В начале пути

Всё кончается в этом мире. Закончилась, наконец, и война. Вернулись в Ленинград. Демобилизовался и Иван Илларионович. Мальчики подросли, но добра в эвакуации не нажили. Школа была затрапезная. Дисциплину держать было некому. Знаниями тоже не перегрузили. В общем, надо было где-то доучиваться. Выбрали техникум им. Мухиной (бывшее училище Штиглица, который иначе и не называли). Сразу после поступления туда учреждение перепрофилировали в ремесленное училище. Даже среднего образования не получалось. Старший, Гена, учился на краснодеревщика, младший – на лепщика-модельщика. Гена оказался талантливым, его быстро приспособили к реставрации музеев, которые сильно пострадали в войну. Все было бы терпимо, да пожилые работяги наряду с ремеслом приучили и к рюмке. Это комментариев не требует.

Младший, Володя, поболтался некоторое время в люльке снаружи зданий на холоде и решил поменять профессию. Он поступил на вечернее отделение ВГИКа. Факультет был, по всей вероятности, операторским. Там было много фотографии, а она, по тем временам, была в большой зависимости от химии. Володю долго не призывали в армию, но все же служить пришлось. Он попал в топографическую службу в Забайкалье. Там и нафотографировал вволю. Снимки посылал Ане на целину, а позже ей же сделал великолепные микрофото для диссертации и на защиту, вроде теперешних презентаций. Во время возвращения со службы его эшелон тоже проходил через Пермь. Кузина, для которой он был тоже всегда двоюродным братом, пыталась оставить его на Урале, но для коренного ленинградца это было немыслимо. Так сорвалась вторая попытка помочь родному семейству. Позднее он рос по службе и был в какой-то комиссии по распределению химических заводов по СССР. Он спас Пермь от очередной отравиловки в виде свинцового завода, а то там своих было мало.

Глава семьи пришел с войны с ранением в грудь, очень долго лежал в госпитале, но всё же справился. Сорокапятилетняя Верочка, у которой в блокаду прекратились месячные и более не возобновлялись, почувствовала некоторую неловкость в животе. Подождав ещё немного, не пройдет ли само, обратилась к врачу и услышала: «беременность, месяцев 5». Здрасьте! Жалобы и слезы не помогли. Родилась Наташка. Детей стало трое. Комната одна, двадцатиметровая, в коммуналке на Петроградской стороне, где ютились ещё три семьи и непонятно где – мать-одиночка с мальчиком, изгнанная родными из своей деревни. Над ней, как могли, глумились (а скорбные духом, особенно алкоголики – большие мастера на это).

Забегая вперед, надо сказать, что ничего путного из детей населения Вороньей слободки не вышло. Мальчик-изгой делал уроки на перенаселенной кухне, в буквальном смысле, на коленке. Мать билась как рыба об лед, чтобы заработать копейку. У её дальних родственников-алкоголиков, проживавших тут же, была четырехлетняя умственно отсталая девочка, гроза всей квартиры. Очень любознательная, она слышала все разговоры жильцов и потом громко их пересказывала в коридоре, изображая телефон. Частенько хозяйки обнаруживали свое белье в ванне общего пользования, которая располагалась в коридоре и служила вместилищем для всякого мусора. Пролетарии пренебрегали таким пережитком прошлого, как ванна, и пользовались общественной баней. Девица обычно собирала своё и чужое грязное бельё и замачивала его без разбора. Угомонить деятельную особу было совершенно невозможно.

Комнаты в старом доме шли анфиладой. Перегородки были тонкими, поэтому все жили во всех комнатах одновременно. В кухне была одна дореволюционная чугунная раковина, эмаль с которой давно слезла, и на месте решетки слива много лет стояла продырявленная консервная банка. Жильцы и представить не хотели, что можно в складчину купить новую. Электричество стоило 4 копейки киловатт. В коридоре, в туалете и на кухне висели по 4 лампочки, и население зорко следило за пользованием только своей. В начале 50-х был проведен газ. Плита на 4 конфорки тут же была поделена, и боже упаси, чтобы кто-то зажег не свою. На всякий случай ставили ведро с мытой посудой и кипятили её часами на своем месте, чтобы другие ненароком не заняли. Вера писала на Урал родственникам:

– Вы не представляете, какое это удобство.

