Тарантины и очкарик

– Разве детки депутатов учились в простой школе? Разве не в частной?

– Представьте себе. Все трое.

– Выбирай: новое дело на тарантин, или отступные. У меня есть инфа, которая доказывает причастность тарантин к твоим новым синякам.

– У нас было море инфы про парк, и что? Выкрутились, скоты. Отмажутся и сейчас.

– Сейчас тарантины не хотят, чтобы было, от чего отмазываться. Им лишний шум не нужен. Папы нашлёпают по попке, краник с бонусами прикрутят. За сколько ты согласен зализывать синяки молча?

Толик улыбнулся.

– За миллион.

– Будь реалистом. Оцени ущерб и назови сумму. Тарантины предложили тысячу. Советую сумму удвоить и помнить о том, что фраера сгубила жадность.

Толик хмыкнул.

– Согласен. Две. Но не меньше.

Толик замялся.

– Хотел вас спросить… Что это за инфа, которой вы их испугали?

Я на пальцах объяснил Толику суть колдовства с серийниками камер в тарантиновых мобильниках.

Затем Толик попросил рассказать алиби тарантин. Я в двух словах рассказал про Щучье, шашлык с кровью на речном бережку, и миллион свидетелей.

Толик потёр лоб.

– Так я вам ничего не должен? Прикольно! Р-раз – и бабки в кармане!

– Ага, а перед этим – кроссовками по носу. Прикольно. Кстати, тарантины твердят о какой-то лазерной указке. Мол, за то, что ты их слепил…

– Врут. Мне следователь тоже хотел это приклеить. Совсем с ума сошли. Я идиот? Нечего мне больше делать, как из кустов слепить пьяных дураков? Или я не понимал, что мне могли по пьяне голову пробить, и даже не заметить? Наверное, адвокаты понапридумывали. Уцепиться не за что, вот и родили указку.

В комнату вошёл Михалыч с чаем и грибком.

Чаю я отхлебнул с удовольствием, а грибок хозяин мог бы оставить и на кухне.

Михалыч положил передо мной на стол конверт.

– Мне на кухне слышно всё. Тех, кто Толика вчера побил, вы таки нашли?

– Исполнителей не нашёл, только заказчиков. Но искать их не пришлось. Прыгали перед носом. Так что конверт заберите. Вашу премию я не заработал.

Михалыч поскрёб ногтями ступню. Я, конечно, слышал, что грибок зудит, но разве его чешут той же рукой, которой подают гостям чай?

Толик мой лёгкий шок заметил, улыбнулся. Михалыч закончил скрести ногу аккурат к тому моменту, когда я пришёл в себя и шагнул в коридор.

Когда Михалыч за мной запер, глаза залепила подъездная темень. Чтобы не придавить ненароком белой кошке хвост, включил фонарик. Вместо кошки от меня шарахнулась крыса размером чуть меньше литровой банки.

В столь запущенном подъезде каждая лестничная площадка – рай для любителя бить по башке из темного угла. Даже не надо надевать маску. Налётчик уйдёт неузнанным. Как очкарик собирался возвращаться домой после той поздней прогулки в парке, если бы тарантины его не побили? Фонарика я у Толика в парке не видел.

Я начал перепрыгивать через три ступеньки, когда представил, как бы мне в подъезде очкарика треснули по головёшке, как бы я в отключке валялся в пыли, а по мне ползала та жирная крыса.

Две сотни шагов по остывшему асфальту, сто метров по парку, задержка дыхания возле вонючих кустов, кивок охранника – и я вернулся к Ромке. Надо ковать железо, пока волка ноги кормят.

*

*

Тарантина Ромка меня не ждал. Ромкины дружки меня не ждали ещё больше, чем Ромка и та мартышка, что сидела у Ромки на коленях, вместе взятые.

