На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927

Султан, сильно встревоженный перспективой развала империи, решил покончить с мятежными сербами. Визирем Белграда был назначен губернатор города Ниш; он был отправлен с приказом восстановить в Сербии порядок. Вдохновленные призывами Константина Ипсиланти, господаря Валахии, и верой в то, что Россия в конце концов придет к ним на помощь, сербы оказали сопротивление. Произошла битва; впервые восставшие подняли оружие против своего суверена и победили его. Тут у мусульман открылись глаза – им стало ясно, что восстание «верноподданных сербов» превратилось в революцию против султана. Последний использовал передышку, которая наступила после поражения турок, для создания органа, который занялся бы управлением Сербией.

Со времен сербской независимости в стране сохранился обычай проводить народные собрания под названием «скупщина»; такое собрание организовал и Карагеоргий. В ходе этой ассамблеи был создан постоянно действующий сенат или совет; в него избрали по одному депутату от каждого района, из которых состоял пашалык. В начале XX века здание сербского сената производило внушительное впечатление; но тогда, в начале XIX века, примитивный совет, который собрался в отдаленном монастыре, где не было ни кроватей, ни провизии, за исключением одного мешка муки, никоим образом не соответствовал английской идее пар ламентского собрания. Не имел он и реальной власти, ибо фактическим правителем Сербии был Карагеоргий.

Но даже тогда сербы еще не думали об отделении от Турции и снова обратились к султану с просьбой о мире, а к императорам Австрии и России – об интервенции. Но султан был полон решимости подавить восстание против своей законной власти, и в 1806 году турецкая армия вторглась в Сербию.

Сербская победа в битве при Мишаре, неподалеку от Шабаца, прославленная поэтами, могла бы заставить обе стороны заключить мир. Но тут началась Русско-турецкая война, и Наполеон посоветовал султану отказать сербам в их весьма умеренных требованиях. Сербы одерживали одну победу за другой (после Мишара была крупная победа у Делиграда), но испортили все дело, предательски вырезав турецкий гарнизон Белграда[20]. К началу 1807 года в их руках оказалась вся территория пашалыка, и, впервые за всю историю, вместе с ними против турок сражался русский корпус. А пока сербы и русские воевали, их бывшие господа сражались друг с другом. Селим III стремился избавиться от янычар, а они – от него. Он хотел реформировать свою страну, но, как и все другие турецкие реформаторы, потерпел провал. Его симпатии к Франции, его европейские идеи и военная система сделали султана непопулярным среди турок старой закваски.

Естественным союзником консервативной партии в Стамбуле стал регион, населенный мусульманами. Фанатизм, закрепленные законом имущественные права и грубая сила одержали легкую победу над султаном, который хотел улучшить жизнь в своей стране. Шейх-уль-Ислам сделал двусмысленное заявление, которое было истолковано как оправдание деспотизма суверена. Командир турецкой гвардии решил последовать примеру римских легионеров и посадил на трон, с которого он согнал Селима III, Мустафу IV. После этого один дворцовый переворот следовал за другим; Селим III и Мустафа погибли от рук мятежников в 1808 году, и на их месте утвердился Махмуд II, которому предстояло стать величайшим реформатором современной Турции того времени. Впрочем, Махмуду II хватило мудрости скрывать свои планы до тех пор, пока его власть не стала такой сильной, что помешать ему уже никто не мог.

А тем временем в сербских делах стало все сильнее сказываться влияние России. В 1807 году в Белград прибыл первый официальный посол Александра I, и это стало доказательством того, что царь Всея Руси решил окружить сербов своей отеческой заботой. Между правительствами двух стран было заключено соглашение, в котором говорилось, что новое государство будет находиться под защитой царя, который разместит в Сербии русские гарнизоны и назначит всех ее высших чиновников. Но после заключения перемирия в Русско-турецкой войне Россия бросила Сербию на произвол судьбы и возобновила свой протекторат только после того, как Карагеоргию предложила свою помощь Австрия. Русское правительство понимало, что Сербия поможет ему сдерживать соперницу России Австрию, и к несчастной маленькой стране начали относиться как к пешке в большой дипломатической игре. Когда военные действия возобновились и турки, несмотря на героическую оборону, разгромили сербов, русский представитель бежал, оставив Сербию беззащитной[21].