Первым ушел из дома Володя. Он женился, и ценой невероятных усилий родня скинулась и выделила деньги на первый взнос в один из первых кооперативов. Дом был пятиэтажкой, типа «придешь домой пьяный – не упадешь». Прихожая была вместимостью в один квадратный метр. Одеваться зимой лучше было на лестничной площадке. Но это был уже свой дом.

Гена женился позже, к восторгу мамы, на партийной активистке. Когда приехавшая в гости Аня обратила внимание на неестественное поведение невесты, Вера возмутилась:

– Ты с ума сошла! Девочка – член партии. Она член пленума райкома! Она участвует в выборах! − В ответ ей было сказано, что именно это всё и наводит на сомнение. Вразумить будущую свекровь не удалось. Позже она писала родственнице:

– Дорогая моя! Каждый день тебя вспоминаю.

Однако день ото дня становилось труднее. Надо было что-то делать с жильём. Подрастала Наташа. Родился сын у Гены. И все в одном гнезде. Тогда Вера придумала хитроумный план. Она вообще была умницей, когда это не касалось её непосредственно. Член органа контроля КРУ, от которой ничего невозможно было скрыть, при других раскладах давно имела бы роскошную квартиру, которую ей неоднократно и предлагали. Но потому КРУ и было её постоянной нагрузкой, что Вера была неподкупна. И профессионализм её был потрясающим. Она составляла сложные отчеты, непрерывно разговаривая, играючи, и ни разу не ошиблась ни на копейку. И при всем этом у неё не было приличной одежды. На работу в детский сад она ходила в домашнем халате. Чтобы что-то осталось ей самой, родственница покупала вещи только на неё. Иначе все раздаст непутевым сестрам и племянникам.

И вот наша праведница отправилась « к судьи» посоветоваться, узнала цену помощи, собрала деньжат и выписала Володю и Гену под предлогом постоянных скандалов из своей комнаты, а туда прописала тетку, которая уезжала из Питера, оставив в другом доме «комнату». Это «жилье» площадью в 9 кв. м было выгорожено из больших размеров ванной комнаты в старой питерской квартире. Оно было даже с окном. Все это надо было сделать через суд. Сумма судье за подпись, сумма тетке за «комнату» с опасностью, что той может не понравиться на новом месте и она вернется и поселится к ним на законном основании. Гена получил «квартиру». На суде зрители переговаривались:

– Ну и стерва баба! Ну, этого, черного-то ладно – может, и вправду бандит. А вот беленького-то за что?

Так Иван с семьей остались втроем. Жить в Питере раньше было сущим наказанием. Особенно летом досаждали многочисленные родственники и знакомые со всей огромной страны. Недаром доктор из солидной клиники жаловалась, что она все лето спит без подушки. Тем не менее хозяин вышел на пенсию, Вера подрабатывала в детском садике, с которым можно было летом выехать из города «на дачу». Это делалось для Наташи. Практически четвертым членом семьи была племянница, дочка младшей сестры, муж которой погиб, когда малышке было 9 месяцев. Так девчонки-ровесницы и выросли вместе и были родными всю жизнь.

Надо заметить, что Анна не теряла надежды помочь своей сестричке. Она забирала её на зиму в Пермь, где ею занималась любимая отцовская сестра. Девица была с гонором, но хорошо прижилась у родни и плакала, когда мама приехала за ней. Семьи общались тесно. Отдыхали вместе под Пермью в чудесной деревне перед поступлением Наташки в школу. Когда мама с ней пришла записываться в первый класс, её спросили:

– Наташенька, деточка! Ты хочешь в школу?

– Не хочу! − Ответила она басом.

– Почему же, деточка?

– Я «Л» не умею говолить!

Когда она появилась в Перми, тетка, не терпевшая дефектов речи, взяла чайную ложку, приложила её к языку, и начались импровизированные занятия логопедией. Через день Наташка носилась по двору и вопила: «тррактор, трарелка….».

Прошли годы. Аня стала врачом. Она часто ездила в Ленинград по делам и в гости. Наташа закончила фельдшерское училище и работала напротив дома в Институте им. Турнера. Вера убивалась, что она утомляется на работе. И была голубая мечта, чтобы дочка получила высшее образование. Самой Наташе оно даром было не нужно. Кузина в очередной приезд решила забрать её, наконец, у родителей, которые своей безумной любовью явно портили ей жизнь. У дяди обнаружился рак желудка. Устроив его на операцию и убедившись, что пока обошлось благополучно, забрала сестрицу и отбыла на Урал. В мединститут попасть не удалось – не хватило рабочего стажа. Пристроились в педагогический на естественный (химия и биология) факультет. Перед этим весь отпуск Аня занималась с абитуриенткой, полностью стерильной по тем предметам, которые предстояло сдавать. Её маленький сын бегал вокруг и выкрикивал:

– Статор, ротор, генератор! – Через пятнадцать лет он сам будет учить это все перед поступлением в институт.