Малолетки в наноюбках, оседлавшие ромкиных дружков, перехватили взгляд-приказ ромкиной мартышки, с фырканьем слезли со спонсоров. Мартышка увела подружек к барной стойке. Дамы удалились, чтоб мужской разговор не слышать.

Ромкины дружки-тарантины для приличия поковырялись во мне презрительными взглядами, поднялись с чувством папиного достоинства, отвалили к подружкам. После нашего общения в парке желание со мной говорить осталось только у Ромки.

– Какой вы быстрый! Я вас ждал завтра-послезавтра. Неужели управились?

– С вас две штуки, или он пишет заяву.

– Тысяча – это предел.

– Как знаете, юноша. Я свою задачу выполнил. Платить или нет, и сколько – решать вам. Я иду спать.

– Подождите. Я посоветуюсь с друзьями.

Ромка вытащил брюхо из-под стола, подошёл к барной стойке, созвал товарищей по несчастью. После первых слов Ромки дружки-тарантины взглядами превратили меня в перфокарту. Я улыбнулся. Тарантины отвернулись.

Ромка уламывал дружков три вечности подряд. Я чуть не заснул.

Ромка принёс вердикт коллегиума с самой чёрной траурной миной, которую только видел свет.

– Мы согласны. Сколько возьмёте за доставку денег пострадавшему?

– Сотню.

– Так мало?

– Сто баксов.

– Так много?!

– Спокойной ночи!

– Постойте!

Ромка порылся в портмоне, выудил купюру, протянул мне.

– Держите свою сотню.

Я сунул хрустик в карман футболки. Ромка отчитал двадцать сотен отступных, протянул мне. Краем глаза я засёк жадный взгляд ромкиной мартышки, прикованный к пачке денег. Я сунул деньги в задний карман.

Ромка приподнял бровь.

– Потерять не боитесь? Вдруг выпадут?

– Разве что помогут ваши дружки.

– Я в такие игры не шулерю. Мои вас не тронут.

Я хмыкнул. Ромка замялся.

– Эээ… Что вы сделаете с вашей информацией?

– Оставлю на память.

– Так не честно. Мы же договаривались…

– У вас стиратель памяти есть? Я обещал молчать, а не забыть. Но если вы ещё раз очкарика стукнете, я сообщу о нашей сделке куда надо. Не нравится? Забирайте деньги, и разбежимся.

Спокойной ночи Ромка мне не пожелал.

Когда возвращался домой, в самом тёмном месте парка – подальше от чужих глаз – я переложил тарантиновы отступные в передний карман. В задний вставил наискосок лезвие опасной бритвы.

Всю дорогу домой я краем глаза видел позади себя тень. Мои движения тень не повторяла. Отбрасывал тень мой попутчик. Следил за мной от ромкиного кабака. В детстве мой спутник в прятки не играл, иначе бы крался по тёмным углам, а не вышагивал по пятнам лунного света на асфальте.

*

*

За полсотни метров до дома я взял курс на свой подъезд, чем дал попутчику понять, где живу. Чтобы спутник усёк: время пришло, можно и опоздать. У подъезда я замедлил шаг, сделал вид, что прихрамываю. Через несколько шагов остановился, снял мокасин: мол, вытряхиваю камешек.

Три секунды спустя мне в поясницу упёрлась острая железка. Я поднял руки. Когда попутчик раскрыл рот, меня окутало облако пивной отрыжки.

– Гони бабки!

– Откуда, командир?

– Закрой рот, и давай бабло!

– Руки опустить можно? Если нет, то поройся в задних карманах. Там валяется какая-то мелочь.

Попутчик сунул пальцы в мой карман, напоролся на бритву, ойкнул.

Когда человек режет о бритву кончики пальцев, то забывает всё на свете. Помнит только дикую боль в распоротых пучках.

Я развернулся, включил фонарик, осветил ночного нападалу. Налётчик от болевого шока не понимал, что творит. Бедняга отбросил нож, здоровой рукой стиснул распоротый палец в попытке задушить фонтанчик крови, что вырывалась из пучки.