В стране появились две партии: одна – прорусская, а другая – антирусская, и внезапную смерть лидера первой партии, Милана Обреновича, некоторые стали приписывать Карагеоргию. Более поздние авторы считали это событие началом той борьбы между семьями Обреновичей и Карагеоргиевичей, которая до 1903 года была проклятием Сербии. Вместо того чтобы действовать совместно, крестьянские вожди ссорились между собой, и, как показало время, они, будучи истинными детьми Востока, смотрели на общественные должности как на средство своего обогащения.

Русофилы добились своего – предложение турецкого правительства даровать Сербии практически ту же самую администрацию, что и в двух Дунайских княжествах, было отвергнуто. Но вскоре они обнаружили, как и сами эти княжества, что никаких требований о благодарности русский царь не желает и слышать.

Мы уже описывали, как русские, при подписании Бухарестского мира в 1812 году, обошлись с румынами; судьба сербов, которые помогали войскам царя, введенным для того, чтобы получить помощь от русского протектората, оказалась столь же плачевной. Восьмая статья Бухарестского мирного договора отдавала их на милость турецкому правительству, которое теперь, избавившись от войны с русскими, могло делать с сербами все, что угодно. Турки должны были занять старые крепости, а сербы – уничтожить новые, созданные ими самими; Порта обещала предоставить сербам «те же права, что и у жителей Архипелага», «управление внутренними делами» и «умеренные налоги, которые они будут платить лично», без сборщиков. Кроме того, было сделано много туманных заявлений о милосердии и других западных добродетелях.

Русский полк, стоявший в Белграде в течение последнего периода войны, покинул Сербию; Европа была занята войной с Наполеоном, так что позаботиться о судьбе маленькой нации, жившей за Дунаем, было некому.

В том же самом 1813 году, который был отмечен освобождением Германии от войск Наполеона, турки снова завоевали Сербию. Почти все сербские вожди, вроде Карагеоргия, бежали в Австрию; никакой интервенции иностранных войск не последовало. Так было всегда; восточный и западный вопрос нельзя было решить одновременно; когда великие державы вцепились друг другу в горло, страны Востока должны были заботиться о себе сами.

Но именно в это время в Сербии появились два новых героя, ибо Карагеоргий и другие лидеры последнего восстания бежали из страны. Милош Теодорович Обренович не играл заметной роли в этом движении. Почти на двадцать лет моложе Карагеоргия, он был сводным братом того Милана, которого, по слухам, отравил Карагеоргий. Милош был так предан брату, что взял его фамилию Обренович, в которой филологи выделяют корень «обрин». Это славянский эквивалент названия аваров, которые однажды завоевали большую часть Балканского полуострова. Он, подобно Карагеоргию, начал свою жизнь пастухом, разбогател и добился большого уважения в своем районе. Вернувшиеся турки наградили его за то, что он помог им успокоить народ. Новый паша Белграда, получивший в бою ранение в руку, назначил его чиновником, или оборкнесом, в трех районах. Какое-то время Милош Обренович использовал свое влияние на благо победителей. Вместо того чтобы возглавить восстание, которое разразилось через год после возвращения турок, он помог его подавить, полагая, что время для выступления еще не пришло.

Однако жестокость, с какой было подавлено выступление сербов, убедила его, что турок можно победить только силой, а презрение соотечественников показало ему, что пришло время нанести решающий удар. В Вербное воскресенье 1815 года под дубом у церкви в селении Таково он развернул знамя сопротивления. Название этого места навсегда вошло в историю Сербии и в наши дни увековечено в одном из сербских орденов.

Собравшиеся на его призыв люди попытались забыть о своих разногласиях и вступили в союз для борьбы с общим врагом. Восстание охватило всю страну, из Австрии вернулось несколько эмигрантов. Захватив историческую крепость Пожаревац, восставшие получили преимущество над турецкими войсками, которые стояли тогда в Сербии. Состояние западной политики в тот момент заставило Махмуда II отказаться от дальнейших действий, ибо это могло привести к вторжению русских войск. Наполеон I к тому времени уже не был императором, и русский посол в Стамбуле (Константинополе) мог теперь задавать султану неприятные вопросы и напоминать ему о Бухарестском договоре.

