюдных и согласованных желаниях между партнерами.

Я понимал, что сбор анамнеза, или истории произошедших событий, окажется трудным и займет немало времени. А порою он занимал очень много, когда изнасилованными оказывались дети, в частности, девочки. Ко мне приводили и таких детей, когда по возрасту они оказывались еще младше. Естественно, они всегда были не подготовленными к разговору «о любви» и, уж тем более, о половых отношениях.

– Давайте начнем с другого аспекта, – я пытался вернуть девочку к объяснениям, на которые рассчитывал сам. – Скажите, ваш отец раздевался?

Девочка смутилась, но не оттого, как я спросил, что отец раздевался или нет. Я догадался, что она знала, ей ведь было уже почти 14-ть лет, что половой акт можно совершить и, не раздеваясь. Такие знания принесли новому поколению фильмы из интернета. Я снова повторил вопрос, но иначе:

– Он снимал с себя брюки и трусы?

– Да! – уверенно ответила девочка. И я почему-то подумал, что она легко отвечает на те вопросы, которые ей уже задавали. И если я спрашивал теперь ее о том же, она не задумываясь, отвечала. А задавать их до меня мог следователь следственного комитета. И тогда появилась страшная мысль, что таким следователем, скорее всего, был только Сунин. Преступление, о котором шла речь, оказывалось из категории особо тяжких противоправных деяний. Совсем недавно дела по ним разрешили вести районным отделениям. Делегировали полномочия из областного управления. На сложном деле легко можно приподняться в глазах руководства. Статья предусматривала наказание до двадцати лет.

В одной из компаний, гуляя и отмечая день следователя, Сунин бойко хвастался, что дослужится не меньше, как до генерала. Он прослыл хватким, но оказался бесхребетным человеком. В его понятиях давно определились принципы, что любые средства оправданы целью. Вырос он в бедной семье и считал, что ему можно все. В бедности жить он больше не хотел. Жаждал всеми фибрами своей душонки карьеры предшественника. Тот служил уже в областном комитете. И часто говорил Сунину:

– Мы – цепные псы Президента! Любого посадим!

Им был сын судьи. Маленький, толстомордый Миша Сестеров. Он нередко давал советы Сунину, как жить и добиваться успеха. А тот внимал его речам, слушал и пускал слюни от умиления. Завидовал быстрому и скорому продвижению по карьерной лестнице. Им даже пришлось вместе поработать в нашем районе. А теперь самому уже Сунину выпал счастливый случай – посадить на двадцать лет отца-насильника. Лишь оставалось доказать тому вину через год после произошедших событий. Миша здесь наставлял:

– Не жалей ни друга, ни подруг! Попали – сажай! Признание – самое важное доказательство. Получи его любым способом! Как для красного словца не жалей молодца!

Сам Мишенька перед отъездом на повышение отметился гадкими помыслами и поступками на все времена в Поволжской провинции. Он часто путал собственные правила игры и изречения, и легко переписывал их на страницах совести в угоду невообразимой алчности.

2

В камере следственного изолятора окажется рецидивист, недавно вышедший из мест заключения – Горелый. Подозревался он снова в убийстве. Задушил бечевкой ребенка, мальчишку 14-ти лет. Бывшие сидельцы, а теперь бизнесмены, что отбывали срок вместе с Горелым, решили помочь ему. Они стали вкладывать большие деньги во взятки. Сначала вышли на судью Сестерова. Тот – на прокурора Дохлякова. И лучшей кандидатуры, чтобы развалить дело, они не нашли, как только подтянуть к делу сына самого судьи, к тому времени заместителя начальника районного отделения следственного комитета. Но опытный подполковник Кусматов, в прошлом – честный оперативник, ожидал уже развития событий в подобном ключе и внимательно их отслеживал. Миша выбрал выходной день и к тому же – праздничный, 23-е февраля. Он надеялся на свое чутье. Ментам, мол, и не придет в голову «пасти» его в такой день. Они теперь пьют и отдыхают, думалось ему. Но то, что подполковник Кусматов станет лично следить за ним, он не мог и представить. В их отношениях всегда до этого все складывалось ровно. Мишаня Сестеров оставался уверенным, что хитрый и изворотливый оперативник уедет домой, в другой район. Но Кусматов тоже учел – как мог размышлять выкормыш, баловень судьбы и любитель «веселящей» травки…

Подполковник не любил свою жену. Я – один из немногих, кто знал об их семейных раздорах. Он имел наложницу и устроил ее в полицию на должность оперуполномоченного уголовного розыска. Обещал брюнетке Юльке продвинуть на должность не меньше, как судьи. Возможно, через Сестерова – председателя суда. Поэтому стремился собрать компромат на него или на них обоих, на отца вместе с сыном.