Бойцу бы сунуть ноги в руки да уматывать, ан нет, стоял, стонал, кривился от боли. Соображалка отключилась.

Я надел мокасин, врезал попутчику пяткой чуть выше колена. Нападала приземлился на копчик, взвыл, выставил перед собой руки.

– Не бей!

– Ты чьё? Ромкино?

– Нет. У меня кровь идёт сильно.

– Отлично. Значит, скоро склеишь ласты. Сними шнурок, перетяни палец.

Я поднял нож, подал нападале.

– Режь шнурок. Пока ты его развяжешь…

Я подсветил фонариком, чтобы попутчик отрезал кусок шнурка, а не полкроссовка. Нападала обмотал шнурком палец. Кровь остановилась. Я присел на бордюр напротив собеседника.

– Откуда ты взялся?

– Увидел, как Ромка дал тебе деньги, ну и пошёл за тобой. Вдруг ты их уронишь? Ментам меня не сдавай, а? Я и так уже наказан. Видишь, чуть полпальца не отрезал!

– Чаще суй грабли в чужие карманы, так ещё и полбашки отобьют.

Нападала опустил голову.

– Ты меня отпустишь?

– Нет, отнесу домой и накормлю колбаской.

– Ромке не говори, а? Он меня убьёт.

– Правильно сделает.

Я поднялся с бордюра, отряхнул брюки.

– Лети, орёл.

– Ромке не скажешь?

– Нет.

– Спасибо, брат.

– Упаси бог от такой родни. Иди.

Нападала стартанул с пробуксовкой. Я двинул домой. Когда зашёл в подъезд, оглянулся. Пятки попутчика мелькали в конце квартала.

*

*

Дома я бросил запачканные кровью брюки в стиралку, включил быструю стирку.

Пока машина трудилась, заглянул на свой блог. Ссылка на видео, снятое в подъезде очкарика, вела в никуда. Значит, тарантины из общего доступа файл убрали. Поздно. Надо было не выкладывать. Файл скопировали тысячи юзеров. Попадись среди сотни хоть один ушлый умелец выковыривать из видео серийники камер, и тарантины от наплыва шантажистов забодаются отбиваться.

Наутро я занёс отступные тарантин очкарику Толику. Радости семейства не было предела.

Всю неделю я искал пропавших болонок, следил за неверными жёнами, угрожал мордобоем мужьям-алкашам – в общем, зарабатывал деньги.

В воскресенье после обеда позвонил Михалыч, напросился в гости. Всё, что я понял из сбивчивого рассказа прежде, чем Михалыч повесил трубку – очкарик исчез.

*

*

Михалыч не пришёл – приполз. Мало того, что все силы у мужика сожрал рак, так ещё жарища всю неделю стояла такая, что и у здоровых сердечко пошаливало.

В кресле Михалыч отдышался, прокашлялся.

– Мой Толик пропал. Вчера после обеда вышел из дому пройтись, и не вернулся до сих пор. Уже сутки.

– В милицию заявили?

– Конечно. Утром. Там сначала сказали, что должно пройти три дня, а уж потом можно подавать заявление. Я сказал, кто мой сын, кто Толику сломал ребро, и кого подозреваю в похищении. В общем, я там поорал, душу отвёл.

– Вы поорали?

Михалыч усмехнулся.

– Вы не смотрите, что я еле ползаю и говорю почти шёпотом. Когда надо, могу и поднатужиться. Но, если честно, меня после того, как я там покричал, минут пять откачивали. Чуть не задохнулся. Может, оно и к лучшему, ведь мне сразу приставили следователя. Я ему всё рассказал, он записал. Сказал, будут искать.

– Вот и хорошо. Другим так не везёт.

– Ян, я хочу, чтобы Толика искали вы. Милиция и не почешется.

– Давайте я принесу чаю. Зелёный пьёте?

– А чёрный есть?