Британские посланники на Венском конгрессе отказались помогать сербским делегатам, которые их об этом просили; русские были ближе; их сильнее, чем англичан, интересовало, что происходит на Балканском полуострове. Между сербами и турками был заключен договор. Первые сохранили свое оружие, но признали себя вассалами султана; турецкий монарх даровал им право собирать налоги и позволил участвовать в судебных разбирательствах. Для обеих этих задач в Белграде было создано нечто вроде национального сената. Восставшие также получили право называть Милоша своим лидером; благодаря своим достижениям он сделался выразителем национального сознания.

Однако проклятием балканских христиан была личная зависть. Милош, каким бы великим человеком он ни был, не терпел соперников среди своих соотечественников, и первое, что он сделал после установления мира, это устранил всех возможных конкурентов. Первый президент нового национального сената был по его требованию выдан турецкому паше и позже казнен. Один высокопоставленный епископ, который относился к Милошу с недостаточным, как ему показалось, уважением, был обнаружен среди убитых грабителями при весьма подозрительных обстоятельствах. Карагеоргия постигла та же судьба. Бывший лидер сербов тайно вернулся из ссылки, полный надежд на то, что новое восстание освободит его землю от турок. Он искренне верил, что ему удастся организовать восстание в Морее (Пелопоннесе), которое поможет отвлечь внимание султана. Он убеждал Милоша присоединиться к нему, чтобы они могли вместе вести борьбу за национальное освобождение. Но хитрый Обренович не собирался ни с кем делить свою славу. Он сообщил паше о том, что Карагеоргий вернулся; паша велел Обреновичу отослать в Белград голову освободителя. Приказ был выполнен 24 июня 1817 года Вуццей Вуличевичем, мэром Смедерево, вероятно, по распоряжению Милоша; окровавленная голова, признанная, к радости паши, настоящей головой Карагеоргия, была отправлена в Стамбул в подарок султану.

Так погиб первый борец за сербскую свободу; смерть Карагеоргия вызвала у его соотечественников лютую ненависть к Милошу, которая сохранялась еще три поколения сербов. Милош, освободившись наконец от всех соперников, в ноябре 1817 года был признан всеми вождями своим руководителем, которые также согласились с тем, что после его смерти этот пост унаследует его ближайший родственник.

Первый акт драмы под названием «Освобождение Балкан» закончился; Сербия показала пример; теперь за ней последует Греция, которая привлечет к восточному вопросу внимание всех стран.

Глава 4. Предисловие к греческой независимости (1815–1821)

Европейские договоры 1815 года касались только тех греков, которые жили на островах, до 1797 года входивших во владения Венецианской республики. После этого, если исключить тот короткий период, когда они принадлежали Венеции, а потом на короткое время стали частью Республики Семи Островов, они находились под властью Франции. После этого острова, один за другим, стали переходить во владения англичан. По конвенции от 5 ноября 1815 года острова Корфу (Керкира), Кефалония (Кефалиния), Занте (Закинф), Айия-Мавра (Лефкас), Итака, Сериго (Китира) и Пакси, вместе с зависимыми от них мелким островками, образовали Соединенные штаты Ионических островов под протекторатом английского короля Георга III и его преемников. Согласно этому договору, главой этих островов король должен был назначить «лорда верховного комиссионера» из числа местных жителей. Этот лорд должен был созвать Законодательную ассамблею для выработки проекта новой конституции. До ее созыва в силе оставались прежние конституционные нормы.