Юлька ничего не делала, и целыми днями сидела за компьютером, изображая оперативного аналитика. Но когда появлялся ее покровитель, она закрывала кабинет изнутри на ключ и исполняла все его сексуальные прихоти.

А Миша, который курил «волшебную» травку, еще и задолго до этого, будучи студентом первого курса юридической академии, спустил на наркотики в Саратове трехкомнатную квартиру. Отец увез его домой в Пачелму. Учился Миша уже заочно и сдал экзамены экстерном. Надо ему тут отдать должное, или генам его отца – ума им обоим было не занимать.

Войдя в следственную комнату, Миша уверенно заговорил с Горелым:

– Ты топишь самого себя сам, – и подмигнул ему одним глазом. – Ты выдаешь нереальные события за действительность. Зачем ты сам себя загоняешь в тюрьму. Ты должен говорить правду! Доказывать свою невиновность в произошедших обстоятельствах. В материалах дела нет ни одного косвенного и прямого доказательства сопричастности тебя и твоих действий в совершенном преступлении. Показания мальчишки, друга убитого, которые он дал на тебя, нужно не раз еще проверять и проверять. Завтра мы вынесем постановление о незаконном твоем задержании и аресте. Но ты не должен сам себя сажать в тюрьму. Оговаривать себя и лгать. Сейчас не 37-ой год. Нам, в первую очередь, необходима – правда!

Горелый сразу сообразил и скумекал, на что намекает комитетчик. Но никто из них в тот момент не думал и не знал, что Кусматов не только их слушает, но и пишет на цифровой носитель. По закону этого делать нельзя. Здесь та самая комната, где подследственные встречаются с адвокатами. Но опер Кусматов слушал всех…

Приемы эти, незаконные, знал и тоже использовал и сам Миша. Но он не задумывался сейчас, что предает и подставляет весь уголовный розыск…

На следующий день Горелого освободят. А Кусматов продолжит собирать материалы и доказательства на Горелого о причастности его к преступлению, как главного подозреваемого в убийстве. Из всех своих оперативных источников подполковник уже собрал информацию, как и за что тот убивал невиновного мальчишку, как душил, словно дворовую собачонку, хладнокровно и демонстративно на глазах своего друга.

Мишаня и его начальник – «плюшевый медвежонок», чтобы подстраховаться и окончательно запутать следы подлого предательства, по договоренности с руководством (с прокурором и судьями уже само собой все порешали) назначили вести дело следователю Зеленскому. Молодой мальчик, у которого от недоразвитости, или по другим гормональным причинам, не росли ни усы, ни борода. И он в двадцать два года еще не брился, и оставался похожим на ученика 7-го класса.

Зеленский рванул с места в карьер. Он решил, что ему предоставили возможность отличиться. На самом деле таких людей использовали определенно из-за тупости. Все долго гадали, как он окончил институт, как попал в следственный комитет, ровно до той поры, пока его не заберут в Москву следователем по особо важным делам. Такие связи должны были быть в очень высоких кругах. Но когда он прибудет на место, одни в нем увидят олуха царя небесного, а другие – шута горохового. Ему отпишут 150 томов уголовного дела о коррупции, чтобы, если, надо будет, его развалить, его развалят… Сейчас он из последних сил пыжился. Открыл дверь в кабинет к Кусматову и безапелляционно заявил:

– Я теперь возглавляю следственную группу по убийству… – тут он забыл фамилию убитого и пробормотал: – …мальчика. Мы сейчас выезжаем на новый осмотр места происшествия! Подполковник, соберите людей!