Я кивнул, не вышел – выбежал из комнаты.

На кухню я удрал не столько за чаем, сколько за свежим воздухом. Ноги Михалыча смердели как труп, что три дня вялился на солнце.

Пока чайник закипал, я придумывал, как бы поделикатнее отказаться от предложения Михалыча. Уж больно мне не понравилось, как очкарик исчез: в субботу, когда тарантины по традиции кушают водку с шашлыком под Щучьим, чёрт знает как далеко за городом. Пахло не просто жареным – угольками.

Я разлил по чашкам кипяток, опустил в воду пакетики. Пока нёс напиток богов из кухни в комнату, мелькнула гениальная мысль: а не предложить ли гостю абсолютно чистые новые мусорные мешки, чтоб надел, как белые тапочки в операционной? Да чтоб укутал ноги как следует, ведь он хочет разговаривать с частным сыщиком, а не с задыхающимся полутрупом.

Я принёс чай. Михалыч поднял на меня вопросительный взгляд.

– Ну, как? Вы подумали?

– Я не возьмусь.

– Посмотрите, кому отказываете. Я ведь почти умер. Считайте мою просьбу предсмертной. В таких случаях не отказывают, верно?

Я кивнул. Затем объяснил, почему я таки отказываю.

Толик исчез после того, как я из-за Толика дважды мокнул тарантинские морды в дерьмо. Значит, в списке подозреваемых тарантины стоят первыми. Если в списке есть вообще кто-нибудь кроме тарантин.

Толик умудрился разозлить не кого-нибудь, а депутатских сынков. У пап-депутатов большие деньги и огромные возможности.

В первую очередь я пойду к тарантинам. Папашам-депутатам моя наглость не понравится. Все следователи получат приказ из мэрии ловить меня на каждой мелочи, лишь бы к тарантинам не подпускать. Вот здесь начнутся мои проблемы.

Михалыч выслушал меня с предельным вниманием, отхлебнул чаю, рассмотрел пуговицу на моей рубашке, кивнул.

– Понятно. Проблемы начаться могут, это точно. Почему вы уверены, что Толика украли тарантины?

– Других орлов на примете нет. Кроме тарантин, у Толика были проблемы с кем-то ещё?

– Не знаю. Не думаю.

– Если Толика украли тарантины, то они самые тупые тарантины из всех тарантин на свете.

– Даже так?

– Сегодня воскресенье. Значит, вчера детки депутатов уехали на шашлык, под Щучье. Девочки к ним приехали только сегодня утром. Алиби на вчерашний день у тарантин нет.

– Вот и отлично! Возьмём их за задницу!

– Неужели тарантины такие недалёкие? Сначала сказали о субботних шашлыках мне, и в следующую субботу крадут вашего Толика? Ведь понимают, что к ним я пойду первым.

– Раз они дети депутатов, то тупыми быть не могут?

– Не до такой же степени! Кстати, к тарантинам, кроме меня, пойдёт ещё и следователь. У него к сынкам депутатским должна быть куча вопросов. Если ему разрешат эти вопросы задать.

– Как это? Он же следователь!

– Забыли, как замялось дело с дракой в парке?

– То – простая драка. А это – похищение.

Я открыл Михалычу секретную истину: “Важно не преступление, а кто его совершил”. Подозрения падают не на кого-нибудь, а на детей депутатов, а это бьёт по репутации всей мэрии разом. Мэр поставит прокуратуру на уши. Что будут искать? Правильно, улики. Но какие?

Будут искать доказательства тарантиновой непричастности. Другими словами, депутатских сынков будут отмазывать. И кто! Не адвокаты, а следователи! Тут шансов найти Толика – огромный жирный ноль.

Михалыч задумался. Я отхлебнул чаю. Михалыч взъерошил волосы.

– Что же делать-то, а?

– Добью вас сразу, чтоб не мучить. Как зовут вашего следователя? Вам прикрепили не Крысько? Если его, то ставьте на поисках крест.