Южные острова Ионического архипелага уже привыкли к справедливому, хотя и самодержавному, правлению сэра Хадсона Лоу, будущего тюремщика Наполеона. Среди жителей Корфу большой популярностью пользовался Джеймс Кемпбелл, которому французский комендант в 1814 году сдал остров Корфу, и они обратились к британскому правительству с просьбой назначить его первым «лордом верховным комиссионером». Однако к ним был прислан Томас Мейтленд, брат лорда Лодердейла, служивший до этого губернатором Мальты. Жители этого острова за деспотический характер прозвали его «королем Томом». Назначение этого человека оказалось неудачным, ибо первый «лорд верховный комиссионер», будучи способным и честным человеком, проявил себя совершеннейшим солдафоном. Внешне он был похож на бульдога; его язык поразил элегантных жителей Ионических островов своей грубостью, а любовь к попойкам вызывала у корфиотов, не склонных к пьянству, глубокое отвращение.

Тем не менее Семь Островов встретили новый порядок с радостью. Кефалония (Кефалиния) назвала Мейтленда «новым Аристидом», а ионический храм на Корфу (Керкире) и архитектурные памятники на других островах до сих пор напоминают о правлении этого великодушного аристократа, которому, по странному капризу судьбы, была вверена власть над поэтическими государствами Одиссея и Алкиноя.

Томас Мейтленд, приехавший к новому месту службы в 1816 году, на основе своих наблюдений и личного темперамента пришел к выводу, что жители Ионических островов еще не готовы самостоятельно управлять своими собственными делами. Он решил, раз ему поручили даровать им конституцию, наградить их подобием свободных институтов, которые напоминали таковые лишь с внешней стороны. Он назначил «Первичный совет» из одиннадцати местных жителей, которым должен был руководить барон Эммануэль Теотокис. Этому совету было поручено созвать Учредительное собрание для выработки конституции. Теотокис был выходцем из знаменитой корфиотской семьи, которая, в лице его дяди, дала стране человека, входившего в группу лиц, занявшихся возрождением греческого языка, а также президента сената Республики Семи Островов, которым был его отец. Как патриот Греции и преданный друг Великобритании, барон Теотокис был просто создан для этого поста.

Вскоре Учредительное собрание в составе сорока человек было сформировано. Из них одиннадцать человек были членами Первичного совета, а остальные были избраны жителями островов из двойного списка кандидатов, представленного этим советом. Благодаря этой схеме, которая была создана русским послом на Ионических островах в 1803 году и позаимствована Мейтлендом, верховный комиссионер смог создать Первичный совет, которому было поручено составить проект конституции. Она была единогласно принята 2 мая 1817 года. Согласно этому документу, на островах был создан двухпалатный орган: Законодательная ассамблея, состоявшая из одиннадцати постоянных членов и двадцати девяти членов, выбранных по той же схеме, что и депутаты Учредительного собрания. Помимо этого, создавался сенат из шести членов, из которых четверо представляли самые крупные острова, а один представлял три более мелких острова (его избирали по очереди). Сенаторы избирались из числа депутатов Учредительного собрания; на их решения верховный комиссионер мог налагать вето. Шестой член сената, или президент, назначался сувереном из числа ионических дворян с одобрения верховного комиссионера.

Депутаты обеих палат получали заработную плату и компенсацию расходов на проезд; они служили пять лет, а президент сената должен был переизбираться каждые два с половиной года. Этот чиновник, которого могли переизбрать, получал, в качестве компенсации, титул высочество; ему обязаны были отдавать воинские почести, поскольку он являлся самым значимым человеком в Ионическом государстве после верховного комиссионера. Впрочем, его назначение и отстранение от должности зависело от этого комиссионера. Правом созывать ассамблею на внеочередную сессию (обычно она собиралась 1 марта каждого года), а также советовать британской короне распустить ее обладал лишь верховный комиссионер; таким образом, вся полнота власти принадлежала ему.

На других шести островах его представляли «резиденты», а сенат назначал своих «регентов» из числа местных жителей. Эти кандидатуры тоже должны были быть одобрены верховным комиссионером. «Регенты» должны были к тому же получать одобрение своих действий у «резидентов». Местные муниципальные советы, представителями которых были «регенты», избирались открытым голосованием.

Сенат также избирал, с согласия верховного комиссионера, двух ионических членов Высшего совета юстиции, в который английский король назначал двух британских судей. Верховный комиссионер и президент сената тоже были членами этого суда.