Год прошел быстро. Наташа училась без троек и даже как будто с удовольствием. Если сестра заставляла заниматься, она подкладывала под учебник художественную литературу и переключалась, когда её оставляли в покое. Позже она призналась, что так приучилась читать. Но мама в Питере исходила нетерпением – скорее назад, ведь «площадь в Ленинграде»! Еще и питерская сестричка добавила: в Питере танцуют босанову! Уехала девушка на каникулы и в Пермь больше не вернулась. Дальше училась 13 лет. Первый год − брала сумку, «уходила на занятия» и возвращалась в обычное время. Приехавший в гости родственник, сам учитель математики, заметил Вере, что дочь её не учится. Выдержав спокойно бурю негодования и криков мамаши, он припер девочку к стенке, и она вынуждена была признаться, что гуляет днем по городу. Мама, в полном горе, заставила её восстановиться в институте. Для этого Наташа села в машину и поехала в Москву. В министерстве уже все разошлись по домам. В кабинете сидел один среднего возраста мужчина и что-то писал. Спросил, какие проблемы. Поинтересовался, хочется ли учиться. Выяснил, что совсем не хочется, но очень нужно маме. Подписал бумаги. Спросил, есть ли где переночевать. Ночевку в машине не одобрил. Пригласил домой. Познакомил с женой. Накормили. И только тут она поняла, что все время общалась с министром. Выспавшись, утром отбыла в Питер.

Восстанавливаться пришлось неоднократно. Закончив с грехом пополам институт и получив диплом, никогда не работала по специальности. Попробовав решить задачки по химии, заданные сыну, получила двойку и никогда больше попыток помочь не повторяла. Ни сын, ни внук дальше школы учиться не стали, несмотря на её уговоры. Всё же девушка с высшим образованием – это не просто так! Почти все рабочее время прошло на Ленфильме. Дослужилась до директора картины.

Наташа вышла замуж за молодого человека, который сообщил, что его мама – врач, папа – директор фабрики, дом – полная чаша. После свадьбы выяснилось, что папа заведует складом и никогда с ними не жил, у него своя семья. Он, кстати, не замедлил нанести визит и предложил невестке интим, а в благодарность обещал достать мебельный гарнитур за её, разумеется, деньги. Мама – санитарка в больнице. Вскоре муж ввязался в какую-то авантюру, получил 8 лет, сел и с Наташей, к её удовольствию, развелся. Они с сыном и Верой остались втроем. Иван умер через полтора года после операции. Все это время о них у родственников не было ни слуха, ни духа.

В очередной командировке Аня, остановившаяся у блокадных друзей мужа, решила навестить родню. В старом доме на Лахтинской их не оказалось. Дверь открыла бывшая мать–одиночка, узнала посетительницу и выдала новый Наташин адрес. Она, наконец, стала законной владелицей комнаты. Смущаясь, сообщила, что сын окончил институт, поступил в аспирантуру и пишет диссертацию. И такое счастье было на лице, что посетительница от души поверила в справедливость судьбы.

Новая квартира родственников была далеко от центра, на Гражданке. Войдя в комнату, племянница увидела тетку на кровати. Лицо её было бледным, «как полотно железной дороги» (тоже ходовое тогда выражение). Обменявшись «любезностями» и расцеловавшись, доктор пощупала теткин живот и поняла, что вопросы задавать бесполезно. Все пространство брюшной полости было занято бугристой опухолевой массой. Происхождение её уже не имело значения. Познакомилась с Наташиным сыном и отбыла. Гена, случившийся тут же, позвонил и посетовал, что забыл пригласить сестру в гости тоже в новую квартиру. Ему её дали по случаю туберкулеза легких, рядом с химическим заводом, источавшим непрерывно ядовитое темно-желтое облако. Весь этот район располагался на болоте, через которое местами проложили мостки. Новая семья представлена была женой и дочкой. Это было последнее свидание с Верой. Она умерла через 3 месяца.

Затем общение с Наташей снова прекратилось, теперь уже лет на 40.