Михалыч отмахнулся.

– Фамилию не помню. Какая-то восточная. И он сам какой-то восточный. Имя запомнил потому, что короткое. Юсуп. Нерусский, точно. И мне показалось, что толку от него будет мало. Мужичок он никакой.

Я улыбнулся.

– Юсуп вашего сына достанет из-под земли.

Михалыч посмотрел на меня как на придурка.

– А как же мэр?

– Юсупу на мэра наплевать. В открытую против мэра не пойдёт, но искать оправдания депутатским недоноскам не станет.

– Значит, Юсуп моего Толика найдёт?

– Если не сможет сам, помогу я.

– Сколько с меня?

– Нисколько. У меня с Юсупом нечто вроде дружбы. Я помогаю ему, он – мне. У вашего Толика мобильник есть?

– Конечно. Пишите номер. Заодно дам вам и мой.

Михалыч продиктовал номера, я записал. Михалыч поёрзал в кресле.

– Эээ… Зачем вам номер? Он не отвечает. Трубка отключена, наверное.

– Родню обзвонили? Может, Толик отправился в гости, а вам сказать забыл?

Михалыч родню обзвонил. Толик родных не посещал. Михалыч даже позвонил матери Толика. К ней бы Толик не пошёл, но всяко бывает. Почему к ней бы не пошёл? Она алкашка. Спилась. Как начала пить, так Михалыч её и выгнал. Затем развёлся, квартиру разменяли.

Михалыч уверен, что душевной травмой для нежной детской психики отлучение ребёнка от матери не стало. Толику тогда было всего три годика. Толик бы свою мать и не знал, если бы эта ханыжка за сыном не бегала. То к школе подойдёт, то во двор, когда Толик играл с детьми. Выпрашивала у Толика те деньги, что Михалыч давал сыну в школу на обед.

Михалыч на двести восемь процентов уверен, что Толик у матери не появлялся. Михалыч и позвонил-то ей только для очистки совести. Толик как подрос, так всё и понял. Нормально воспитанный сын нормального отца с мамашей-алкашкой общаться не станет.

В конце монолога Михалыч передал слово мне. Я отказываться не стал.

– Где Толик учится?

– В железнодорожном. Там у них есть факультет журналистики. Первый курс. Группа сто семь.

– У меня вопросы закончились.

Гость выбрался из кресла, протянул мне руку, с минуту тряс мою. Задержи меня Михалыч рядом с собой ещё секунд пять, и мой нос свернулся бы в трубочку.

Когда Михалыч ушёл, я распахнул окна, включил вентилятор на полную, чтобы выветрить из квартиры грибковые ароматы. Эффект наступил через час, за пять минут до моего выхода. Раньше я выйти из дому не мог, потому как боялся, что в запертой квартире штукатурка провоняется до бетона.

Перед выходом я полчаса пытался дозвониться до знакомого. Мобильный номер отвечать отказался, пришлось звонить знакомому на работу.

На тридцать первой минуте наборов номера и коротких сигналов мне сообщили, что мой знакомый уволился неделю назад, и уехал. Куда, моей собеседнице не докладывали.

Знакомый работал на станции того оператора, за которым числился номер Толика. За копейку знакомый записывал разговоры нужных мне абонентов, следил за передвижением трубок по городу. Знакомый уволился, координат не оставил. Как теперь проследить за мобильником Толика?

*

*

Машину я припарковал в квартале от здания оператора. Люблю ходить пешком, и не перевариваю любопытных охранников вместе с телекамерами над стоянками.

В служебное помещение я прошёл, как к себе домой. Показал охраннику удостоверение областного менеджера сети. Боец чуть не откозырял. Корочку менеджера отсканировал тот мой знакомый, что уволился, а меня о своём увольнении не предупредил. Мне осталось только распечатать скан, и тыкать его в нос раздолбаям-охранникам. Когда-нибудь попадусь, а пока тычу ксивы направо и налево. У меня этих удостоверений…

В кресле моего знакомого спиной ко входу сидела девушка в наушниках. Щёлкала мышкой, слушала музыку. Заметила моё отражение в мониторе, развернулась вместе со стулом, взглядом спросила, чего надо, сняла наушники.