Без согласия сената и верховного комиссионера не могло печататься ни одно издание, за исключением правительственных. Первый номер официальной «Газеты республики Ионических островов» вышел на острове Занте (Закинф) в 1810 году под слегка измененным названием. Позже ее редакция была переведена на остров Корфу (Керкира); долгое время это была единственная газета во всей Ионии.

Долгие годы она издавалась только на итальянском языке, и, хотя греческая церковь и греческий язык были объявлены господствующими, в полиции, санитарных учреждениях и в почтовых отделениях использовался только английский, а в юридических учреждениях – итальянский (до 1849 г.). Родной греческий язык стал обязательным только в 1852 году. Такой была система управления Ионическими островами в течение 30 лет.

Ионическая конституция 1817 года, хотя и кажется нам совсем не либеральной, была детищем своей эпохи, и судить о ней следует по ее результатам. Ионические острова в течение предыдущих 20 лет были предметом постоянных раздоров и более всего другого нуждались в отдыхе и справедливом отправлении законов. Мейтленд сделал право участия в выборах привилегией дворянства, а крестьянам он помог тем, что запретил ростовщичество, которое превращало их в рабов. Кроме того, он поощрял продажу земель и организовал строительство тех великолепных дорог, которые стали лучшим памятником британскому правлению. Но он совершил ошибку, запретив народу участвовать в выборах, ибо это привело к междоусобицам и породило у людей страх.

Полагая, что хорошо оплачиваемые чиновники реже подвергаются искушениям, он повысил оплату людям, занимавшим высокие посты, и специально создал множество разных учреждений, чтобы дать работу местным жителям; однако все профессии, кроме церковных, юридических и медицинских, были для них недоступны, а коммерция их не привлекала. Создание орденов Святого Михаила и Святого Георгия, а также присвоение высокопарных эпитетов сенаторам и депутатам удовлетворило любовь жителей Ионических островов к титулам, поэтому дворяне, особенно заседавшие в правительстве, сделались верными защитниками британского протектората.

Вскоре, однако, случилось событие, которое породило сильную неприязнь к британцам и до сих пор вспоминается в греческих землях как огромная ошибка британской политики. Согласно русско-турецкой конвенции от 21 марта 1800 года, Турция получила бывшие континентальные владения Ионических островов при условии, что она будет соблюдать их древние привилегии, а более поздняя конвенция, которая поместила эти владения под британский протекторат, сделала специальную ссылку на это условие. К тому времени все четыре континентальных владения, за исключением Парги, достались Али-паше Янинскому. На Парге, однако, был размещен, по приказу Наполеона, французский гарнизон – когда в 1807 году Ионические острова стали французскими. Это произошло потому, что договор 1800 года был аннулирован из-за нарушения Али-пашой условий, которые гарантировали сохранение древних привилегий бывшим владениям Венеции.

Это соглашение выполнялось французами до 22 марта 1814 года, когда Чарлз Гордон, британский комендант острова Пакси, расположенного рядом с Паргой, занял Паргу по просьбе его обитателей, опасавшихся, что французы передадут его Али-паше. Жители Парги верили в то, что их просьба включить их земли в состав Ионических островов, как это было во времена венецианцев, будет уважена. Правитель-регент одобрил оккупацию Парги; сюда был прислан британский офицер; казалось, что они, подобно жителям Ионических островов, будут рады, что попали под защиту британской короны. Турция, однако, потребовала, чтобы условия договора 1800 года были выполнены, и Томас Мейтленд, который заявил, что никаких «уверений в более тесной связи» во время оккупации 1814 года сделано не было, решил Паргу отдать. К тому же он подсчитал, что удержание этого места будет ежегодно обходиться Англии в 50 000 фунтов стерлингов. Пусть его забирает Турция, решил он.