На Урал зачастил Гена. Он жил с новой семьей, лечил туберкулез. Много работал, чтобы была побольше пенсия. Прооперировали грыжу. Как-то позвонил сиплым голосом. На вопрос, что случилось, ответил, что диагноз поставить не могут, и вообще всем наплевать. Эту особенность питерской медицины кузина знала по себе, поэтому распорядилась немедленно приехать в Пермь. В клинике, где работала всю жизнь, у Гены обнаружили рак щитовидной железы с громадным метастазом в легкое. Он был отправлен домой в Ленинград, где в онкодиспансере всё подтвердили, и лечить уже не стали. Через 3 месяца не стало и его. Следом ушел Володя. Остались две двоюродные сестрички с сыновьями. Родные сестры Веры тоже погибли от онкологии.

В 87-летнем возрасте Аня решила прокатиться теперь уже в Санкт-Петербург, где в свое время работала 3 года, повидать родных, которые переехали туда из других мест, и познакомить с ними сына с невесткой и внучку. Когда она вошла в квартиру родственницы, где решили собраться, навстречу ей вышла Наташа с криком:

– Сестричка моя любимая! Мы с Таней тебя так искали, у нас же теперь никого не осталось!

– Интересно, – ответила та, − Таня много лет вела новости на 5-м канале. Вроде, грамотная. Я её часто слушала дома. Как это вы растерялись в наше-то время?

Говорила и внимательно разглядывала сестричку, которую когда-то в трехлетнем возрасте будущий муж Ани таскал на себе по три километра на речку, когда жили на даче под Питером в Вырице. Наташка кричала:

– Уходи, змей. Она ко мне приехала, а не к тебе! − Что было истинной правдой.

А теперь один глаз прикрыт веком – птоз. Живот великоват – но уже 73 года. И голос:

– Ты уезжаешь послезавтра?

– А что?

– У меня химия….

А чего было бедняге ожидать, если у мамы, отца, брата и теток – онкология?

И что же это за судьба такая – как приедешь в семью, так обнаруживаешь рак? Может в том, что так подолгу прерывалась связь и была «великая сермяжная правда»? Или наоборот? Так раздумывала Аня, слушая весьма выразительный рассказ, как оперировавший её 6 лет назад в Онкологическом центре им. Петрова профессор оставил матку с прораставшей из неё в толстую кишку опухолью, чтобы не выводить временно сигмовидную кишку на боковую стенку. Сценарий на будущее был ясен. Вернувшись домой, родственница пыталась помочь консультацией в новом Питерском центре, хотя понимала полную бесполезность любых действий. Связь в этот раз установилась регулярная. В один из сеансов больная проговорилась о выпоте в плевре. Через несколько месяцев её не стало.

Москвичка

Стоял июль. В Москве было не очень многолюдно – всё же отпускное время, что несколько примиряло Анну со столицей, ненавидимой ею с детства. Она была в столице проездом по дороге на юг. Собралась туда в отпуск вместе с заведующей отделением в клинике, где работала с окончания института. В Москве задержались на 2 дня у сестры начальницы, которая собиралась вместе с ними. Поезд отправлялся ещё засветло. В купе появились две девицы примерно Аниного возраста. Их провожали папы, один из которых был хромым и буквально висел на палке. По внешнему виду это были последствия полиомиэлита, перенесенного еще в детстве. Второй родитель имел все признаки номенклатуры. Трудно сказать, в чем это выражалось. Возможно, в манерах, может быть, в костюме, но только по одному взгляду было ясно, что товарищ из начальников среднего звена.

Пришлось знакомиться. Девицы оказались химиками. Они недавно закончили институт им. Менделеева и работали в «почтовом ящике», так тогда называли для краткости засекреченные научно-исследовательские учреждения. Дорога на юга нашей родины длинная, а в те времена поезд пилил из Москвы двое суток. Естественно, были долгие разговоры. Между делом выяснилось, что старшая, Изабелла, работала с изотопами. Никаких подробностей, конечно, она не излагала, но упомянула о том, что их лабораторию наблюдают врачи, а каждый месяц приходится делать анализ крови. При этом у всех обнаружена анемия. Чтобы не отстранили от работы, все причастные к проблеме накануне лопают ложками икру, лучше черную, тогда показатель гемоглобина бывает выше. Значительно позже Анна сопоставляла дальнейшие события с этими сведениями, а тогда запомнила, но выводов не сделала. Правда, некоторые сомнения все же высказала, но энтузиазм и интерес к тематике был таким, что никакие доводы все равно бы не подействовали. Это был период конца пятидесятых годов, когда все только начиналось, водородной бомбы ещё не сделали, в космос ещё не выбрались, а Хиросима уже случилась. И люди были совсем другими, прагматизм их не затронул. Одним словом, шестидесятники. Нельзя сказать, что такими были все, но они встречались повсеместно, влияние их на основную массу какое-то время было существенным. Чем сильнее закручивались гайки, тем ярче они выделялись на общем фоне. И главные признаки эпохи представляли они.