Я прислонился спиной к двери, улыбнулся.

– Я вам звонил полчаса назад и…

– И выспрашивали, куда уехал хозяин этого кабинета. Я ваш голос узнала. Кто вы такой и как сюда прошли?

– Частный сыщик. Прошёл ногами.

– А охрана? Таким как вы сюда вход запрещён.

Телефонистка потянулась к трубке внутреннего телефона.

– Я попрошу охранника, чтобы он показал вам дорогу обратно. А то ещё заблудитесь.

– А вдруг я принёс деньги?

– Сколько и за что?

Телефонистка оставила трубку в покое, сложила холёные руки на груди. Да не просто сложила, а с намёком, так, чтобы я видел её колечки. Хрупкие пальчики закованы в золоту да платину, причём золото сплошь в камнях, да не в фианитах, а в лучистых бриликах.

Откуда такие финансы у рядовой телефонистки? Был бы богатый муж или папуля, могла бы запросить местечко потеплее, а не торчать на нудной работе, причём посменной. Остаётся то, чем подрабатывают многие телефонисты. Сливает инфу. Кому?

Я протянул бумажку с номером очкарика Толика.

– Мне нужен полный отчёт по этой трубке. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Нет.

Я убрал бумажку в карман, пожал плечами.

– Значит, деньги я принёс не вам.

– Почему же? Деньги могу взять и я.

Телефонистка поправила на пальчике колечко. У меня б такой кусок золота своей тяжестью растянул сустав, а моей собеседнице хоть бы хны.

Девушка перевела взгляд с колечка на меня.

– Оставьте мне тысячу. И так каждый месяц.

– Так мало?

– Долларов.

– Простите, я зашёл не в тот магазин. Здесь ценники рисовал ребёнок. Они обожают малевать нолики.

– Где выход, знаете?

– Найду. Не беспокойтесь. Что, если я расскажу о вашем поведении руководству компании?

– За те копейки, что мне платят, я уволюсь сама.

– Как тогда будете подслушивать чужие разговоры за большие деньги?

Телефонистка отвернулась, сделала моему отражению в мониторе ручкой. Бедные пальчики! Сквозь золото-платину света белого не видят.

В холле над выходом часы показывали пять вечера. До конца смены девушки в наушниках оставался час.

Я вернулся в машину. Через пятьдесят пять минут я подъехал к зданию оператора так, чтобы мою машину камеры наблюдения не видели, а я чтоб видел ступеньки, по которым должна сбежать деловая телефонистка через минуту после шести.

К пятой минуте седьмого из здания вышли все кроме девушки с наушниками. Я уж было заволновался, не надорвалась ли моя собеседница от непомерной тяжести на пальчиках, как рядом с выходом из здания оператора распахнулись ворота, и из внутреннего дворика выкатилась маленькая немецкая машинка с широченными ноздрями на радиаторе.

Я бы пропустил машинку мимо, если б не разглядел за лобовым стеклом знакомый профиль.

Машинка направилась в мою сторону. Я прикрыл лицо пятернёй: мол, чешу ухо. Когда машинка проехала мимо, я увидел на руле холёную ручку, закованную в золотоплатиновый панцирь из колечек.

Я дал немецкой машинке отъехать полквартала, покатил следом.

Через пять минут телефонистка причалила к столикам, разбросанным по летней площадке возле бара. Я прокатился на полсотни метров дальше.

Перед тем, как покинуть машину, я сменил белую футболку на чёрную, натянул на нос шляпу-челентанку, глаза и пол-лица прикрыл челентанскими же очками-каплями. Брюки менять не стал, ибо слепить прохожих красными семейными трусами в цветочек счёл лишним.