Соответственно, в начале 1817 года подполковник де Боссе, швейцарский офицер на британской службе, был отправлен на Паргу, чтобы подготовить местных жителей к тому, что их город перейдет под власть султана. Кроме того, он должен был сообщить всем, кто пожелает его покинуть, о компенсации, которую они получат за потерю своих домов и имущества, а также о том, что переезд на Ионические острова будет им оплачен. Все жители единодушно решили покинуть свой родной дом, не желая становиться подданными султана, ибо хорошо знали о том, как жестоко турецкий паша в Янине обходится с местными жителями. Однако разногласия в оценке имущества заставили их надолго отложить свой отъезд. Владельцы оценили свое имущество в 600 тысяч фунтов стерлингов, члены турецкой комиссии – лишь в 56 756 фунтов; оценщики с острова Корфу, ориентируясь на цены Корфу, в 280 тысяч. Мейтленд приказал уменьшить эту сумму на одну треть, поскольку собственность находилась на континенте, и еще на треть, объяснив это тем, что оплата будет производиться наличными. Он сообщил жителям Парги, что они получат не более 150 тысяч. Тогда бездомное население Парги, за исключением двух семей, выкопало из могил кости своих предков, сожгло их и покинуло остров, и 10 мая «Юнион Джек» (английский флаг) был заменен турецким. Так прекратила свое существование последняя свободная греческая коммуна.

Однако, прибыв на Корфу (Керкиру), переселенцы обнаружили, что в их компенсациях были сделаны новые вычеты. Али-паша Янинский предложил Мейтленду получить всю сумму в обесцененных монетах; Мейтленд вычел еще 8 тысяч фунтов, собираясь выдать переселенцам 142 тысячи; из этой же суммы он взял себе еще один процент за фрахтование судов, а также в качестве комиссии. Однако жители Парги отказались принять это решение. Тогда правительство пообещало построить для них храм; помимо этого, беженцам были предоставлены бесплатные дома в пригороде города Корфу (Керкира) Мандучио, где до сих пор проживают их потомки. В гарнизонной церкви города Корфу (Керкира) можно увидеть священные картины и мебель, которые были помещены сюда на хранение до тех пор, пока старые дома не станут снова «свободными». Теперь, когда этот день, давно обещанный, но постоянно отодвигаемый, наконец наступил, сдача Парги, проклятая в итальянских стихах Берчета, а с еще большей силой – в знаменитой греческой балладе, не перестает терзать сердца людей высокого духа. Эти люди никогда не простят британцам того, что они отдали их очаги и алтари туркам, пусть даже ради соблюдения международного договора.

Али-паша Янинский добился наконец, чего желал. Но султана уже давно тревожила растущая независимость своих номинальных подданных, и он нанес удар по чересчур влиятельному сатрапу, которым был его второй сын Вели. Ранее он перевел его из губернаторов Мореи в Ларису, а теперь вообще сослал в захудалый пашалык Лепанто. Али-паша увидел в этом руку своего личного врага албанца бея Измаил-паши, который когда-то был его верным другом, а потом бежал в Стамбул и втерся в доверие к султану. Привыкнув убирать со своей дороги все препятствия, Али-паша нашел убийц и велел им уничтожить врага. Покушение, однако, сорвалось; убийцы сознались, кто их послал, и разгневанный султан объявил Али-пашу мятежником и отщепенцем, а его пашалык отдал бею Измаил-паше.

Опасаясь, что его прикажут убить, Али-паша волей-неволей вынужден был обратиться за помощью к грекам. В этом не было ничего удивительного, ибо паша, хотя и верил в Аллаха, своим мусульманским слугам не доверял и не построил ни одной мечети. Он предпочитал пользоваться услугами греческих епископов в качестве своих доверенных людей, а еще строил церкви для их прихожан, в дипломатической переписке использовал греческий язык и приказал преподавать его в двух колледжах, которые патриотичные греки, из любви к знаниям, открыли в Янине. Здесь говорили на самом правильном с точки зрения грамматики греческом языке, в отличие от других мест. С албанцами он вел беседы о независимости, с греками – о конституции. Один грек, Омер Врионес, который завоевал себе славу и богатство, сражаясь с мамелюками Египта, и один их этих воинов, Одиссей, сын знаменитого разбойника Андроутсоса, оказывали ему всяческую поддержку. Но греки в целом не испытывали симпатии к этому тирану, и по всему Эпиру ходила недобрая слава о его жестокости.