Кусматов взорвался. Видя глупый цинизм, заорал:

– Ты!?.. Ты?!.. Ты?!.. – заикаясь от злости, он лишь только шипел: – Не следователь… Ты следо… следо… – ему хотелось завершить окончание крепким русским матом, но он с трудом удержал себя, потому что в кабинете присутствовало много офицеров полиции, в числе коллектива оказался и я, выдавил: – следопут!

Я снова возвращаюсь к разговору с девочкой в мае 2016-го года.

– Вы видели у него мужские половые органы? – я пытался как можно мягче и деликатнее обозначить тему. Все-таки передо мною сидел ребенок. Хотя девочка казалась взрослой, умной и смышленой. В таком возрасте в дореволюционной России нередко девочек отдавали замуж, они признавались бракоспособными. Я сам нередко давал заключения девочкам 14-ти лет, что они достигли половой зрелости. Сейчас я надеялся, что свидетельствуемая меня выведет на термины и обозначения по предмету нашего разговора. Но она снова испуганно смотрела в сторону матери, молчаливо спрашивая, о чем ей говорить. Мать от происходящего заметно нервничала и решила поставить дочь на правильный путь, но получилось грубо:

– Говори! Что ты ждешь? Дура, что ли?! Говори, как следователю рассказывала!

– Вы знаете, чем отличаются мальчики от девочек? – наводил я на термины и медицинские понятия, которые должны прозвучать из ее уст. Я надеялся, что она скажет хотя бы на языке ее представлений и познаний. Но именно сама. Ведь она об этом что-то уже знала. И должна иметь хоть какое-то маломальское представление из общения с подружками или, быть может, с матерью. И я еще надеялся, что она могла уже и прочитать в энциклопедии полового воспитания для подростков.

– У мальчиков есть, а у девочек – нет… – уклончиво и неразборчиво прошептала она.

Говорить судебному врачу самому по такому поводу порою опасно. Я сталкивался с ложью в суде. Иногда мои слова оказывались подсказкой. Потерпевшие их использовала в личных корыстных целях. Тем более, когда речь заходила о столь щепетильном вопросе, как изнасилование или о попытке к изнасилованию. За многие годы работы я порою ошибался. Преждевременно и неуместно начинал говорить. Забегал вперед. Давал возможность потерпевшей использовать мои знания в суде и говорить теми словами, что она слышала от меня.

Так, однажды, молодая девушка, проводив своего парня в армию, загуляла с другим ухажером. Тот провожал ее домой из бара. Они оба изрядно выпили. Девушка нравилась парню. Вино вызывало у него сильное мужское желание, но понижало возможности. Об этом ярко когда-то написал Шекспир… Девушка осталась девственницей с небольшим надрывом края девственной плевы. Но, со слов юноши, он легонько ударил ее пластмассовой бутылкой по голове. Тогда девушка стала просить у него не малую сумму денег, но платить ему оказалось нечем. Бедная его мать, вырастившая сына без отца, стояла перед девушкой на коленях и умоляла забрать заявление. Но объяснения девушки прозвучали по-другому: юноша сильно ударил ее по голове, а потом воспользовался ее бессознательным состоянием и ввел свое мужское достоинство в ее будущие родовые пути.

– Как же вы запомнили, если, с ваших же слов, вы потеряли сознание? – спросил опрометчиво я.

Она поняла свою ошибку и в суде уже не говорила, что потеряла сознание. А от выпитого вина и удара по голове почувствовала, мол, себя плохо и не в силах была оказывать сопротивление.

Адвокат, видя у девушки выраженные корыстные мотивы, нарушил все правила судебного заседания. Суд проходил в закрытом режиме. Он решил помочь своему подзащитному и стал увещевать девицу:

– Зачем тебе, милая моя, столько позора и скандала? Ты – девственница! У тебя вся жизнь впереди! Что подумает твой парень, когда вернется из армии?!

Судья вмешался в речь адвоката, считая ее запрещенным приемом:

– Виталий Федорович! Перестаньте тащить потерпевшую в сторону от судебного разбирательства! – вел процесс судья Альберт Владимирович Начкебия. Настаивал ответить меня, как он считал, на ключевой вопрос, что следует называть «половым актом». Он хотел определиться в самом главном – состоялось ли между ними совокупление. Если – да, то почему девушка осталась девственницей?

Мальчик, уловив сомнения судьи, начал упорно и настойчиво защищаться, бороться за свою судьбу и свободу.