Пока я топал к бару, к летней площадке подкатил джип мэра. Я мог бы спутать джип мэра с любым другим, если бы не скромный госномер в виде нулей и единицы. Надо быть склеротиком-рецидивистом, чтобы такой сложный номер не запомнить.

Из джипа вышел водила мэра, подошёл к столику, где сидела телефонистка. Целовать даму в щёчку водила не стал. Сел напротив, на столик перед собой положил мобильник.

Я прошёл площадку со столиками насквозь, вошёл в бар. Остановился у барной стойки так, чтобы видеть мою парочку, заказал чай. Официант переспросил дважды, ведь после шести обычно заказывают сотку, а я брякнул какую-то глупость.

На поданный чай я не смотрел. Меня интересовал столик на летней площадке. Там мои подопечные делали вид, будто говорят ни о чём, а у самих лица словно сотня взведённых пружин под кожаными масками – настольно напряжены.

Через минуту болтовни водила мэра и телефонистка положили свои телефоны рядом. Перед тем, как отнять от трубок руки, поклацали клавишами. Включили приём-передачу файлов по блютусу, ясно и дураку. Девочка сливает мэру инфу в прямом смысле слова.

Что делать? Как узнать, какой файл так интересен мэру, что он среди бела дня посылает за ним шофёра на служебной машине?

К бару подкатил мотороллер. Хороший, не китайский. С хозяином мотороллеру не повезло: здоровенный мужик в грязном комбезе оставил мотор включённым, поспешил в бар. Или наивный и в воров не верил, или чересчур надеялся на свой грозный вид: мол, попробуй укради мой дырчик – и я тебе снесу башку.

Хозяин мотороллера подошёл к барной стойке, кинул бармену мелочь, приказал подать пачку сигарет, да побыстрее.

Я решил, что такой шанс упускать – грех, за какой буду наказан.

Я рванул к выходу из летней площадки, по пути схватил со столика, где сидели водила мэра и телефонистка, две мобилки, прыгнул на мотороллер, крутанул ручку газа до упора.

Хозяин мотороллера оказался прытким до немогу. Не успел я проехать и полквартала, а толстяк уже выбежал из бара. Не знаю, что здоровенный мужик кричал мне вслед, – зеркало заднего вида звуки не передаёт, – но руками махал как огородное пугало. Будет знать, как оставлять тачку с ключом в замке.

Я завернул за угол, проехал квартал, оглянулся. Погони не заметил. Я остановился, рассмотрел трофеи.

Файл, что сливала трубка телефонистки на трубку водилы мэра, оказался жирным. За время моих удираловок перекачаться не успел. Оставалось ещё пять процентов.

Дожидаться, пока перекачка закончится, я не стал. Трубки выключил, батареи отстегнул, ведь владельцы через оператора могли отследить, где трубки. А там, где трубки – там и я. Высылайте наряд милиции. Ловите придурка.

Я рассовал трубки и батарейки по карманам, направил мотороллер к бару. Не доехал полквартала, остановился.

Джип мэра скрывался за поворотом, телефонистка глядела джипу вслед. Хозяин мотороллера стоял возле бара, всё ещё размахивал руками.

Я посигналил. Мужик меня увидел, помчался навстречу.

В ста метрах – супермаркет с одним входом и тремя выходами. Я подъехал почти к дверям, убедился, что хозяин мотороллера бежит сзади и видит, где я оставил железного коня.

Когда мужик – весь в мыле – подбежал к двухколёсному другу, я вышел на открытую террасу второго этажа, перегнулся через перила, свистнул. Мужик осматривал мотороллер, матерился. Мой свист мужика интересовал как синхрофазотрон.

Я кинул ключи от мотороллера так, чтобы упали мужику под ноги. Я убрался с террасы раньше, чем мужик поднял голову и рассмотрел меня для протокола.