Всё на свете кончается, закончилась и дорога. Все ехали в Хосту. Все были «дикарями». Так тогда называли отпускников, ехавших не по путевке. Нашли квартиры, а девушки расставаться не пожелали, к большому, кстати, неудовольствию «завы». Но общение оказалось интереснее. Постепенно выяснилось, что Изабелла поехала для снятия стрессового состояния после развода. История эта была довольно типичная, и не только для того времени.

В институте учился студент с периферии. Чаще всего у этого контингента в конце учебы развивается непреодолимое желание остаться в Москве. Раньше это было очень сложно. Чтобы жить в Москве, нужна была прописка. Добыть её можно было путем женитьбы или замужества. У Кирилла была внешность, которая весьма напоминала Ива Монтана. Кстати, Изабелла тоже была несколько похожа на Симону Синьоре. Иногда их даже останавливали на улице. Молодой человек был достаточно воспитан и в меру образован, да и сходство с мировыми звездами сыграло свою роль. Отношения были совершенно радужными. Они поженились. Первый год прошел замечательно. Родитель Изабеллы в то время был приглашен на работу в какой-то главк. Появился кремлевский паёк среднего уровня (пайки там раздавались строго в соответствии с партийной иерархией). К этому времени появилась отдельная двухкомнатная квартира в центре. В общем − живи, не хочу. Тем временем образовалась беременность. Родилась девочка. И тут всё закончилось. У ребенка было тяжелое уродство развития, она погибла через два дня. Кирилл быстренько собрался и свалил к даме, которая изображала друга дома, а по совместительству занималась с Беллой немецким языком. Такой двойной удар выдержать очень трудно. Белла впала в тяжелую депрессию. Кстати, следующая беременность в другом браке закончилась выкидышем, и больше детей у неё не было. Ане всегда казалось, что не обошлось без влияния изотопов.

Во время отдыха в Хосте Белла познакомилась с молодым человеком из Грузии. Этот роман сыграл положительную роль в её самочувствии, но довольно длительное потом общение закончилось его женитьбой, что тоже добавило разочарования. С Анной они продолжали общаться в письмах, по телефону и во время нечастых встреч, когда выпадали командировки в столицу. Самым терапевтическим средством оказался для Изабеллы её поэтический дар. Она писала хорошие стихи. Анна даже поспособствовала, чтобы они увидели свет. Её приятель, главный редактор Пермского книжного издательства, опубликовал несколько из присланных произведений в молодежном сборнике. Это было очень мало. Анна не понимала, прочему она не печатается в Москве, пока не познакомилась поближе с писательской братией и не сообразила, что зависть у «творческих работников» превалирует над остальными чувствами. Это уже много позже подтвердила её приятельница-журналистка. Книга стихов Изабеллы вышла, когда она работала в Черноголовке.

По прошествии времени Изабелла вышла замуж второй раз. Муж работал в близкой её специальности области. Это был славный парень, который её очень любил, а она не скрывала к нему полного равнодушия. По работе ей часто приходилось ездить в командировки в Германию, в ГДР, конечно, поэтому все время совершенствовался немецкий язык. Впрочем, она подходила к этой проблеме без комплексов. В те времена, когда знание иностранных языков рассматривалось как качество, по меньшей мере подозрительное, она объясняла Анне:

– И чего стесняться? Не думай ни о каком произношении и грамматике, говори все слова, какие знаешь, вот и всё!

Конечно, у неё был вполне приличный немецкий. Да и практика была почти постоянной. Для Анны это было предметом белой зависти. Завели родители собаку породы эрдель-терьер, по имени Динни. Когда она была маленькой, дети на прогулке подходили к маме с вопросом:

– Тетя! А у вас собака настоящая? – Это были времена, когда основной породой в СССР были двортерьеры, а Динни оказалась экзотикой. Выросла очень умная и воспитанная собака, которая, по мнению Беллы, весьма разрядила обстановку в семье. Мамин характер держал всех в тонусе.