– Товарищ судья! – в то время был советский суд, поэтому к судье обращались только так. – Я не мог такого сделать! Я был не в силах! Вы понимаете, что я говорю? Мой орган был не в рабочем состоянии. У меня не было эрекции! Ну, проще говоря… – юноша залился краской стыда. Он оказался честным и стеснительным парнем. Ему хотелось верить в справедливое решение правосудия. Он готов был давать пояснения на любом языке, только чтобы его услышали: – …в общем, у меня не «стоял»!

– Что вы скажете на это? – обратился судья к потерпевшей.

– Я не знаю, что у него «стояло», а что «не стояло», – она говорила настолько уверенно, что я испытал легкий холодок, пробежавший по спине. Мне показалось, что она сейчас скажет те слова, что прозвучали из моих уст, когда я собирал пресловутый анамнез. Я глупо и преждевременно, в запале раздражения, понимая вранье спесивой, гулящей девки, с издевкой спросил:

– Что же он руками засовывал вам свое мужское достоинство?!

И что вы думаете, уважаемые читатели?! Она слово в слово повторила мои высказывания в суде:

– Он руками засовывал в меня свое мужское достоинство!

Адвокат пытался сбить ее с толку:

– Скажите, вы уже достаточно взрослая, вам 18 лет, вы можете точно обозначить, что и куда он вам «засовывал»?

Я снова почувствовал себя маленьким идиотом, потому как спешил при проведении экспертизы, и пояснял ей о половом члене и влагалище. Хотя теперь думаю, что для нее все это не было новостью. Что она не знала таких анатомических подробностей? Здесь элементарные познания любой девушки или юноши. Но она добавит ко всему сказанному то, что я неосторожно выпалил ей при сборе того самого анамнеза…

– Он вводил мне половой член во влагалище! Ну, если хотите, как сосиску на вилке – в рот!

Последние слова о «сосиске», «вилке» и «рте» говорил я ей, насмехаясь над ее выдуманной историей. Сейчас в суде все ею сказанное коробило меня. Теперь еще не хватало до полного моего позора, если она сошлется на источник такого сравнения – специалиста по судебной медицине, приглашенного на закрытое заседание суда. Но судья Начкебия тут больше напирал и просил меня дать медицинское определение «полового акта». А я, мало того, что сам не знал, как правильно об этом сказать, так еще и она выбивала мои мысли из колеи. Самоуверенная девица цитировала меня, как «кладезя» правовых и медицинских знаний.

– Товарищ судья! – выдавливал я слова, глотая густую слюну пересохшим горлом. – Но ведь закон и кодекс должны давать определение самого этого понятия.

Судья не выдержал и отрезал:

– Но мы хотим услышать от вас судебно-медицинское определение: что такое «половой акт», чтобы принять решение, в конце концов, был он или нет!

– Прошу приостановить тогда заседание суда, чтобы дать мне время для ответа на сложный вопрос!

3

Я был молод и только начинал работать. На следующий день я выехал в областное бюро судебно-медицинской экспертизы, встретился с заместителем начальника по экспертной работе Блязиным Владимиром Георгиевичем. Он тогда мне еще казался бравым высоким мужчиной. А сейчас о нем скорее можно сказать – долговязый, неуклюжий мужик с редкой седенькой бороденкой, с морщинистым лицом, как шкура на морде шарпея, и с желтыми прокуренными зубами. Манера его разговора выглядела не только что странной, а даже неприемлемой для руководителя высокого ранга. Он должен был, наверное, учить и управлять экспертами. Пополнять знаниями и помогать повышать качество заключений, не влияя на независимость судебного врача, а воспитывать в нас чувство личной профессиональной ответственности. Научить определяться в научности и законности конечного результата. А он жеманился и кривлялся, а в конце еще добавлял – читайте научную литературу! Но ее тогда невозможно было достать или купить. Сам же он за счет государства ездил на различные курсы повышения квалификации врачей, и ни один раз в пять лет, как предусмотрен порядок для других. Он ездил практически каждый год. Мне, за долгие годы работы, удастся побывать всего лишь один раз на двухмесячных курсах в Барнауле, а затем только продолжат формально писать на бумаге, что я где-то учился. А на самом деле я только работал без отпусков и выходных.