Появилась и дача в Жуковке. Ею занималась мама. Дача располагалась в обычном поселке и была половиной бревенчатого дома с четырьмя сотками земли в их распоряжении. Отец работал в конторе, теперь бы сказали «в офисе», и занимался строительными вопросами. Материальное обеспечение было хорошим. Оба комсомольцы, а потом и партийцы, скандалили каждый раз, когда родители посылали за пайком – их мучила совесть. На вопрос, зачем тогда вступили в партию, был ответ, что изнутри с «ними» бороться проще.

Слава был мужиком принципиальным. Как-то, провожая Анну на вокзал, он увидел волосатую руку, которая протянулась перед ней без очереди в камере хранения. Рука принадлежала «лицу кавказской национальности», который решил влезть перед девушкой. В ту же секунду владелец руки оказался у противоположной стенки. Анна обеспокоилась:

– Ты не боишься, что он в драку полезет?

– Не волнуйся! Это он у себя наглый, а здесь живо хвост подожмет! − и оказался прав.

Семья Беллы постепенно разваливалась. Сначала они развелись с мужем. Вскоре у отца произошел инсульт, от которого он в итоге скончался. Довольно быстро умерла от рака мама. Поэтесса осталась одна.

Шло время. Изабелла защитила кандидатскую диссертацию. Отдел, где она работала, перевели в Черноголовку. Общение стало реже, затем прекратилось на некоторое время. Анну занимали домашние и рабочие заботы. Однажды перед праздником она написала подруге открытку с поздравлением, а в ответ получила весьма грустное письмо. За выпавший из общения период Белла ещё раз вышла замуж, на этот раз по большой любви, была очень счастлива. Защитила докторскую. Вскоре у неё обнаружили опухоль молочной железы. Операция оказалась недостаточно радикальной, и появились метастазы. Муж скончался от опухоли мозга. Белла звала подругу к себе. Ей не хотелось оставлять квартиру в Москве и квартиру в Черноголовке, а также любимую машину чужим людям. Она понимала серьёзность своего положения. Но ещё лучше понимали это «чужие люди». Когда Анна перезвонила в Черноголовку, Изабелла была уже в больнице. Ехать не было смысла. Единственное, что бы хотелось получить на память − это книгу Белкиных стихов. Но просьбу оставили без внимания: видно, раздел имущества был важнее. В интернете книга отсутствует, хотя упоминание о ней есть.

Вспоминая её, Анна задумывалась над совпадением. У неё позднее появилась очень близкая по духу подруга, которую тоже звали Изабеллой. Она также попала под излучение в том же возрасте, что и первая, хотя долго об этом не подозревала. Обе они фанатически любили свою работу, через что и пострадали. Обе потеряли дочерей, хотя по разным причинам. Две поэтессы писали хорошие стихи. Та и другая стали докторами наук. Такое сходство судеб скорее всего объясняется их принадлежностью к одному поколению, тем самым шестидесятникам, которые смысл существования видели в любимом деле и не жалели самой жизни для достижения благой цели.

Послесловие

Представить особенности того времени, да еще в сочетании с многообразием людских характеров и судеб, оказалось делом нелегким.

Середина ХХ века характеризовалась глобальными изменениями научных взглядов и появлением новых технологий в медицине. Молодые врачи того времени начинали свой профессиональный путь в непростой обстановке. Они постигали азы работы в условиях крайней скудости материального обеспечения даже в крупных клиниках, всеобъемлющего послевоенного дефицита, устаревших взглядов на методы диагностики и лечения. Проблемой было и то, что страна уже в течение нескольких десятков лет находилась за «железным занавесом», а Пермь вообще была закрытым городом, статус которого практически полностью исключал возможности международного научного обмена. Иностранная литература с начала 70-х доходила сюда с трудом и большим опозданием, иногда на многие годы, но даже и в этих условиях (а может быть, именно благодаря им?) медицина того времени была качественной, бесплатной и доступной, как и «лучшее в мире» образование. Последнее было намного ближе к практике, чем сейчас, и носило черты классического. Нас учили люди высокообразованные, с глубочайшей внутренней культурой. Стоит ли говорить, что и отношение к больным прививалось бескорыстное и ответственное.